Стихи Якова Игоревича Рокитянского (1964-2017) написаны в основном в 1984-1989 годах, когда автору было 20-25 лет, и он был в состоянии поиска своего пути, критического осмысления себя и мира вокруг него. Окружающие родственники не понимали его. Стихи и музыка (его импровизации не сохранились) стали для него средствами самовыражения. Он не ставил цели заработать, прославиться, убедить кого-либо в своих взглядах или правоте. Он хотел понять себя, мир, природу, общество, Бога. Крестился он в 20 лет по собственной инициативе.

Ниже даны в основном напечатанные на машинке в середине и конце 1980-ых сохранившиеся стихи, с попыткой их упорядочения по тематике. Дата написания у многих стихов отсутствует. Заглавие (если есть) дано перед стихотворением.    И.И. Рокитянский.

Редактор: И.И. Рокитянский
ISBN 9786177832439

Содержание:

Из цикла «Окружающий мир и его восприятие в 1980-ые»

Из цикла «Элементы лирики»

Из цикла «Зарисовки с природы»

Из цикла «Миниатюры»

Бутылка старого вина (стихотворение 2007 г.)

Из цикла «Окружающий мир и его восприятие в 1980-ые»

Не люблю рифмовать

Не люблю рифмовать, а слова иногда ненавижу,

На любовь наплевать, помогала мне ненависть выжить

Серебро одиночества, золото объединенья.

Презирая металл,

Будь же камнем мое поколенье!

Как идти по дороге, которая плоть или знаки,

Чтоб остаться собой, хоть немного светясь в окружающем мраке?

Мёртвый звон кандалов заглушить ли искрой голословья?

Из растоптанных слов возродиться ли новой любовью?

Серебро одиночества, горечь утраты и гордость…

Золотая оправа единственных слов, дай нам сил

Обрести в единении разума твёрдость,

Чистой волей свободы, чтоб истина мир осветила!

Братья, слышите! Нашей искры не хватает!

Это значит, молчать не имеем мы права!

Братья, где же вы?! Вера нужна человеку, кто бы ты ни был.

Вера тебя отличает от враждебного Мира, -

Мира, который – чудо, если мы до сих пор живы,

если в сердце осталось чувство.

Не люблю рифмовать и за это себя ненавижу,

Потому-что назвать обязался словом всё,

Что знаю и всё, что вижу, а не на чужом-готовым.

Ненавижу привычки в людях, что порой выдают за веру.

Верю в то, что иначе будет, и я в этом не разуверюсь.

Воскресение 4.05.1986

* * *

О глупец, убоявшийся смерти!

Человек! Не уподобляйся скотине!

Не забывай о том, что за тысячи лет до твоего рождения

Был сделан выбор.

Человека можно только убить,

Животное можно продать и купить,

Вещь можно выбросить и сделать новую.

Нет Иуда – тебе не видать римского гражданства!

Твоя участь – быть пылью на обуви легионеров:

Они убили – ты продал.

Если бы ты убил, то даже двадцать серебряников

Пошли бы тебе на пользу!

Молодость моя незрячая на распутье:

Справа слышу я «не убий!»

Слева шепотом «не продай!»

В спину толкают меня «говори!»

И прости в лицо «не солги!»

Сердце сбивается с ритма,

Потому-что должен сказать слова,

Но бессильны слова!

Глаз не могу поднять,

Потому-что они пусты.

Струн лишь едва коснусь

Слышится только фальш.

О чаше молю!

– Прости!

Что повторил себя.

19.04.1986 Хабаровск

Музыка ноосферы

Вот она, горячая извилистая дорога зовет меня.

Отсюда она похожа на желтую нитку,

А вокруг поля:

Поля кукурузные, магнитные, шахматные, конопляные…

Ротозеи шляются взад и вперед, размахивая хоботами.

Воздух сух и каменист, зеленоватыми прожилками сверху вниз.

Бархатные цветы плывут по дороге, то плавно и легко, то бурно и стремительно, путаясь в ортодоксальных кувшинках и динамических пароксизмах покоя под копытные звуки регтайма, доносящиеся со второго этажа.

А с четвертого уже явственно проступает поле зрения, испещрённое множеством точек, и отдаленные очертания первых Предвестников.

С двенадцатого же этажа и вовсе ничего не видно, что так необходимо усталым постояльцам печального застолья, бросающим с лестницы скомканные сигаретные пачки, как бросают жребий под вкрадчивый шелест стенографисток и тревожно-придушенное стрекотанье телекамер, слегка отдающее сыростью камер тюремных.

Но лифт не работает, а фаянсовый рояль под стремительными пальцами сиятельного любителя быстрой езды почти глиссирует и вздохов напрасных не вызывает.

Право кататься на велосипеде по ковровой дорожке из конца в конец не фикция. Но упасть, упасть прямо перпендикулярно воображаемой высоковольтной линии, вывалившись из двузначного хранилища сомнительных метаболизмов прямо в низкую облачность через окно, гораздо порядочней, чем делать вид, что память начинает нам изменять, и плести ни весть что, упорно отмахиваясь от мыслей и комнатных насекомых, вяло атакующих инфантильных пришельцев под ритмичные подергивания индифферентных хозяев поля.

Дети плачут, взрослые матерятся, воздействуя таким образом на друг друга, на окружающую среду и самих себя; – создают и поддерживают ноосферу на стабильном постоянном уровне.

Так было. Помните , когда все бежали в ужасе и не слышали Музыки. Наш страх кричал так громко, что многие оглохли навсегда. Сейчас точно также: мы не слышим Музыки, но знаем, что она есть.

Климатический опиум – сеть опоясывает скрытое сердце планеты,

Шельф – океанская гусеница подпирает подошвы шагающих гор.

Тектонические артерии вращают полярность.

В атлантической улыбке расплываются cкулы материков.

Магматический спазм в сокращениях мышц великих разломов

Рудным нервом подает нам знак подобный Южному Кресту перед бурей.

Соединенные в пожатии руки оставляют все слова за спиной.

Свет поднимается с востока, но не становится словами.

Чтобы словам стать светом, давай помолчим на дорогу.

Здания мне не нужны, к полям не притронусь, пока головы не сложу.

Музыка, дай мне дорогу! Господи, дай мне дорогу!

 1984-1985

* * *

В высоту из бушующих чертополохов,

Из утробы гигантского трубопровода,

Через жизнь, которой желали и жили,

Через стены, в которых пытались казаться другими,

Подниматься – призвание духа и дерзость

Шаг над бездной и всё обретает значенье:

Слышишь шум – это ветром гонимые листья.

Слышишь музыку – это звучит чьё-то сердце,

Разрывая себя, как стальные объятия власти.

Пусть Земля закачалась – Ногами её удержи!

* * *

Касаясь только тонких струн

Пронзительно и судорожно звонких

Кто искру высекал из грубой глины

И из холста пустой породы уголь,

Чтоб Печь топить под тайные напевы?

Кто был старатель и хранитель слова,

Могущего сегодня зазвучать не громче, но сильней иного?

Кто ждал, как звуки эхо ждут начала неземной болезни

Землетрясения и песни к восходу Солнца рвущей грудь.

Чей добрый дар хранить едва ли в силах,

Чей вздох и слог не сбыть, не удержать

Нам, нынешним, забывшим свое имя,

Но призванным его посевы жать.

 2.01.1985 Ухта

* * *

Повторение – трение в прозе скрипучих осей

Разных фраз одинаковых слов – всё без смысла

Параноид скрипичных ключей-палачей

Муравейник кирпичного астигматизма.

То ли листья в объятьях камней

То ли камни в объятиях листьев – скульптура.

Разбудили ночные глаза – как умели пасли свою шкуру.

Дивно стадо – змеиная мёртвая кожа,

А с кого и чего – лишь сухое черное ложе.

Чашей лунного яда русла подземные как наполнять?

Камо грядеши, Боже!? Ничем пастуха не унять.

Посмотришь – кто пастырь здесь, кто скотина?

Где ключи от магнитного плена?

Где выход из атомных склепов?!

Струну натянув между сердцем и мозгом,

Искал тишину на границе поющего бреда,

Но ушло моё детство слепое под знак муравья.

Барабанная дробь, как и дробные числа

Повторения ищут в словах,

Оправдания всякой кривой … и потеха

– Скрипучее эхо

Загробного смеха:

Распятие вниз головой.

АЛЛИТЕРАЦИЯ

Хочу молчать, чтоб слышали меня,

Как если бы умел я говорить.

Как инвалид всех предстоящих войн

Имею право на молчанье я.

Но голос, заблудившийся в словах,

Уже не звук. В кромешной слепоте дыхания

Хочу ли слышать тишины бездонный звон?

Как воплотить,

Как вопль превратить

В понятный памяти удар по застоявшимся устоям?

Хочу, могу, имею право,

Но где я сам? Верните мне меня!

Где те поля, что станут мне постелью,

Когда с долгами рассчитаюсь я

Неузнаваемый язык грядущих воздаяний

Иль места, где я сам себя не слышу,

Мой враг, похоже, бестелесен:

Навстречу мне лишь тень – ударил в спину свет!

Кричу, упавши на колени,

Как Зло кричит об искупленье.

О Боже мой, как страшен этот крик

(Не мой – мне уст не разомкнуть, но)

Эхо мечется в колодце с моим изображением на дне…

Я сплю и просыпаюсь в тишине могильных склепов будущего.

* * *

День пройдет без следа. Успокоится все, что могло бы оставить следы.

Причисляясь к бесчисленным кучам отбросов, из глазниц вытекают глаза…и мозги вслед за ними

Это ночь и над сном обескровленной жизни снег кружится, как вороны из негатива –

Противно кричат в чёрном ящике неба, но крика не слышно настолько они далеко.

Лязг лопаты-ковша, соскребающей мерзлую мерзость с асфальта:

Трупы птиц и растений, идей и расчетов, эмоций и взглядов на миропорядок

Бьётся с собственным эхом. Контейнер из зимних трущоб подается в трущобы без времени,

Где постоянно голодный электрической челюстью щелкает там автоклав…

Ночь пройдёт, и опять колбасу привезут в магазины.

И желудок вещает, что деньги не пахнут,

И владелец его, от вещизма слегка посинев, атакует прилавок.

Распятый мир

На молниях и на серебряных цепочках

Распятый миг всё содрогался

В плафонах круглых ламп, плывущих навстречу

А всё то, что не сумел ты отдать

Отражается в стёклах очков безразлично, зеркально.

Распятый мир

На полосатых резинках и полиэтиленовых кульках

Препарированный, размноженный, разглаженный

И вновь заезженный изжеванный

На эскалаторном конвейере массового культуризма чувств.

Но если снять ВСЕ очки?

Неужели только стекло способно отражать,

Неужели привычка и абсурд сильнее способности зрачков

Видеть? – в них невозможно отразиться

И что делать в них ЕМУ, рождённому любить.

Мой город

В свинцовом плаще зараженных дождей

В железных кроссовках электростанций

В латаных джинсах чужих идей

Не верю в возможность навеки расстаться.

Где ты? – В глазах пламенеет кровь.

Скука? – Воздух твердеет в лёгких.

Киев! – В морду и в рифму – любовь,

Как бессилие в крыльях, свечей опаленных.

У каждого сердца правда своя

И боль. Нам же нет друг без друга счастья,

Город мой! Успокоюсь я,

Лишь найдя пониманье в твоих объятьях.

Ты меня никогда не жалел,

Как за это тебе благодарен,

Мне не хватит ни слов, ни дел

Рассказать и узнать, за что ты мне подарен?

Наверное, это ещё предстоит.

Ты, задыхаясь белеющей кровью,

Все объяснишь блудным детям своим,

И то знание станет счастья условием.

В золотых куполах та свеча

разгорается целую вечность.

Как был бы я счастлив с тобою сейчас!

Ты дождись, умоляю, обещанной встречи.

Понимаю теперь – мало видел беды.

Много бесплатного солнца видел.

Мой город со мной. Взялись цветом сады.

Не ко времени… Подождите!

* * *

Тонкая черная линия делит мишень на две части.

Мертвая зона. Медлительный мозг. В глине вязнут тяжелые пальцы.

Небо – точный метал, но никак до курка дотянуться не может мой город – стрелок.

Холод и власть. Он моя колыбель ледяная.

В нем из ртути куют зеркала, равнодушно-бездумные мысли удар за ударом.

Пульса клюв занесен над висков скорлупой. В горле-стволе сердце-пуля звенит серебром.

МАНИФЕСТ КРЫСОЛОВА, ИГРАЮЩЕГО МАРСИЛЬЕЗУ

Бедные маленькие свиньи, люди – щепки в водовороте событий.

Рабство условностей и привычек: смерть – подвиг, жизнь – трагедия.

Поднять голову и оглядеться, чтобы еще больше запутаться.

Непрестанно углублять свое дремучее невежество все новой и новой информацией.

Путь стада от стойла, полного пищи и нечистот,

Через непроходимые трущобы болот мифологии

В молчаливую пасть океана будущего.

Только флейта над равнодушной поверхностью вознаградит за страдания последним «прощай»…

Бедная маленькая свинья! Неужели тебе некуда идти без этих звуков,

Без музыки, которую не понимаешь?

 20.04.1986

* * *

Нити путей, ненадежная связь,

Иллюзорная сеть, суета расстояний

Наши тени повержены в прах

И не станут преследовать нас.

Здравствуй! Так что же ещё между нами?

Дым от костров, животворный туман,

Вся словно тайной покрытая ими далекая осень,

Пламя свечей, седина пеленой,

Что первым снегом ложится на плечи,

Всей тяжестью прошлого снег нам ложится на плечи.

Нити смысла, ведущие вдаль словно узел,

Связующий двери с владельцем ключа,

И мотор, приводящий в движение время, –

Маятник сердца вспять воды Стикса несёт.

Но завтра сулит лишь вчерашние песни.

Сегодня сулит лишь надежду и, кажется, мы безнадёжны.

За спиной догорают стены, мосты и погосты,

А выжженная эта земля звенит, как набат.

Гудит под ногами земля

И этот гул объединяет пульс, путь и смысл с риском расстояний.

Без риска не дышать в сетях невидимых,

И этот канат, чуть потолще четвёртой струны,

Гарантия риска на нашем пути в неизбежную осень.

 12.10.1988 Киев

Всплески эмоций на тему Афгана

В одежде, в крови, в каждом звуке

Пространство звенящих зеркал.

В машине гремящая мощность,

В камере мира ценой

Не становится то, что найду я.

Война или яд –

Даст, остановит, живи, скажет, так же, как те,

Что мечтой обжигали, пока было время.

Сегодня, здесь, всё.

Нет запретов.

Мы и они –

Нет меня в этом.

Что-то звучит без предела

И льдом параллельно любви

Эталона кленовая клетка

Кровь растворяет ткань тела.

Народ отражений добра,

Бесподобный гордец и поборник,

Подельник воды в решете.

Лабиринтом отчаяния я и не я

Становлюсь посреди телеграфной дороги…

Чего не хватает машине – излишне?

Манекен – человек, потерявший одежды греха?

Как запреты, пределы и связи

Солдаты твои, Понедельник.

Они или мы? Чьё оружие право на выстрел?

Прострелен навылет темп клетчатых плеч,

Каленым железом твой голос традиций лишен

Стынет разбавленным клеем гордая наша мечта.

Те, что в безвременье – меченый дар слепоты

И барокамерный хор поднимается в небо.

Афишам завидуют зубы заводов

Без запрета мечта мещанина.

Ты сегодня, я завтра и спать нам под шепот веков,

Зеркальный аквариум, взяв напрокат бестелесно.

Пусть чья-то одежда научит машину дышать,

Продолжая пространство любви бесконечной дорогой молчания.

ПЕРСПЕКТИВНАЯ БАСНЯ

Меркантильности на смену придёт бессмысленное расточительство,

Инфантилизм и бездуховность сменятся истерией и отсутствием меры в проявлениях.

Бунтарские настроения обернутся до идиотизма напыщенной восторженностью,.

Отсутствие идеалов, весьма наскучившее, заменит их невообразимое, до безобразия, разнообразие.

И подводная лодка в океане информации поднимается на поверхность,

Чтобы в последний раз видеть закат над безжизненно гладкой поверхностью

Заходящего Солнца перед последним погружением.

Плавальщики на баржах не поймут этого жеста, потому что баржа

Даже самая, что ни на есть, погружается только один раз и кто знает

Что там под водой? Кричат: «Надоело, уж лучше кормили бы крабов», -

Не зная, что там, где подводные рифы и лодка и тысячи водорослей –

Жизнь растительная и немая жует исполинскими челюстями

Расползающийся шлейф цивилизаций и без всяких прибауток на самом деле, просто так

Проглотит хрупкий мир сознания, если какой-нибудь из механизмов,

Приводящих ваше плавсредство в правильное положение, вышел из строя.

Знает об этом подводная лодка, об этом написано в ней посередке:

«Того, что случится нам знать не дано. Прикинь на досуге не худо ль оно?»

* * *

Пускай глаза полны песка

Лишь слёзы видеть не мешали б

Мы можем петь и говорить

И хвастать новыми цепями.

Мы можем горечь отделить

От сладких грёз и чистым ядом

Под вечер наполнять бокал,

Не находя на дне награды.

Пускай очередной обман

Как раз такой, какой искали,

Вода не оставляй следа!

Не поддадимся, брат, печали!

Мы можем петь как ветер в ночь

И можем говорить, как грозы,

И хвастать новыми цепями

Из ртути памяти числа.

 10.12.1986

КОЛЛИЗИЯ

Изумрудная слякоть, наперсница снежной тоски

Наливается мглою от каждого взмаха весла.

Тяжко тянется в гору скрипучая наша телега

Бездорожьем, где бродит одна лишь глухая молва.

Скрип колес и уключин сливается в жуткую песню и пляску

И отчаянно носится этот простуженный звук

Над размокшим пространством в промозглом тумане…

Ну а мы вместе с ним и уже невозможно понять

– Кто есть чьё порожденье.

 1984-1985

Из цикла «Элементы лирики»

Голоса и дыхание жизни чужой

Кубистический оттиск оконного дыма

Сквозь решетчатый шаг распростёртых лучей

Течет, преломляясь в звучании зыбком,

Как время – бессмысленно и неподвижно

Из-под ног вымывая остатки понятий.

Там за четыре шага до брандмейстерской вахты

Сквозь замочную скважину слышатся явственно

Голоса и дыхание жизни чужой:

Для соседей – привычной , постылой,

Для кого-то желанной, далекой,

Для меня неизвестной, понятно,

– Жизни не «для меня», вероятно.

Для меня корридор, что ни шаг – столкновение,

Чьей-то тяжелой боюсь пустоты,

Повторяюсь, как школьник-заика,

Ударяясь глазами словно лбом в темноте

Во все новые, новые двери.

Сердца ударов ведёт галерея

Как будто к двери знакомой,

Которая ждёт, собирая секунды,

Всё та же снаружи, как прежде внутри,

Которой всё нет почему-то.

И только сквозняк надувает плащи,

Благовествуя близость рассвета.

Отку-да, скажите – откуда

Ведёт по каким корридорам

Слепую надежду к прекрасному свету

Какой сумасшедший обманщик, двойник, пересмешник.

 28.12.1984 Ухта

* * *

Подводные камни гореть не хотят

Несемся навстречу в лучах атмосферы,

Чужой алфавит повторяем подряд,

Несемся, играя лучами Венеры.

Чужой алфавит – десять букв, три значка,

Кружечек и крестик и обертона

Дождем пронзены мутноликие тени

И помнить не стоит их имена.

Чужой – в этом мнится болезнь и неясность,

Но мне он понятнее жажды сирот

Кружечек и крестик – двугорбые власти

Снасть круглорукая – страсть наперед.

В двери стучится ещё один символ

Целой октавой истерзанных звуков

Рваной истерикой электродива,

Нервы и провода спутав.

Двери открыты – летим, как чижи

В красную бездну, в жёлтые горы.

Сине-зелёное мне покажи

Солнце, плывущее в бежевом море.

Слышу – про всё забываю

Слышу и сам становлюсь инструментом

И нищим, и папертью, и музыкантом,

Временем и текущим моментом.

Мокрые лица сверкают в асфальте,

В море купается мокрое солнце

Спазм непрерывный – дань экзальтации,

Меня чужие душат эмоции.

НОЧНОЙ РОМАНС

Тишина обрастает ветвями,

Чтобы снова не быть тишиною,

Черным деревом или словами,

Вдалеке растворенными ночью.

Только слов на беду не слышно,

Только голос звенит как струны,

Пал со спутанными ногами

Жеребец на дорожке лунной.

Тишина тяжела как стены

За незапертой дверью в поле,

Где нашел уже кто-то волю

И покой без креста на могиле.

Позабудь же полночной порою

Словно сон все слова чужие,

Пес за дверью твоей бездомный:

Не узнай! – Я лицо закрою.

В поле черных дорожек ветвистых

Я в потемках сбивался с дороги,

Оклик мой прозвенел словно выстрел,

Но в ответ тишина за порогом.

Жеребячьи поводит глазом

С поволокой белесой утро,

Кто уснул не проснется раньше,

Чем петух запоет на крыше.

1985-1986

Вместе быть невозможно

Наверное, люди, подобные мне

Живут только там, где всего не хватает

Или совсем обожрались.

Не все, разумеется, так, говорят, не бывает.

От инструкций до заповедей

От инструмента до звука

От окна до стены

От страха до слуха

Не имеет сердце границы.

Я – есть

Здесь место порожнее словно бумага.

Слышите, видите, осязаете, обоняете,

Время считаете. Меня вы не знаете

Но Я тоже: времени глядя в глаза,

Слушай голос – Меня нет –

Это значит, что ты опоздал, поспешил, не заметил.

Я лучше стану этим пеплом,

Чем буду жечь его ещё раз.

Я лучше стану этим камнем

Чем поднимать его и бросить.

Но дышим мы одним и тем же дымом

И пьём одну и ту же воду

А лица наши так похожи

Что лучше не стать

Вместе быть невозможно.

ВОЗМОЖНО

Возможно так лучше, чем что-либо,

Возможно – это дорога в ад.

Когда я начал говорить, себя не слыша,

Я узнал – это есть, это вчера.

– Вчера было всё иначе, но никто не рад, почему?

Дорога торная – до горизонта вытоптана трава.

– Компас врет, как и небо сплошных облаков.

Где нам себя потерять? Где найти друг друга,

Но страшно в будущее глядеть,

Проститься страшно с привычным миром,

Как страшно память свою швырнуть на чашу Весов.

 06.08.88 ст.ст.

* * *

Если сказать бы я мог то, что должен,

Если бы должен был то, что могу

Если бы кровь пот и слезы

Мой разум позволил держать мне как слово и паузу,

То кем бы я был и что бы я делал,

Скажите глаза моей смерти пустые,

Скажите века моей жизни подспудной

Скажите мне кто я такой, если знаете сами.

 19.08.88 н.ст.

* * *

На что надеяться, любовь?

Пороки в звуках вечных слов

Пустили корни и цветут

Зловонным цветом.

О чём печалится душа?

Вокруг да около греша,

Простые люди честно лгут,

Их память в этом…

Себя украсть…Любовь купить

Затем впросак на свете жить,

Не столько держит пустота,

Как ожиданье.

Надежд в словах не удержать

Печали утаив печать,

Любовью бред именовать

– Одно желанье

* * *

Когда мы проснемся,

Не будем вспоминать сны,

Увидим, что ночью выпало много росы

– И пойдем собирать.

Помнишь, что снилось нам вчера?

Смотри сколько желтых листьев

Ветер смел в кучу этой ночью.

Почему-бы их не поджечь?

Дым серпантином поднялся в небо,

Выпал снег на посиневшие тротуары.

Зачем просыпаться? Ведь все это уже было

Во сне.… И наяву.

Сердце с головою не в ладу

И оба болят. Все рушится.

– В природе лихорадка.

А если б человек болел так каждый год?

 30.10.1985

* * *

Проснувшись в сумерки одни

Однажды чувствовали мы

В который раз своё тепло,

Но тление чужого тела

Лишь разделяло наши тени:

У изголовья молча… зло…

Змея беззвучная шептала:

«Случайно всё… случайно здесь»

И умирала наша тайна.

И сон причудой становился

Случайно всё… случайно, так…

* * *

Мы не связаны нынче – мы квиты,

Как фонарщик и звёзды. – Без смысла

Притворяться и танец творить.

Восковые фигуры-мысли…

Тени фигур – восковые слепые арбитры

Обрывать нет нужды:

Пуповина, страховка, надежда

Держала, играла как рука смычок – прежде.

Восковые фигуры в танце застыли теперь

Вместе с мелодией сквозь полусвет-приоткрытую дверь

ЗАКЛИНАНИЕ ОГНЯ

Я отдохну и… не буду учиться чужому

Буду долго молчать, чтобы собственный голос запомнить.

В мире прошедшем моя потеряется память.

Цепи, нити, мыслей ключи пылью осядут на камень.

Я усну на мгновенье, как камень на узкой ладони

Первой женщины Света, которой – Безмолвие имя.

Я живу – это очень похоже на правду:

Камни чистой воды и живая вода рядом с пеплом.

* * *

Когда я был так мал,

Что всякая ночь была так убога,

Что я был так мал,

Когда падала пригоршня звёзд мне в ладони

И лунного света хватало вполне,

Чтобы пашня моя в цвету круглый год оставалась.

Так странно об этом вспомнить, что пока я не сплю

Будь со мной моя память, как падают звезды каплями света в ладони.

Я был так мал потому, что каждую ночь всякий свет моей пашне годился.

Всякий год моей памяти хватало, чтобы ночью не спать.

Каждую ночь! срывая цветы, чтобы дарить их только тебе,

Потому что я мал, точно капля дождя моей пашне…

Но не сплю я и лунной дорожкой иду по мерцающим тихо волнам.

 06.08.88 …ст.ст.

* * *

Созреют времена и сроки

С деревьев станут падать листья

Желаний – форм и притвориться

Зелёными не смогут строки.

Падут дожди на пыльный город

Поры цветенья поминаньем

А мир исполнен пониманьем

Их разрушительных аккордов

И мы увязли в ожиданье

То перемены, то дороги

Из листьев суеты сугробы

И забытьё за увяданьем.

* * *

Мягкие шестерни дней, называемых будни

Расплющили время в жидкий песок.

На звёздочках праздников ржавчина:

Цепь замыкается сном поколений песочных.

Эхо в колодцах пустых настоялось до бреда:

Напиток тяжелый – кружка легка

Что дыма колечко – круги на воде,

Выпитой, правда, до дна, но пока не забытой.

ГОРОДСКОЙ РОМАНС

С утра , пробудившись к насущной работе,

Проснусь ли к обеду, нагретому громким полуденным солнцем,

Для большего, чем повторение формул,

Заученных с детства, забитых как гвозди в мозги и ладони

Прибой городской механической жизни, наливаясь железом и зноем,

Ударит напор магистралей-артерий в утробные гонги больших площадей.

Съежатся тени, сгорев в нарастающем шуме,

Воздух вдыхаемый станет гремучим и грязным,

Как утренний кофе, чья беспросветная гуща

Необходима хранителю света и хлама,

В котором дана мне щемящая праздная горечь

За несколько слов и за годы бессонных скитаний.

Зачем же теперь проклинать и хвалить свою участь,

Когда набирая со скоростью вместе усталость

День катится навзничь обратно в жилые кварталы.

* * *

Невозможно проникнуть в значение слов, различить среди шороха и бормотания

Сквозь блочно-панельные перекрытия интонации их смысл.

Видимые предметы ограничивают и не пускают заглянуть внутрь,

Пытаясь переиначить наш взгляд на свой манер.

Протест – признак того, что форма отливается успешно согласно матрице.

Но стоит искать выход пока не чувствуешь себя аморфным

(найти не трудно, труднее им воспользоваться)

Просто нужно идти, когда зовёт темнота.

Она не может обмануть, как обманывает то, что кажется светом.

Если идёшь в темноту – помни, свет у тебя за спиной.

Создай свой мир! В своем стремлении отдавать ты чужд природе предметов,

Однако, смотри! Кто-то идет навстречу по пустому едва освещенному коридору.

Каждая вибрация рождает звук, и каждый звук рождает вибрацию.

Тела, соприкасаясь, отдают друг другу своё тепло,

Невидимые лучи пронизывают их, и нет стен, нет окон, нет слов…

Чувство. Суть. Поиск. Весть. Путь…

Куда бы ни обратил ты взгляд, к свету или в темноту, если ты близок одному, значит близок и другому. Важно лишь твёрдо знать, куда ты.,

Прощай же. Если никто из нас не забудет, мы обязательно встретимся.

ПОЛНОЛУНИЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ИЮЛЯ

В разношерстной толпе, без пути и надежд

Потерялись следы, но искать не хочу

Были ближе, чем пальцы и руки в ключе,

А сегодня уже не узнать никого.

Горечь диких плодов и таинственный мёд

Я на дым и безликую мглу променял

Он огни оставлял, чтобы петь тишину

Ты брала мою руку в огне декабря.

Кто из нас был рекой, кто был берегом, дном?

Кто был лодкой в холодной прозрачной воде,

Ветром в жаркий безоблачный день

Над поющим безмолвие звёзд тростником…,

Но Апрель и Сентябрь, сплетающий плеть,

И кентавры, Луну превращая в часы,

Отравили мне душу холодным огнём

Я увидел как меч превращается в мяч,

И пошел, наблюдая Сатурн и Тельца

Будто вдруг впереди заиграла свирель,

Будто в доме моем затеплилась свеча,

Будто кто-то мне счастье вдали посулил.

Колесо моей жизни почти барабан

Отлучил от оси про запас музыкант.

Он играет на скрипке вчерашнего дня,

Электрической дрелью ей вставив глаза.

И поэтому холодно будет тому,

Кто случайно со мной повстречался во тьме,

Не имея в руках камертон и стекло,

Даже если он петь научился во сне.

Никого не успеть научить. И зачем

Разрушать, если строить не нужно уже ничего?

И к тому же я занят, когда я могу посмотреть

Как Кентавр Прозерпину ласкает тяжелой беззвучной рукой.

 Июль 1987. Болниси, Армения

Шелк жизни

Шелк гораздо быстрее мокнет, чем сохнет

Так и сердце сильнее помнит, чем любит.

Любит прошлое в настоящем, в грядущем,

Ищет будущее наощупь.

Плачет-ищет в лесу деревья с надеждой,

Мокрый шелк, ах, напрасно бьёшься ты, сердце!

Ах, стекло и лёд не расплавить, шелк-память,

Слёзы падают, звенят медью в прилавки.

Нет шелковицы – плодов нету, так вышло,

Всё шелковичный червь-ваятель сомнений

Сохнет шелковый за стекляшкой, за льдинкой.

За деревьями леса не видно.

Только мертвые листья-вещи, ткань жизни,

Шелк горит гораздо быстрее, чем мокнет.

Лёд на сердце, стекляшки листья, огня бы!

Но сгорает шелк моей жизни так быстро!

Что ничем не успеть мне остаться на свете…

Для чего ты? Такой дорогой шелк жизни.

ОСЕННИЙ ШАНСОН

Не греет кровь, не греет пламя, ни что ни чем не остаётся

Не то и не к тому, но что-то движет речь.

Нет тайны, нет пути, но шум потока, в котором раствориться не даёт

И время жадными глотками безжалостный и ненасытный ум вдыхает, выдыхает, плавит

И жжёт как свечи в глубине зрачков. Не греет ни вино, ни пламя – ветер.

Всё опадает: листья, кудри, снег и звёзды, всё в поток; и он уносит их всё дальше

И в далеке холодном и пустом они сливаются. Не различить ни слов, ни лиц.

Лишь растворитель будоражит, бередит, но кровь не греет.

…Холодные, тёмные и равнодушные волны. Ни смысла, ни пути, ни дна

Поверхность гибких отражений…

Не узнавать себя и узнавать опять и только то, чего не узнавал.

Я трижды нем, но все произношу слова. Я глух как дым, но кто-то повторяет

Движения за мной и имя, я не уверен, кажется моё.

 1989 год – автору 25 лет

Родина

Неподвижные камни и зыбкий песок,

Родина! Мне от тебя не придется отречься.

Я знаю тебя и тебе каждый шаг мой известен.

Кто бы тебя не топтал,

В моём сердце твоя чистота,

Как в потёмках волшебная лампа.

Нам расстаться труднее, чем жить,

Каждый день познаём мы друг друга,

В каждом вздохе моем твой росток,

В каждой пяди твоей моё сердце,

Кровь и плоть, тишина и звучание.

Всё, что было и будет – чудо,

Такое, что мыслью вовек не объять..

Из цикла «Зарисовки с природы»

* * *

По краю скользящей черты,

В погоне за улетающим звуком

Находить и горстями черпать алмазные брызги

На синем катере в белой пене,

Бегущей как спины чудовищ,

Играющих ласково и свирепо.

 23.12.1984

* * *

На зов трубы, плывущий по холмам,

Качаются, срываясь с крыш покатых,

Как пальцы тонкие сквозь линии письма

Воспоминания ушедшего заката.

Полночный свет усталой тетивой

Нам звуки сквозь сомненья посылает

И дрожь унять ладонью питьевой

Поможет нам его подруга злая

И мертвое уже её лицо

Вдруг истиной наполнится сквозь веки

За час до петухов со всех концов

Сольются отголоски лунной деки.

В изгибах запаха, в запястьях сонных трав

Густа как воздух, призрачна как тени

Пронзительность летящего пера,

Холмов и звона высшее сплетенье

Как музыка бегущий пульс воды

Тревожит слух голодный тишиною,

Забытой в сонных стеблях лебеды

Потерянной открыточной зимою.

1985

* * *

Желтый филин – ночное окно

Звук отдаленный, свет отраженный,

Голос зовет…, позабытый давно.

И продолжает нести околёсицу

Ветер с дождем, конь под вождем.

Спит старушка, собака по лестнице

Во сне бежит куда-то.

Осень на улице, прохожий сутулится,

Щенок счастливый на солнечных листьях

Человек спит на бегу

И видит покой с полноводной рекой

И спящего филина на берегу.

* * *

Дни какие-то бесконечные –перевернулась голова, закувыркалась.

Зима была – всё искал … вереска зеленого, неба, губ,

В которых даже плохие слова мёдом льются …

Нынче всё наоборот – бегу всего, оглядываюсь – на месте!

Сам себя хочу узнавать – обманываюсь.

Остановиться бы, посмотреть – каких таких пазуха полна камней?...

* * *

Я езжу в общественном транспорте целыми днями,

И вижу свой город тревожный сквозь грязные стекла.

Хожу по асфальту, он мокрый и липнет к ботинкам –

Расплавленный сахар, в котором увязли светила.

Я чувствую в летних садах разобщенную слабость,

Когда холодеющий дождь повисает над ними,

Как падает, словно железная скрипка дождалась смычка,

Растворенное сладостью небо.

СТРАННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ СО МНОЖЕСТВОМ НЕИЗВЕСТНЫХ

Мастер Компостер билеты жуёт

Гангстер-Кондуктор затеял полет

На битом стекле

На игле

На метле

Летим на «Орбиту» в загадочной мгле.

Дорогу указывай нам контролёр

Спускается в шахту фуникулёр…

Орбиты не видно и мы в западне

Уснул наш трамвай при печальной луне

Приходится нам пересесть в луноход

Кондуктор, не поздно, давай задний ход.

Но нет тормозов в дирижабле моем:

Резину (зато не бумагу) жуём

Продолжаем подъём

Втроём

С муравьём Кондуктор!

Живьём!

* * *

Прокис медовый свод небес

Провисших туч покоя туши,

А ветер бродит, будит лес,

Как брага будит наши души.

Кружася жмется круг вороний

И нашпигованные кроны

Высоких сосен не падут

Под тяжестью лишь из приличья,

Не есть же тяжесть свойство птичье!

Зверья и гадов пышный хор

Звучит жестянкой труб и кровель

Всепожирающий аккорд

Для жертвы требующий крова

Кипящу в жерлах божеству,

Что превратит людей в животных,

Если не принять капель рвотных,

Без нас быть, верно, торжеству

Паштета из травы лесной

Над искушеньем лотереи

И по дороге подвесной

Не повлекут нас Пиренеи,

Где мёд не киснет в небесах,

А Солнце в синих голосах

К Атланте голое плывёт

(Там в браге не находят смысла)…

Плывет? Да нет – стоит…Повисло!

* * *

Собиралось холодное утро нутряной поволокою туч.

Свои серебристые кудри по ветру ивы стелили,

Одевался мир в шкуры нутрий, пряча за пазухой солнечный луч.

Подними, медноглазая осень, веки с ресницами стрел дождя, -

Увядая под пылью,… лета как не было вовсе.

Ах! Лето! Мы не узнали тебя!

* * *

Чтобы видеть глазами дня

Луга расстилают туман по травам.

Веки рассвет поднимает

На каждом острие ресниц утра

Маленькое солнце глаза открывает.

* * *

Движение против ветра сопряжение с формами спектра,

Тяжесть шагов последних песчаник взлетает следом.

Волны зелёные скалят клыки под гривами пены – зовут обратно

В море, хрустальные чьи потолки примут, обнимут, одарят.

* * *

Как легки остроплётные своды ветвей,

Как чиста и прозрачна стремительность линий

Над сугробистой складкой под высокой звездой,

Обесцвеченной в ярком сквозном освещенье.

Это северный звук, это только на миг

Из бутылки на стол, что усыпан бычками,

Разливается расплавленное серебро

И желтые блики скачут по стенам вокруг.

Мы сидим в аквариуме и смешно открываем рты,

Но стенки не прозрачные и никто не прибавит нам кислорода.

Челюсти отставших попутчиков свистят вдогонку

– «У-лю-лю!» – догоню, развеселю.

А сухой паёк усугубляет тиранию запахов,

Изощрённую, как галлюцинация, и мощную, как Красноярская ГЭС.

Определите своё образование не по месту и времени ему отведённому,

А по парадоксальной сумме причин, отожествляемых по их числу за отсутствием признаков.

Превращения же происходят гораздо быстрее

И вот уже тонкий серебристый серп из нашей бутылки

Купается в морозном ультрамарине над контрастными очертаниями границ

Проплывающих мимо предметов … Вёдро! …

* * *

Что в воздухе? – не звук, не запах,

Деревья на кошачьих лапах эфир ревнуют к темноте,

Там так причудливо легки ночные птицы пролетают,

Широко крылья простирая над берегом ночной реки

Где рыбы быстрые, как птицы…тростник над царственной водой,

Как эти черные ресницы скрыл отражение моё.

* * *

Простертые тени кленовых объятий

В аллеях пустых переулков безлюдных

Ущербную память тревожат молчаньем,

Неторопливой своей тишиной.

Я их обхожу как могилу сует,

Сплетенье которых мой мир образует,

Но с крыши огромного желтого дома

Смотрю обреченно, как стал их добычей

* * *

Птичий язык – без отдельных слов

Фраза – оттенок вечного свиста;

Время течет без особого смысла:

Никто не торопит его череду.

Жесты – всего лишь отсутствие звука,

Впрочем, движение тоже наука,

В нем что-то есть от звучащего танца.

* * *

Цейтнот мотива – ленточный паук зацвёл в пересечении парафий

Иглоугольность угольных наук в трущобы рифм уводит амфибрахий

Мнёт крылолистник мокрая змея под излучением незримым сладострастна

И падший дождь, дыханье затая, ей плачет вслед и снова небо ясно.

И снова музыка и стрелоглазый лес весь в папоротниках словно пентограма

Пропитан лейтмотивами чудес, исполнен тишиной ночного храма.

* * *

Поздняя осень,

Короткий распавшийся день,

Но когда прекращается дождь

От пожара листвы мне тепло

И я не боюсь утонуть в этом небе,

Бесконечно спокойном и синем.

– Поздняя осень!

 7.10.1986

Из цикла «Миниатюры»

* * *

День похож на тарелку с испорченным супом

Из-за множества дурно пахнущих дел

В золоченной каемке порочного круга,

А ночь не похожа, пока не заснешь.

* * *

Он был зачат, и его выносили.

Был рождён, и прожил … восемь лет.

Умер, и был похоронен …

Вероятно, ему повезло:

Никому не успел надоесть.

* * *

– Что будет? – Никто ни о чем не спросил.

– Все умрём. – Никто никому не ответил.

– Зачем? – Только сумрачный ветер

Всё равно эхо вдаль уносил.

* * *

Я помню о тебе, забыв, что значит помнить.

Нам вряд ли суждено узнать, но я однажды воин

На память дважды обречён.

* * *

Черное – черное, белое – белое.

Снег – постоянство, кровь – торжество.

Только в безветрии эхо растает

Заячьей стаей белых ворон.

* * *

Власть увлечений, что лесть облачений.

Звон в позвоночнике…чаша…наручники

Жизнь – лабиринт и лишь лотерея.

* * *

Три действующих лица в комедии

Одно действующее лицо в трагедии

В нарисованной пьесе – ни одного лица.

* * *

Так далеко твой дом, чужой навек, что я и след в песках не потеряю.

Но так светлы твои глаза, что немота меня дотла сжигает.

Когда впервые не увижу их, последний раз я выйду со двора.

* * *

Я продолжаю видеть наяву кошмарный сон, я должен видеть.

Мой сон отравлен бредом бытия, мой мозг пропитан ядом.

Безумие и ненависть – две стороны монеты

Любовь нельзя продать!

За что же платой льётся как река

Мой бесконечный плачь? Кому плачу я…

* * *

Серебряная птица саксофон

Как попугай паясничает в клетке

Не захлебнётся.

ПАРНЫЕ СТРОФЫ

Длинные дни оседают на дне

Ретроспективы бредущей из завтра.

Звезды сказали мне: «строить».

Я падал в колодцы и камни со дна доставал как охотник.

Странные сны каждый день наяву –

Долгие проводы, редкие встречи.

Длинные руки у времени, пьяные ноги у счастья,

Ночью глаза велики у пристрастий.

Рухнут дворцы, а из хижин певцы

Выйдут с теплом через вьюшки печные.

Кто меня звал разрушать? Как же быть, если вспомню?

Песню не спетую дымом поветрия носит.

По ветру жизнь пустотелая мстит,

Свистом врываясь в оглохшее сердце.

Я боюсь умереть в помойке

Так как вижу свой путь туда.

Черный, как взгляд подворотни, затвор интервала

Сближает мои незнакомые руки.

Пьяные дни пролетают во сне

Спящим охотникам – влага, что опий.

Как оседлые странники в след перспективу плетут

Чувства, а на губах уже горький осадок.

 12.08.1987

А В С

Цвет:

Пижамный двойник из горящих кафе – футляр зубной ностальгии;

Гильотина – хромированный паром, твой придаток строфе.

Звук:

Барабанно-скрипучий град рассыпается по перепонкам

Свинцовых горошин в пустые жестянки крышек – мыслящие консервы.

Память:

Энергия распада личности в запрограммированных аккумуляторах, горящих кафе

И пропитанных дымом квартирах, поглощающих кислород провалами воспаленных желёз.

Чувство:

Замкнутый круг гниющего воздуха в культурной ампуле, где даже живые цветы – мертвые,

Звуки иглами ищут выход, вырастая в золотые кактусы – мечты о чёрных песках пустыни.

Начало:

Более пригодной для жизни, чем камерные притоны для надорвавшихся очевидцев собственного разрушения в глазах заинтересованных лиц, многих лиц одного человека другого времени, другой страны, другого мира.

Все выше приведенные стихи написаны в 1980-ые годы. 20 лет спустя появилось стихотворение:

Бутылка старого вина в глубокий сон погружена

И верна старому проклятью покрыта пылью и печатью,

Но старый змей, живущий в ней меня сильней.

Душа молчит, потерян ключ, но змей могуч и солнца луч

Уже скользит по ней, а старый змей, ещё он в ней

И я смелей.

Душа кричит, ведь в ней изъян, но если ты не очень пьян

Расскажешь правду о себе и о других, о том, что думал, но молчал,

Боясь стать вечно на причал, но старый змей, сейчас он в ней и я мудрей.

Но души разные у всех, моя же вызывает смех,

Ну, вроде ангел, только дьявола рога. Но лучше так, чем смех толпы,

Дешевый смех на фоне тьмы. Смеётся змей над страстью гибнущих людей.

Бутылка выпита до дна и нам пора, она одна грустить осталась на столе.

Но как пророк грядущих дней живет в ней верный правды зверь

От мерзости людской души уставший змей.

Март 2007 Киев Больница Павлова