Рейтинг@Mail.ru

Роза Мира и новое религиозное сознание

Воздушный Замок

Культурный поиск



Поиск по всем сайтам портала

Библиотека и фонотека

Воздушного Замка

Категории

Поиск в Замке

Человек из Волшебной страны

Автор: Категория: Критика Литература

 

Владимир ГРУШЕЦКИЙ, Наталья ГРИГОРЬЕВА

 

Авторы этой статьи в Оксфорде возле дерева, которое любил Дж.Р.Р. Толкин (1992).

 

Человек из Волшебной страны

 

За 15 лет, прошедшие с первых публикаций «Властелина Колец» на русском языке, хоббиты, орки, гоблины, эльфы и прочий «малый народец» вполне обжились на российской почве, а причудливый путь книг Дж. Р.Р. Толкина к русскому читателю немало способствовал уничтожению невидимой, но непреодолимой для большинства читателей отчужденности от литературного процесса.

Мировая слава профессора Толкина началась в 60-е годы в студенческих кампусах Северной Америки, когда молодежная контр-культура увидела во «Властелине Колец» свое знамя. «...Работы Толкина более десяти лет ждали, чтобы стать популярными в одночасье и повсеместно,– писал П. Бигль в предисловии к американскому изданию. – Шестидесятые годы не были хуже пятидесятых, просто пожинать плоды пятидесятых пришлось им. Это были годы, когда миллионы людей все сильнее тревожило то, что индустриальное общество стало удивительно неподходящим для жизни, неизмеримо безнравственным и неизбежно опасным...».

В России знакомство с Толкиным начиналось через контр-культуру: через «самиздатские» переводы, через продолжения и подражания, песни и стихи «по мотивам», «хоббитские игры» и фэнские «толковища». Среднеземье обросло множеством неведомых автору историй, легенд, героев и трактовок, стало неотъемлемой частью студенческого фольклора, зазвучало в эпиграфах и цитатах научных статей... «Мне хотелось бы посвятить цикл просто: Англии, моей стране»,– писал Толкин в 1951 году. Полвека спустя оказалось, что России он нужен не меньше.

Чем же так завораживают книги скромного профессора из Оксфорда? О чем они? О Вечном. О Добре и Зле, о Долге и Чести, о Великом и Малом. Жанр «Властелина Колец» Толкин определял как «волшебную историю». Мы еще вернемся к этому понятию, а пока отметим только, что в соответствии с законами жанра текст книги обескураживающе прям. Мир Толкина абсолютно лишен фальши, а намеренно контрастное противопоставление Добра и Зла, отсутствие полутонов только облегчает восприятие. Смысловая глубина достигается не за счет аллегорий, а за счет возвращения нравственным категориям их изначальной значимости, почти силовым поворотом внимания читателя к онтологическим аспектам бытия. Неслучайно начало популярности Толкина в России совпало по времени с грандиозной ломкой социального строя огромной страны, с девальвацией многих ценностей и жесточайшим дефицитом ценностей новых.

Неслучайно его главные читатели и почитатели – молодые люди, остро ощущающие переход от «детства» к «взрослости» (который, вообще-то, и составляет юность). В образах романа – это необходимость покинуть уютный, защищенный Шир и отправиться в путь, повинуясь зову или долгу. Традиционно мотив «дороги», возникающий у Толкина снова и снова, связывается с духовным ростом, с движением по «духовному пути». В этом смысле путь, в который отправляется Фродо – это путь «без возврата». Подросток, задумавшийся о мире и о своем месте в нем, уже никогда не сможет стать прежним беспечным ребенком. «Властелин Колец» стал своего рода «катализатором» и «питательной средой» для внутренней работы уже нескольких поколений читателей.

Прошло почти полвека после первой публикации романа. «Властелин колец» стал одной из «книг века», а его автор – классиком английской, да и мировой литературы. В России его только-только начинают воспринимать в этом качестве. По законам жанра разговор о всяком «настоящем» классике начинается с краткого биографического очерка. Начнем с него и мы.

* * *

 Джон Рональд Руэл Толкин (1892–1973) – ученый-лингвист, специалист в области древне- и среднеанглийского языка, профессор Оксфордского университета, автор множества научных работ, а также многих замечательных историй, среди которых – всемирно известные «Хоббит» (1937) и «Властелин Колец» (1954-55).

Фамилия «Tolkien» (ударение одинаковое и на первом, и на втором слоге) предположительно германского происхождения. Его предки по отцовской линии прибыли на острова из Саксонии еще в XVIII столетии и ко времени рождения Рональда совершенно англизировались. Во всяком случае, отец будущего писателя Артур Руэл Толкин считал себя стопроцентным англичанином. Он работал менеджером в Африканском банке в Бирмингеме и в конце 80-х годов прошлого столетия отправился в Южную Африку, рассчитывая сделать карьеру и обеспечить существование будущей семье. В Англии осталась невеста, Мейбл Саффилд. Девушка принадлежала к семье коренных англичан, англичан «из самого сердца Англии» – с центрального запада – и отличалась самостоятельностью и независимым характером. Дождавшись совершеннолетия (в 1891 году ей исполнился 21 год), она приехала к Артуру в Африку.

В марте 1981 года в Кейптауне состоялось бракосочетание Артура и Мейбл. Вскоре они переехали в Блумфонтейн, тогда – столицу Оранжевой республики. 3 января 1892 года у них родился первенец. Сын получил тройное имя: Джон – в честь деда со стороны отца, Рональд – по желанию матери, Руэл – как семейное имя Толкинов. Имя его владельцу не нравилось – ни целиком, ни по частям. В семейном кругу его звали Рона льдом, школьные товарищи обходились прозвищами, близкие друзья звали его Толлерсом, т.е. «рассказчиком»; для коллег, студентов и журналистов он был «Профессор Толкин». Мировая известность последних лет жизни сократила имя до аббревиатуры – «Дж.Р.Р.», которая Толкину почти нравилась.

В Африке Толкины прожили недолго. В семье появился еще один сын, Хилари Руэл, и весной 1895 года Мейбл с мальчиками вернулась в родительский дом. Артур остался в Блумфонтейне по служебным делам. Семье больше не суждено было встретиться. 15 февраля 1896 г. Артур умер, и 26-летняя Мейбл осталась с двумя детьми на руках и весьма скромными средствами к существованию. Она сняла небольшой дом в Сархолл Милле, пригороде Бирмингема, и стала жить независимо.

Воспоминаний от Африки Рональд сохранил немного, хотя те, что остались, были довольно яркими. Так, встреча с большим мохнатым пауком на всю жизнь привила ему активную нелюбовь к членистоногим. Подавляющее большинство воспоминаний детства – это английская глубинка. Сархолл Милл в начале века – место тихое и зеленое. Дом Толкинов стоял последним, дальше начинались поля, перелески, холмы, речушка, пруд и мельница. После бурого, выжженного солнцем африканского вельда здесь было сказочно хорошо, и братья целыми днями странствовали по окрестностям. Рональд любил деревья – играл с ними, разговаривал, считал своими добрыми друзьями. Спиленная соседями ива у мельничного пруда запомнилась мальчику на всю жизнь. «Когда я увидел свежий распил и ствол с поникшими ветвями, свет для меня померк,» – вспоминал он позднее. Не отсюда ли горькая картина «индустриализации» Шира? Не случайно чашу терпения Сэма переполняют именно спиленные вокруг Засумок деревья.

Тогда же Мейбл начала заниматься с сыновьями. Она оказалась прекрасным педагогом, а старший сын – благодарным учеником. В четыре года он умел читать, чуть позже начал писать, переняв у матери каллиграфический почерк, неплохо рисовал – особенно любимые деревья, кусты, травы и карты неведомых земель. Мейбл знала французский и немецкий, занималась латынью. Латынью Рональд был очарован, французский нравился меньше, но усваивался столь же легко. Читал он много, но избирательно, деля книги на «те» и «не те». К «не тем» относились «Алиса в стране чудес», «Гулливер» и «Остров сокровищ». В историях об индейцах мелькал очень важный для мальчика отблеск: луки и стрелы – оружие древнее и достойное, незнакомый язык, культура, построенная по иным законам. Еще лучше были истории короля Артура и рыцарей Круглого стола. Таинственный Авалон представлялся форпостом Волшебного Края. А лучше всех были предания о Сигурде и драконе Фафнире. «Помимо языков, к числу моих пристрастий (еще детских) относятся миф как таковой (отнюдь не аллегория!) и волшебная сказка, а еще лучше (для меня) – героическая легенда на стыке между волшебной сказкой и историей. К сожалению, подобных вещей в мире осталось слишком мало, чтобы насытить мой голод.

Я успел стать студентом, прежде чем понял, что язык и миф – понятия родственные.

Я не занимался собственно мифологией в научном смысле, поскольку в мифах мне всегда важнее было ощущение верного тона, наличие определенного духа, отголосок истины, пронизывающий некоторые из мифов или волшебных историй». (Из письма М. Уолдмэну, 1951).

Следующая важная веха в жизни семьи – 1900 год. Рональд поступает в самую престижную школу Бирмингема – школу Короля Эдуарда. Мейбл вместе с сестрой принимает католичество и в этой вере воспитывает сыновей. «…Я благодарен судьбе за то, что с восьми лет приобщился к вере, которая питала меня всю жизнь и научила всему тому, что я знаю». (Из письма Р. Мюррею, 1953).

Начинаются скитания по промышленным пригородам Бирмингема – из-за стесненных средств, из-за необходимости жить поближе к школе, к католической церкви и духовному отцу семейства – отцу Фрэнсису Моргану. (Он был наполовину валлиец, наполовину испанец). За эти три года Толкин успел навсегда возненавидеть город и увлечься валлийским языком. Один из снимаемых домов задами выходил к полотну железной дороги, и это обстоятельство оказалось немаловажным для Рональда. На угольных вагонах, идущих в Южный Уэльс, значились будоражившие воображение будущего лингвиста названия станций назначения: «Нантигло», «Пенривкейбер», «Сенгенидд».

Семья Толкинов и так жила в благородной бедности, но в 1904 г. положение стало совсем бедственным. Мейбл заболела диабетом, от которого в то время не было спасения. 15 октября того же года она умерла, оставив двоих сирот практически без средств к существованию. Родственники по матери, Саффилды, принадлежат к англиканской церкви и не выказывают к мальчикам особого участия, как не выказывали его и к их матери-«изменнице». Недолгое время братья живут у тетки Беатрис, но роль приемной матери ей, бездетной, непонятна и непривычна. Вскоре отец Фрэнсис принимает на себя все заботы о материальном и духовном благополучии мальчиков, и они переезжают в пансион миссис Фолкнер.

К этому времени Рональд уже демонстрировал поразительные успехи в лингвистике. Он прекрасно знал латынь и греческий, занимавший в начале века место основного иностранного языка в общей образовательной программе, владел и другими современным и древними языками, включая готский и финский. Вскоре он заинтересовался проблемой конструирования языков и весьма преуспел на этом поприще.

«Многие дети создают или пытаются создать воображаемые языки. Я этим занимался с тех пор, как научился писать. Просто я не бросил это занятие и после того, как повзрослел. Конечно, у меня, как профессионального филолога (особенно интересующегося эстетикой языка), вкусы с тех пор изменились. Я изучил теорию, у меня, возможно, прибавилось умения. Теперь в тех историях, которые я пишу, языки приобрели внутреннюю логику, гармоничность, хотя назвать их совершенно разработанными пока рано. Но для тех существ, которых по-английски я (возможно, вводя читателя в заблуждение) назвал Эльфами, разработаны два родственных языка, более полных, с записанной историей, чьи формы (представляющие две разных стороны моего лингвистического вкуса) выведены научно из общего первоисточника.

На этих языках звучат почти все имена и названия в моих легендах. Это придает повествованию видимость историчности, которой, на мой взгляд, так недостает подобным вещам. Не все придают этому такое же значение, как я, но тут уж ничего не поделаешь, ибо я проклят острой чувствительностью к таким вещам»,– так рассказывал Толкин о начале возникновения своего воображаемого мира. Недюжинный ум и обширные знания собрали вокруг Рональда небольшой кружок из ребят, учившихся вместе с ним в школе Короля Эдуарда. Они называли себя «T. C. B. S.» (Tea Club, Barrovian Society – т.е. «Чайный Клуб Барровианского Общества», поскольку обычно собирались за чаем в школьной библиотеке или в универсальном магазине Барроу. Дружба эта была весьма плодотворной, поскольку друзья внимательно следили за успехами друг друга и не упускали случая покритиковать первые литературные опыты, что, как известно, всегда идет на пользу.

Однако вскоре в жизни Рональда возникло неожиданное осложнение. В пансионе г-жи Фолкнер жила девятнадцатилетняя Эдит Брэтт – тоже сирота, да еще с клеймом незаконнорожденности. Рональд, которому в то время было шестнадцать, пылко влюбился. Роман между молодыми людьми набирал силу, так что в конце концов пришлось вмешаться о. Фрэнсису. Любовь оказалась совершенно не ко времени. Судьбу Рональда должны были решить ближайшие один-два года: чтобы продолжать учебу, Рональду надо было стать именным стипендиатом и получить право на бесплатное образование – а оно предусматривалось только для абитуриентов, не достигших 19 лет. Первая попытка не удалась – Рональд поступил, но до именной стипендии не дотянул. Отец Фрэнсис, так много сделавший для Рональда, взял с воспитанника суровое обещание вплоть до совершеннолетия не только не видеться, но даже не переписываться со своей возлюбленной. Рональд не нарушил слова, данного опекуну. В 1911 г. он поступает в Экзетер-колледж оксфордского университета и с головой погружается в изучение языков, первенствует среди которых по-прежнему старый английский, оставляя место однако и для германских языков, и для валлийского, и для финского.

В 1913 г. Рональд достиг совершеннолетия. Больше на него не действуют никакие запреты. Их отношения с Эдит, хотя и не без проблем, восстанавливаются и крепнут. Последствия не замедлили сказаться. Рональд далеко не блестяще оканчивает второй курс колледжа, получив прекрасные оценки только по филологии. Это и подвигло его сменить специализацию. Отныне и надолго его профессией становятся английский язык и литература.

Он читает «Калевалу» в подлиннике, англо-саксонские летописи, кельтские предания. Однажды, в ходе ученых штудий, Рональд натолкнулся на старую английскую поэму «Crist Cynewulf», в которой его поразили строки:

 

 Eala Earendel engla beorhtast

 Ofer middangeard monnum sended

Славьте Эарендэйла, светлейшего из ангелов,

Посланного в Среднеземье, к людям.

 

Слово «Среднеземье» (Middangeard) в староанглийском употреблялось для обозначения слоя бытования, населенного людьми, и располагавшегося, по мнению средневековых схоластов, «между Небом и адом». Эта странно звучащая фраза глубоко запала в душу молодого ученого, помогла увидеть за строками древних текстов красоту неведомого мира. «За этими словами,– писал он впоследствии,– вдруг приоткрылась мне истина куда более древняя, чем христианская, и не менее глубокая». Эарендэйл становится Эарендилом. Так на не созданном еще эльфийском языке звучит имя одного из центральных героев не существующего еще «Сильмариллиона».

Летом 1913 г. Толкину пришлось ради заработка пересечь Ла-Манш и устроиться воспитателем двух мексиканских мальчиков во Франции. Работа вскоре закончилась в связи с трагическими обстоятельствами. Вины Толкина в произошедшем не было никакой, но эта короткая поездка еще более укрепила его предубеждение против Франции и всего французского.

Тем временем их отношения с Эдит продолжали развиваться. Девушка приняла католичество. Таким образом исчезло еще одно препятствие к браку. Они с Рональдом провели короткое время в Варвике. Старинный город с прекрасным замком, расположенный в живописной сельской местности, произвел на Рональда большое впечатление.

Чем сильнее становилась приязнь, связывавшая молодых людей, тем яростнее становилась ненависть, разделявшая народы. В августе 1914 г. началась первая мировая война.

В отличие от многих его сверстников, Толкин не бросился на фронт сломя голову. Наоборот, он упорно трудится и в 1915 г. заканчивает Оксфордский университет с очень высокими показателями. Одновременно Толкин продолжает пробовать силы в поэзии и параллельно совершенствует сконструированный им язык. Он называет его Квэнья (Qenya). Язык становится все более живым, все более похожим на настоящий, утрачивает первоначальное сходство с финским, и тем не менее, Толкин чувствует, что его детищу не достает какой-то животворящей искры, чтобы зажить настоящей жизнью.

А война и не думает заканчиваться. Толкина призывают в армию. В чине лейтенанта он отправляется служить в полк Ланкаширских стрелков. И все это время, подобно путеводной звезде, путь его судьбы озаряет имя небесного странника Эарендила. Несколько месяцев Ланкаширские стрелки ожидают своей участи в Стаффордшире и в самом начале 1916 г. получают приказ об отправке во Францию, к театру военных действий. Молодого лейтенанта это заставило сделать решительный шаг. 22 марта 1916 г. они с Эдит наконец поженились.

Полк, в котором служил Толкин, прибыл на Западный фронт как раз к началу наступления на Сомме. После четырех месяцев, проведенных в окопах, знатока существующих и несуществующих языков свалил сыпной тиф. В начале ноября Толкина отправляют на родину, и следующий месяц он проводит в госпитале в Бирменгеме. К Рождеству он поправился настолько, чтобы начать, наконец, мирную жизнь вместе с Эдит в местечке Грэт Хэйвуд в Стаффордшире.

Из друзей Толкина по T.C.B.S. в живых остался только один. Отчасти в память о них Толкин и начал создавать «Книгу утраченных преданий» «… в грязных бараках, при свече в полевых шатрах, а иногда даже в окопах под артобстрелом». (Из письма Кристоферу Толкину, 1944). При жизни Толикна она так и не увидела свет, но большинство главных историй, составивших впоследствии «Сильмариллион», впервые появились именно на ее страницах. Здесь описаны первые войны нолдоров с Морготом, истории осады и падения Гондолина и Нарготронда, печальное повествование о судьбе Турина, предание о накрытом гигантской волной цветущем острове Нуменор.

«…Я обладал этим с рождения: я всегда остро чувствовал лингвистическую основу любого языка, языки оказывали на меня эмоциональное воздействие, вполне сравнимое с воздействием, которое оказывают на других людей музыка или цвет; изначально я испытывал пылкую любовь ко всему, что растет, и глубокое пристрастие к легендам, к слову вообще и в особенности к такому слову, которое отражало Северо-западный лад и склад… Человек, принадлежащий к культуре этого региона, что бы он ни делал, обязательно будет подсознательно иметь в виду, что на Западе, за Безбрежным морем, жили его бесчисленные предки, а с востока, с Бескрайних земель, обычно приходили враги. А еще он сердцем может чувствовать отголоски фольклорной традиции, век за веком складывавшейся на побережье. Я сказал о “сердце” потому, что ощущаю в себе нечто вроде “атлантического комплекса”. Возможно, я унаследовал его от родителей… Один из моих детей унаследовал его от меня, хотя до недавнего времени мы с ним не знали этого друг о друге. Я имею в виду жуткий повторяющийся сон, который я помню так же давно, как помню себя. Во сне я неизменно видел Огромную Волну, вздымающуюся вверх и неотвратимо надвигающуюся на леса и зеленые поля. (Я передал этот сон в наследство Фарамиру). Не помню, чтобы он повторялся с тех пор, как я написал “Падение Нуменора”, последнюю из легенд Первой и Второй Эпох...» (Из письма У.Х. Одену, 1955).

В течение 1917 и 1918 гг. болезнь время от времени напоминала о себе. Но между госпиталями случались и относительно спокойные периоды. В один из таких дней Рональд и Эдит гуляли в лесу. Стояла чудесная погода, и Эдит танцевала для мужа под кронами деревьев. Именно этот танец вдохновил Толкина на создание повести о Берене и Лучиэнь. С этого момента и до конца жизни он думал об Эдит как о Лучиэнь, а себя отождествлял с Береном. 16 ноября 1917 г. у молодой пары родился первый сын Джон Фрэнсис Руэл, названный, конечно, в честь о. Фрэнсиса.

Осенью 1918 г. война для Толкина закончилась. Он демобилизовался и вскоре уже работал в Оксфорде над составлением Нового Английского словаря в качестве помощника главного лексикографа. Несмотря на большую загруженность работой над словарем, Толкин находит время и для своих личных творческих дел. При Экзетер-колледж существовал литературный клуб эссеистов; туда он и отнес некоторые главы «Книги утраченных преданий», и в первую очередь – «Падение Гондолина». Его литературные опыты были встречены с одобрением двумя будущими членами «Инклингов», Невиллом Когиллом и Хьюго Дайсоном, но интересные встречи не получили продолжения, так как летом 1920 г. Толкин подал документы на конкурс по замещению вакантной должности профессора английского языка в Лидском университете и, к собственному удивлению, был принят.

В Лидсе, помимо преподавательской работы, Толкин совместно с Е.В. Гордоном готовит новую редакцию знаменитой легенды артуровского цикла «Сэр Гавэйн и Зеленый рыцарь» и продолжает работу над «Книгой утраченных преданий». Немало времени отнимает и совершенствование изобретенных им эльфийских языков. Кроме того, вместе с Гордоном Толкин организует «Клуб викингов» для любителей пива и древних норвежских саг. Для членов клуба Толкин и Гордон пишут «Песни филологов», представляющие сплав древних саг и оригинальных стихов, переведенных на староанглийский, старонорвежский и старонемецкий. Все это было положено на народные английские мелодии так, чтобы песни можно было петь.

В период работы в Лидсе у Толкинов родились еще двое сыновей: Майкл (1920) и Кристофер (1924). Когда в 1925 г. в Оксфорде оказалась вакантной кафедра англо-саксонской литературы, Толкин немедля подал документы и получил новую должность.

Кафедра в Оксфорде в некотором смысле стала для Толкина возвращением «домой». Профессор не питал иллюзий по поводу жизни академических кругов, тем не менее он прекрасно «вписался» в жизнь университетского городка, состоящую из постоянного обмена идеями, исследований и нечастых публикаций, которых было ровно столько, сколько необходимо для поддержания реноме ученого.

Но и в этом Толкин проявил немалый талант. Его академические труды неизменно замечались, более того, оказывали немалое влияние на окружающих. Особенно оживленно была встречена публикация одной из его лекций, названная «Беовульф, Чудовища и Критики». В этом же издании было опубликовано эссе «Английский и валлийский», также привлекшее внимание академической читающей публики. Каких-либо заметных событий в его личной жизни не происходило. В 1954 г. Толкин занимает кафедру Английского языка и литературы и возглавляет ее бессменно вплоть до своей отставки, последовавшей в 1959 г. Толкин читал лекции, писал статьи, принимал довольно активное участие в деятельности университетской администрации.

Семейная жизнь также текла ровно. Эдит занимается детьми. В 1929 г. в семье Толкинов случилось прибавление – родилась дочь Присцилла. У отца семейства вошло в обычай написание для детей забавных рождественских открыток с собственными рисунками. (В 1976 г. они были изданы как «Письма Санта Клауса»). А сказок, рассказанных перед сном, было не счесть. Семья спокойно жила в Хэдингтоне, северном пригороде Оксфорда.

Картины и видения Среднеземья постепенно обретали целостность. Толкин оказался на пороге огромного мира со своей историей и географией, с языками, на которых говорят его обитатели, с собственной мифологией и законами существования. После опубликования «Властелина Колец» Толкин получал немало писем с просьбой рассказать о том, как создавалось Среднеземье. Профессор отвечает подробно и обстоятельно: эта тема очень важна для него. Впервые он обращается к ней в лекции «О волшебных историях», прочитанной в 1939 г. В этой работе Толкин говорит о со-творчестве художника Создателю, о том, что «вторичный мир» художественного творчества является (должен быть) отображением Истины, существующей в реальном (созданном Творцом) мире.

«Миф и волшебная история должны, как и все искусства, отражать и содержать в растворенном виде элементы моральной и религиозной истины (или заблуждения), но не явно, не в известной форме первичного «реального» мира…,– пишет он М. Уолдмэну (1951), а затем переходит к рассказу о том, какими должны были бы быть книги о Среднеземье.

«Может быть, это и покажется смешным, но однажды (мой пыл с тех пор давно угас) мне пришло в голову создать некую систему взаимосвязанных легенд в диапазоне от масштабов грандиозных, космогонических до романтической волшебной сказки. Великие предания, «опускаясь на землю», порождали бы малые и опирались на них, малые, в свою очередь, черпали бы величие из высокого надмирного… Эта большая волшебная история была бы «высокой», совершенно свободной от грубости, вульгарности, грязи, она адресовалась бы к более взрослому сознанию страны, давно впавшей в инфантилизм. Я хотел бы четко прорисовать некоторые из больших историй, а другие оставить лишь в виде набросков. Циклы должны были бы соединяться в величественное целое и вместе с тем оставлять простор для других голов и рук, владеющих красками, музыкой, драмой...

Конечно, такое самонадеянное намерение вызрело не вдруг. Дело было в самих историях. Они появлялись в моем сознании как «данные»… по мере того как они приходили, связи между ними росли и крепли. Это была увлекательнейшая, всепоглощающая, хотя и постоянно прерываемая (лингвистикой) работа».

Путь в Среднеземье открыт пока только Профессору, но он непременно должен рассказать о нем другим. «У меня есть дело, которое мне интересно и которое соответствует склонностям (возможно, бесполезным) моей натуры. Без всякого тщеславия или преувеличения значимости этого дела для судеб мира, для меня оно – важнее всего на свете. Конечно, есть много куда более важных дел, но ко мне это не имеет прямого отношения,– объясняет он одному из ближайших друзей, К.С. Льюису, в 1948 г. – …На мне лежит, может быть, и незначительное, но особенное «поручение»...»

* * *

Рассказчику и летописцу нужна поддержка, доброжелательное внимание, искренняя заинтересованность… Вокруг Толкина собирается литературный кружок «пишущих ученых». Его название – Inklings, «Инклинги», шутливо намекало на писательские пристрастия членов кружка (ink – чернила), а англо-саксонское звучание – на особый характер этих пристрастий. Никакого мистического смысла (вроде «склонности к постижению Божественной Природы») в название, по имеющимся свидетельствам, не вкладывалось. Кроме Невилла Когилла и Хьюго Дайсона, в кружок входили Оуэн Барфилд, Чарльз Уильямс и, конечно, Клайв Стейплз Льюис. (В том, что Льюис в определенный период жизни обратился к христианской вере, став затем видным теологом, есть немалая заслуга Толкина). «Инклинги» встречались за пивом довольно часто и регулярно, проводя время в литературных беседах и чтениях друг другу очередных сочинений. Кружок сложился явно не без вмешательства провиденциальных сил. К.С. Льюис вспоминал, как прочел случайно одну из повестей Ч. Уильямса и немедленно послал автору восторженное письмо. Уильямс, работавший редактором, именно в это время готовил к печати «Аллегорию Любви» Льюиса, посвященную романтической традиции в средневековой литературе. Этот научный труд оказался удивительно близок к идеям «романтической теологии» Уильямса, и он отправил Льюису не менее восторженный отзыв. Позже выяснилось, что они разминулись на почте всего на несколько часов...

Главной темой «Инклингов» становится исследование взаимосвязи Творца и его творения, теология художественного творчества. В теории и на практике они утверждали идею со-творчества, смысл которой в том, что человек есть творение Бога, но сотворен он «по образу и подобию Божию», и в высших своих проявлениях выступает как творческая и вместе с тем соподчиненная Высшему Началу сила.

«В мире есть только два типа людей,– пишет К.С. Льюис в «Расторжении брака»,– те, которые говорят Господу: “Да будет воля Твоя”, и те, которым Господь говорит: “Да будь твоя воля”». Человеку даны всего две возможности выбора, и компромисс между ними невозможен. «Человеку, может, всего-то и дано решить – во что верить»,– замечает один из главных героев «Войны в Небесах» Ч. Уильямса. Но человек, принявший такое решение, обретает надежный нравственный ориентир и возможность творить самого себя, начинает путь, который можно было бы назвать «Странствием Духа». «Ненадолго приходят Люди в этот мир, поэтому имя им здесь – гости, странники... И за гранью мира души их не узнают покоя, стремясь в беспредельность...» – пишет Толкин в «Сильмариллионе». «Возвращением пилигрима» называет Льюис повествование о своем духовном пути... «Инклинги» рассказывают об этом странствии методами художественной литературы: создавая «иную реальность» литературного произведения, соответствующую более «полной» реальности бытия.

«Иной мир» у Толкина подчеркнуто не соприкасается с повседневностью. Его реальность – реальность волшебной истории, в которой Добро и Зло персонифицированы. Миф говорит о проблемах нравственного выбора в символической форме; так путешествие главного героя «Властелина Колец», Фродо, в пространстве и времени становится историей его духовного пути.

У Льюиса «иной мир» его сказок и фантастических повестей немыслим без элементов мира здешнего. В волшебную страну Нарнию («Хроники Нарнии»), которая выстроена автором как одна из возможных интерпретаций христианского мифа, приходят дети из нашего мира; в «космической трилогии» («Переландра», «Мерзейшая мощь», «За пределы безмолвной планеты») действие разворачивается в знакомой обстановке, в которую «вклиниваются» фантастические события, отчетливо высвечивая ценности подлинные и мнимые.

Чарльз Уильямс – пожалуй, самый необычный из членов кружка. Воспитанный в вере англиканской церкви, страстный христианин, он был членом розенкрейцерской ложи «Золотая заря» и серьезно занимался оккультными науками. Как ему удавалось совмещать такое двойственное видение мира – до сих пор остается загадкой для исследователей. В романах Уильямса действуют не только люди, но и великие символы прошлых веков – Святой Грааль («Война в Небесах»), Камень царя Соломона («Иные миры»), карты Таро («Старшие Арканы»). Уильямс, большой знаток тайной символики, выбирает временем действия своих книг современную Англию. Одна из основных мыслей, которые он последовательно проводит, состоит в том, что до иных миров легко дотянуться из мира здешнего, что великие символы прошлого прочно укоренены в сознании и душе человека. Их проявление в повседневной действительности становится катализатором, ускоряющим нравственный выбор и духовное становление человека.

Свои взгляды «Инклинги» называли «романтической теологией». К.С. Льюис в предисловии к сборнику «Эссе, посвященных Чарльзу Уильямсу» (1939), так определял это понятие:

«Романтическая теология подразумевает не романтику в применении к теологии, а теологию в применении к литературе, когда рассматривается теологическая подоплека тех переживаний, которые обычно называют романтическими».

* * *

Как вспоминал позднее Толкин, однажды, проставляя отметки в экзаменационных листах, он наткнулся на незаполненную абитуриентом страницу какого-то теста. В этот момент кто-то незримый буквально толкнул его под руку, и он бездумно вывел на листе: «В земле была дырка, и там жил хоббит».

Дальше все было просто. В Толкине взыграл исследовательский дух. Он решил непременно выяснить, что это за существо он поселил на случайном листке, почему оно живет «в дырке», чем питается и как выглядит. Вскоре родился рассказ, первыми читателями которого стали младшие дети профессора. В 1936 г. рукопись рассказа попала в руки Сьюзен Дагналл, редактора издательства «George Allen & Unwin».

Толкина попросили доработать и расширить историю про хоббита, после чего рукопись легла на стол директора издательства Стенли Анвина. Произведение было отдано на рецензию его десятилетнему сыну Райнеру. Благожелательный отзыв «критика» сыграл определяющую роль в дальнейшей писательской судьбе Толкина. В 1937 г. «Хоббит» увидел свет. Успех был полным и немедленным. С тех пор «Хоббит» уже никогда не покидал списков литературы, рекомендованной для чтения детям. Стенли Анвин поинтересовался, нет ли у автора еще чего-нибудь подобного для издания.

Но Толкин был занят другим. Целый мир, лишь едва обозначивший себя в «Хоббите», требовал воплощения. В ответ на просьбу издателя он собрал некоторые прозаические и поэтические материалы из Квента Сильмариллион и отнес в издательство. Тексты были приняты сдержанно. Поэтические фрагменты были решительно отвергнуты, прозаические («Повесть о Берене и Лучиэнь») заинтересовали, но не более того. Материал явно не подходил под рубрику коммерческого издания. Анвин снова поинтересовался, не собирается ли Толкин писать продолжение «Хоббита». Конечно, неудачная попытка публикации «Сильмариллиона» разочаровала Толкина, но все же он не отказался подумать над «Новым Хоббитом».

Однако сюжет нового произведения упорно развивался по каким-то собственным законам.

В предисловии к американскому изданию 1965 г. Толкин привел историю создания «Властелина Колец». Повестование о Великой войне за Кольцо Всевластья выросло на фундаменте гораздо более древних историй, причем слово «древний» относится как ко времени, которое они описывают (сотворение мира и первые эпохи Среднеземья), так и ко времени их создания (первые из них датированы 1914-15 годами). Работа над «Властелином Колец» продолжалась с перерывами с 1936 по 1949 годы. Много сил и времени отнимала научная и преподавательская работа. В конце 1939 года повествование не добралось до конца первой книги; в конце 1941 года оно достигло Лотлориена и берегов Андуина. В 1942 году появились черновики того, что позже составило книгу третью и начало книги пятой. Главы, посвященные походу Фродо и Сэма в Мордор, писались в 1944 году и по мере готовности отсылались среднему сыну, Кристоферу, служившему тогда в ВВС в Южной Африке. Еще пять лет потребовалось на то, чтобы завершить повествование, а потом еще раз пересмотреть (т.е. переписать) его.

«Чем дальше я смотрю на эту работу,– писал Толкин в 1950 г. Стэнли Анвину,– тем яснее мне становятся размеры катастрофы. Моя работа вышла из-под моего контроля, кажется, я породил чудовище: невыносимо длинный, сложный, унылый, а местами просто страшный роман, совершенно не подходящий для детей (если вообще для кого-нибудь подходящий). И, конечно, никакое это не продолжение не «Хоббита», а вовсе даже продолжение «Сильмариллиона». ... Я устал, хохолок мой поник, и вряд ли я смогу сделать с ним что-нибудь более существенное, чем просто выправить отдельные неточности. … «Сильмариллион», хотя и выдворенный из издательства (около года назад), категорически не согласен оставить меня. Он бьет ключом, проникает во все мои вещи, хотя бы отдаленно связанные с Фэйриэ, которые я пытался писать с тех пор. С большим трудом мне удалось уберечь от него «Фермера Джайлса», но и только. Его тень лежит на поздних главах «Хоббита». Он прочно внедрился в ткань «Властелина Колец», так что тот стал просто его продолжением и завершением. Зато теперь, после «Властелина Колец», сам «Сильмариллион» стал совершенно понятным – без множества ссылок и объяснений.

Возможно, Вы сочтете мою затею занудной и невыполнимой, но я хотел бы опубликовать их вместе – «Сильмариллион» и «Властелина Колец» – одновременно или друг за другом».

К этому времени рукопись «Властелина Колец» насчитывала около полутора тысяч страниц. Странный жанр, непривычная манера повествования, огромный объем, непонятная читательская аудитория – для детей слишком много и сложно, для взрослых – слишком далеко от действительности,– заставляли сомневаться в коммерческом успехе книги. Решение об издании заняло четыре года. Решающим оказалось слово Райнера Анвина, который к этому времени вошел в издательское дело отца и убедил его рискнуть. Без участия Райнера книга едва бы увидела свет.

Издательство, заранее планируя убытки, решило издавать книгу в трех томах на протяжении 1954–55 гг., одновременно продав права на издание на территории США издательскому дому «Houghton Mifflin». Очень скоро стало ясно, что и автор, и издатель сильно недооценили свое новое детище.

«Властелин Колец» начал жить довольно бурно. Рецензии на произведение лежали в пределах от восторженных отзывов (Оден, Льюис) до полного неприятия (Э. Уилсон, П. Тойнби). Однако радиостанция Би-Би-Си на своем Третьем канале весьма оперативно создала радиоверсию романа и выпустила в эфир сериалом из 12 частей. В 1956 г. радио в Англии было основным средством массовой информации, а Третий канал традиционно воспринимался как «интеллектуальный».

Издательство получило значительную прибыль, авторские гонорары заставили Толкина пожалеть о том, что он не оставил научную деятельность немного раньше. К 1966 году «Властелин Колец» был переиздан четырнадцать раз. По сравнению с последующими тиражами – совсем немного.

Настоящий триумф начался в 1965 г., когда «Властелин Колец» вышел в Америке массовым тиражом (пиратским, кстати сказать) в мягкой обложке. Во-первых, книга стала доступной по цене для очень многих читателей, во-вторых, шум вокруг авторских прав оказался эффективнее любой рекламной кампании. О небывалой книге узнали миллионы американцев. К 1968 г. «Властелин Колец» стал библией молодежной контр-культуры.

Такой поворот событий озадачил автора. С одной стороны, литературная слава принесла Толкину некоторое состояние, с другой, его не могло не огорчать, что толпы молодежи заглатывают «Властелина Колец», заедая роман ЛСД. Фанаты порождали бесконечные проблемы. Толпы приходили таращиться на тихий домик новой знаменитости, непосредственным американцам ничего не стоило, забыв (или не подозревая) о существовании часовых поясов, позвонить в три часа утра, чтобы немедленно выяснить, увенчалась ли успехом экспедиция Фродо, поскольку у них не хватает терпения дочитать до конца, или действительно ли у Барлога были крылья. Толкин пробует менять номер домашнего телефона, но это не помогает. В конце концов они с Эдит вынуждены бежать и скрываться на каком-то модном, но скучном курорте на побережье.

После отставки в 1969 г. Рональд и Эдит переехали в Борнемут. 22 ноября Эдит скончалась. Толкин вернулся в Оксфорд и некоторое время преподавал в Мертон Колледж. Умер Толкин 2 сентября 1973 г. Похоронен он вместе с Эдит на католическом участке кладбища Волверкот, в северном предместье Оксфорда. Их могила расположена неподалеку от входа на кладбище, и на ней установлена надгробная плита с надписью: «Эдит Мэри Толкин, Лучиэнь. 1889–1971», «Джон Рональд Руэл Толкин, Берен. 1892–1973».

Ажиотаж вокруг «Властелина Колец» вполне способен заслонить многие другие работы Толкина. Но между 1925 г. и уходом из жизни им опубликовано множество произведений, среди которых уже упоминавшиеся научные труды, эссе (в первую очередь, эссе «О волшебных сказках», в котором автор излагает свое литературное кредо), «Приключения Тома Бомбадила», переводы со староанглийского («Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», «Сэр Орфео»). Особо следует отметить сказочную повесть «Фермер Джайлс из Хэма», а также автобиографические новеллы «Лист работы Мелкина» и «Кузнец из Большого Вуттона».

Настоящий поток книг о Среднеземье хлынул после смерти писателя. «К сожалению, мне пришлось публиковать мои предания «задом наперед»,– сетовал Толкин (из письма Дж. Брюн, 1956). – После великого краха, в результате которого зримое Зло покинуло мир, эльфийские легенды об Изначальных Днях уже не будут восприниматься так, как было задумано. Придется читать обе части в правильном порядке, тогда логика повествования не пострадает. Сейчас я не пишу «Сильмариллион» – он написан давным-давно; я пытаюсь найти такую компоновку содержания, которая позволила бы все это напечатать...»

Долгожданный «Сильмариллион» был подготовлен к печати Кристофером Толкином и вышел в 1977 г. В 1980 г. его же трудами появился том под названием «Неоконченные предания Нуменора и Среднеземья». В предисловии к книге Кристофер Толкин писал: «Это весьма существенная работа для тех, кто интересуется предисторией Среднеземья, и хотя «Неоконченные предания» вряд ли можно назвать «легким чтением», они безусловно необходимы для более глубокого понимания мира, созданного Толкином».

«Сильмариллион» был продан стремительно. Издатели пребывали в растерянности. Оставалось признать, что существует рынок и для такого относительно непростого чтения. И тогда издательство «Allen & Unwin» в очередной раз решило рискнуть. В результате увидели свет еще 12 томов, касающихся истории, географии, языкознания, легендариума Среднеземья, подготовленных Кристофером Толкином. Несколько раз менялся редакторский коллектив, работа принимала все более углубленный характер, а книги продавались и продавались.

* * *

Мы не можем назвать в мировой литературе ни одного автора, чьи рабочие материалы вызывали бы столь же горячий интерес не только у профессионалов – литературоведов, критиков, филологов, но и у огромной массы «рядовых» читателей. На наш взгляд, этот феномен связан в первую очередь с тем, что повествования о Среднеземье несут некую очень важную для современного читателя весть, и перед содержанием этой вести форма отступает на второй план. Поэтому нас будет интересовать не «Властелин Колец» сам по себе, а тот уникальный по степени достоверности и проработки мир, в котором живут герои «Сильмариллиона», «Хоббита», «Властелина Колец», «Неоконченных преданий». Прототипы подавляющего большинства сюжетных линий, преданий и персонажей Среднеземья легко обнаруживаются в кельтских, германских, скандинавских, финских сагах и сказаниях. Практически все фольклорные и литературные источники, исследование которых входило в круг научных интересов профессора, в том или ином виде нашло отражение в преданиях Среднеземья. Да и область своих научных интересов Толкин определял сам – и зачастую определяющими оказывались как раз интересы Среднеземья. В списке научных интересов Профессора – «Сэр Гавейн и Зелёный рыцарь», «Беовульф», «Эдда», «Жемчужина», «Сэр Орфео», «Калевала»… Таким образом, «внутренняя среда» Среднеземья – это до-христианская мифология европейского Северо-запада, обобщенная и воссозданная Профессором.

Толкин обладал незаурядным талантом мифологического мироощущения, уникальной способностью к «оживлению», реконструкции языка и мифа. Он конструировал космогонию и мифологическую историю, восстанавливая по средневековой литературе древние верования народов Британии и дополняя их теми сторонами европейских мифов и легенд, которые, на его взгляд, точнее всего соответствовали английскому характеру. Но «восстанавливал» предания и легенды ученый, остающийся в рамках научной беспристрастности, а «воссоздавал» их для Среднеземья глубоко и искренне верующий католик, поэт и визионер.

Среднеземье безгранично именно потому, что с одной стороны теснейшим образом сплетено со всеми слоями Северо-западной метакультуры и ее национальным мифом, а с другой – с христианством, которое было не просто мировоззрением, а образом жизни автора, с христианским мифом, надстоящим над национальными мифами, пронизывающим их и объединяющим нравственным началом. В таком мире существуют смысл, милосердие и справедливость, четкое различение Добра и Зла и знание о победе Добра. Среднеземье построено по законам «правильного», или «полного», мира. Именно потому, что он «полон», что в него включены и Небо, и Ад, в нем возможно осуществление справедливости. «Я бы сказал – не сочтите это самонадеянностью,– что суть моей работы – разъяснение истины и поддержка заповедей добра в этом реальном мире, а способ разъяснения стар как мир – я нахожу новые формы».

Новое недаром называют «хорошо забытым старым». Найденные Толкиным формы – миф, легенда, волшебная сказка – стары как само человечество и вместе с тем универсальны и всеобъемлющи. «Мифы и волшебные сказки отражают историю и, возможно, более полную, чем физическая история человечества»,– утверждал Толкин. В центре внимания мифа – сам человек, его долженствование в этом мире, его связь с высшими силами и миром незримым. Создатель мифа или волшебной истории – летописец волшебного мира. Как писал Ключевский, «Мысль летописца обращена не к начальным, а к конечным причинам существующего и бывающего... Летописец ищет в событиях нравственного смысла и практических уроков для жизни; предметы его внимания – историческая телеология и житейская мораль... Ему ясны силы и пружины, движущие людскую жизнь. Два мира противостоят и борются друг с другом, чтобы доставить торжество своим непримиримым началам добра и зла. Борьба идет из-за человека». Повествование о Среднеземье фокусируется на переходном периоде от мифологии к началу нашей летописной истории и вместе с тем отражает христианские верования и ценности. Автор подчеркивает, что Среднеземье – это мир, не знавший Христа, и вместе с тем в этом мире живет христианская весть о спасении. «Конечно же, “ВК” – фундаментальная религиозная и католическая работа, неосознаваемая так вначале, но осознанная при редактировании. Именно поэтому я не помещал или вырезал практически все обращения к чему бы то ни было, напоминающему “религию”, к любым культам или обычаям в воображаемом мире. Ибо религиозным моментом пропитана и сама история, и ее символизм». (Из письма Р. Мюррею, 1953). Миф можно интерпретировать по-разному – и как повествование о бывших или будущих событиях, и как притчу, и как аллегорию, и как историю духовного восхождения, и как фантастику – все толкования будут верны, но ни одно не будет исчерпывающим. «Я полагаю, что вообще невозможно написать «историю» без того, чтобы в ней нельзя было обнаружить «аллегорию», поскольку каждый из нас так или иначе живет внутри Аллегории, творя историю собственной жизни, обусловленную местом, временем, знанием неких универсальных истин и воплощаясь в своей, особенной истории, одетый в одеяния времени, места и универсальных истин, усвоенных на протяжении жизни...» (Из письма У.Х. Одену, 1955).

Однако своеобразие замысла Толкина этим не исчерпывается. Не случайно одним из ключевых моментов как для Толкина, так и для его исследователей является вопрос о жанре «Властелина Колец». Например, первый переводчик Толкина в России В. Муравьев считал, что «фантастика его – самая что ни на есть земная. Он произвел на фольклорно-мифологической основе попытку синтеза многовекового коллективного воображения... Эпопея Толкиена имеет невидимый фундамент, волшебно-сказочное, историко-языковое подспорье...» В. Муравьев рассматривает Среднеземье как «сказочно-обыденный» мир, существующий в четырех измерениях: географическом, историческом, нравственном и языковом.

Другой известный переводчик, С. Кошелев, назвал эту книгу «философским фантастическим романом с элементами волшебной сказки и героического эпоса». Даже этих примеров достаточно, чтобы увидеть, что рамки «волшебной сказки» в ее традиционном понимании для эпопеи о Среднеземье тесны. О том, какой смысл вкладывал в понятие «волшебной сказки» сам Толкин, можно узнать из его (уже ставшего классическим) эссе «О волшебных историях». Эссе выросло из лекции, прочитанной в 1938 году, и вошло в сборник «Эссе, посвященные Чарльзу Уильямсу». К этому времени «Хоббит» издан, «Сильмариллион» растет на глазах, а Толкин начинает думать над «продолжением» «Хоббита».

Для Толкина волшебная история – это прежде всего повествование о Faёrie, «Волшебной стране». «Волшебная страна – опасный край, там поджидает неосторожных не одна западня и не одна темница уготована опрометчивым путникам... В этой стране я не более чем захожий странник, незваный гость, больше изумленный, нежели понимающий»,– так начинается эссе. Толкина интересует два вопроса: что такое волшебные истории и откуда они приходят в наш мир. Самые интересные истории, по его словам, происходят как раз на границе обыденного мира и самой Волшебной страны (реже – внутри нее), и всегда связаны с «обычными людьми», оказавшимися в необычных обстоятельствах. Таким образом, встреча с Faёrie помогает человеку узнать нечто важное о себе самом.

Одну из важнейших отличительных черт волшебной истории Толкин определяет как радостный «взрыв узнавания», когда за событиями вымышленной истории читатель улавливает отблеск более высокой истины. Для обыденного восприятия эти отблески незримы, но иногда происходит взрыв, и мы понимаем, что есть истина более полная, чем те, о которых говорит рассудок. Реальность литературного произведения или волшебной сказки сливается в сознании читателя с реальностью обыденной жизни, и ошеломленному сознанию приоткрываются на миг новые дали и выси, привычный мирок нашего существования раздвигается до невообразимых масштабов.

Волшебная история служит восстановлению изначальной целостности мира. В этом смысле величайшее христианское таинство – воскресение Христа – это «волшебная история», осуществленная Создателем в реальном мире и открывшая человечеству путь к спасению.

Создавая художественное произведение, автор выступает в роли Творца в мире художественного вымысла. Такой мир Толкин называет «Вторичным» (Secondary World), в отличие от реального, «Первичного» мира (Primary World). Отсюда вытекают требования к «хорошей» волшебной истории: к чудесам Faёrie автор должен относиться всерьез, они должны стать органической частью создаваемого им волшебного мира, соответствовать его внутренним законам.

Во Вторичном мире существуют свои законы и своя логика, отличающиеся от наших, но внутри созданного автором мира они должны выполняться. Чем полнее и непротиворечивее Вторичный мир, тем сильнее наша вера автору и его произведению. «Нетрудно придумать зеленое солнце,– пишет Толкин,– трудно придумать мир, где оно было бы естественным и необходимым». «Придумать» целостный мир, сильно отличающийся от Первичного, наверное, действительно трудно, если не невозможно. Ситуация меняется, если автор обладает возможностью «видеть» панорамы иных слоев бытия, если ему самому приходилось бродить по тропам Волшебного края, как Кузнецу из Большого Вуттона – альтер-эго автора. «...Иногда он посещал Волшебную страну на несколько мгновений, только для того, чтобы полюбоваться отдельным цветком или деревом, но вскоре он стал отваживаться на дальние пути, и на этих путях он увидел такое, что сердце его переполнилось восторгом и ужасом столь сильными, что он не знал, как поведать об этом своим друзьям или сохранить в памяти, хотя сердце его ничего не забывало. Но и в памяти кое-что оставалось из увиденных чудес и изведанных тайн...»

Отсюда понятен особый интерес Толкина ко всему, что связано с Волшебной страной и ее обитателями. Всякий, знакомый с преданиями Среднеземья, не задумываясь, назовет «хозяев Faёrie» – народ, занимавший Толкина сильнее всего и испытавший самые сильные изменения по сравнению с фольклорной и тем более литературной традицией. Речь, конечно, идет об эльфах.

В литературной традиции эльфы – потомки скандинавских альвов и ирландских сидов. Эльфы делятся на светлых, веселых и озорных, и темных – суровых и даже жестоких. Ирландские эльфы – светлые, шотландские – темные, но дело здесь, возможно, не в характере этих существ, а в отношении к ним людей. У.Б. Йейтс, Нобелевский лауреат, пламенный патриот Ирландии и большой знаток ее фольклора, так объясняет разницу между ирландскими и шотландскими эльфами: «В Ирландии между людьми и духами существует что-то вроде застенчивой привязанности... <Шотландцы> объявили всех обитателей Волшебного мира языческим злом... В Ирландии многие мужи приходили к ним и помогали им в их битвах... вы в Шотландии обличали их с кафедры. В Ирландии священники не отказывали им в совете и душеспасительных беседах... Вы разрушили изначально доброе расположение гоблинов и духов».

Эльфы обитают в полых холмах (в Шотландии, Ирландии) или в курганах воинов (Германия). Это «народ сумерек», некогда могущественный, способный наводить чары и умело отводящий глаза нежелательным свидетелям, а теперь «умалившийся» – и числом, и ростом. Магия эльфов связана с красотой, которая людям представляется «неземной», «нездешней», со словом (поэтому, кстати, их предпочитают называть иносказательно: «добрые соседушки», «дивный народ»). Они живут «в своей стране», с иным ходом времени (за семь дней, проведенных в ней, на земле проходит семь лет), попасть в которую можно через «пустые пространства» и, как правило, с проводником-эльфом. «Эльфийская страна» по этим описаниям весьма походит на «параллельный мир» или слой бытия, «полупроницаемый» для обеих сторон. Эльфийская еда запретна для людей, действия вызывают недоумение и воспринимаются как жестокие шутки. Эльфов обвиняют в подмене детей; золото, которым они расплачиваются с людьми, к утру оборачивается листьями или черепками; на полученной от эльфов скрипке нельзя перестать играть до тех пор, пока она не сломается.

В общении с людьми эльфов интересуют в первую очередь любовь и творчество. Королева Фэйрие искушает Томаса Рифмача ненасыщаемой страстью; семь лет он служит ей (то есть любит ее и поет для нее), а в награду получает сомнительный (особенно для менестреля) дар «правдивого слова». Она же оспаривает Тома Лина (рыцаря, похищенного эльфами) у смертной девушки и, насладившись испытаниями влюбленных, отпускает его. Следы эльфов обнаруживаются иногда в самых неожиданных местах. Удивительно «по-эльфийски» развлекаются в Москве булгаковские Воланд со свитой – например, во время сеанса в Варьете. Владык Волшебной страны, как известно, можно просить изменить судьбы любимых и близких, что и делает Маргарита. Автор не оставляет никаких сомнений в том, кем являются его герои – это носитель зла и сопровождающие его демоны, но практически все исследователи отмечают совершенно «нетипичное» поведение Воланда и его свиты. Если кто и творит в романе зло, так это люди, которых перемалывает страшная, противоестественная социальная модель. Воланд является скорее «катализатором», проявляющим истинную природу людей. И интересуют его в первую очередь писатель – Мастер – и любящая Маргарита. Не Король ли Эльфов посетил Москву на закате жаркого июльского дня? (Средневековая теология, кстати, причисляла эльфов к демонам и злым духам). Тогда можно предположить, что загадочный «покой», который обещан Мастеру в конце романа,– это просторы Волшебной страны. К ним, по известной балладе о Томасе Рифмаче, ведет поэтов и художников особая тропа, отличная и от «узкой стези праведников», и от «широкого пути грешников».

* * *

Таким образом, эльфы фольклорной традиции предстают как другая раса, живущая в своем мире и по своим законам и иногда общающаяся с людьми, чаще всего в тех случаях, когда речь идет о творческих способностях или любви. Толкин развивает и продолжает эту традицию. Эльфы у Толкина – особая раса, предшествовавшая расе Людей. Мифологическая история этой расы описана в Сильмариллионе, а их взаимодействие с людьми на заре человеческой истории – во «Властелине Колец».

История Эльфов и их взаимоотношения с Людьми изложены в «Сильмариллионе». Эльфов и Людей, Перворожденных и Пришедших Следом, Толкин называет Детьми Илуватара, сразу же вводя представление о двух равноправных (по отношению к Создателю) расах. Валары, создавшие мир – это силы, пришедшие «извне» и только воплотившиеся на Арде, поэтому они отстоят неизмеримо дальше от Эльфов, чем Эльфы – от Людей. Первая Эпоха, cобственно история Среднеземья, начинается с появлением Эльфов. Их судьба и роль в замысле Творца – найти способ отображения красоты и гармонии мира, «явить миру образ истинной красоты». Жажда со-творчества и любовь к прекрасному приводят к появлению Искусства в его высшем, истинном понимании. Со-творец не стремится ни властвовать над миром, ни тиранически переделывать Творение, ни присвоить своё создание. Основной смысл их трудов – сохранить и воплотить Первичный Свет. Искусство, свободное от причин, способное видеть вещи одновременно и научно, и художественно, создает форму для этого Света. Средоточием и символом Красоты и Знания становятся сильмариллы. С их помощью Эльфы и должны были привести мир к полному расцвету и постепенно уступить дорогу Идущим Следом. Феанор объявляет Камни «своими», что приводит Эльфов к Падению.

«Есть несколько хорошо известных мотивов, которые присутствуют во всех мифологиях,– объясняет Толкин в одном из писем. – ...Все «истории» обязательно говорят о падении. Поэтому, соответственно, и Эльфы должны были пасть, прежде чем их «история» смогла стать рассказанной».

За падением последовали братоубийство, изгнание из Валинора (фактически из рая) и долгая героическая, но безнадежная, война с Врагом. «Для Врага его Падение было Падением неудачного со-творчества, и отсюда Эльфы (представители совершенного со-творчества) – его особенные враги, и особый объект его стремлений и ненависти. Их Падение – в стремлении к обладанию и, в меньшей степени, в превращении их искусства во власть». (Из письма М. Уолдмэну, 1951).

Эльфы борются с внешним Злом, не догадываясь, что корни Зла – в них самих, в попытке сделать свое творение своей собственностью. Помощь богов и победа над Мелькором приходят лишь тогда, когда Эарендил возвращает Валарам один из сильмариллов, понимая, что никто не вправе присвоить себе суть любого творения – Свет Илуватара.

Важнейший для Толкина мотив – идея о том, что Люди (такие же, как и сейчас) несут в себе толику эльфийской крови и являются наследниками Эльфов в искусстве и поэзии. Искусство Людей основывается на искусстве Эльфов, преломляет и изменяет его.

С приходом Людей главным искушением становится бессмертие. Для Эльфов бессмертие оказывается грузом в тленном мире, долгий жизненный опыт становится тормозом, препятствует восприятию нового, а любовь к прежнему Среднеземью оборачивается печалью... И здесь Эльфы совершают ошибку. С их точки зрения Среднеземье катится к гибели (и это верно в том смысле, что сами они уже не смогут жить в меняющемся физическом слое), поэтому они пытаются сохранить мир таким, каким привыкли его видеть. Так появляются Кольца, так сами Эльфы оказываются заодно с Сауроном...

А для Людей – жителей Нуменора – стремление сохранить накопленный опыт оборачивается жаждой бессмертия. Но в изменившемся мире личное бессмертие невозможно, и ни магия, ни техника не помогут его достичь. Человек должен найти другой механизм накопления и передачи опыта – от поколения к поколению. Символом Нуменора становится Белое Дерево – символ Памяти, которая связывает с Высшими Силами и между собой быстро сменяющиеся поколения людей. Потеряв ее, смертные станут игрушкой в руках Саурона. Именно росток Белого Древа спасает Элендил из гибнущего от беспамятства и гордыни Нуменора. «Мотив неизбежного Падения появляется в моем цикле в нескольких вариантах. Смерть, и в особенности то, как она отображается в искусстве и вообще в творчестве (или, как я должен был бы сказать, в со-творчестве), никак не связана с биологической жизнью в нашем мире. Речь идеи о стремлении к бессмертию, о преодолении смертного естества, корни которого – в страстной любви к реальному первичному миру. Такое стремление может принять форму обладания, «собственности», когда со-творец желает быть господом и богом своего частного творения. Тогда он может восстать против законов Творца – особенно против идеи смерти». (Из письма М. Уолдмэну, 1951). Вторая Эпоха кончается мировой катастрофой. Уходят в надмирное Благословенный Край и Одинокий Остров Эльфов. Отныне недостижимы они для смертных, чей удел – жизнь на затерянном в безднах космоса маленьком шарике – на своей Земле. Волшебные Кольца, порождение предыдущей Эпохи, становятся теперь средоточием могущества, превосходящего силы и возможности Смертных... Главным мотивом всех событий Третьей Эпохи становится искушение Властью. «И стремление к обладанию, и несогласие с предельностью своего существования в этом мире (поодиночке или вместе) ведут к жажде Власти, к тому, чтобы желания выполнялись быстрее и эффективнее – и отсюда к Машинам (или Магии). Я имею в виду использование любых «внешних» устройств вместо развития врожденных внутренних сил или способностей – или даже использование этих способностей с целью разбить, переломать реальный мир или насиловать чужие воли. Машины – это наиболее очевидная для современного человека форма властвования, которая, между прочим, гораздо ближе к магии, чем принято считать… Последняя огромная история прописана через хоббитов, то есть становится по существу антропоцентрической. Но все же – глазами хоббитов, а не так называемых Людей, потому что последняя история демонстрирует место в «мировой политике» непредвидимых и непредсказуемых актов воли и дел тех, кто мал, незначим, забыт и Мудрыми, и Великими (что добрыми, что злыми). Мораль всего цикла (после символизма Кольца, стремления к абсолютной власти, старающейся достичь своей цели физической силой и механизмами, и поэтому – неизбежно ложью) заключается в том, что без высокого и благородного простое никогда не станет хорошим, не обретет смысл, а без простого и обычного высокое и героическое также бессмысленно...» (М. Уолдмэну, 1951). В начале Третьей эпохи – Исилдур, присвоивший Вражье Кольцо, в конце – Фродо, сумевший отказаться от всевластья. Великие события мировой истории, «колеса мира», часто поворачиваются не Владыками и Правителями, даже не богами и героями, а персонажами на первый взгляд незначительными и слабыми. Нужно для этого так немного: любовь к миру, свободная от какой бы то ни было корысти, и отказ от собственной самости.

Наступает Четвертая (наша) эпоха. Теперь Эльфы проявляются в нашем слое не непосредственно, а создавая для Людей Волшебную страну, в которой черпают вдохновение художники и поэты. Эльфы – идеальные художники. «Магия Эльфов – это Искусство, свободное от множества человеческих ограничений: оно требует меньше усилий, оно более быстрое, более полное, в нем результат всегда соответствует замыслу. Но самое главное, что цель эльфийской магии – Искусство, а не Власть, со-творчество, а не тирания и владычество, искажающие Творение».

* * *

В некотором смысле Среднеземье Толкина – это история (или летопись) Faёrie. Толкин – не просто автор книги или цикла книг. Он на практике показал, что такое со-творчество (sub-creation), создав художественную реальность, в которую миллионы читателей поверили, как в реальность Первичного мира. Он обладал совершенно особым складом сознания, присущим только визионерам. Многие исследователи считают его продолжателем визионерской традиции в английской литературе, идущей от безвестных авторов «Сэра Орфео» и «Жемчужины» к Чосеру, Спенсеру, Мильтону, Блейку. Визионерская традиция интернациональна. Во все времена и у всех народов находились люди, которым удавалось заглянуть за край Первичного мира. Весть, которую стремится передать духовидец, универсальна. Мы попробуем показать это, обратившись к творчеству другого духовидца, работавшего в те же годы, что и Толкин.

В середине XX века в России жил и творил поэт и духовидец небывалой силы – Даниил Андреев. В огромном триптихе («Роза Мира», «Русские боги» и «Железная мистерия») ему удалось передать целостную мировоззренческую картину, в основе которой лежит представление о веренице восходящих и нисходящих миров, подобной лестнице Иакова. Цепь миров составляет Шаданакар, духовный космос Земли.

Среди этих миров Андреев настойчиво выделяет один, населенный существами, которых автор называет даймонами. «Основной слой их пребывания, соответствующий нашему..., носит имя Жерам. Природа, схожая с нашей, доведена там до уровня высокого художественного и эстетического совершенства, а ... цивилизация одухотворена внутренней мудростью о силах и слоях Шаданакара и развитием высших способностей...».

Между «Розой Мира» и дилогией Толкина удивительно много общего, хотя любой контакт между авторами был совершенно невозможен. «Роза Мира» написана в 1950-56 гг. во Владимирской тюрьме исключительно на основании собственного духовного опыта автора. Кстати, рукопись ее хранится в Англии, в Русском Архиве Лидского университета.

Книга направлена, по словам Андреева, прежде всего против двух мировых зол: мировой войны и всемирной тирании. Важной составной частью книги является концепция метаистории человечества как процесса, обусловленного событиями, происходящими во всех слоях планетарного космоса. Человек в своем земном слое обитания – преемник и наследник человечеств, прошедших до него.

Нельзя не поразиться совершенно одинаковому взгляду на власть, как человеческий институт, выраженному Андреевым и Толкином. Андреев полагает любую форму власти – тоталитарную или демократическую,– изначально демонизированной, он упрямо повторяет мысль о том, что корни зла в этом мире будут прорастать снова и снова, пока существует само понятие человеческой власти, не ограниченное этическим контролем. «Вылечить человечество от войн можно одним единственным способом (мало отличающимся от всеобщего обращения) – не иметь войн вообще, не вынашивать военных замыслов, не иметь военных организаций и войск... Мы пытаемся победить Саурона с помощью Кольца и, похоже, преуспели в этом. За победу придется заплатить появлением новых Сауронов и постепенным превращением людей и эльфов в орков». (Из письма Кристоферу Толкину, 1944).

Андреев утверждает, что множество произведений человеческой культуры и вообще творческих устремлений человека инициированы из мира даймонов, «старших братьев человечества». Взгляд Толкина на эльфов удивительно близок к видению Андреева. Существует немало и текстологических совпадений. Отдельные фрагменты «Розы Мира» почти дословно воспроизводят соответствующие места в «Сильмариллионе» – особенно там, где речь идет о демиургах или ангельских силах.

Удивительное чутье Толкина к языкам общеизвестно. Подобным же чутьем наделен и Андреев. «Роза Мира» содержит множество слов, не имеющих аналогов ни в одном из земных языков. Но Андреев не «придумывал» эти слова, а улавливал их звучание на языках слоев инобытия и по мере возможностей воспроизводил их средствами русского языка. Андреев слышал слова на языке Старшей речи, Толкин, по его словам, реконструировал Старшую речь. Стоит ли удивляться совпадениям? Например, эльфийское «Эннорат» или «Эннораф» – Среднеземье – фонетически сходно со словом «Энроф», которым Андреев обозначает план бытования человека в планетарном космосе Земли.

Миры Толкина и Андреева обладают огромной силой убедительности. Есть у этих «фантазий» и еще одно свойство.

«Особое состояние «радости», вызываемое удавшейся Фантазией... может быть объяснено внезапным отсветом пред-лежащей реальности, или истины... Иногда же мы видим на краткий миг видение, которое может быть далеким отсветом или отблеском “благовестия” в реальном мире...» – пишет Толкин Кристоферу (1943 г)., а в эссе объясняет: «За всеми этими историями стоят реальные силы, независимые от разума и намерения людей». Андреев, как и Толкин, считал, что большинство образов, рождающихся в человеческом сознании и традиционно приписываемых фантазии, рождены иным уровнем бытия, тем самым волшебным миром, где эльфыдаймоны – хозяева, а люди – гости.

Это, разумеется, вовсе не значит, что фантазия самого человека не способна создать тот или иной образ самостоятельно, без воздействия «из-за порога». Конечно, может. Однако образ, созданный «самостоятельно», произведение, рожденное сознанием только человека, без со-творчества с иным уровнем бытия, так и останется фантазией, сколь угодно изящной поделкой, иногда захватывающей, иногда поражающей или устрашающей, но не задевающей тех струн души человека, которые тихим звоном отзываются на присутствие в литературном, музыкальном или любом другом произведении искусства отзвуков Истины. «Меня никогда не покидало ощущение, что я не столько пишу, “сочиняю”, сколько записываю то, что уже происходило однажды где-то “там”, что это не мои изобретения или выдумки...». (Из письма М. Уолдмэну, 1951).

Таких писателей Андреев называет «вестниками». Его определение звучит так: «вестник – это тот, кто, будучи вдохновляем даймоном, дает людям почувствовать сквозь образы искусства в широком смысле этого слова высшую правду и свет, льющиеся из миров иных». Это определение полностью относится и к Толкину. И Андреев, и Толкин потратили жизнь на то, чтобы вернуть Мифу изначальную значимость. На протяжении всей истории миф возникал и жил, как попытка отображения в сознании человека здешнего, трехмерного мира реальности многомерного планетарного космоса, существовавшего задолго до человека.

Оттуда, из миров инобытия, получал человек представление о том, куда и как ему идти, чего опасаться на своем пути, чего избегать всеми силами, чтобы не попасть в эволюционный тупик и не метаться в нем бесконечно долго, теряя силы и предназначение.

И Толкин, и Андреев четко определяют смысл существования человека в этом эоне: со-творчество Создателю, построение здания общечеловеческой культуры, преобразование мира от инстинктивных, тварных форм существования к высотам духа. Напомним, что одной из задач «Розы Мира» как организации Андреев называет превращение планеты в сад. В финале «Властелина Колец» герой Фродо отходит на второй план, покидает Среднеземье, а хозяином Шира становится персонаж, который дороже и милее автору – садовник Сэм.

 

________________

 

Предисловие к изданию «Дж. Р.Р. Толкин. Сочинения в трех томах. М.: Терра – Книжный клуб, 2003.

 

 

 

Подпишитесь

на рассылку «Перекличка вестников» и Новости портала Перекличка вестников
(в каталоге subscribe.ru)




Подписаться письмом