V. ЛАМАЮРА – ЛЭ – ХЕМИ (1925)
В древних китайских сторожевых башнях были находимы среди манускриптов словари и биографии знаменитых женщин. На далеких границах были такие устремления.
Когда уже знаете красоты Азии, уже знаете всю насыщенность красок ее, и все-таки они опять поражают, опять возносят чувства. И самое недосягаемое становится возможным.
Мухи, москиты, блохи, уховертки! Всякие дары Кашмира. Уход наш был не без крови. В Тангмарге банда негодяев напала на наш караван и начала железными палками избивать наших людей; семерых повредила. Пришлось с револьверами и маузерами оберегать порядок. За выход из Кашмира можно и заплатить. Заплатили и вышли. В Гунде конюхи накормили коней ядовитой травою; кони начали дрожать и легли. Всю ночь их выхаживали. Особенно пострадали мой Мастан и Сабза Юрия. Погонщики развели костры вокруг ящика с патронами. В палатку под постель Юрия заползла дикая кошка. Много мух, москитов, блох и уховерток, и «шайтанов» в Кашмире.
…………………………………………………
После Соджи все изменилось. Позади остался Кашмир со всеми его ядовитыми травами, холерою и насекомыми. Пройдя ледяные мосты над гремящею рекою, прошли как бы в иную страну. И народ честнее, и ручьи здоровые, и травы целебные, и камни многоцветные. И в самом воздухе бодрость. Утром – крепкие заморозки. В полдень – ясный сухой жар. Скалы пурпурные и зеленоватые. Травы золотятся, как богатые ковры. И недра гор, и приречный ил, и целебные ароматные злаки – все готово принести дары. Здесь возможны большие решения.
…………………………………………………
В Маульбеке мы побывали в типичном тибетском доме старого уклада. Взошли по приставной лестнице, как по подъемному мосту. Домашняя моленная, запах курений. Степенная вдова – хозяйка. С балконов – прекрасный вид со всеми горами и фантастикой песчаных изваяний. Тихие горницы. На полу, около двери, девушка выжимает растительное масло для лампад. За спиной у нее шкура яка, на голове тяжелый убор из бирюзы.
…………………………………………………
Те, кто строил Ламаюру и Маульбек, знали, что такое истинная красота и бесстрашие. Перед таким размахом, перед такой декоративностью тускнеют итальянские города. И эти торжественные ряды ступ, как радостные светильники, на турмалиновых песках. Где вы найдете такую декорацию, как замок «Тигровая вышка» или бесчисленные развалины замков около Тибетского Карбу, увенчавшие все утесы? Где же страна, равная этим забытым местам? Будем справедливы и преклонимся перед истинной красотою.
…………………………………………………
Майтрейя стоит как символ будущего. Но видели и знаки прошлого. На скалах изображение оленей, круторогих горных козлов и коней.
Где мы видели такие же изображения? На камнях Северной Америки, на сибирских скалах. Та же техника, та же стилизация и то же уважение к животным. Людских изображений мало. Видели лишь одного стрелка из лука и какую-то вереницу людей, может быть, ритуальную. Через эти изображения Америка и Азия протягивают руку друг другу. На стене полугрота, где мы остановились на отдых, рука неведомых путников также оставила изображение животных.
Базго – старинный монастырь на острых скалах. Такую причудливую линию без всякой мелочности – редко встретишь.
В деревнях ладакских не пахнет гадко. Наоборот, часто слышны запахи курения, дикая мята, шалфей, яблоки и абрикосы.
Прошли Калацзе. Там на мосту была прибита рука «разбойника» Сукамира, пытавшегося завоевать Ладак для Кашмира. Кошка съела кровожадную руку, и пришлось позаимствовать руку у умершего ламы, чтобы символ не пострадал. В Калацзе – уже миссионеры.
…………………………………………………
Смотрим на неисчерпаемо богатые формы скал. Замечаем, где и как рождались образцы изображений символов. Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты. Нужно показать, как вливаются формы изображений в горную обстановку. Именно эти формы, нарочитые на Западе, здесь начинают жить и делаются убедительными. То вы ждете появления Гуаньинь, то готова разрушительная стихия для Лхамо, то лик Махакалы может выдвинуться из массива утеса. И сколько очарованных каменных витязей ожидают освобождения! Сколько заповедных шлемов и мечей притаилось в ущельях! Это не неправдоподобный Дюрандаль из Рокамадуры, это подлинная трагедия и подвиг жизни. И Бругума Гессер-хана сродни Брунгильде Зигфрида. Изворотливый Локи бежит по огненным скалам. А под огромным баньяновым деревом сидит в оранжевом плаще саньясин, тот самый и так же точно, как во времена Готамы Будды.
По горам звучит «Ковка меча» и «Клич Валькирий», и «Заклятие огня», и «Рычание Фафнира». Помню, как-то Стравинский собрался уничтожить Вагнера. Нет, Игорь, этот героический реализм, эти созвучия подвига не уничтожить. И музыка Вагнера тоже настоящая, и в горах она звучит необычайно. Регтаймы, фокстроты Вагнера не поглотят. На утесах Тироля и на пизанской вилле Вагнер исполнился настоящего энтузиазма, и его объем годится для высот Азии. А человечество все-таки живет красотою.
Необыкновенный огонь в местечке Ниму. Я был разбужен криком Е.И.: «Огонь, огонь!» Просыпаюсь, вижу силуэт Е.И. на фоне колеблющегося синеватого пламени. Постепенно огонь прекратился. Оказывается, когда Е.И. подошла к постели и прикоснулась к одеялу – вспыхнуло синеватое пламя, теплое, без запаха. Е.И. пробовала тушить руками, но пламя разгоралось все сильней, и тогда она крикнула мне. Огонь прекратился так же, как и начался, без малейшего следа на вещах. Незабываемо это перебегающее пламя, неопаляющее и яркое. Палатка была вся освещена. Как всегда при феноменах, лишь после мы могли обсудить необычайные подробности этого огня.
Д-р Франке приводит рассказ его тибетского спутника в верховьях Инда при виде некоторых высот: «За ними лежит Ба-юль, страна высоких существ. Только высоко развитые люди могут нечто узнать о жизни в этом Ба-юль. Но если простой человек приближается к снеговым границам, он иногда слышит только непонятные ему голоса».
…………………………………………………
Изображения на скалах можно отнести к трем периодам: неолит, древняя вера бон-по, суеверия более позднего времени. В самой технике изображений можно отличить твердую, сочную стилизацию древности и более сухую, резкую линию поздних рисунков.
Имя Ориона часто связывается с повествованиями о Гессер-хане. На Алтае гору Белуху называют Уч-Сюре. Уч-Орион. Сюре - жилище богов, соответствует монгольской Сумер и индийской Сумеру. На гору Уч-Сюре восходят по белому хадаку. Небесная птица на горе Уч-Сюре победила дракона. Цаган-убугун – белый старик – всегда близок к Большой Медведице.
…………………………………………………
Нужно видеть и обратную сторону буддизма – поезжайте в Хеми. Подъезжая, уже чуете атмосферу мрачности и подавленности. Ступы с какими-то страшными ликами – рожами. Темные знамена. Черные вороны летают вокруг, черные псы гложут кости. И ущелье тесно смыкается. Конечно, и храмы, и дома – все скучено вместе. И в темных углах навалены предметы служения, точно награбленная добыча. Ламы полуграмотны. Наш охотник проводник смеется: «Хеми – имя большое, а монастырь маленький». Конечно, маленький не размерами, но внутреним содержанием. Вот оно – суеверие и корысть! Лучшее было, что на близкие острые скалы утром выходили олени и долго стояли, поводя головой навстречу солнцу.
Монастырь старый. Основан большим ламою, оставившим книгу о Шамбале. И лежат эти манускрипты под спудом; может быть, кормят собою мышей.
О манускриптах о Иисусе сперва полное отрицание. К нашему удивлению, отрицание прежде всего идет из миссионерских кругов. Потом понемногу ползут отрывочные, боязливые сведения, очень трудно добываемые. Наконец, выясняется, что о манускриптах слыхали и знают старые люди Ладака.
Такие документы, как манускрипты о Христе и книга о Шамбале, лежат в самом «темном» месте. И фигура ламы – составителя книги о Шамбале стоит, как идол, в каком-то фантастическом уборе. И сколько еще других реликвий погибает по пыльным углам. И тантрикам-ламам нет до них дела. Надо было видеть и обратную сторону буддизма.
И как легко убрать эту грязь и пыль изуверства! Как легко привести в порядок звучную стенопись! Как легко очистить тонко сделанные статуи! Не трудно вернуть организации монастырей к смыслу трудящихся общин, по завету великого Льва (Синха) – Будды.
«Я ладакский король», – к нам пришел худощавый, стройный человек в тибетском костюме. Это бывший король Ладака, завоеванного кашмирцами. Тонкое, интеллигентное лицо. Сейчас имеет очень ограниченные средства. И вот мы сидим за чаем, говорим о том, что желтая и красная секты во многих отношениях теперь почти одно и то же. Говорим о старинных вещах, о тонкости работы. Король приглашает осмотреть его дворец, высоко поднявшийся на скале над Лэ.
Ходим по крутым, осыпающимся лестницам. Минуем темные переходы. Застываем от радости на террасах и балконах, где раскинулся вид на все горы и песчаные взгорья. Сгибаемся, входя в низкие дверки, ведущие в домашний храм. Храм посвящен Дуккар – светлой Матери Мира. В середине опять ее изображение. По правую руку – Будда.
Хотя король сейчас живет в Доге, в летнем помещении, но перед изображениями стоят свежие цветы. По стенам висят много очень тонких колоритных знамен. Общий уровень живописи здесь выше, чем в Сиккиме. Большое влияние Ташилунпо.
Около дворца в отдельном храме помещается гигантское изображение Майтрейи. Стенопись там очень величественна. Часто стенопись Италии или русских церквей бывала или мелка или обща по пятнам; но здесь бросилось в глаза необычайное сочетание широты понимания общих пятен с богатыми деталями. Изображение Майтрейи – на двух этажах. До пояса – на нижнем, Лик – на верхнем. Может быть, это разделение статуи сделано позднейшими соображениями, но идейно оно очень знаменательно. Приходящий человек как бы не мог охватить сразу все величие символа. Надо подняться на следующий этаж, чтобы достичь Лика – как бы высшего мира. Нижний этаж тонет в сумраке, а наверху через узкие окна (без стекол) вливаются лучи яркого, всепроникающего солнца. Опять около вас многообразия ступ, сверкающий песок и причудливой работы ворота.
…………………………………………………
По всему Ладаку рассеяны камни с изображением креста, вероятно, друидическими или несторианскими. Эта древнейшая и теперь заброшенная страна хранит знаки друидов и всевозможные позднейшие символы.
Недалеко от места Будды имеются древнейшие могилы. Их называют древнедардскими могилами. Время их, конечно, значительно старее тысячелетия.
В один день три сведения о рукописи об Иисусе. Индус говорит: «Я слыхал от одного из ладакских официальных лиц со слов бывшего настоятеля монастыря Хеми, что в Лэ было дерево и маленький пруд, около которого Иисус учил». (Какая-то новая версия о дереве и пруде, ранее не слышанная.)
Миссионер говорит: «Нелепая выдумка, сочиненная поляком, сидевшим в Хеми несколько месяцев». (Спрашивается, зачем сочиненная? Почему совпавшая с другими версиями и доводами?)
Еще один говорит: «Этот манускрипт, не есть ли это несторианское предание? Среди них были очень древние и подлинные. Но миссионеры об этом ничего не знают».
Так обсуждается манускрипт. Так медленно выплывают сведения. Главное же – необычайная глубина текста и прекрасное отношение к нему со стороны лам по всему Востоку.
Хороший и чуткий индус значительно говорит о манускрипте жизни Иссы: «Почему всегда направляют Иссу на время его отсутствия из Палестины в Египет? Его молодые годы, конечно, прошли в изучении. Следы изучения, конечно, сказались на его последующих проповедях. К каким же истокам ведут эти проповеди? Что в них египетского? И неужели не видны следы буддизма, Индии? Не понятно, почему так яростно отрицается хождение Иссы караванным путем в Индию и в область, занимаемую ныне Тибетом».
Учения Индии славились далеко; вспомним хотя бы жизнеописание Аполлония Тианского и его посещения индийских мудрецов.
Другой собеседник напоминает, что в Сирии найдена плита с вырезанным эдиктом правительства о преследовании последователей Иисуса как врагов правительства. Эта археологическая находка любопытна для тех, кто отрицает историчность Иисуса-Общинника. Не то ли самое подтверждают маленькие особые монетки – знаки, употреблявшиеся первыми христианами в катакомбах. А древнейшие катакомбы еще существуют до сих пор.
Есть такие любители нагло отрицать, если что-нибудь трудно принимается их сознанием. Но ведь тогда и знание обращается в семинарскую схоластику, а природная потребность клеветы достигает высокой техники. Каким образом недавняя подделка могла проникнуть в сознание всего Востока? И где тот ученый, который написал длинное изложение на пали и по-тибетски? Такого не знаем.
…………………………………………………
Лэ – место замечательное. Здесь предание соединило пути Будды и Христа. Будда шел через Лэ на север. Исса беседовал здесь с народом по пути из Тибета. Тайно и тщательно хранимые предания. Трудно нащупать их, ибо ламы умеют молчать лучше всех людей. Только найдя общий язык – не только внешне физический, но и внутреннего понимания – можно приблизиться к их многозначительным тайнам. Как пришлось убедиться, каждый образованный гелонг-монах знает очень много. Даже по глазам не догадаетесь, когда он согласен с вами или внутренне смеется над вами, зная более, чем вы. Сколько у этих молчальников есть рассказов о проезжих «ученых», попавших в самые смешные положения. И сколько ошибок незнания вынесла печатная бумага Европы. Пришла пора просветления Азии.
Прекрасные голоса у ладакцев. Наряды – странно напоминают русско-византийские уборы. Часто вместо шкуры за плечами – расшитая узорами матерчатая накидка, дающая впечатление древнего корзно (византийская мантия-накидка). Высокие, расшитые шапки, точно боярские. За поясом металлическое хранилище для пера и пара свирелей, наполняющих вечернее время зовущими мелодиями. Во время полевых работ – на головах венки из ячменя и цветов. И песни – такие звонкие, радостные, как природа Ладака.
Опять приехал король Ладака. В результате мы поживем в его замке. С этого места поучений Иссы, с террас высоких, надо написать серию всего, что видно оттуда. На высоких, очищенных ветрами местах бывали знаки больших общений. Конечно, места изменились: разрушения и созидания сменяли друг друга. Завоеватели наносили новые нагромождения, но основной силуэт остался невредимым. Горние обрамления так же как и прежде венчают землю, те же сверкающие звезды и волны песков, как застывшее море. И оглушающий, отрывающий от земли ветер…
Вот и место Будды. Оно изглажено временем. Предание говорит об «очень большом и древнем строении»; но теперь лишь устои утесов и щебень напоминают о разрушении. Старые тесаные камни пошли на постройку позднейших ступ, которые в свою очередь успели рассыпаться. Одно лишь обстоятельство несомненно – вы стоите на месте древнего строения. Невдалеке старинная деревня и остроконечная груда развалин – остатки древнего укрепления, слившегося как монолит.
Дни заняты водворением в ладакском дворце. Приходят толпы народа, послы из Лхасы, тибетские торговцы, старшина-аксакал, тасильдар (кашмирский уездный начальник) и опять – король Ладака.
Пришел сам старый король-лама. Несмотря на бедность, с ним пришло до десяти провожатых лам и родственников. В беседе выяснилось, что семья короля знает рукописи об Иссе. Они же сказали, что многие мусульмане хотели бы завладеть этим документом. Затем беседовали о пророчествах, связанных с Шамбалою, о сроках, о многом, что наполняет действительность красотою. Уходит король-лама, и толпа в белых кафтанах почтительно склоняется перед ним. Просто и красиво.
Так же просто вчера на улице женщина, возвращаясь от жнивья, подошла и протянула руку в рукопожатии привета. Теперь они жнут золотой ячмень. Вереницы людей, с венками цветов на головах, несут за спиною связки золотых колосьев и поют звонко и радостно, поют золотыми полноголосными гирляндами.
Живем в ладакском дворце. Развалины итальянских замков бледнеют перед этим живописным нагромождением, вознесшимся среди чаши разноцветных гор. Где мы встречали такие высокие террасы крыш? Где мы ходили по таким разрушенным закоулкам? Это было на картине «Мехески – лунный народ». Да, это те самые башни. Только здесь живут не мехески, а потомки Гессер-хана. Короли Ладака ведут свое происхождение от героического Гессер-хана.
Как прекрасно, что Юрий знает все нужные тибетские наречия. Только без переводчика люди здесь будут говорить о духовных вещах. Сейчас нужно брать – в полном знании, в ясном, реальном подходе. Любопытство – неуместно. Только настойчивая любознательность!
Восьмого сентября – письма из Америки. Многие вести нас здесь уже не застанут. Письма шли шесть недель – удачно попали на пароход.
В комнате, избранной как столовая, на стенах писаны вазы с разноцветными растениями. В спальне – по стенам все символы Чинтамани, камня сокровища мира. И черные от времени резные колонны держат потемневший потолок на больших, берендеевских балясинах. Низкие дверки на высоких порогах, и узкие окна без стекол. И вихрь предвечерний вольно гуляет по переходам. Пол покрыт яркендскими цветными кошмами. На нижней террасе лает черный пес Тумбал и белый Амдонг. Наши новые спутники. Ночью свистит ветер и качаются старые стены.
Пишу в верхней палате, имеющей выход на все крыши. Двери с широкими резными наличниками, колонны с тяжелыми расписными капителями. Приступочки, ступеньки и патинированный временем темный потолок. Где же уже играли те же пестрые краски? Конечно, в «Снегурочке» – в чикагской постановке. Входят мои и говорят: «Вот уж подлинный Берендей в своей собственной палате».
Кончилась «Берендеевка» раньше, чем думали. Осень не ждет. Надо пройти Каракорум до осеннего северо-восточного ветра. Путь на Шайок хорош, но длиннее на неделю; кроме того, жители разобрали мосты на топливо, а вода поднялась на человеческий рост. Остается путь через Кардонг и Сассер перевалами. Много разных повелительных соображений заставляет ускорить срок пути. При большом караване делаешься подневольным.
И с конями, и с мулами, и с яками, и с баранами, и со псами по старому пути, но со знаками новых возможностей пойдем на горы. А там вниз – к пустыням. Неужели сойти с гор? Но стихия песков тоже зовуща, а пустынные ночи и восходы тоже сверкающи. И в этом сверкании красоты – весь смысл и надежда.
…………………………………………………
18 сентября 1925, Ладак.