Обсудить с автором в интерактивной теме

Михаил Иоффе

Искупление Инквизитора
Часть II

Гл.6

АСКЕЗА

Прошло два дня, внешне ничего не изменилось. Инквизитор, правда, стал закрывать свою дверь на ночь, Эдуардо перестал улыбаться, ходил насупленный, как будто всё время пребывал в размышлениях. На второй день он подошёл к Инквизитору и попросил встречу. Тот взглянул на него, оценивая причину (есть новые сведения или любопытство?), и отказал. «Ещё не время», – сказал он. Но эта просьба подстегнула его к более интенсивным поискам выхода. Он понял, что его единственная надежда – это уединение и пост. Это всегда ему помогало в ситуациях, которые, казалось бы, не имеют решения. Правда, он не постился уже несколько лет, кроме принятых церковных постов, был всё время занят, да и система, построенная им, функционировала без сбоев. И вот теперь была та ситуация, когда без этого не обойтись.

Он позвал Христо и сказал ему о своём решении: он уходит на неделю в затворничество. Христо выглядел обеспокоенным: они знали друг друга уже много лет, и он помнил, с каким самозабвением предаётся Инквизитор постам. Он доводил себя почти до полного изнеможения в поисках ответов. Ответы он, как правило, находил, но сейчас Христо опасался за здоровье Инквизитора, учитывая его нынешний возраст. Инквизитор улыбнулся в ответ на высказанную тревогу. Другого выхода у него не было.

На следующий день, передав Христо все ключи и печати, дав некоторые указания, он пошёл в дальнее здание монастыря и заперся в маленькой часовенке. Через узкое окошко в двери ему давали еду: хлеб и воду, немного фруктов утром и под вечер кашу. Кровать, стул, небольшой круглый стол, маленький иконостас для молитв – вот и вся обстановка. Окошко под потолком и два витража в боковых стенах пропускали свет. Стены часовни были толстые, и, захлопнув дверь, Инквизитор сразу ощутил оглушающую тишину. Он замер с закрытыми глазами, сливаясь с ней, и когда она проникла в него, медленно, почти плывя, подошёл к иконостасу с распятым Христом посередине, стал на колени и начал молиться. Слегка раскачиваясь в такт молитве, он делал это всё истовее и истовее. Он ощущал, что молитва идёт правильно, сливаясь с его телом и посылая зов дальше. Мысли исчезли, остались только слова молитвы и страстное желание получить ответ. Он остановился, только когда окошко приоткрылось, издав металлический скрип. Тогда он почувствовал голод, а после еды – усталость, и сразу же уснул.

Поев утром и выпив горячей воды, он снова пошёл к иконостасу. С непривычки от малого количества еды он ощущал слабость, но так всегда бывало вначале. Молившись весь день, прерываясь только для еды и краткого сна в середине дня, он и к концу второго дня не ощущал ничего, что давало бы ему намёк на действия. Время шло, Инквизитор размышлял: всё ли он делает как надо, правилен ли его настрой? Нет, всё правильно, надо продолжать. Он уснул крепким сном.

На третий день, помолившись до обеда, Инквизитор присел на стул и стал разглядывать витражи. Детские лица ангелов, взирающих вниз, руки молящихся, простирающиеся вверх… две стороны, так стремящиеся навстречу друг другу, но словно разделённые невидимым прочным занавесом, не имеющие возможности встретиться. Он залюбовался изображением девушки с золотистыми волосами – художник так точно передал её молитвенный порыв: устремившиеся вверх руки, пряди светлых волос. Что за художник делал этот витраж? Сколько талантов, сколько красоты, сколько страсти и величия порождено Им! И сколько лет я не обращал на это внимание? А ведь так было не всегда, я помню, как простаивал перед фресками в церкви Сан-Клименте в Риме и наслаждался мозаиками в базилике в Санта-Марии-Маджоре. Куда это ушло, почему? Его сердце смягчилось, он смотрел на витраж и на солнечный свет, проходящий в часовню, преломляющийся красками стекла и мягко рассеивающийся в воздухе. Инквизитор замер, потрясённый гармонией, порождаемой столь простыми вещами, и ощутил блаженство.

Воспоминание вспыхнуло столь неожиданно, столь ярко, что в глазах у него пошли тёмные пятна. Люсия! Она стояла у него перед глазами столь реальная, во всей своей красоте, с обезоруживающей улыбкой, веснушками, распущенными волосами, в своём любимом голубом платье. Инквизитор смотрел на неё и постепенно восторг заполнял его душу, как будто и не прошло этих семидесяти лет. Он смотрел, смотрел и смотрел, она не была статична, она смеялась, её глаза искрились, она была живая! Видение оборвалось столь же быстро, как и возникло, оставив его недвижимым и раздавленным. Он еле дошёл до икон и стал на колени, но, не в силах удержаться, лёг в полный рост, скрестив пальцы рук перед собой. Воспоминания пошли бурным потоком, картины менялись с головокружительной скоростью, но он был в таком состоянии, что успевал воспринимать их во всей полноте, успевал переживать все чувства, которые они несли. Он отключился от мира и жил своим прошлым. Когда всё закончилось, он встал и с трудом пошёл к кровати, с удивлением увидев еду (он даже не слышал, когда её принесли). Есть не хотелось, но он заставил себя проглотить хлеб, зная, что силы ему будут нужны. Повалившись на кровать, он осмысливал свои воспоминания, потеряв контроль над собой, и слёзы медленно скатывались по его щекам. «Как я мог, как я мог?» – только одна мысль занимала его сознание, он был не в состоянии ни о чём больше думать, с каждым ударом этого «как я мог» его боль только усиливалась, но при этом с него как будто сходил ещё один слой наносной фальши. «Иисус говорит со мной, говорит именно то, что я должен услышать! Господи, не оставь меня, помоги мне понять!»

Остальные дни он молился и вспоминал свою жизнь, день за днём, событие за событием, был безжалостен и беспощаден к себе. Если что-то не понимал, то возвращался и доискивался до причины каждого эпизода. Поклявшись прорвать все рамки и границы своего мышления, быть максимально честным, он думал о себе, о Церкви, о Христе, об инквизиции, о том, что теперь казалось ему истинным и фальшивым, об Испании и испанцах и многом другом. Когда через неделю он постучал в дверь, сигнализируя об окончании поста, Христо увидел его бледным и ослабленным, но его глаза блестели, в них была сила, которую Христо не замечал никогда ранее. Инквизитор был твёрд, ибо понял и осмыслил столь много, что и не надеялся на это неделю назад. Он понял весь будущий сценарий своей жизни, и знал, что сможет его осуществить. Взволнованный новым образом Учителя, Христо обнял его и, ничего не спрашивая, помог дойти ему до своей кельи.

Гл.7

ИСТОРИЯ ИНКВИЗИТОРА

Три дня Инквизитор восстанавливал силы, занимался накопившимися делами, решал связанные с ними вопросы и обдумывал дальнейшие действия. Время неумолимо сжималось, но на душе у него теперь было спокойно. Оставалось додумать детали, но они были очень важны для воплощения его замысла. Он ощущал его стройность, и от этого душа и тело наполнялись привычной силой, рвущейся наружу. Пришла пора действовать, но перед этим ему нужно было сделать несколько вещей. После утренней молитвы он подошёл к Эдуардо, тот без улыбки посмотрел на него.

– Пришло время нашей встречи, – сказал Инквизитор и увидел, как сжались губы Эдуардо и загорелись его глаза. – Приходите ко мне в два часа пополудни.

Эдуардо был точен, и Инквизитор отметил это про себя.

– А вы изменились, монсеньор. Ваше отшельничество, похоже, прошло успешно.

– Вот как, и что же вы видите, какие изменения?

– Даже не знаю, но в глазах у вас какой-то охотничий блеск. Опять строите свой сценарий? Учтите, я по вашему сценарию играть не буду.

– Вы умны, Эдуардо, но мыслите условностями и предубеждениями. А если мой сценарий совпадает с вашими интересами? Сделаете себе во вред? Не забивайте себе голову дурацкими вспышками гнева и обидами.

Эдуардо стукнул кулаком по столу.

– Не обращайтесь со мной как с мальчишкой! Я знаю, как вы можете создавать безвыходные ситуации, не затягивайте меня в свои капканы!

Инквизитор прикрыл лицо руками, молча массируя лоб. Помолчав некоторое время, он грустно посмотрел на Эдуардо.

– Вы же сами хотели учиться у меня, а теперь отвергаете то, что я вам говорю.

Он сделал несколько шагов по келье, потом обернулся к Эдуардо.

– Хотите, я расскажу вам, как стал инквизитором?

Эдуардо молча кивнул.

– Я родился в богатой семье. Мои родители были из знатных родов. Мать – племянница маркиза Гонсалеса, отец – граф Гарсиа. Я получил хорошее образование. Я много читал, учёба шла легко, идеи мудрецов я впитывал без труда, они сами заходили ко мне в голову и занимали там своё место. Особенно меня восхищали греки, это были настоящие титаны. Евангелие мы изучали досконально, очень много я знал наизусть, но, как ни странно, оно не сильно волновало меня, не казалось мне цельным, его трудно было уместить в систему, в отличие от того же Аристотеля, и поэтому оно меня раздражало. Все эти притчи трогали меня, но я не мог объединить их в целое. Впрочем, я не сильно старался, я наслаждался жизнью. В то время мавры были уже разбиты, Испания быстро богатела, моя семья тоже. Когда мне исполнилось семнадцать, я встретил Люсию, жизнь заиграла новыми красками. Она была девушкой из хорошей семьи, но без заносчивости и капризов. Красивая, воздушная… Когда она улыбалась, глаза её искрились, когда она смеялась, казалось, смеётся всё её существо. Мы часто виделись, нам было хорошо вместе, мы убегали за город, путешествовали целый день. Когда я начинал рассказывать об учёбе, она становилась серьёзной и слушала, но надолго её не хватало, и какая-то фраза, а то и просто слово вызывали у неё такой заразительный смех, что и я смеялся вместе с ней, и все мудрецы казались при этом далёкими и несущественными. У нас было столько сил и энергии! Теперь я понимаю, что был счастлив тогда, просто счастлив без всяких доказательств и объяснений, но тогда... тогда я этого не понимал. Мне казалось, что это продолжение моей жизни. Богатство, успехи в учёбе, удача, теперь ещё и Люсия. Так прошёл почти год. Я жил, не особо беспокоясь о будущем, зная, что отец передаст мне свои дела, когда нужно. Но затем произошло событие, полностью перевернувшее мою жизнь. Всё началось с забавы, с игры, как мне тогда казалось, – он обернулся к Эдуардо и посмотрел на него с такой яростью, что тот отодвинулся, – когда всё воспринимаешь, как лёгкую игру… Это сильно бьёт по самоуверенным, которым всё ясно! – он почти закричал. – А мне тогда всё было ясно и понятно! – он помолчал и добавил: а уж как хитёр Дьявол, он знает нас лучше нас самих и наносит удары безошибочно!

Он помолчал, вспоминая те далёкие события.

– В Севилье отмечался праздник, я уже не помню какой. Но пастырь одной из церквей чем-то разозлил свою паству, и они отказались участвовать в нём. Он мне пожаловался на это при встрече, и я решил помочь. На очередной проповеди я попросил слово и начал рассказывать, как важен этот праздник, цитировал мудрецов, Евангелие, в конце я даже забыл, с чего начал, говорил о необходимости Церкви в жизни и уважения к её служителям. Я выплёскивал свою энергию на этих людей и получал удовольствие. К моему удивлению, после моих слов к празднику присоединилось столько народа, как никогда. Епископ поблагодарил священника, а тот рассказал ему обо мне.

Мы с Люсией вовсю смеялись над этим. Я приводил ей свои доводы, кривлялся, изображая лица слушателей и священника. Мы хохотали без умолку. Вскоре меня позвал отец, его лицо светилось гордостью. Он подробно расспросил меня о произошедшем и, улыбнувшись, сказал, что с ним разговаривал епископ и назначил мне аудиенцию. Мне! Мне только исполнилось восемнадцать! Мы встретились. Епископ смотрел на меня с любопытством. Он сказал, что давно знает мою семью, похвалил мой род. Потом мы разговорились о философии. Я, конечно, поведал ему о моих любимых греках, но по-настоящему удивил его, когда подробно рассказал ему «Confessio» святого Патрика, моего кумира в то время. Похоже, иногда я говорил такое, о чём не знал или забыл сам епископ, его взгляд порой был растерянным. Он угостил меня прекрасным андалузским вином и к концу беседы смотрел на меня уже другими глазами. Впрочем, я не придал этой встрече большого значения, рассказал о ней Люсии, но что-то меня зацепило, я уже не кривлялся и не смеялся, только улыбался, вспоминая удивлённые глаза епископа. Ну и, конечно, гордился собой.

Встреча имела неожиданное продолжение. Через месяц епископ, собираясь на встречу с кардиналом, предложил мне сопровождать его. Я был изумлён и согласился. Не знаю, что он рассказал обо мне кардиналу, но тот, едва мы встретились, вступил в дискуссию. Я поддерживал её, как мог, но чувствовал, что моих знаний недостаточно. Кардинал с епископом хитро переглядывались, я злился, но терпел. В то время в Мадриде образовалось несколько еретических групп, которые хотели изменить трактовки Священного Писания, принизить значение Отцов Церкви. Инквизиция их не трогала, с ними вели дискуссии, на одну из них пригласили меня. Это не был уровень кардинала, мне было понятно, о чём они говорят, я также знал, что хочет слышать кардинал. И меня было не остановить. К моему удивлению, значительную часть еретиков мне удалось переубедить. Кардинал был очень доволен, епископ просто светился от радости. Меня пригласили на другую дискуссию. И вот тут произошло то, к чему меня так долго и изысканно подводил дьявол. Я понял это, к сожалению, только через семьдесят лет, во время последнего поста. Я ощутил власть! Не примитивную власть через силу меча, армии или связей, – он свирепо взглянул на Эдуардо, – а настоящую, истинную власть над сознанием людей. Когда есть такая власть, не нужно никакое оружие, люди сами ждут твоих приказов, им плохо без них. Как будто у тебя в руках ниточки, связывающие этих людей, и они сами за них держатся. Это было упоительное чувство! Я опьянел от него, я не ходил – летал, я перестал видеть людей, я видел только массу, которой надо было управлять. Ведь они сами хотели этого. Власть раздавила меня, расплющила, выдавив всё остальное.

Кардинал был настолько впечатлён мною, что предло­жил мне учиться в мадридской богословской школе. Отец был не против, и я остался. Это была достойная школа, достойные учителя, блестящая библиотека. После первого года кардинал взял меня с собой в поездку в Ватикан, и это сломало меня окончательно. Я увидел это величие, осознал масштаб организации, в которую я, якобы случайно, попал. Внешняя картина затмила для меня всё, и не было вокруг никого, кто мог бы образумить меня. Когда через три года я вернулся в Севилью и встретился с Люсией, то всё, что было между нами, мне показалось таким мелким и незначительным. Люсия уже не была той хохотушкой, она стала милой девушкой с глубокими глазами, но я уже ничего не чувствовал. Знание и власть – вот что интересовало меня. Больше я с ней не виделся. Я пошёл своим путём и дошёл до конца.

Инквизитор стоял с закрытыми глазами и молчал. Эдуардо неотрывно смотрел на него.

– Я много учился, – продолжил Инквизитор, – уважение ко мне росло, но... моё уважение к людям падало. Я видел, что они живут лишь в рамках заданной системы, сами они её создать не могли, они были слишком мелки для этого, их мир ограничивался семьёй, их волновал только бесконечный цикл рождения и смерти. Меня поражало не то, что они не могли задуматься, что стоит за этим, но что они даже не желали этого! А я задумался! Откуда появилась эта система? Почему она меняется? Как она управляет людьми, подчиняет их себе? Где это незримое, которое управляет всем видимым? И я понял, я увидел, я ощутил эти две великие силы – Иисус и Дьявол! Они оба велики и непостижимы! Но сколь разные они, их методы, их цели. И передо мной стал выбор – за кем идти? Это может показаться забавным – какой выбор у служителя церкви, дома Христа, но, – он горько усмехнулся, – Церковь – это всего лишь организация, мощная и богатая, но достаточно быть умным человеком, чтобы понять правила игры и использовать их для своих целей.

Иисус обращается к каждому человеку, он хочет привести каждого к своему пониманию свободы и цели. Он никого не заставляет. «Иди за мной», – вот всё, что он говорит, вот всё его оружие. Слово. Проповедь. Глаза. Если кому-то посчастливилось их увидеть… – он крепко стиснул ладонями голову. – Дьявол создаёт систему, его не интересует отдельная личность, разве что для того, чтобы выбрать управляющих. Ему нужна стабильность стада, исправно работающий механизм. И хотя люди всё время воюют, рушатся и создаются государства, это тоже ему для чего-то надо, но, в конце концов, стабильность восстанавливается, потому что иначе система не функционирует.

Я долго колебался. Впитанное с детства преклонение перед Иисусом оставалось, но чем больше я наблюдал за людьми, тем более абсурдным мне казалось желание Иисуса достучаться до каждого. Вся человеческая история, казалось, даже сама природа человека противоречила этому. Свобода? Нет, людям нужен был авторитет, идол, хозяин – только так они чувствовали себя спокойно. Человеку также нужна стабильность и система – только так он может заниматься своими мелкими делами, обеспечивая себе хлеб насущный, а надсущное его не интересует. То есть, понял я, Дьявол понимает человека лучше. Мой выбор был сделан. Я предал Христа, я перешёл в другую веру, как и многие в Церкви, хотя большинство из них даже не понимает этого. Мой выбор был осознанным! Я не исповедовал культов, не читал молитв, не делал жертвоприношений и прочей чепухи. Я духом и делом стал служить Ему. Система и порядок – вот к чему я стремился. Я был убеждён, что так лучше для людей. Те из них, кто хотел большего, всегда могли пойти учиться и познавать. Но сколько таких? – он махнул рукой, замолчал и задумался.

Это был мой грех! Каждый должен пройти свой путь греха, – он снова закрыл глаза и сильно сомкнул веки. – Вот что я тебе скажу, Эдуардо, грех – не самое страшное, каждый из нас проходит свой путь. Если бы мы были безгрешны, нам нечего было бы делать на Земле, – Эдуардо, казалось, перестал дышать. – Самое страшное – прожить так, что ты в будущем не будешь способен осознать свой грех, что ты низвергнешь свою душу в такую бездну, из которой уже нет возврата. Нужно быть сильным и честным по отношению к самому себе. Если ты хочешь богатства – стань богатым, но используй его для дела и для блага других, не наделённых столь сильным умом. Если ты хочешь власти – иди во власть, но используй её для идеи, которую ты считаешь правильной, даже если потом выяснится, что она неверна. Но ты будешь честен перед собой. Если ты сохранишь свою душу невырожденной, то наступит момент, когда истина откроется тебе. Я долго не мог понять, почему я так долго живу? Я давно уже сделал то, что хотел, все, кого я знал с детства, с кем я вырос, многие из их детей уже ушли, а я жив и крепок. Какая в этом цель? Только теперь я понял, и понял предельно ясно. И открыл мне эту истину Иисус. Я горжусь, что оказался способным понять его, значит, моя душа ещё живая. Я не мог понять, как Он это сделал, но во время поста я разговаривал с Ним, не словами, конечно, но разговаривал. Эдуардо, я осознал удивительную вещь, и я передаю это тебе. Я понял, что пути Иисуса и Дьявола находятся в твоём сознании столь близко, что это расстояние ты можешь преодолеть в одно мгновение. Вот что сделал Иисус – он позволил мне увидеть Его путь. Но сколь близки эти пути в тебе, настолько различно видение мира! Когда Иисус это сделал, я стал видеть, слышать, понимать и чувствовать такое, что мог слышать, понимать и чувствовать только в детстве. И я осознал свой грех! Я понял, что мир живёт для других целей, и каждое существо прекрасно! Мир живёт не для того, чтобы строить систему, это система должна строиться для развития каждого существа. Стабильность человека – это смерть для человека. Стабильность общества – смерть для общества. Построенная мной система – это тоже смерть.

Когда Люсия появилась в моём видении и старые чувства захлестнули меня – это была гигантская волна, которой сопротивляться бесполезно, надо только отдаться ей. Эти ощущения были столь прекрасны! Я понял, что потерял. Моя главная ошибка была в том, что на заре своей жизни я отдал предпочтение разуму, а не сердцу. Тут кроется страшная ловушка: незаметно разум подавляет сердце так, что ты перестаёшь к нему прислушиваться. Другая моя ошибка была в том, что я рассматривал человека как законченное создание, и в этом виде он никуда не годился. Но я осознал, что человек намного сложнее, я вдруг увидел бесконечные проявления любви и света в действиях людей. Иисус приоткрыл мне сердце, зажатое в тисках разума, и сквозь эту щель я увидел то, что не замечал раньше. Человек меняется, тянется к свету и способен породить вещи, достойные Бога. За всем этим стоит великий замысел Божий. Подумай, как это удивительно, Эдуардо. Ты остаёшься прежним, твоё тело, твоя сила, твой разум, но стоит только изменить путь, и твоё восприятие мира меняется кардинально!

Он замолчал и, улыбнувшись, посмотрел на Эдуардо. Глаза Эдуардо были широко открыты, сильное тело подалось вперёд, на неподвижном лице не было даже отдалённого намёка на привычную улыбку. Он напряжённо думал, глядя Инквизитору в глаза. Через некоторое время, обретя способность говорить, он спросил Инквизитора:

– Почему вы мне всё это рассказываете? Это ваши самые сокровенные мысли. Не думаю, что вы говорили об этом ещё кому-нибудь.

Инквизитор снова улыбнулся.

– Потому что я считаю тебя очень сильным, умным и честным по отношению к себе. Я думаю, что ты сможешь правильно меня понять, и это поможет тебе использовать твои немалые силы.

Инквизитор продолжал разглядывать Эдуардо. На его лице вновь появилась улыбка.

– Эй, монсеньор, я уже знаю этот взгляд, за ним сейчас последует удар. Что вы ещё хотите сказать? – Инквизитор рассмеялся, Эдуардо тоже.

– Я же говорил, что ты умён. У меня к тебе есть одна просьба.

– Какая? – продолжая смеяться, спросил Эдуардо.

– Убей меня.

Смех Эдуардо неожиданно прервался. Он только покачал головой.

– Хуан, я уже перестал удивляться, но каждый раз вы застаёте меня врасплох. Что вы имеете в виду?

– То, что сказал. Убей и стань Великим Инквизитором. За эти две недели изменилось всё, я осознал свою жизнь, больше мне уже делать нечего. Наши интересы совпали, я хочу умереть, ты хочешь занять мой пост. Сделай это!

– Так убейте себя сами.

– Не могу, самоубийство запрещено, это бегство против воли Господа. Это грех.

– Так вы хотите переложить его на меня?

– Ты же сам хотел убить меня всего пару недель назад. Что изменилось? – Эдуардо молчал. – Пройди свой путь греха, Эдуардо! – с силой произнёс Инквизитор.

Эдуардо был растерян и подавлен.

– Ты что, не хочешь быть Великим Инквизитором?

– Хочу, – чуть помедлив, сказал Эдуардо.

– Так сделай это, у тебя больше нет никаких помех, ты в одном шаге от своей мечты!

Эдуардо ушёл в себя и задумался. Через некоторое время он поднял голову.

– Я не могу вас убить.

– Почему же?

– Я не могу вам объяснить. Надо обдумать то, что вы мне рассказали, сейчас у меня нет никакой ясности в голове.

Инквизитор усмехнулся, они посмотрели друг на друга.

– Знаешь что, – сказал Инквизитор, – для большей ясности я предлагаю тебе исповедаться передо мной, как это сделал я. Сможешь?

Эдуардо задумался и кивнул головой.

– Ты голоден? – спросил Инквизитор. Эдуардо кивнул.

Инквизитор открыл дверь, позвал помощника и попросил принести им еды на двоих. Он заметил, с каким удовольствием ел Эдуардо, ничто не могло испортить ему аппетит. Отослав помощника с посудой обратно, Инквизитор сел и приготовился внимательно слушать.

Гл.8

ИСТОРИЯ ЭДУАРДО

– Моя история намного проще. И короче. Мне не дано было родиться в столь богатой и уважаемой семье. Мне не пришлось учиться в лучших школах, изучать греков, Аристотеля, – Эдуардо усмехнулся. – Мой отец был мясником, простым мясником. Я не жалуюсь. Моё детство не было голодным, я ни в чём особо не нуждался, мы жили не хуже соседей. Отец был очень сильным, жизнерадостным, набожным, особо не задумывался о жизни, просто брал то, что она ему давала, и ему было достаточно. Впрочем, и мне тоже. Моя мать… мне даже особо нечего и сказать о ней. Отец настолько доминировал в семье, что она больше молчала. После меня родились ещё трое детей, но они все быстро умерли, это надломило её, она совсем ушла в себя и своё горе. Я рос и воспринимал это как данность, я не знал, что бывает по-другому. Я сам был очень самодостаточным, энергии во мне было на десятерых, я всегда был лидером в свой округе, меня слушались, мир был прост и понятен. Лет с шести отец начал брать меня на скотобойню, наверное, он хотел, чтобы я пошёл по его стопам, хотел научить всем премудростям. Хотя какие там премудрости, – Эдуардо состроил гримасу, – но мне было интересно. Если сказать честно, мне это даже нравилось. Я видел беззащитность живого существа перед силой и умом. Повзрослев, я видел, как приводят на забой всё новых и новых животных, и ощущал неотвратимость смерти. Я видел растерянность животных перед новым местом и учился у них никогда не терять присутствия духа; видел, как слабо они сопротивлялись, когда их вели на убой, как замирали перед последним ударом и учился сопротивляться до последнего мгновения со всей своей силой. Впрочем, и среди животных были разные экземпляры. Некоторые овцы и бараны становились просто бешеными, вызывая моё уважение, и было интересно смотреть, как их усмиряли несмотря ни на что. Я наблюдал за ними долго, изучил все виды противоборства, и в какой-то момент… мне стало скучно.

По воскресеньям мы, конечно же, ходили в церковь. Сначала я воспринимал всё как красивый обряд, впрочем, довольно скучный по сравнению с отцовской работой, но потом стал слушать проповеди. Наш настоятель, отец Себастьян, был очень красноречив, я с удовольствием слушал его, но однажды, когда он говорил что-то о смирении духа, я не выдержал и подошёл к нему, страстно рассуждая об этом и, видимо, понравился ему. Он предложил мне учиться у него. Так я получил какое-никакое образование. Он даже хотел, чтобы я пел в хоре, но это было не по мне. Так я рос, жизнь была неплохая, но мне было скучно. Наследовать работу отца мне не хотелось, я не знал, куда приложить силы. Но тут началась война. Я пошёл в армию герцога, его сын возглавлял её. Война мне понравилась, я быстро научился владеть мечом. Это было очень похоже на скотобойню: сильный побеждает. Правда, я всё время слышал, что мы боремся за священное право герцога править своей землёй, но когда я разговаривал с пленными, то они говорили то же самое про своего герцога. Обе стороны приводили доказательства, какие-то договоры, права наследства. Я смеялся, понимая, что все хотели просто денег. Больше всего меня поразило лицемерие Церкви, которая благословляла обе стороны. Это было очень далеко от того, чему учил меня отец Себастьян. Я понял, что это и есть жизнь. Побеждает сильный, а всё остальное – пустые слова.

Мой звёздный час настал, когда во время одного из боёв мы попали в окружение, с нами был сам сын герцога. Силы были неравны, круг сужался, дело было плохо. Неожиданно я ощутил в себе столько силы, что не мог сдержаться и издал что-то вроде звериного рыка. Бой на некоторое время был приостановлен, все смотрели на меня. На удивление, у меня мысль заработала чётко. Я подбежал к герцогу и сказал, что не надо держать круговую оборону – нас всех перебьют. Надо все силы бросить на прорыв в горы, до которых было метров двести, самых сильных бросить на оборону, а остальным дать возможность отступить. Не дав опомниться уставшему противнику, мы со всей силы бросились в одном направлении, смели нападавших, и круг превратился в дугу. Врагов было так много, что они мешали сами себе. Мы смогли отступить. Полегло много людей, но отряд был спасён, я и сын герцога тоже остались живы. Меня чествовали  как героя. Когда война закончилась нашей победой, сын герцога меня не забыл, представил отцу, который был так благодарен мне за спасение своего наследника, что наградил приличной суммой и золотом. Потом его сын поехал в Мадрид, ко двору короля, и взял меня с собой. А там всё пошло само собой. Я многим понравился, со мной хотели познакомиться разные люди, и мне предложили стать Великим Инквизитором. От такого предложения я не смог отказаться и оказался здесь, – Эдуардо замолчал, глубоко задумался. – До сих пор я не особо задумывался о своей жизни, я ей доверял, она сама несла меня. Случайным образом, благодаря войне, я попал в церковь и наблюдал за происходящим. Я был набожным по воспитанию, но скоро убедился, что ею управляют люди, далёкие от аскетизма и духовных идеалов, я увидел там ту же борьбу за власть, к которой я привык ранее, ничего нового. Но, конечно, я встречал там и искренне верующих, их было немного, но они были. Эти люди вызывали симпатию, но в целом мне их было жалко. Они были обречены на вторые роли помощников, что меня не устраивало. Я пытался понять, что же двигало ими, ведь они не все были глупы и понимали своё положение, с моей точки зрения, унизительное. Я поразмышлял и решил, что это были хорошие, но наивные люди, слегла свихнувшиеся в поисках своего рая, убедившие самих себя в своей правоте. Может, они принимали всё за чистую монету? Но я достаточно повращался в церковных кругах, чтобы не впасть в эту наивность. Но вас, Инквизитор, я не считаю ни наивным, ни лицемерным, я видел, как вы держались во время второго пришествия, как люди смотрели на вас. А после моего предыдущего визита я зауважал вас ещё больше, – он усмехнулся, – поэтому то, что вы рассказали сегодня... я даже не знаю, что и думать. У меня нет оснований не верить вам, и я не сомневаюсь в вашей силе. Если, допустим, принять во внимание ваши рассуждения, то я получаюсь каким-то грубым уродом, не чувствующим значительную часть этого мира. Я груб, но уродом себя не считаю. Что значит остаться таким же, но перейти на другую колею? Я же не могу измениться, – он посмотрел на Инквизитора, – но... что-то здесь не так. Я пока не знаю, что делать, я должен подумать.

Инквизитор улыбнулся.

– Иди подумай, ответ обязательно найдётся.

Эдуардо встал и тяжело пошёл к двери. У выхода он обернулся.

– Учитель, – сказал он и поклонился.

Гл.9

ПРОПОВЕДЬ

На следующий день Инквизитор позвал Христо.

– Я собираюсь посетить церковь святого Антония, это недалеко, в десяти километрах отсюда. Я хочу, чтобы ты и твоя команда сопровождали меня. Обещаю, вы получите удовольствие от этого визита.

– Но, – Христо удивлённо вскинул брови, – я в первый раз слышу об этой церкви.

Инквизитор засмеялся.

– Ты и не мог ничего о ней слышать, она ничем не примечательна, это в Томаресе, небольшом городке. Но она мне дорога, семьдесят лет назад я навещал её частенько, это был мой небольшой секрет. Церковь была хороша, а теперь, наверное, намолена ещё больше. В своё время я почти пробегал это расстояние и попадал в другой мир, столь непохожий на Севилью, такой спокойный, тихий, там я мог быть наедине с собой. Я молился, а потом не спеша возвращался домой. Это занимало почти день, но этот день давал мне много, – он положил руку на плечо Христо, прикрыл глаза, – я совсем забыл о ней, но в старости вдруг всплывают воспоминания и...

Христо внимательно слушал.

– Я думаю, монсеньор, что это произошло не вдруг, а вследствие вашего поста, который оказался очень удачным.

Инквизитор улыбнулся и с теплотой посмотрел на Христо.

– Я рад, что ты так хорошо понимаешь меня. Готовься.

Инквизитор пригласил с собой ещё несколько монахов. Он не забыл и Эдуардо, тот пообещал непременно пойти.

Они выехали следующим утром. Инквизитор, Христо, шестеро охранников и несколько монахов. По дороге Инквизитор молчал, погружённый в свои мысли. Христо наблюдал за ним, но не мешал.

– Я вижу твой взгляд, Христо, – не поднимая глаз произнёс Инквизитор. – Ты, наверное, недоумеваешь, зачем столько сопровождающих в столь короткую поездку. Не волнуйся, покушения на себя я не жду, к сожалению, – он усмехнулся. – Я взял вас в надежде, что вы хорошо запомните этот день и то, что я буду говорить. Я хочу быть уверен, что сказанное мною не растает в воздухе, а останется надолго в ваших сердцах. А дальше – как получится, не всё нам подвластно. Я, правда, не обещаю, что это принесёт вам много радости и почёта – наоборот, это создаст для вас немалые трудности, поэтому я взял тех, кого посчитал нужным взять. Теперь извини, я должен ещё поразмыслить.

Они прибыли на место до полудня. Столь представительная делегация была так редка здесь, что весть об этом разлетелась по всему городку. Когда же Инквизитор вышел из кареты и был узнан, изумлению жителей не было предела. Инквизитор приказал остановить карету при въезде в город и путь до церкви проделал пешком. Он шёл не спеша, всматривался в здания вокруг себя, иногда улыбаясь, иногда одобрительно качая головой. Христо внимательно следил, чтобы ему никто не мешал, но это было излишне, никто бы и не осмелился подойти к нему, его слава и его жёсткость были давно ведомы всем. Инквизитор улыбался встречавшимся по пути, но в глазах людей читал страх. «Я заслужил это», – думал он, но его взгляд не дрожал. Он хорошо понимал, кем он был и кем он стал.

Вся процессия вошла в церковь. Её встретил священник, отец Фердинанд. Он недоумённо смотрел на Инквизитора и сопровождавших его, от удивления и ожидания чего-то страшного он с трудом поприветствовал гостей и замер. Фердинанд Инквизитору понравился, у него было простое, но доброе лицо, готовое сразу же открыться любому, кто попросил бы помощи. Инквизитор улыбнулся ему и, сделав шаг навстречу, сжал ему руки. Отцу Фердинанду хватило несколько секунд, чтобы понять состояние Инквизитора. Он сразу же расслабился и ответил ему искренней и лёгкой улыбкой. Инквизитор засмеялся – ему очень нравились такие простые люди, секунду назад боявшиеся ареста и тут же готовые тебя обнять.

– Дорогие гости, объясните мне, что же привело вас в наш город? Столь значительная фигура в столь незначительном месте – на это должна быть особая причина.

– Вы правы, дорогой Фердинанд, – ответил Инквизитор, – таково пожелание судьбы. Давайте присядем, – они пошли к лавке, Инквизитор знаком приказал оставить их.

Глаза Фердинанда горели любопытством. Нет, определённо он всё больше и больше нравился Инквизитору.

– Вы знаете, святой отец, семь десятилетий тому назад и чуть более того эта церковь была моей маленькой тайной, я многократно посещал её, сбегая с занятий, уходя из Севильи на целый день. Здесь была удивительная благодать, было так легко молиться, глубоко чувствовать. Эта церковь была моей большой любовью. Потом я забыл о ней, и вот теперь, после известных вам событий, она так ярко вернулась в моё сознание, что я решил, завершая свой путь, посетить её вновь и закрыть мой жизненный круг.

Фердинанд внимательно выслушал Инквизитора.

– Ваше Преосвященство, но вы в прекрасной форме. Вы уверены, что ваш путь завершается?

– Да, – твёрдо ответил Инквизитор.

Фердинанд на минуту задумался, размышляя, потом твёрдо сжал руку Инквизитору.

– Чем же я могу помочь вам? Только скажите, я сделаю всё, – он улыбнулся, – ведь это я как бы последнюю волю исполняю. Простите меня за мой провинциальный юмор.

Инквизитор засмеялся.

– Исполните одну мою просьбу.

– Какую, Ваше Преосвященство?

– У вас в церкви есть хор мальчиков?

– О, да, и весьма неплохой, я сам занимаюсь с ними с превеликим удовольствием. Вы знаете, когда они поют, мне кажется, ангелы оставляют святой Рим и слетаются к нам в Томарес, а когда... – он осёкся, – я, кажется, заболтался.

– Прекрасно, не могут ли они спеть для меня?

– Для вас… О боже, это такая честь, конечно, я сейчас же соберу их. А что ещё?

– Всё, – пожал плечами Инквизитор.

– Э-э-э, – протянул священник, хитро и недоверчиво глядя на Инквизитора. Они оба громко рассмеялись.

– Вас не проведёшь, святой отец, – сказал Инквизитор, – да, я хочу ещё кое-что. Можно ли мне прочитать проповедь в вашей церкви?

– Ну, конечно, конечно, это такая немыслимая честь для нашего города и церкви, я извещу об этом жителей, – он слегка задумался. – Думаю, через полчаса хор будет готов.

– Очень хорошо, а я пока помолюсь, с вашего разрешения.

– С моего разрешения? О боже, я ничего не понимаю, это говорит Великий Инквизитор? – Фердинанд засуетился, хотел убежать, но вдруг посмотрел на Инквизитора. Он подошёл к нему, глядя в глаза. – Это правда, что вы разговаривали со Спасителем? – этот вопрос застал Инквизитора врасплох, у него сбилось дыхание так, что он не мог сразу ответить, и увлажнились глаза. Фердинанд молча сжал ему руку и ушёл.

Инквизитор сложил руки и попытался успокоиться, но не мог. Воспоминания накатывали на него мощной волной, они мягкой, тёплой пеленой окутывали его душу. Картины его юности, давно забытые, внезапно вышли из тайников и заполонили всё его сознание. Он пытался справиться с ними и обратиться к небесам, но сдался и с удивлением погрузился в них. Он видел себя молодым, снова переживал те же эмоции и страсти. Чем дольше он находился внутри этих картин, тем явственней и ощутимей становились они, тем меньше ощущалась граница между прошлым и настоящим. Прошлое исчезло, оно существовало так же мощно, как и реальность, и Инквизитор с удивлением осознавал, что он существует одновременно во всех временах. Понятие времени исчезло. Он вспомнил картины, увиденные им во время его последней аскезы, и окончательно убедился в их реальности. Тогда он испытывал те же эмоции, что и сейчас, и он утвердился в своём мнении рассказать о них. Он плавал в своих воспоминаниях, пока не почувствовал, как чья-то мягкая рука легла ему на плечо. Он приоткрыл глаза и увидел отца Фердинанда. «Хор готов, – сказал падре, – можно начинать?» Инквизитор кивнул. Он приподнял голову: перед ним стояли десять мальчиков, немного испуганные, но готовые петь. Инквизитор встал и подошёл к ним, обнял каждого, узнал имена и спросил, могут ли они доставить удовольствие ему, старому человеку, своим пением? Мальчики заулыбались и радостно закивали головами.

Инквизитор сел и приготовился слушать. Падре встал перед мальчиками, поднял руки, подержал их несколько секунд и плавно повёл вниз. Церковь заполнилась божественными звуками, сначала не совсем уверенными, но всё более крепнущими, охватывающими всё пространство. Инквизитор узнал этот хорал, он был во здравие новорождённого Иисуса. Падре действительно знал своё дело, хор пел прекрасно, музыка струилась плавно, естественно перетекая из одной темы в другую, как струя воды, делающая изгиб, чтобы наполнить собой как можно больше пространства, как поток воздуха, меняющий направление лёгким дуновением ветерка. Инквизитор слушал, прикрыв глаза, и остатки тяжести уходили из него, он полностью погрузился в музыку... Когда она закончилась, казалось, её звуки ещё слышны в тишине. Он подошёл и обнял священника, тот понял его без слов. «А не можете ли вы исполнить «Деву Марию, обнимающую Иисуса?» – спросил Инквизитор. Падре кивнул. Потом исполнили «Во славу Святого Духа», и Инквизитор дал понять падре, что достаточно. К тому времени церковь заполнилась до отказа: казалось, весь город пришёл послушать проповедь. Христо с двумя помощниками были рядом, посматривая вокруг. Эдуардо стоял в стороне. За всё время поездки он не произнёс ни слова, только слушал и наблюдал. Он чувствовал, что внутри него что-то выворачивается наизнанку, он никогда не был в таком состоянии. Какая-то его часть сопротивлялась, она не хотела меняться, ей было страшно и дискомфортно, но он не мог сопротивляться этому новому духу, входившему в него. Он только недоумевал: как он мог прожить столько лет и не ощутить то, что ощущал сейчас?

Инквизитор взошёл на кафедру и посмотрел в зал. Очищенный музыкой, он не испытывал ни волнения, ни страха, а просто шёл по траектории своей судьбы, осознавая правильность пути, ежесекундно сверяясь, чтобы не отклониться от него. Он был предельно сосредоточен, времени у него оставалось совсем мало. Энергия, исходившая от него, передалась всем. Тишина была полная.

– Ваша церковь прекрасна, – начал Инквизитор, – она была прекрасна во времена моей молодости, и я счастлив, что Божий Дух не оставил её за все эти годы. Сейчас, когда приход возглавляет отец Фердинанд, я могу быть спокоен. Его сердце наполнено любовью, его дух ощущает божественную красоту этого мира, разум не мешает, а только дополняет. Это истинный слуга Бога, – одобрительный гул прошёл по залу. Инквизитор приподнял руку, и всё стихло. Он немного помолчал.

– Тема моей проповеди несколько непривычная. Мы не будем разбирать главы Священного Писания, не будем говорить о смирении, послушании, преклонении. Я хочу поговорить с вами, – он немного помолчал, – о честности.

Тихий ропот пробежал по залу, отец Фердинанд посмотрел на Инквизитора и понял, что сейчас будет сказано нечто особенное.

– Есть разные виды честности. Мы можем выделить честность в вере. Что это значит? Каждый должен непреклонно, несмотря ни на какие трудности и проблемы, верить в промысел Божий, в Его беззаветную любовь к своим созданиям. Каждый должен стараться понять Его замысел и по отношению к миру, и по отношению к самому себе. Каждый должен верить, что чем более он будет приближаться к пониманию этого замысла, тем счастливее будет его бытие, вплоть до полного блаженства в Царствии Небесном. Эта вера должна быть непоколебима, – последнюю фразу он сказал с такой силой, что люди застыли.

Есть честность перед Богом. Вдумайтесь, сколько сил потратил Создатель на сотворение нашего мира, сколько божественных замыслов Он вложил в своё Творение, сколько любви Он дарит всем нам безвозмездно, желая только одного – нашего исправления, чтобы изжили мы грехи наши, очистились, прониклись Им, ощутили Его настолько, чтобы принял Он нас обратно, в райские чертоги, чистых, окрепших, и возрадовался бы. Так разве не должны мы отдать часть своих сил, своей души на ежедневные молитвы, дабы подарить Ему нашу любовь? Ибо если видит Господь, что кто-то отдаёт, то и даёт ему ещё больше, чтобы испытать его.

Есть честность перед Церковью. Ибо как бы ни был силён человек, а в одиночку ему не справиться. Должен быть у него наставник, должен быть у него храм, куда он может прийти и исповедаться, проверить мысли свои, очиститься Духом Божьим, витающим в настоящей церкви. Каждый обязан ходить в церковь, и на проповеди, и самостоятельно, делать церкви пожертвования, ибо на благо всех прихожан они идут, приучать детей своих, ибо ответственен он за тех, кого привел в этот мир.

Но сегодня я хочу поговорить о другой честности – честности перед самим собой, – словно вздох прошёлся по залу. Инквизитор закивал головой. – Я понимаю вас, я понимаю вас. Многие задумывались об этом и знают, что этот вид честности самый трудный. Хорошо быть как все, вести себя как все, но... но что делать, когда ты обнаруживаешь нечто, что противоречит общему мнению, когда ты уверен в правильности чего-то, но знаешь, что, высказав своё мнение или сделав нечто, что считаешь истинным, получишь наказание тяжкое, осуждение великое, изгнание вечное. Ибо не хотят многие истины, а хотят лишь сытости и стабильности. Вдумайтесь, как важно быть стойким в правде своей, если Иисус сказал: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное». За самую великую благость считает Иисус правду, и награда за неё самая великая. Если мы не будем способны принять другую, непривычную правду, если мы не будем гибкими, с открытым сердцем, способными к переменам, разве не превратимся мы в книжников и фарисеев, застывших в своём великом знании, которое заменило им сердце и душу и не позволило признать Спасителя? Воистину так!

Но человек ведь может и ошибаться. Как же знать ему, что он видит: истину или козни лукавого? Иисус даёт нам это! Что главное есть в учении Иисуса Христа, Бога нашего, Спасителя нашего, Учителя нашего? Любовь! Любовь – это главный луч, который он посылает нам. И тот, кто настроен на него, открыт ему, без труда отличит правду от фальши, и самый малый среди людей сделает это. Но самый великий не сделает этого, если сердце его отягощено пороками людскими. Сказано: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Никто не мешает нам узреть Бога, всё в нас. Всё в нашей честности перед самими собой. Эта честность, я утверждаю, выше рамок Церкви, – сильный гул прошёл по залу. Инквизитор подождал, пока он утих. – Да, выше Церкви, ибо Церковь – дело рук людских, только Божья любовь выше всего, только она является мерилом.

Инквизитор посмотрел в зал. Большинство смотрели на него горящими глазами, он тронул их души; были и скучные лица, они просто не понимали сказанного, но были и злые взгляды. «Вот они, новорождённые фарисеи, – усмехнулся про себя Инквизитор. – А это значит, что через несколько дней об этом узнают в Мадриде. Ну что же, тем лучше». Он продолжил.

– Вы знаете, что произошло недавно в Севилье. Люди видели такое, чего не видели доселе. К нам явился сам Спаситель. Я разговаривал с Ним! Я спорил с Ним! Я смотрел Ему в глаза! Я был опорой пастве моей! Вся Севилья держалась на моей воле в час невиданных испытаний! – люди опять замерли. – Потрясения души, которые мне пришлось пережить, объяснить невозможно. Я ушёл в аскезу, и Иисус снова оказал мне немыслимую честь, Он снова говорил со мной, Он снова прочищал душу мою. Не знаю, почему Он выбрал меня, но таков Его выбор. Иисус укрепил веру мою. Я очень много осознал в эти дни, жизнь моя перевернулась. Пройдя через испытания последних месяцев, я, Великий Инквизитор, назначенный королём Испании, пришёл к важному пониманию. Пойдя по пути Инквизиции, Святая Церковь совершила тяжкий грех, – зал огласился громким вздохом. Люди ошеломлённо переговаривались, не веря своим ушам. Шум не прекращался.

– Еретик! – вдруг раздался чей-то крик, и все разом затихли.

– Еретик, – произнёс Инквизитор. – Кто, если не я, понимает значение этого слова, скольких людей я обвинил в ереси, сколько еретиков я сжёг на кострах… – голос его приобрёл металлический оттенок, но ноги внезапно ослабли, и он опустил голову на кафедру.

Когда он нашёл в себе силы поднять её, то увидел перед собой полное слёз лицо отца Фердинанда, он держал в руке стакан воды. Инквизитор с благодарностью выпил воду. «Да благословит тебя Господь, Фердинанд! – сказал он. – Я буду молиться за тебя и в этом мире и в мире ином». Успокоившись, он продолжил.

– Вспомните Святое Писание и покажите мне хоть одно место, где Иисус поднял бы руку на кого-либо, приказал или хотя бы попросил кого-либо сделать это. Нет такого! Только любовь и сила убеждения. Так как же мы, Церковь, убиваем тысячами, и убиваем именем Христа? Это величайшее святотатство и, чтобы добиться прощения за это, нам придётся пройти через муки адские. Почему поддались мы искушению Дьявола? Потому что не хватило нам ни сердца, ни ума, чтобы доказывать свою правоту. И вместо того, чтобы молиться и очищаться, мы выбрали путь силы, смерти, право сильного, а не мудрого. Где в этом любовь?! – он крикнул так, что эхо загремело под сводами церкви. – Нет любви, значит, нет Иисуса, а, значит, мы величайшие грешники! Во имя спасения христианства, во имя спасения самой Церкви мы должны немедленно отказаться от костров, пыток, судов. Людей нельзя наказывать за своё мнение. Чтобы побеждать оппонентов, мы должны улучшить наше образование, искать людей с чистым сердцем и привлекать их в церковь, убрать напрочь роскошь из жизни священнослужителей, обратиться к истокам и найти истинный путь. Если же мы продолжим и дальше идти тем же путём, что сейчас, нас ждёт неминуемое вырождение и гибель. Нам сейчас кажется, что мы сильны и авторитет Церкви непререкаем, но это только потому, что не умерли ещё корни нашего учения. Не умерли, но изрядно прогнили, и если мы не остановимся в своих жёстокостях и отрицаниях пути Христова, то накопленные грехи уничтожат наш авторитет, как накопленный яд убивает тело. И останутся люди без пастыря, наедине сами с собой. Но слаб человек в одиночестве, и неизбежно воспользуется Дьявол слабостью этой и поработит он людей, лишь немногие сильные спасутся.

Я, Великий Инквизитор, говоривший с Иисусом и постигший Его сердцем, говорю вам: ни у кого нет монополии на истину, кроме как у Бога. Церковь – это детище людей. Так же, как и люди, способна она прогнуться под грехами людскими, поэтому каждый человек имеет право на свою истину, если в основе этой истины лежит любовь Христова, и Церковь должна выслушивать его и спорить с ним и, если нужно, принять правоту его. Церковь должна отказаться от богатства и роскоши, ибо это грех людской, и почти никто не в силах устоять перед ним. Не сделав это, мы дадим оружие будущим отступникам уничтожить нас. Церковь должна заботиться об образовании людей не только из богатых слоёв, ибо травы сильные растут не только на вспаханных землях, но и из камней пробиваются и в пустыне растут, питаясь лишь росой утренней, и чем больше мы найдём умных детей, дадим им знания и направим их сердце, тем сильней мы будем, тем меньше Дьявол сможет управлять нами.

Есть люди, ходящие во злате, а есть пахари, в поту добывающие хлеб свой. Есть учёные мужи, наполненные знаниями великими, а есть люди простые, умеющие радоваться солнцу, хорошему дню и встрече с добрым человеком. Есть воины великие, с силой немереной, поднимающие кареты, как игрушку, а есть люди, особой силой не наделённые, но каждый день работающие ради своей семьи, чтобы дать любовь свою жене и детям. Так кто же из них более велик перед глазами Господа? Вы скажете, богатые люди, ибо богатство есть печать Господа за заслуги его, вы скажете, учёные, ибо способность уразуметь столько знаний есть печать Господа за заслуги его, вы скажете, богатыри, ибо сила великая есть печать Господа за заслуги его. А Иисус говорит: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное». Как же это? Где на нищем печать Божья, за какие заслуги им дарованы Небеса? Тот, кто богат, умён, силён – за заслуги и по промыслу Божьему получил он их. Но чем больше силы, тем больше и соблазна, и человек захочет ещё денег, власти, силы. В сердце же нищего духом нет места Дьяволу. Пусть оно небольшое, но чистое, а значит и место ему на Небесах. Вот что самое главное для Господа – чистота сердца вашего, и каждый, – он обвёл рукой зал, – каждый может дойти до Небес. Нет больших и малых, нет великих и незначимых, в каждом из нас частичка Господа, и не будет Он доволен, пока каждая частичка не очистится и не возвратится обратно. Так воздайте же Господу! Каждый из вас – большой и великий, и только от каждого зависит его Спасение!