Татьяна Путинцева (Карр), стихи до 1996 года

Скачать сборник одним файлом

Стихи публикуются в том порядке, в каком находились в файле, сохранённом автором. Файл передан редакции портала дочерью поэта, Тамарой Путинцевой.

Татьяна Путинцева (КАРР) в Сборной Воздушного Замка
Обсудить произведения в интерактивной части портала

Татьяна Путинцева
Стихотворения, написанные до 1996 года

Школьная шутка

Смотрите, леди, и взирайте, джентльмены:

Вот тяжкие последствия измены –

Три трупа слева и четыре справа,

Меж них рыдает крошка-Бронислава.

Ещё совсем недавно эти трупы

Танцоры были музыкальной труппы,

Их ждал успех, им улыбалась слава...

Но встретилась им крошка-Бронислава...

Перед экзаменом по химии. Шутка.

Экзамен – послезавтра. Я давно

К нему готова, но безбожно трушу.

Ночные мотыльки, стучащие в окно,

Пугают бедную мечтательную душу.

Ночная тишина гнетёт тревожный слух

И режет уши, как напильник.

Ночная тишина есть сумма звуков двух:

Храпит семья и мерно тикает будильник.

И мнится мне, что кто-то сел на стол,

Листает книги – угловатый и неловкий...

То Менделеев из небытия пришёл

Меня погладить по головке.

«Подражание символистам»

Наездник храбрый в Цилиндре и Фраке

Промчался рысью верхом на Свинье...

А вслед рычали шальные Собаки,

И занималась Заря на Земле.

Промчался Он, утонув в Неизвестность,

Никем не встречен и всеми забыт...

И долго-долго тревожил Окрестность

Печальный цокот Свинячьих Копыт...

Вот также и Мы... Проживём и угаснем...

Сумбурная жизнь пролетит, как во Сне...

Вот так человечье нелепое счастье

Промчится куда-то верхом на Свинье...

«Мистика»

Ответствуй, многомудрый толкователь

Гаданий, снов и прочих небылиц –

К чему мне грезятся, когда лежу в кровати,

Загадочные надписи таблиц?

Вот, например, одна: славянской вязью

На синем фоне с огненной каймой...

Она меня пугает странной связью

С событием, что пережито мной...

Табличка та – образчик постоянства

И еженощно входит в каждый сон:

«Вход в валенках в катодное пространство

Гражданским лицам строго воспрещён!»

... И молвит старец тихо и сурово,

Пред тем, как сгинуть в мистике пурги:

«Ты, детка, Александра Иванова

Читать на сон грядущий не моги...»

Пегас. Полушутка.

...И в окруженьи царственных свиней,

Пегас на дальних выпасах жиреет,

Увяли крылья на его спине,

И никогда взлететь он не сумеет.

Он может лишь скучать по небесам,

И тосковать, как офицер запаса,

И клясть тот миг, когда решился сам

Удрать ко мне с высокого Парнаса.

Я и сама тогда была юна,

И, помню, даже вскрикнула спросонок:

В ночной покой раскрытого окна

Влетел крылатый резвый жеребёнок...

Каким бы стал лихим он скакуном...

Но зверь другой привлёк моё вниманье.

Вот почему я слышу перед сном

Печальное пронзительное ржанье.

Портрет футболиста в юности ( Ю.М.)

Хобби и профессия – спортсмен.

Цвет волос – блондинистый шатен.

Средний рост. Душа и плечи широки.

Красный цвет лица. Большие кулаки.

Юмор и походка тяжелы.

Ноги – как дубовые стволы.

Весел, добродушен, в дружбе прям.

Иногда чудовищно упрям.

Ироничен, наблюдателен, неглуп.

Разозлённый – безобразно груб.

Шутками снискав улыбки дам,

От восторга ржёт мустангом сам.

Утро перед экзаменом

(Студент выходит из дома. Чёрный ворон, как будто его

дожидался, хрипло каркает три раза. Монолог студента.)

Скотина ты пернатая! Опять

Клювастый негодяй, преследуешь меня ты.

Коль провалюсь – тебе не сдобровать.

Ты головой заплатишь мне, проклятый!

Что под моим окном ты потерял?

Чего орёшь так хрипло, так тревожно?

– Карр! – Пропади ты пропадом, нахал!

– Карр! – Не пугай меня. – Карр! – Сколько можно!

Ну, птичка Божия, ну, ласточка, лети.

Кричи вон там. Не будь таким упрямым.

И – вот те крест – из всех окрестных птиц

Ты самый лучший, самый мудрый, самый...

О, счастье. Улетел. Что значит лесть!

О, Боже, чёрный кот! Куда? Куда ты?!

С чего тебе втемяшилось пролезть

Под самым носом, паразит хвостатый...

Попался, негодяй! Держись теперь!

Навек запомнишь с этого момента

(Не смей царапаться, ты слышишь, подлый зверь!),

Как проползать под носом бедного студента.

А в день экзаменов все чёрные коты

Должны стараться на глаза не попадаться!

Мяукай, что не будешь больше, слышишь, ты!

Ещё разок. Ну, можешь убираться.

Теперь три раза через левое плечо...

Ох, извините, я... Простите, ради Бога.

Что значит, я – верблюд? Ну вот ещё...

Подумаешь, какая недотрога...

Кошка

Кот призывает кошку.

Кошка идёт понемножку.

Делает вид, что не видит кота,

Что безумно сейчас занята,

Что – по множеству важных причин –

Терпеть не может «ужасных мужчин».

Кошка подходит ближе:

А он – симпатяга. Рыжий.

Как с ним поболтать интересно

На зависть всем кошкам местным...

И можно любить – как брата,

Дружить непорочно и свято,

И, коль не она, то кто же

Понять его душу сможет?..

И у слепого окошка

Коту улыбнулась кошка...

Любила его – как брата...

Откуда взялись котята?!..

Мои инициалы ТСК. Шутка.

Целые СуТКи в ТиСКах ТаКСи

Ехал аСКеТ.

В багажном оТСеКе, в СеТКе его

Лежали КиСеТ и ТеСаК.

Был он болен КиСТой,

Но боль и ТоСКу, как СТоиК терпел:

В СеКТе СКауТов был,

А родом был он оСТяК.

СоТКа остяцких земель на оТКоСе –

ИСТоК достоянья его.

«Моя борьба»

Не смейтесь. Здесь не место шуткам.

Мне больно, горько, тяжело:

Душа поссорилась с рассудком,

И чуть до драки не дошло.

Душа кричит: «Я жажду взлёта!

Мечты! Поэзия! Лиризм!»

А ум бубнит: «Нас ждёт работа.

Учи научный коммунизм.»

Душа стенает: «Счастье, где ты?

О, дайте света и добра!»

И вот летят, летят сонеты

Из-под покорного пера.

Ум говорит: «Решай задачу.

Семестр кончается. Пора.»

И цифры скачут, скачут, скачут

Из-под покорного пера.

Советам их внемлю послушно.

Плацдарм их битв – душа моя...

И то бездумно, то бездушно

Живу на этом свете я.

Исповедь в пивной

« Да, видит Бог, её я обожал.

И, хоть я нравом наделён суровым,

Я никогда её не обижал –

Ни помыслом, ни действием, ни словом.

Я для неё забыл своих друзей.

Напрасно под окном кричали: «Коля!

Забьём козла!» Я бросил пить, ей-ей!

Почти пол-года не был на футболе.

А сколько я ей тряпок накупил:

Костюмы, блузки, юбки, гарнитуры.

Я зубы чистил! Не курил. Не пил.

Ходил в музей на выставку скульптуры.

Доклады делал, лекции читал.

Общественной работой занимался.

Учиться начал. Человеком стал.

Всё для неё. Как дёшево продался.

Не оценила. Бросила. Ушла.

Сбежала на Кавказ. И с кем же? С почтальоном!

Эх, бабы! Да, такие, брат, дела...»

– И выпил, закусив огурчиком солёным.

Песенка

Давай сбежим, подруга –

Оторванный Листок –

От северного юга

На западный восток.

Уедем в это лето –

Не скажем никому –

От чёрного рассвета

В сияющую тьму.

Не поза, не угроза –

А манит мошкару

От знойного мороза

В прохладную жару.

Экспромт на жаргоне (Вдвоём с братом)

Смачно караси берляют,

Громко лабухи лабают,

А кирной мордоворот,

Как водичку, ханку жрёт.

Чёрный азик кепку сдвинул,

Пол-куска на парнесс кинул.

А кирной мордоворот,

Как водичку, ханку жрёт.

Тёлку снял какой-то лапоть,

Бабки дал и начал лапать.

А кирной мордоворот,

Как водичку, ханку жрёт.

Шляпа мане на ходу

Дует в уши лабуду,

А кирной мордоворот,

Как водичку, ханку жрёт.

Между тем маруха-маня

Роет лапотник в ширмане,

А кирной мордоворот,

Как водичку, ханку жрёт.

Майору Габрусу

Как-то раз Габрус в лирику сунулся:

Жидкий свой хохолок теребя,

Перед зеркалом томно задумался,

Представляя прекрасным себя.

Нет ни плеши, ни носа поганого.

Благородны, изящны черты.

И бросают, бросают к ногам его

Восхищённые дамы цветы.

Только – нет. Не вскарабкаться ввысь ему,

Знаменитым красавцем не стать.

Габрус мажет чернилами лысину,

Пудрит нос и уходит гулять.

Эпиталама (пародия).

(Как развил бы тему С.В.Л.)

Нина и Саша!

Радость вы наша!

Сегодня в день вашей свадьбы

Что нам вам пожелать бы ?!

Друг друга жалейте,

Огнём любви грейте.

Веселитесь всегда,

Но только вместе,

А по рознь – никогда!!!

Мы вам желаем,

Не обижаем,

Чтоб дом был полная чаша

И не гасла любовь ваша!!!

Чтобы были дети:

Лучше всех на Свете!!!

(Орфография и пунктуация должны передавать неповторимый

колорит творчества С.В.Л.)

Измена

Человек, если он не лишён ума,

Не притащит в свой дом кусок дерьма.

Если ж разум ему замутило вино –

Дивной розой примнится ему г-но.

Будет нюхать его, наслаждаясь «букетом»,

И, естественно, вымажется при этом.

Разумеется, он не поймёт, отчего,

Зажимая носы, все бегут от него...

Наслаждайся игрою хмельного ума.

Пусть цветёт твоя «роза» – кусок дерьма.

Сопернице

Быстра постельная карьера.

Всем девам в качестве примера

Рекомендована. К чему

Нам дифирамбы петь уму

И красоте и женской чести?..

Она сидит на этом месте,

И ворох грязных простыней

Мерцает в перспективе ей.

Важней таланта и занятий

Стал длинный ряд чужих кроватей.

Её таланты очевидны:

Глаза пусты, глаза бесстыдны.

В причёске жидкой волос тонок,

Изгиб тонюсеньких губёнок...

( Зато оплатит счёт «натурой».)

Крива ногой, мелка фигурой.

И вызывает впечатленье,

Похожее на омерзенье.

Он и Аэлита. (Неокончено)

Мне друг вчера по пьянке

Признался, что влюблён:

К прекрасной марсианке

Сгорает страстью он.

Читал он «Аэлиту»,

Давно, в семнадцать лет.

Но лишь теперь открыто

Ему, в чём там секрет.

Мужик вполне в порядке –

Всё есть и всё при нём –

Свихнулся на догадке,

Что мы не так живём.

Тоскливым, тусклым взглядом,

Как у больного пса,

Глядел на то, что рядом,

И рвался в небеса.

Он, пальцы загиная,

Перечислял, спеша,

Чем женщина земная

Ему нехороша:

Сварлива, суетлива,

Корыстна и жадна.

Не может быть счастливой,

И часто – неверна.

До тридцати – дурёха,

За тридцать – расползлась.

При муже – распустёха,

А ведь ревнует, злясь.

Уродлива – мегера,

Красива – во сто крат.

Командует без меры,

А муж давно рогат.

Гнетут её заботы.

Раба своих страстей.

Не может ни работать,

Ни воспитать детей:

То квохчет, как наседка,

То лупит их. Бедлам.

Подружки и соседки

Толкутся по углам.

Но вот – и даже голос

Стал чище и нежней –

Немного успокоясь,

Он рассказал о Ней.

Диковинной мелодией

Звучал его рассказ –

Сейчас не производят

Таких красивых фраз.

Он говорил с волненьем,

Чуть путаясь в словах

(Искал их по значеньям

В старинных словарях):

О Ней, взращённой небом,

Не мог иначе он –

Пропитан ширпотребом

Наш с вами лексикон.

Лирическая шуточка

(с использованием высшей математики)

...«Я люблю тебя вечность,

1 + ,

И терзаюсь, как 39 ,

Не могу пройти

Мимо

Твоего дома,

Невозмутимого,

Словно бином Ньютона»...

Это не любовь. Идея-фикс.

Ты живёшь собою, как Нарцисс.

И, как d(sin x),

Ускользаешь по оси абсцисс.

Что мне прорицания Гекуб,

Если и снаружи и внутри

Ты – обман, как ln e ,

Что в итоге значит просто 3.

Чем меня к себе ты приковал,

Шквалом чувства душу теребя?

Ты – загадка, словно 0! !

И за это я люблю тебя.

Это странно: я тебя люблю.

Нежность пью, как сладкую отраву...

Навсегда равняется 0

d (мы будем вместе) / d .

Пояснения для неизучавших высшей математики:

1. d(sin x) = sin x + C – уравнение синуcоиды, её график –

волна на оси абсцисс. (Читается: «интеграл дэ синус икс»)

2. ln e = 3 lg 10 = 3. (Читается: «лонарифм е куб»).

3. n! = 1х2х3х...хn; 0! = 1. (Читается: «ноль-факториал»).

4. Если dx/d = 0, то x = const. Через – обычно обозначают

время, То есть, если d(мы будем вместе)/d = 0, то мы будем вместе

всегда, независимо от времени. (Читается: «Дэ мы будем вместе по дэ

тау»).

Шуточка

Пусть кричат, что я – паскуда!

Я себе не изменю.

Для меня мужчины – блюда

Ресторанного меню.

Не ревную я особо.

Не бешусь из-за измен.

Пусть там некая особа

Доедает мой жюльен.

Но могу я сдвинуть горы

И подняться в облака,

Если даст с тарелки дёру

Мой цыплёнок-табака.

Мне смешно – скажу по-свойски –

Если, сдуру впав в тоску,

Вдруг меня салат московский

Приревнует к шашлыку.

Долго ль мне в тоске голодной

Пост невольный соблюдать,

И телятиной холодной

Трюфли Яра поминать...

ВНИМАНИЕ: Последняя строфа принадлежит перу А.С. Пушкина – «Дорожная жалоба».

Полушутка. Брату.

Природа Жизнь и Разум создавала,

Один кирпич в основу заложив.

И души одного материала

У homo sapiens и тех, кто просто жив.

Натуры наши в зеркала глядятся

Звериных, птичьих, насекомых глаз.

Летают, рыщут, ползают, плодятся

Прообразы и анаподы нас.

Но нам сложней: нет зримых, чётких граней.

Нас не клеймит межвидовой запрет.

И наш удел – ошибочность избраний,

Обман романов, призрачность побед.

Стремясь к зверьку, не бросит неба птица,

Пчела не соблазнится червяком,

И не прельстится пылкая тигрица

Упрямым, работящим ишаком.

Представьте: не почувствовав обмана,

Не предвкушая близкую беду,

Холодного и скользкого каймана

Ласкает нежно самка-какаду.

Абсурд? Абсурд! Но как же быть с картиной,

Что осложняет наше бытиё:

Мы, люди – с анатомией единой

Весьма разнообразное зверьё.

Грызутся души, жалятся и колются,

Когда жена – не тот же зверь, что муж.

И гибнут птичьи души в тесных кольцах

Змеиных пресмыкающихся душ.

А вот – вотще готовая к разбою –

Ведёт хозяйство, нянчит малыша,

В партнёрстве с кроткой жвачною душою –

Страдает! – плотоядная душа.

Прими подсказку от самой Природы:

Чтоб избежать мучительных потерь –

Ступай к своим. Держись своей породы.

Мой бедный зверь...

Ковбойский анекдот. Поэма.

Не люблю я назидательные были.

Анекдот и развлечёт и озадачит.

Два ковбоя, два ковбоя – Джон и Билли –

По вечерней по прерии скачут.

Длинный день они в дороге были,

А когда проголодались и устали,

Быстро спешились ковбои Джон и Билли,

Утомлённых мулов разнуздали.

Джон склонился над костром сутуло.

Билл в котле мешает длинной поварёшкой.

Вдруг из-под хвоста гнедого мула

Шлёпается вниз (пардон) лепёшка.

Билл-паскудник ухмыльнулся криво:

« Слушай, Джонни, десять долларов хочешь?

Если ты мальчишка небрезгливый

И вот эту порцию проглотишь,

Съешь лепёшку – как приправу к обеду,

Или даже на десерт, после мяса, –

Дам десятку, что я выиграл в среду

У Красавчика Сэма из Техаса.»

«Десять долларов – изряднейшие деньги,

А лепёшка не такая уж большая...

Я куплю серёжки Рыжей Пегги,» –

Думал Джонни, навоз поглощая.

Билл, довольный, со смеху катался:

«Ешь, малыш, пирог от старого мула.»

Но, когда с десяткой расставался,

В сердце что-то пребольно кольнуло...

Едут дальше помрачневшие ковбои.

Глаз не радуют закатные дали.

Оба очень недовольны собою,

Оба чувствуют, что прогадали.

Гладят кольты, как положено ковбою,

И друг в друга мечут взгляды-кинжалы...

Чёрный мул вдруг задирает хвост трубою,

И в траву опять лепёшка упала.

Джон заржал – ковбоя осенило.

Чуть в седле не пустился вприсядку.

Он взглянул на обозлённого Билла:

«Парень, вот твой шанс вернуть десятку.»

«Десять долларов – изряднейшие деньги,

А лепёшка не такая уж большая...

Подарю кольцо Толстухе Мэгги,» –

Думал Билли, навоз поглощая.

Джон в траву упал, как подрубили.

Приговаривает с добрыми глазами:

«Не стесняйся, угощайся, друг мой Билли,

Скушай ложечку за старую мамми...»

Билли взял десятку, не пижоня.

Вдруг пошли по морде красные пятна:

«Чёрт возьми! Тебе не кажется, Джонни,

Что мы жрали эту гадость бесплатно?»

_______________________________________

Златолюбцы! Денежные души!

Если призадуматься – понятно:

То дерьмо, что вам пришлось за деньги кушать,

Вы, по сути, слопали бесплатно...

Женские стихи. Фантазия.

Отпусти. Прошу, отпусти.

Если в чём виновата – прости.

Резкой болью в ночи не буди.

Не терзай мою память – уйди.

Я помню слов твоих полёт,

Притихший лес.

Но сердце крикнуло:»Не тот.»

И ты исчез.

Я смеюсь. Смотри, я смеюсь.

Я читаю, танцую, учусь.

Как всегда, я горда, холодна.

Пусть – одна. Я привыкла одна.

Как угрожающе и зло

Шумел мне лес.

Ошиблось сердце. Солгало.

А ты исчез.

Пустота. Вокруг пустота.

Тишина синевой залита.

Снова память – безжалостный чёрт –

Больно розгами сердце сечёт.

Зачем-то вновь плетусь, скорбя,

В пустынный лес.

Как не хватает мне тебя...

Но ты исчез.

Фантазия

Стою с поникшею главою,

Угрюм и вял.

Её я жаждущей душою

Всю жизнь искал.

Она явилась – смех искрился.

Нежна, чиста.

Я на неё в душе молился,

Как на Христа.

Кому воздать за эту милость –

Каким богам?

За что она в меня влюбилась –

Не знаю сам.

Я как шальной ходил, я бредил,

Писал стихи.

Меня ввергали в жар и трепет

Её духи.

Я был защитой ей от зноя

Любых тревог.

От самого себя её я

Сберечь не смог.

Омыт был горькими слезами

Её упрёк.

Я помню – я ведь их губами

Снимал со щёк.

Сгорел костёр. Лишь серой пеной

Лежит зола.

Взглянув печально и надменно,

Она ушла.

Стою с поникшею главою,

Угрюм и вял.

Я счастье слабою рукою

Не удержал.

Скарабей

Попрошу, слегка робея:

Друг, поймай мне скарабея.

И служить мне много лет

Будет этот амулет.

Если в слякоть городскую

Я невольно затоскую,

Извлеку из тайника

Золотистого жука.

И, забыв свои обиды,

Вдруг увижу пирамиды,

Ослепительный песок,

Странный пальмовый лесок.

Иль предстанет – мудр и вечен –

Сфинкс, песчинками иссечен.

Для чего на теле льва

Человечья голова?

Пусть каприз моя затея –

Подари мне скарабея.

Ну, вставай, и прямиком

Отправляйся за жуком!

Женский портрет

У Вас усталый вид. Вам изменяет муж.

Я знаю женскую особую усталость,

Когда душа – во мгле житейских стуж,

И ни надежд, ни сил в ней не осталось.

Не тешат деньги, не влечёт престиж –

Людские незатейливые цели...

Стремлений нет. Ничем Вас не прельстишь.

В Вас нечему гореть: Вы отгорели.

Всё пройдено: слепая ярость, крик,

Запутанность прощаний и прощений...

Меж Вами и людьми барьер возник,

Чтоб защитить от лишних унижений.

Я знаю, что ничто Вас не спасёт:

Вы – сильная и цельная – когда-то

В единственную страсть вложили всё,

Почти предвидя, что придёт расплата.

Да, Вашу душу чёрный шлейф обвил.

Носить Вам этот траур, не снимая...

Вы доживаете надгробием любви –

Закаменевшая, ослепшая, немая.

Царевна-лягушка

Лягушачью шкурку лижет пламя.

Печь гудит, стреляет угольками.

Рыжими шмелями пляшут блики –

Отблеск на Иванушкином лике.

– Не дозволю быть зверушкой боле!

Кочергой шурует, бьёт уголья.

Лязгнула задвинутая вьюшка:

– Ну, гряди, царевна! Сгинь, лягушка!

Обернулся к двери, хмурясь гневно...

Как вбежала статная царевна!

Как всплеснула белыми руками...

Замерла-застыла словно камень.

Не вскричала, не заголосила.

– Я ж тебя, Иванушка, просила...

Ведь не зря я шкурку ту надела...

Что же ты, Иванушка, наделал...

От заклятья нет раскрепощенья.

Быть теперь мне пленницей Кащея...

(Дрогнули покусанные губы)

– Отыщи меня, Иванушка, мой любый.

Отошла, заплакала, голубка.

Шаг – и с плеч скользит соболья шубка.

Глянула в окошко. Побледнела.

Обернулась птицей. Улетела.

Маргарита

Мягкую душу стелила на ложе,

Тёплую душу под ноги клала.

К чёрной сумятице, к огненной дрожи

Белой прохладной душой приникала.

Угли спалённой проклятьем гортани

Каплей души родниковой студила.

Разум, источенный смутой желаний,

Простенькой песней души молодила.

К небу вздымала с кроткою силой

Милого – в голубизну из содома.

Было мгновение – чёрта смутила

Прелестью мирного тихого дома...

Путана

Они вставали с петухами,

Они вставали в пять утра,

Босыми красными ногами

Давя ледок из серебра,

Тащили воду – два ведра

Домой из дальнего колодца...

Ты просыпалась – как придётся,

Поскольку мать была добра.

Спеша на утреннюю дойку,

Они бежали сквозь рассвет...

Ты получала кофе «в койку»

И совершала туалет,

От детских лет до женских лет

Привычно опекая тело,

Всегда творила, что хотела,

Не признавая слова «нет».

Им – ни театра, ни спортзала.

Кто б там возиться с ними стал?

Тому, что ты с рожденья знала –

Кто их учил? Кто воспитал?

Их руки – твёрдый капитал,

И жизни приводные ремни

Рванули девок из деревни –

И город их в себя впитал.

Их закрутило, завертело –

Тяжёлый труд, дешёвый быт.

А город домогался тела,

И, подавляя юный стыд,

Всё разжигал их аппетит,

Всё наводил свои дурманы...

А ты легко пошла в путаны,

Приобретя надменный вид.

Они бессонными ночами

Портвейном свой «позор» зальют...

А ты владеешь языками,

Ты знаешь курсы всех валют.

Что для тебя российский люд?

Толпа немытых деревенщин...

Но измождённых наших женщин

Глаза – в твои глаза – плюют.

Колыбельная подружке

Спи. Глаза усталые закрой.

Погаси ресницами свет.

Может быть, во сне придёт покой,

Может, нет.

Разноцветных сказок и легенд

В голове протянется нить,

Чтоб тебя заставить на момент

Всё забыть,

Отдых подарить душе твоей,

Сердцу подарить тишину.

Но зачем глядишь ты всё грустней

На луну?

Звёзды щурятся со всех сторон,

Разливая сонную тишь...

Может быть, тебе приснится Он?

Вот и спишь.

Пока мы молоды

Пока мы молоды, и судим жизнь пристрастно

С своей особой точки зренья юной –

Пускай течёт вино. Оно нам не опасно.

Пускай звенят гитары струны.

Наш мозг не затуманить дымкой винной.

Пьем не пьянея: голос чист, глаза светлы.

Пусть песни наши не всегда невинны,

Пусть шутки наши иногда смелы.

Моим подругам

Видит Бог, что я не холодна.

И меня порой сжигает пламя.

Но осталась я средь вас одна

С нецелованными детскими губами.

Говорите вы, я не урод,

Неглупа и языком владею...

Отчего же, чёрт меня поймёт,

При парнях я вдруг тусклею и тупею.

Друзьям

Дружбы и любви хмельного зелья

Вместе лихо тяпнув грамм по сто,

Смейтесь. Крохи вашего веселья

Бросьте мне догладывать под стол.

Подберу, обрадовавшись дару,

Завиляю искренним хвостом,

Благодарно вслушаюсь в гитару,

Подпою смущённым шепотком.

Подойду с просящими глазами,

Чуткая на ласку и на боль...

На защиту диплома Лолы Хамидовой

О, друзья, какой пример:

Наша Лола – ИТР!

Создадим ей интерьер –

Наша Лола – ИТР!

Лола, девочка, какая дата!

Вспомни, как мечтала ты когда-то,

Глядя на дипломниц с уваженьем

Робким взглядом абитуриента,

Что свершится времени движенье –

Ты достигнешь этого момента.

И вот защита позади,

И сердце, как щегол, в груди

Поёт о том, что взят барьер,

Что ты зовёшься ИТР,

Что пред тобою на столе

Зелёный змий блестит в стекле

И рвётся выйти...

И вот за то, чтоб ты всегда

Была, как нынче, молода,

Красива, счастлива, горда –

Давайте выпьем.

На поступление в аспирантуру Елены Н.

Возьми своё от юности и страсти.

Не пропусти ни дружбы, ни вражды.

Всё, что приносит в этой жизни счастье –

От главного до милой ерунды –

Пускай не минет твоего порога.

Кокетничай, капризничай. Живи

Весёлым узником научного острога:

Найди лазейку для искусства и любви.

Земные радости, как радужные ленты,

Вплетай в венок рабочей суеты.

Пусть входят в жизнь твою, как компоненты,

Стихи, премьеры, выставки, цветы.

Ответ на открытку

На Вашу маленькую открытку

В день по нескольку раз смотрю.

Вы пишете искренне и открыто.

За лестный отзыв благодарю.

Быт, житейские неурядицы

Отбежали на задний план.

За нежданную блёстку радости

От души благодарна Вам.

Алёне

Быть может когда-то поссоримся люто –

Ты вспомни, дружище, вот эти минуты.

Пусть память ворвётся, как «Скорая помощь»,

И Красным Крестом засигналит: «Ты помнишь?»

Как я хочу тебя сберечь

От грязных взглядов, пошлых встреч,

От горя, что сулит судьба...

Но ты сильна, а я слаба.

Как я хочу тебя увлечь

В свой мир, где тихо льётся речь,

Полна тепла и доброты...

Но там бы ты была не ты.

Как мне б хотелось быть с тобой

Где жизнь бурлит, грохочет бой,

Где взгляды жгут, слепя, маня...

Но там бы я была не я.

Придёшь ли ты сверху или с самого дна,

Сейчас или лет через сто,

Скажи мне лишь: «Танька, я голодна.»

И я накрою на стол.

Лачуга ли будет иль пышный зал,

Блеск трапезы, хлеб ли простой...

Нас чёрт одной верёвкой связал,

А, может, то был святой.

Живёшь ли тихонько иль горы круша,

Средь смирных иль в стане лихих,

Скажи мне лишь: «Танька, болит душа.»

И я достану стихи.

Задышит правдивых слов бирюза

И мудростью, и красотой...

Нас чёрт одною верёвкой связал,

А, может, то был святой.

Семью ль заведу или буду одна,

Почувствовав сердца стон,

Примчусь к тебе: «Ленка, я голодна.»

И ты накроешь на стол.

Достанешь вина, поглядишь в глаза,

Развеется мрак густой...

Нас чёрт одною верёвкой связал,

А, может, то был святой.

Не принимай меня всерьез.

Я – пустячок, смешной курьез.

Среди явлений на века –

Масштаб лесного ветерка.

Мой лепет – тополиный пух,

Апрельский дождик, стая мух.

Я как кочевник-азиат

Пою о том, что ловит взгляд.

Взгляни – без классовой борьбы

Цветут цветы, растут грибы,

И на весенней крыше кот

От полноты души орет.

Я – анекдотец на бегу,

Я – чей-то след на берегу.

Через секунду смоет след –

Я прыгну через сотни лет

Стихи о стихах

Хорошие стихи – как доброе вино.

В печали и тоске, когда в душе темно,

Когда друзья вдали, и цепью неудач

Скуёт тебя судьба – безжалостный палач,

Когда не станет сил, когда угаснет вера,

Когда откроешь вдруг: твой идеал – химера,

Когда любовь, как мёртвое дитя,

Схоронишь в склепе памяти, грустя.

Когда распнёт, глумясь, молвы пристрастный суд –

Возьми стихи: они тебя спасут.

Вам нравятся мои стихи? Неужто – да?

Тогда Вы – пень в поэзии, дружище.

В моих стихах, блестя, журчит вода,

И вместо мыслей – ветер свищет.

Я не поэт. Задорный рифмоплёт.

Жонглирую красивыми словами

И, радуясь, гляжу на их полёт.

Вам это нравится? Бог с Вами!

А если говорить всерьёз, мои стихи –

Смешные неуклюжие уродцы.

Я вытворяю много чепухи,

Творить же мне не удаётся...

Я не поэт. И не смогу им стать.

Но – видит Бог – не стану графоманом.

Редакции не буду штурмом брать

И не полезу в ЦДЛ обманом.

Вам нравятся мои стихи? Какая боль...

Жестоко Вы, дружище, поступили:

На давнюю душевную мозоль

Вы комплиментом наступили.

Теперь опять сомнений кружит рой:

А вдруг – пиит? А вдруг – талант зарою...

Слова летят весёлой мошкарой,

Встают надежды розовой зарёю.

Неискренна в стихах я, хоть не лгу:

Мои стихи – игра воображенья.

В них всё чужое – мысли, чувства, мненья.

Себя же в них раскрыть я не могу.

Возможно, я – пуста. Тогда зачем

Слова текут причудливо и вольно?

И почему тоскливо мне и больно,

Когда язык порой тяжёл и нем?

Войти бы в них! Ликуя и скорбя,

Открыться вдруг доверчиво и чисто.

Пока ж стихи – как сердце альтруиста:

Вмещая всё – закрыты для себя.

Не пишется...

Гасли один за другим этажи.

Спящие улицы так тихи...

И, как вино, в глубине души

Бродили и пенились стихи.

Бродили стихи. Пьянили,как ром.

Очаровывали музыкой строф.

Знаешь, что бывает с костром,

Если в него не подкладывать дров?..

Мельчала душа в суете сует.

Жизнь мельтешила, как Курский вокзал...

Изредка вспыхивал режущий свет:

«Что же я делаю?!» – и исчезал...

Годы летели. А я, как слепец,

Искала наощупь вокруг стихий.

Незримой змеёй подползал конец –

Во мне умирали мои стихи...

Умерла от печали и праздности Муза.

В изголовье светильник погас.

И везёт, ковыляя под тяжестью груза,

Похоронные дроги Пегас.

Стало горько и страшно. Душа зарыдала,

И, внезапно поверив в конец,

Словно мать перед дочерью мёртвой, упала,

Ум растерзан, но твёрд, как отец.

Не надо было ни петли, ни пули.

Я просто обменяла Благодать

На бабье счастье – содой мыть кастрюли

И маленькие штаники стирать...

Марине Цветаевой

Марсианка. Что ей события!

Что ей сгнивший, упавший трон!

О, Марина, твоё наитие

Вне времён.

Это племя бродяжит в вечности,

Меж столетий шатры раскинув.

Дай испить мне твоей беспечности –

Соловьиной, шальной. Марина.

Воспалённое сердце тычется...

Зов возлюбленный... – Без оглядки!

Что Париж для тебя – язычницы,

Русской женщины, азиатки,

Звонко певшей в Москве нетопленной...

Он такое вынес – Атлант! –

Неозлобленный, неоскопленный

Твой талант.

Отрок, паж. Твой удел – не Грета.

О таких, как ты, – у Шекспира...

Что сражались, переодеты,

Рядом с тем, кто – «дороже мира».

Гимназистка. Тебе не ново

Жить в пылу маскарадных смен:

Вот широкий плащ Казановы,

Злая дудочка Крысолова

И пунцовый цветок Кармен...

Сердце Гамлетово скорбящее...

Сумасшедшей девы цветы...

Где смятенное, где летящее –

Там и ты...

Вровень тем, кто балован славою, –

По векам великим гулякам, –

Шла – азартная и лукавая –

Между Блоком и Пастернаком.

Имя

Да, существует магия имён

И колдовство мерцающих мгновений...

Как встрепенулось сердце: это он! –

Когда до слуха донеслось: Евгений.

Играла музыка, и озаряли зал

Неярких скрипок розовые свечи.

Печальный голос ласково сказал –

Как подарил фиалку:» Добрый вечер».

Деревянный клоун. Детское.

Деревянный клоун. Глупая улыбка.

Вечная насмешка над моей тоской.

Ты не знаешь, клоун, как поёт мне скрипка,

Будто обещая счастье и покой.

Может быть, и прав ты. Может, скрипки нету.

Только одного ты, клоун, не поймёшь:

Выросшей девчонке очень нужно это –

Нежный голос скрипки, сладостная дрожь.

Деревянный клоун, выгляни в окошко.

Что ты там увидишь? Столб, скамейку, дом.

Что ты там услышишь? Пьяную гармошку,

Что, куражась буйно, плачет под окном...

Я же там увижу искорки снежинок,

Синюю прозрачность, спящий городок...

Как искусство чистое от плохих картинок –

Так и мой чудесный мир от тебя далёк...

Зарисовка

... И некрасивая девчонка,

Что в это время сзади шла,

Вдруг покраснела и в сторонку

Глаза смущённо отвела.

Обогнала их и назад

Зачем-то быстро обернулась,

Поймала их весёлый взгляд

И грустновато улыбнулась.

Первая тоска

Всё перегорело и истлело.

Равнодушья серая зола

Пеленой туманною взлетела

И осадком на сердце легла.

Тот осадок не тяжёл, не труден.

Он не давит тяжестью тоски.

Просто глушит сетью мелких буден

Маленькие радости ростки.

На горе поёт он про болото,

Неизбежно ждущее в пути.

Убивает жгучую охоту

Вглядываться вдаль, вперёд идти.

Приучает сожалеть о прошлом –

Жёлтые страницы ворошить.

Подавляет с безразличьем пошлым

Редкие порывы петь и жить.

Что ж осталось мне: глядеть на небо,

Скакунам завидовать лихим,

И обсасывать, как нищий корку хлеба,

Тусклые туманные стихи?

Нет. Сберу по крохе прежний улей

Старых чувств и мыслей пчёл шальных,

Размечу золу жестокой бурей...

И умчусь на тройке вороных!

Предвидение (Ю.М.)

Когда-нибудь дамой седой и поблекшей,

Вздыхая о юности, быстро прошедшей,

Я ласковым словом тебя помяну.

Припомню забавные детские клички,

И как мы встречались с тобой в электричке

(И тут с грустноватой улыбкой вздохну).

И зеркало тихо к себе я придвину,

Взъерошу причёску, расправлю морщину

На лбу, что когда-то был гладок и чист.

И вдруг подмигнёт мне – худа и лохмата –

Девчонка, которой была я когда-то...

У этой девчонки был друг – футболист...

Прощание

Уже уходишь, друг? Ну что ж, пора.

Дай, улыбнувшись, руку на прощанье.

А я? А я останусь во вчера –

В твоём вчера, в твоём воспоминанье.

Я плачу? Нет. Есть смысл в таком конце.

Мы вместе не пройдём путь жизни длинный,

Увидев друг у друга на лице

Печати старости, следы годов – морщины.

И не проводим молодость, скорбя,

Ты – грустным смехом, я – слезой солёной...

Нет. Я хочу остаться для тебя

Смешной девчонкой – юной и влюблённой.

Мольба

О, верни мне его, Москва.

Понимаешь, Москва, он – мой.

Мне порукою в том тоска –

Неотступная, как конвой.

Я не клянчила, не звала,

К одиночеству приучась.

Ты сама мне его дала

Утешением в горький час.

Сквозь туман речевой возни –

Чуть смущённой, слегка хмельной –

Вдруг наметился и возник

Чёткий контур души родной.

Но сгустилась сомнений мгла,

В душу туча сошла с небес,

И поверить я не смогла

Ни ему, ни самой себе.

Дождик лил сквозь рекламный свет,

И лоснился асфальт, как шёлк.

Я сказала:» Не стоит. Нет.»

Он ссутулился и ушёл.

В сердце стук похоронных дрог.

Боль потери остра, резка...

На какой из твоих дорог

Можно встретить его, Москва?

Сонный город, ты так притих.

Я доверю тебе мечту,

Как ему этот грустный стих,

Неуклюжий стих я прочту...

Не забывай

Не забывай. Хоть ничего и не было:

Ни встреч, ни поцелуев, ни словес.

Пронзительная власть красивой небыли,

Мираж любви, предчувствие чудес.

Не забывай. Хоть, вроде, помнить нечего.

В мельканье, в шуме трудно отыскать

Ту крошку нежности, что мы однажды вечером

Друг в друге молча стали понимать.

Ночь

Покорна зову моему, ты прилетала

На синих крыльях с крапинами звёзд.

Тебе, рабыне смуглой, я шептала

О том, что в сердце пустота и лёд.

То жаром горечи тебя я обдавала,

Душил меня тоски горячий зной...

Ты ветерка лесного опахало

Без устали качала надо мной.

Первое расставание

Ты уехал, и я не знаю,

Что случилось с моей душою.

Будто что-то вырвали с корнем,

Что-то доброе и родное.

С корнем вырвали так неловко,

Что задели чуткие струны.

Загудели они тревожно,

Застонали они протяжно.

Полилась эта музыка в сердце

И наполнила сердце грустью,

И ещё чем-то тихим, печальным –

Я названья ещё не знаю

Чувству этому. Не любовь оно,

Потому что любовь бывает

Сильной, яркой, эгоистичной.

А оно – это чувство – тихое,

Грустноватое и прозрачное,

Словно смотришь сквозь дождик на улицу –

Дождик мелкий, грибной, приятный...

Но порой это чувство похоже

На метельный сказочный вихрь,

Увлекающий поздних прохожих

Красотою порывов своих.

Налетает странное что-то,

Отрывающее от земли,

От земной скучноватой заботы,

Исчезающее вдали...

Бунт

Надоело смеяться, печаль тая.

Избегать волнующего и острого.

Оказаться бы с Вами, любовь моя,

На необитаемом острове.

Я хочу, чтоб жара там была, как в аду.

На лианах мартышки висли бы.

Бродили стихи. Пьянили, как ром.

Передразнивая любви слова.

Сердце, глупое...

Сердце, глупое, ты рыбкой-прилипалой

Радо привязаться к доброй силе.

Помнишь, мною мысль повелевала.

О тебе надолго позабыли.

Что-то там с тобой происходило.

Звёздочкой сияя предрассветной,

Ты кого-то, кажется, любило –

Очень нежно, робко, безответно...

Мысль тогда бурлила и кипела,

И, когда любовь ей докучала,

На тебя с иронией смотрела,

И любовь насмешкой убивала.

Юное

Сердце бьётся тревожно и гулко.

Пред глазами картина живая:

Представляю я нашу прогулку,

Каждый шаг твой и мой представляю.

Вот ты взял меня за руку ласково,

Я взглянуть на тебя решилась...

Это сказка. Всего лишь сказка,

Что однажды во сне приснилась...

Для тебя

Самые красивые слова

Для тебя мне хочется собрать,

И стихов прекрасных кружева

Я б смогла тебе из них связать.

Их глазами, словно струны, шевеля,

Ты бы и смеялся и рыдал.

Счастьем осветилась бы земля,

Если б только ты существовал.

О некрасивых девушках

Вы некрасивых девушек любите.

Им в жизни не хватает теплоты.

В тоске своей живут они, как в ските.

Им редко дарят нежность и цветы.

Они бывают искренни, печальны,

Завидуют, клянут свою судьбу.

Бывают зло колючи от отчаянья,

На веру в счастье наложив табу.

Их лица гладит дождь, целует ветер.

Они обиду прячут глубоко,

Что счастье мимо – в розовой карете –

К красивым мчится быстро и легко.

А сердце молодо, и жгуче хочет ласки.

И, чтобы горький крик в душе утих,

Они себе придумывают сказки,

Привычно и устало веря в них.

Друг придуманный...

Тихо, пусто и темно.

Холодок в груди.

Постучи ко мне в окно,

В комнату войди.

Сядь к роялю. Улыбнись.

Клавиши погладь.

В сердце музыкой ворвись,

И заставь рыдать.

Друг придуманный, опять

Душу ест тоска.

Хрипло вороны вопят,

Словно смерть близка.

Будущее. Взгляд из юности.

На столе стоит вино.

От него душа согрета.

В дым хорошей сигареты

Всё вокруг погружено.

Тихой музыки узор.

Книга с добрыми стихами.

С закадычными друзьями

Ироничный разговор.

На ковре огромный дог.

Чутко-умными глазами

Он следит за всеми нами,

Снисходительно, как Бог.

А с портрета грустный взгляд

На меня летит упорно,

То зовуще, то покорно...

Только ты давно женат.

Независимость любя,

Вызывающе и смело,

Я сама не захотела

Выйти замуж за тебя.

Юность

Солнце плавает жёлтым утёнком

В половодье весенней реки.

Сердце мечется глупым кутёнком,

Ищет ласковой властной руки.

Но, устало чувствуя осень,

Я сказала ему: «Забудь.»

Только сердце нежности просит,

Хоть какой-нибудь, хоть чуть-чуть.

Пляшущая цыганка

... И девушка с бубном танцует,

И голосом томным поёт

О том, как цыганское племя кочует,

О том, как их племя живёт.

Поёт о цыганской свободе,

О страстной цыганской любви,

О странном и диком бродячем народе

Со жгучей тоскою в крови.

Разочарование

Бубнили сытым баритоном:

«Ты молода.

Что ставишь для себя законом –

То ерунда.»

Я поначалу разозлилась,

Но под давлением,

С хрустальным звоном вдруг разбилось

Воображение.

Музыкант

Твой взгляд летит куда-то вдаль,

И руки – бешенные птицы –

Порхая, мучают рояль.

И возникают лица, лица...

Их нет. Лишь музыка. Но ты

Рисуешь звуками их взгляды.

Плывут задор, любовь, мечты...

Они живут с тобою рядом.

Улыбка угасала

Я видел, как улыбка угасала,

Как друг, что постепенно уходил,

Как музыка, что жалобно звучала,

Хотя скрипач смычком не шевелил.

И под кудрями по лбу проползала

Тревога тайная морщиною-змеёй,

И нежная улыбка умирала.

Как мне спасти, чем воскресить её?

Купить цветов? Поймать такси ночное?

К себе тебя примчать, не отпустить,

Чтоб это чудо хрупкое, больное

И тишиной и музыкой лечить?

Первый снег

Первый снег – мальчишка ошалелый –

Трётся мокрою щекою об меня.

Только он – священный, чистый, белый –

Он один имеет право обвинять...

Полночью под первым снегом шастая,

Вижу, как идёт из темноты

Девочка кудрявая, глазастая...

В снежной дымке... – Здравствуй. Это ты.

Самое первое стихотворение

Неужели ты не отличишь безделицы блестящей –

Показной, пустой, ненастоящей –

От алмаза, что не так блестит,

Радует нам глаз и сердце веселит?..

Неужели то, чьё имя – флирт

Блеском показным тебе дороже

Робкой, неумелой – пусть! – но всё же,

Как её сейчас ни назови,

Пусть – простой и скромной, но – любви?..

О себе

Я бывала и сильной и слабой,

Умной, глупой, весёлой, грустящей,

Едкой, мрачной... Но я не смогла бы

Вспомнить, где я была – настоящей.

Сколько масок примерено. Роли

Я играла эффектно, блестяще.

Память ищет тоскливо до боли

Миг, когда я была – настоящей...

Вереница имён, силуэтов

В сердце втёсано прочно, без фальши,

Грея дружбою душу. Но это –

Это пройдено мною. А дальше?

Надежда

Пронеслось моё счастье мимо,

Чтоб кому-то другому достаться.

Вновь потянутся долгие зимы,

Вновь с надеждой необъяснимой

Счастья буду я дожидаться.

Снова будут кричать метели,

Что напрасно в весну я верю.

Снова снежные карусели

В сумасшедшем своём веселье

Отдалят от меня потерю.

Только я сквозь пургу, сквозь ветер

Тихой музыки слышу звуки.

Это где-то от всех в секрете,

Чтоб напомнить о счастье-лете

Мне весна протянула руки.

Взрослею...

Пустыми словами себя не утешая,

Горячим лбом к холодному стеклу окна прижмусь...

Господи! Какая она большая,

Какая пронзительная – грусть.

Загадочные огни вдалеке погасли.

Может быть, от этого так горячо и влажно щекам.

Стихи рахитичные! Уж не вас ли

Грядущим я предъявлю векам?

Плюнули в душу...

Очень неаккуратно: плюнули и растёрли.

В душу. Представьте, попали.

И загасили костёр мой.

Так что стихи – в опале.

Может быть, сделаться трезвой? Пусть говорит рассудок.

Просит душа подаяния?

Главное, полон желудок!

Не обращай внимания!

Я – паяц.

Он неуклюж. Уродлив. Весел.

Смотрите на него, смеясь.

Ты что свой толстый нос повесил?

Тебе нельзя грустить, паяц.

Зачем ты корчишься от боли?

В таких, как ты, и боль – глупа.

На свежей ране горсткой соли

Тебя приветствует толпа.

Смотрите. Это ль не забавно?

Он вдруг открыл, что одинок...

Да плюнь, паяц. Взгляни, как плавно

Струится вдаль людской поток.

Раньше и теперь

От пыли города, толпы и суеты

Уже не убежать, не спрятаться, не скрыться.

А где-то рвут охапками цветы,

И тёплый дождь целует чьи-то лица.

Босые ноги по траве и мху скользят,

По утренней росе – прохладной и душистой.

А мне туда давно уже нельзя:

Там нужно беззаботной быть и чистой.

Когда-то я могла свистеть и хохотать,

Плыть ночью в озере, лягушек беспокоя,

Но город наложил свою печать

Холодной серой каменной рукою.

Я прихожу туда – сухой и праздный гость.

Брожу среди стволов – высоких, светлых, стройных.

Там время раньше бешено неслось,

Теперь течёт лениво и спокойно...

Диалог

Снова пустота и тишь вокруг –

Боль бесцельно прожитых годов.

Что, бесёнок, что, ехидный друг?

Ты уж тут? К полемике готов?

У, мучитель, с детских лет знаком

Голос твой, скрипящий сотней пил.

И твой скепсис мрачным юморком

Множество иллюзий мне сгубил.

Знаешь, в каждодневной суете

Я дорогу выбрала и цель...

Что ты скажешь о моей мечте?

– Это ер-рунда, мадмуазель.

Вы хотите – я Вас понял так –

Звать людей к доверью, к доброте...

Вспомните, подобный Вам чудак

Кончил жизнь распятым на кресте.

Вы хотите жить – мартышкин труд –

Помогая тем, кто Вас слабей...

Став сильны, они Вас предадут

Иль забудут – мне ль не знать людей...

Я пытаюсь слабо возражать.

Он смеётся доводам моим.

Прежде, чем беседу продолжать,

Закурили. Курим и молчим.

Начинаю я: «Гореть в аду

Мне за тягу к дыму сигарет.

Чёрт, скажи, туда я попаду?»

– Если постараетесь!» – ответ.

И глаза колючи, как ежи.

Скачет смех в зелёных дебрях глаз...

– Буду ли я счастлива, скажи?

– Разве Вы не счастливы сейчас?

Отчего Вы, люди, так жадны?

Не насытить вам сердца и рты.

Есть здоровье – деньги вам нужны,

Есть талант – хотите красоты.

Мудрый старец просит юных сил,

Девушка прелестная – ума.

В притче нищий сумку попросил

Полной дать – без дна была сума.

Вы всегда и всюду голодны...»

Я опять взрываюсь: «Чёрт, заткнись!

Верно ты подметил – мы жадны,

Мало нам того, что дарит жизнь.

Тяга к тряпкам, к золоту – не в счёт.

Мы жадны до мыслей, чувств, идей.

Эта жадность – поклонись ей, чёрт –

Лучшее, что есть у нас, людей.»

Без названия

Всё разбито, смято, разрушено.

Обернулось иначе сразу.

Будто чёрная злая старуха

Посмотрела недобрым глазом.

Почему-то угасли трели,

Смех умолк и цветы завяли,

Без улыбки глаза постарели...

Просто мы дружить перестали.

Не судьба

Нескладною чудной юницею

Писала я о счастье, помните?

Тоска – особа желтолицая –

В моей хозяйничает комнате.

Удачи жажда, вера в чудо ли –

Всё отцвело, не вспыхнет, полноте.

Не мне звенит, исполнясь удали,

Вакхическая пляска полночи.

Грусть

Идол пал, и разорваны «Святцы»,

Нечем дырку в душе залатать.

Я уже не смогу обольщаться,

Строить планы, надежды питать.

И глазами, от счастья чумными,

На кого-то взглянуть не смогу.

И запавшее в душу мне имя

На костре недоверья сожгу.

Автопортрет в юности

Рыдаю в личную жилетку,

И прячусь в собственный карман.

И запираю сердце в клетку,

Чтоб не попалось на аркан.

В бронь показного самомненья

Душа закована от всех.

Страданья, радости, сомненья

Скрывает ироничный смех.

Стихи, хранители секретов,

Владельцы мыслей! С давних пор

Одними вами я согрета.

Гори, мой маленький костёр.

Двойственность

... И я насмешлива и сильна.

Когда ж штормят неудачи,

Дома – слабенькая – она

Моими слезами плачет.

Не я за сочувствием поползу

С зарёванными глазами.

Я лишь совру, что бунтует зуб

Заметившей слёзы маме.

Я сверстников хлопаю по плечу.

Она их «на Вы» зовёт.

Над дерзким словом я хохочу,

А в краску бросает её.

Я белкой скачу по ветвям хлопот –

Стремительна, как снаряд...

Но как она к вечеру устаёт,

Как ноги её горят...

Журавль в руках

Журавль в руках иль в небесах синица –

Бывает выбор иногда такой.

Щебечет в синеве малютка-птица,

Журавль же вот он, рядом, под рукой.

Журавль уютный, прочный и привычный.

Зачем же улетаешь ты, душа,

От птицы положительно-приличной,

Выписывая в небе антраша?

Неужто ты за той, за сумасбродкой,

За той пушинкой в бездне голубой,

Что трелью незатейливо-короткой

Однажды прозвенела над тобой?

Журавль имеет право рассердиться.

Ты не боишься разлучиться с ним?

Журавль – в руках, иль в небесах – синица?..

Но выбор сделан, чёрт возьми! Летим!

Науке

Только ты мне осталась. И ты мне отныне

Как лекарство от всех передряг,

Как костёр в темноте, как оазис в пустыне,

Как корчма для уставших бродяг.

Припадаю к стопам обретённой святыни,

И, как жертву, кладу к алтарю

Нерасцветшее сердце, а разум отныне

И навеки тебе я дарю.

Ты возьмёшь его жадно. Отринувши жалость,

Дашь работу ему без конца.

А взамен ты мне щедро подаришь усталость –

Ту, святую усталость творца.

Ты подаришь мне знанье. И сущность явлений

Обнажится. Наступит рассвет.

Ты подаришь мне горькую боль поражений

И крылатую гордость побед.

Смакую страданье...

Смакую страданье: оно, говорят, возвышает.

Пью каплями медленно горечь, досаду и злость.

А мир занят делом, и миру ничуть не мешает,

Что я в этой жизни – ненужный, случайный, скучающий гость.

Спасенье в иронии? Смех, говорят, очищает.

Смеюсь постоянно, эмоции смехом сожгла.

И пакость неверия в мутной душе замещает

Всё то, что годами копила, лелеяла и берегла.

Спасенье в раскаяньи? Слёзы, возможно, отмоют

Коросту и ржавчину, серости пыльный налёт.

Привыкла к печали, но стала она мне тюрьмою:

В ней мысль умирает от сырости, чувство хиреет, гниёт.

Спасенье в движении? Скорость сметёт и развеет

Запутанность, тяжесть, налипшую душную грязь...

Куда-то бегу суматошно (душа цепенеет),

Снижения темпа движенья, как смерти, боясь.

Письмо

Понимаешь, беда случилась...

Даже труд не несёт забвенья.

Покорилась. Преобразилась.

Поломалась. До искаженья.

Где каноны и где скрижали,

Что меня до сих пор держали?

Понимаешь, пропала сила.

Управляемости не стало.

Заморочило, закружило.

Я устала. Я так устала.

Где мой холод, где жёсткость стали,

Что меня до сих пор спасали?

Понимаешь, восторг страданья...

Гордость боли и счастье страха...

В них исчезла я... До свиданья.

Эти строчки – и горстка праха.

Где единственное решенье –

Смерть ли это иль воскрешенье?

Себе

Вы знаете, какая боль, какая пытка –

Быть самым злым шутом у собственного трона.

Себе ж дать чашу жгучего напитка,

Самой же хохотать гортанью опалённой.

Из кубка всех смертей хлебнуть в избытке,

Разведывая недругов секреты,

И, наступив на шлейф придворной фаворитке,

От короля пинок стерпеть за это.

Свои же планы едко осмеять,

Беспечными зазвякав бубенцами...

Самой, нахмурясь мрачно, приказать

Мятежного шута до крови сечь кнутами.

Жалобное

Курить бросала – не бросается.

Любовь – тусклей день ото дня.

Стихи опять не получаются,

И насморк мучает меня.

Друзья украдкой, словно шопотом,

Ушли в семью, ушли в дела.

Жизнь богатеет горьким опытом,

А юность – в прошлое ушла.

И пустота, и тьма кромешная...

Устав надеяться и ждать,

Готова к первому – пригревшему –

На шею бросившись, рыдать.

Будь я мужчиной – было проще бы:

Могла бы, чтоб тоску избыть,

Напиться в стельку, всё забросивши,

И матом стерву-жизнь покрыть...

Пора. Вставай. Не хнычь, не жалуйся.

Дерись, кокетничай, дерзай.

Алёна, друг, взгляни, пожалуйста –

Я не размазала глаза?..

Рок

Смешны удары от людей

Тем, для кого сам Рок – злодей,

Кому удары сыплет он в безмерье...

Но пискнет сердце:» Что же, бей!»

Как разъярённый воробей,

Всё затрепещет и встопорщит перья.

И болью засверлит висок,

Заноет тонкий голосок:

«Смири порывы. Научись покорству.

Сожмись в малюсенький комок.

Тебя за дело лупит Рок –

Бьёт за упрямство и за страсть к противоборству.

Ты есть шальная голова,

Характер кошки – сердце льва.

Ты знаешь вкус и сахара и соли.

Но ты попала в жернова.

Оставь задорные слова:

И не таких ломали и мололи...

Ты, неженка, куда тебе

Хотя б почуять вкус к борьбе:

К мужским делам путь женщине заказан,

И даже сильным мужикам

Судьба давала по рукам –

Принц Датский ею страшно был наказан.

Всем, что пьянит хмельней вина,

Ты не была обделена:

Тебе доступны горних сил затеи,

И знанье тайное легло

Клеймом на бледное чело...

Тебе ль пристойно метить в Прометеи?

Уймись. Смешна твоя борьба.

Шагай, куда ведёт судьба,

Пока опять за лихость не влетело...»

Я жду – покорна и слаба.

Во мне стихает вопль раба.

Я расправляю скорченное тело.

Гляжу в окошко с высоты,

И страх трясёт до тошноты,

И я, ссутулясь, отхожу понуро...

В окне остатки темноты,

Внизу вовсю орут коты,

И кружат мотыльки у абажура.

Предутренняя свежесть. Дрожь.

«Ну, что ж,» – я говорю, –»Ну, что ж,

Я буду жить смиренно и здорово,

Пить молоко и чтить вельмож,

Бранить лихую молодёжь,

Но ты дозволь в награду молвить слово.

Зачем пугаешь? Чем грозишь?

О чём назойливо гундишь?

(Прими букет изящных извинений...)

То ты ругаешься, то льстишь...

Тебе по сердцу гладь и тишь.

Ты до смерти боишься изменений!

Я есть шальная голова?

Меня «заносит», ты права.

Я долгий труд, бывает, порчу разом,

Веду нелепые бои,

Но даже глупости мои

Я не отдам за твой унылый разум.

Несовместимы быт и я.

За интенсивность бытия,

За остроту и неподдельность слова –

За всё плачу. И как плачу:

Подстать садисту-палачу

Себе на раны режу раны снова...

Тебе ль неведомо, что звук

Сочней становится от мук –

От настоящих, без малейшей фальши.

Они нужны – представь, мой друг –

Чтоб разорвать привычный круг,

Взметнуться выше и всмотреться дальше.

И ты мне Гамлета не тронь.

Есть право храбрых – лезть в огонь,

Есть право сильных – исправлять ошибки Парок,

Есть право жертвенных – сгорать,

Есть право смертных – выбирать,

Каким богам себя отдать в подарок...

Тоскливое

Я опять томлюсь не у дел.

Корчусь, дураков веселя.

Может быть, мой банк прогорел?

Нечем оплатить векселя?

Мой огонь иссяк? Ерунда!

Нужный лени самообман.

Будоражит кровь, как всегда,

Стихотворства древний шаман.

Прощу себе...

Прощу себе ошибки, увлеченья,

Паденья, срывы – мордобой судьбы.

Прощу нелепые метанья и сомненья –

Без синяков не может быть борьбы.

Прощу себе минуты оглушенья

Победами, как грохотом гранат,

Когда так верится в своё предназначенье,

В своё могущество, удачу и талант.

Прощу доверчивость, наивность, сумасбродство,

Запутанность в плетёнке суеты.

Прощу презрение к себе, прощу уродство,

Прощу смешные странные мечты.

Но дилетантскую поверхностность и узость,

Удобные слова, подобные плащу,

Но успокоенность бездействия и трусость,

Но лень и фальшь – казня их – не прощу.

Горестное

То, что недавно мне было отрадою,

Раскритиковано – лишнее, праздное.

Так превращается, на землю падая,

Снежное кружево в месиво грязное.

Радость освистана, грусть обесценена,

Замки разбиты с усмешкою умною.

Изредка только, читая Есенина,

Слышу, как раньше, я музыку лунную.

Готика

Ты где училась готике, душа?

Где проходила долгое школярство?

По чьим незримым строгим чертежам

Возводишь храмы, воздвигаешь царства?

Кто мужеству учил тебя, душа?

Какие штормы и какие штили?

Горячий смерч пронёсся, сокруша

Твоих построек башенки и шпили.

Как ты пережила разгром и крах?

Как вынести смогла твоя основа?

Твоё созданье обратилось в прах...

А ты, душа, жива. И строишь снова.

Монолог

Уверена, что Авель был сестрой_,

Что пала женщина от рук убийцы-брата,

Что женщина-Христос была распята –

И кровью этой вспоен «Домострой».

Уверена, что не погас костёр,

Сжигавший ведьм. Что он горит и ныне.

Что гранью меж богиней и рабыней

Ночное ложе служит до сих пор.

Убеждена, что изощрённый Бог,

В припадке ярости дошедший до садизма,

В простое действие созданья организма

Ввёл – злую пытку женщины – любовь.

Дверь

Устремляясь к единенью,

К первобытному доверью,

По неслышному веленью

Встала я пред этой дверью.

Отдышалась на пороге.

Тороплюсь – и тайно трушу.

В этой сказке (ею боги

Одурманивают душу)

Великаны мне – как братья:

Тот же пыл и та же удаль.

Тот, кого могу назвать я

Старомодным словом «сударь»,

Рад сказать, что ожиданье

Было длинно и сурово.

Он привлёк моё вниманье,

Как подчёркнутое слово.

Больше некуда стремиться.

– Перешагивай, не мешкай.

Голоса теплы, и лица

Смотрят с дружеской усмешкой.

Но нашёптывает разум

Осторожно и противно:

«Ты шагнёшь туда – и разом

Переменится картина.

Дверь захлопнется – и мраком

Станет свет, тебя влекущий...

Обернётся вурдалаком

Самый преданный и ждущий.

И обступят тенью серой

«Братья» нежные и «сёстры»...

Лики светлые – химера.

Сбросят маски – это монстры.

Под заплесневевшим сводом,

Под каркасом сгнивших балок

На потеху злым уродам

Стон прозренья – тих и жалок.

И по тёмным коридорам

Заснуют жуки и мыши...»

Но – приветливые взоры

Тех, кто мне навстречу вышел...

Но – зовут рояль и свечи

Доверять огню и звуку...

Тот, кто сразу мной отмечен,

Чуть смущаясь, подал руку.

Я, не выдержав, шепнула –

Я ему шепнула:»Верю.»

И, зажмурившись, шагнула...

Что-то ждёт меня за дверью?..

Сколько их открыто мною –

Волоски седые помнят.

Не ребёнок – за спиною

Анфилада тёмных комнат.

Я.

... И я всегда сумею притвориться

Ленивою распущенной девицей,

Но, сквозь неё, сказаться вдруг при этом

Упрямым стоиком, влюблённым в тихий труд,

Которого невзгоды не сотрут,

И мудрым, саркастическим аскетом.

Умею оказаться неуклюжей,

Простягою, воспитанной не дюже...

Но в стаде бонз, смакующих излишки,

Настолько ровно, холодно глядеть,

Что начинают жаться и твердеть

Их кринолины и крахмальные манишки...

Размытыми пастельными словами

Я ворожу. Но, встав над миражами,

Ещё плывущими, судьёй переодетым,

Кричу скоту, что гнусно быть скотом.

Неважно – кто я. Дело, в общем, в том,

Что те, кто мне милы, сочли меня поэтом.

Язык

Есть тайна у меня: я неумна

(Хотя об этом мало кто не знает):

Слаб разум, эрудиция скудна –

Богатство языка меня спасает.

Раскован и причудлив мой язык.

Свободно вхож в любые лексиконы.

Он обгоняет мысли и привык,

Что за собой влечёт их неуклонно.

Я знаю, что душою он – циркач,

Влюблённый в реготание галёрки

(Патлатый Рыжий бьёт квадратный мяч,

В коньяк Джентльмену капает касторки).

В полемике – контактный каратист

(Ороговел за годы тренировки),

Партнёра выбирает, как таксист:

Пред жмотом не допустит остановки.

Заядлый фантазёр и юморист.

На взлёте достигает артистизма.

Жаль, что замусорен. Не держит стиль. Не чист.

Зато над ним не властвуют трюизмы.

Я знаю ахиллесову пяту

Своих речей, расхваленных спесиво:

Бывает изредка «позыв на красоту»,

Но не могу я говорить красиво.

Язык мой – график. Иногда – гравёр.

Умеет шаржи (сиречь – эпиграммы).

Но недоступен цветовой узор,

Убог пейзаж и нету панорамы...

Нашла ж ты темочку: язык болтливый свой...

Такой трактат – и всё ему, злодею.

Другие хвалятся душой и головой,

А я – единственным, чем я владею...

Осень

В моей судьбе эпоха листопада,

Преддверие покоя, полусна,

Пора потерь – для нового наряда,

Что принесёт грядущая весна.

На новые житейские подмостки

(Пока душа жива и не черства) –

Робеющим неопытным подростком

(Весь прежний опыт сброшен, как листва).

Не будет ни уменья, ни сноровки.

Пустынно, как в заснеженном саду.

Тяжёлая работа подготовки

Ведётся тихо и не на виду.

Грядёт усилье и уединенье,

Но к стрелкам распустившихся ростков

Приманит обновлённое цветенье

И новых птиц и новых червяков.

Агония отжившей ипостаси,

В которой я достигла потолка,

Осенним багрецом мне щёки красит –

Как осень, я надменна и жалка.

Мой шалый импрессарио небесный

Недавно проболтался на лету,

Что я не раз погибну и воскресну,

Что я не раз умру и расцвету.

О юности

Я была гордячка и недотрога,

С голосами судьбы шутя.

Я была перстеньком на мизинце Бога,

А Бог был ещё дитя.

И Бог смеялся, с солнцем играя,

И хвастался солнцу мной.

И жёлтый луч разбивался о грани,

И брызгал свет голубой.

И я соскочила, и было мне плохо,

И я закатилась в траву.

А Бог взошёл с крестом на Голгофу,

И тщетно его зову.

Ушла в себя...

Ушла в себя. Вернусь не очень скоро.

А, может статься, не вернусь совсем.

Ушла от ваших слов и ваших споров,

От ваших бед, проектов и проблем.

Спокойствие. Ни возгласа, ни всхлипа

Пласты его извне не просечёт.

Моя душа гостиничного типа

Закрыта на ремонт и на учёт.

В первый раз

А мне бы – кинуться на шею и заплакать.

А мне бы застонать: «Не уезжай.»

Декабрьский дождь. И холодно. И слякоть.

И терпкий привкус горького «прощай».

И нам по двадцать лет. И мы чего-то

Простить друг другу не смогли в тот миг...

И гордый взлёт большого самолёта,

И вслед за ним летящий птицей крик...

И стопка старых писем внутрь комода

Запрятана – запретна и стыдна.

И вот спустя почти четыре года

Случайно под руку попалась мне она.

Артезианской скважиной забила

Смешная нежность, полудетский пыл.

Я поняла, что я тебя любила,

И поняла – как ты меня любил...

Декабрьский дождь. И холодно. И слякоть.

И терпкий привкус горького «прощай»...

А мне бы кинуться на шею – и заплакать,

А мне бы застонать: «Не уезжай».

Благодарность

Спасибо, друг, что есть на свете ты,

Что перестала мучиться и злиться,

Что мной давно забытые мечты,

Не ведая того, заставил сбыться.

За то, что безрассудно, горячо

Ты смог в меня за десять дней влюбиться.

Спасибо, друг, за то, что есть плечо,

К которому мне можно прислониться.

Спасибо, друг. Прилив надежд и сил

Тобой мне неожиданно подарен.

Я скрыла это, друг. Спасибо, ты не скрыл –

За то же самое и ты мне благодарен.

Боль

Незрелым миндалём горчила нежность.

До крови душу расцарапала любовь –

Так искупала боль

Былую безмятежность.

Я просыпалась ночью от удушья,

С горячих губ слизнув слезинок соль –

Так искупала боль

Былое равнодушье.

И чувствовала странное смиренье:

Ты – повелитель мой, угрюмый мой король.

Так искупала боль

Былое самомненье.

Я и ты.

Я жадная: мне мало просто счастья.

К нему подайте тонкую приправу

Из мук, возвышенных волнений, страсти,

Из тайных мыслей, едких и лукавых...

Всего хочу: сойти с ума от злости,

Зубами заскрипеть от униженья,

И вдруг позвать врагов лютейших в гости,

Их покорив порывом всепрощенья...

Я жадная: мне мало просто грусти.

Пусть боль мне сердце разорвёт на части

И жжёт годами, но когда отпустит –

В награду за терпенье дайте счастье.

Я жадная. Ты скуп и недоверчив.

Ты прав. К чему тебе мои метанья?

И в первом же мгновеньи нашей встречи

Была закономерность рассставанья.

Оно пришло. Но где же «взрыв отчаянья»?

Вся «жадность» улетучилась мгновенно.

И сказаны тебе слова прощанья

Девчонкой грустной и... обыкновенной.

Обманулась?

Господи! А вдруг опять обман?

Сладкую иллюзию мгновенья

Превратил какой-то шарлатан

В вещий голос провиденья?

С твёрдостью вкушу я горький хлеб

Разочарованья в сумасбродстве...

Только – ради Бога! – гнев судеб

Пусть одной меня коснётся.

Я в ответ на боль весёлую улыбку

Понесу навстречу злой судьбе.

Страшно то, что за мою ошибку

Заплатить придётся и тебе...

Стерпишь ли?..

Вот и расстались...

Вот и расстались. Друзья – не друзья,

Влюблённые – не влюблённые.

Слёзы блестят, по щеке скользя,

Солёные-пресолёные.

Наговорили смешной ерунды,

Вдосталь друг друга помучили.

В сердце дрожит ощущенье беды,

Дремучее-предремучее.

Вот и расстались. Опять поплыву

Одна средь людского потока я.

Воспоминанье уйдёт в синеву,

Далёкое-предалёкое.

Ю.А.

Я поняла, что вместе нам не быть.

Я знаю – ты меня повсюду ищешь.

За то, что разрешила полюбить,

Прости меня, прости меня, дружище.

Я просто камень на твоём пути,

Для сплетен и для осужденья пища...

Но я себя заставлю отойти,

Свободу возвратить тебе, дружище.

Там, где мой дом, теплынь и благодать,

А здесь льёт дождь и глухо ветер свищет...

Но – Боже мой! – как будет не хватать

Мне нежности твоей. Прощай, дружище.

Будет день...

Я знаю, будет день, когда упрёк

В лицо мне бросишь горько и резонно:

Зачем беспечно встала поперёк

Твоей дороги столь бесцеремонно?

И что же я смогу тогда сказать?

Просить прощенья у тебя не стану,

Не буду на неопытность пенять,

И не солгу, что поддалась обману...

Приглашение на свадьбу

Опять судьба затеяла игру.

Опять водоворот страстей и размышлений.

Опять куда-то мчусь – и сердце в пене

И мечется в болезненном жару.

Любимый и чужой... Я встречусь с ним.

Кому понадобилось это воскрешенье?

Мне дорого досталось отреченье,

И мой покой непрочен и раним.

Но если вновь я втянута в игру,

Одно достойное решенье мне осталось:

Ничем не выдав чувств, не вызвав жалость,

Стерпеть похмелье на чужом пиру.

Злость

Скупая усмешка, скучающий взгляд

Посеяли это зерно.

Не я, так другие тебе отомстят –

Не всё ли равно.

Я этой обиды вовек не прощу,

Боль бродит в душе, как вино.

Тебе ли, другому ли я отомщу –

Не всё ли равно.

Но если когда-то – с другим ли, с тобой

Мне счастье в любви суждено,

Я, может, забуду, что горькая боль

Бродила в душе, как вино.

Безответная любовь

Хитрец. Ты сделал вид, что исчезаешь,

Что снова я свободна и жива.

Покуда ты меня не доконаешь,

Исчезнешь ты, пожалуй... Чёрта с два.

Казалось мне, душа равна пустыне:

Внезапный зной всё выжег и остыл,

Но под иссякшим верхним слоем ныне

Вскрываются глубинные пласты.

Хотелось мне всю боль изведать разом,

Чтоб смерч в разгуле пламя загасил...

Неужто вновь идти по тем же фазам?

Не хватит сил... А может, хватит сил?

Идти сквозь ужас, боль и страх потери,

Влача вослед монашеский обет,

Терпя, прощая и почти не веря

В конец пути, хоть в маленький просвет.

Пройти сквозь ожиданье Пенелопы,

Смирение Офелии, сквозь злость

На слепоту иль трусость недотёпы,

В которого влюбиться довелось...

Два года незаметного вниманья,

Восторга от случайных рандеву,

Два года тайного немого обожанья...

Убийственная смесь... А я живу.

Твой взгляд

Твой взгляд, как скрипка и орган,

Играет Моцарта и Баха.

И плещет в душу океан

Восторга, нежности и страха.

В нём летний зной и зимний хлад,

Он мягче пуха, жёстче камня.

И тихий рай, и грешный ад

В твоих глазах сулит судьба мне.

И мотыльком в огонь свечи

Лечу к глазам твоим безвольно.

Душа трепещет и кричит,

И так ей радостно, так больно.

Страсть

Как мне при Вас не казаться угрюмою,

Как не страшиться знаков внимания,

Если – едва я о Вас подумаю –

Мне перехватывает дыхание?

Встретимся взглядами – тахикардия.

Дали расплющены, как в диораме...

Как мне от Вас не бежать, Владимир,

Если меня лихорадит Вами?

Как не следить скрупулёзно и пристально,

Как не держать Вас на расстоянии,

Если – услышав Ваш голос издали –

Я едва не теряю сознание?

Как не держаться всё строже и суше,

Если от Вас – запах диких настурций,

Если я всё сокрушу, разрушу –

Стоит Вам только меня коснуться?..

Акростих-3

Вольготно ль было в молодой поре?

Ломалась ли стена самозапрета?..

А если что мешало – только это:

Достоинство сберечь в любой игре.

Искала ль неизведанных страстей?

Мешали, может быть, суровые пророки?..

Исчезнуть могут корни и истоки –

Растаять в дымке диких скоростей.

Источена ль теперь душа тоской?

Восстала, может быть, небывшая причуда?..

Анчар напоит пыльного верблюда,

Напрасно пренебрегшего рекой.

Остудит время пересохший рот.

Виновных и греховно-невиновных,

Искателей и домоседов скромных

Чернилами забвенье обольёт.

Акростих-2

Так и будем мы жить в загоне

Одиночества, суеты?

Люди – фон. И на этом фоне –

Я и ты.

Прогони тоску и досаду.

Уходя с моего пути,

Ты улыбкой меня порадуй

И прости.

Нам ли сетовать и томиться?

Целый век впереди ещё.

Есть надежда опять влюбиться...

Вот и всё.

Начало...

Ранней весною в конце февраля

Робко тепла запросила земля.

День, избалованный солнцем, рыжел.

Мартовский воздух влажнел и свежел.

Солнечный луч в первой луже блеснул.

Ноздри, расширясь, впивали весну...

Этой порою в бульварах Москвы

Было потеряно две головы.

Рассуждала так...

Рассуждала так:

Не кормлю – томлю.

Не злодей – владей.

Не робей – разбей.

Не скудна – до дна.

Получилось так:

Не везло – во зло.

Не творец – скворец.

Не восторг – острог.

Не до дна – одна.

Столкновенье скорых поездов...

Жизнь убого-серую и сирую

Изнутри взорвав, стремглав лечу.

Ничего тебе не гарантирую,

И сама гарантий не хочу.

Повстречались мы – и время замерло.

Но не верь в статичность. Будь готов.

Это снято самой быстрой камерой

Столкновенье скорых поездов...

Хочешь, я – грядущего разведчица –

Покажу, как то, чем мы живём,

На экране медленно увечится,

Расползаясь на металлолом,

Как любовь изломанно, надорванно,

Не освободившись от оков,

Оседает грудою бесформенной,

Кучей перепутанных кусков.

Но за яркость мига озарения,

Но за ярость этого огня,

Я благословляю столкновение,

Вдребезги разбившее меня.

... И провижу я, полна смятения,

Что меня настигнет Божья мзда:

Вопреки закону тяготения

Мчатся дальше после столкновения

Параллельным курсом поезда...

Это было так...

...И, прервав беззаботный бег,

Я попросила смущённо и тихо:

«Плохо тебе, хороший человек.

Дай мне кусочек твоего лиха.

Не смотри, что хрупкая. Я стерплю.

Дай хоть немножечко. Хоть на денёчек.

Я – (соврала) – я тебя люблю...»

Он – растерялся. И дал. Кусочек.

Потом я просила: «Ведь я сильна.

Кто-кто, а ты-то знаешь. Не кину.

Дай половину... Дорога длинна.»

Он улыбнулся. И дал. Половину.

Летели дни – и уже без просьб,

Чтоб легче шагалось и дальше шагалось,

Он мне отдавал – за гроздью гроздь,

Без скидок на слабость, забыв про жалость.

Потом – легконогий – стремительно шёл

С гордым лицом и свободным взглядом.

И я светлела (хоть груз тяжёл),

И я – как могла – семенила рядом...

Комната

В той комнате, похожей на чердак,

Романов Достоевского достойной,

Где спёртый воздух, пыль и кавардак,

И в стёклах матовых и серых свет спокойный,

Где осциллограф занял пол-стола,

Висит на стуле выходная пара,

Две чашки на полу и замерла

В углу под голыми красотками гитара,

Где иногда рычал заморский джаз,

Рыжел коньяк в химической посуде,

Гасились смехом окончанья фраз,

И, в полумраке растворясь, мелькали люди,

А после возникала тишина

С жужжанием приборов до рассвета,

Чертились схемы около окна

И свеже пахло канифолью разогретой,

Где столько одиноких вечеров

Прошло в органном рокотанье Баха,

Где телефон – изящен и багров –

Лекарство от тоски, усталости и страха,

Где всё – не как у всех, совсем не так,

Где спуталось – что будет с тем, что было, –

Он там живёт – женатый холостяк...

И я бывала там, когда его любила.

Триптих

Я зашла твою жизнь – погостить.

( Ты был рад моему визиту).