УДК 93, 304.9

ГРНТИ 03.01.06, 03.23.55

Текст прислан автороми лично для публикации на портале Воздушный Замок. В Сети Интернет публикуется впервые.

Человеческие отношения в нечеловеческих условиях
Комаров А. А., Подзолкова Н.А.

Озёрский технологический институт – филиал НИЯУ МИФИ
Озёрск, Челябинская область

Формирование человеческих отношений в нечеловеческих условиях – это задача для святых, для человеков она невозможна, ибо, когда мера человеческого терпения переполняется, происходит расчеловечение.

Но «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», оказывается не таким уж бессмысленным – за ним стоит извечная тяга к справедливости, которая отчасти была  почувствована автором этих строк – А.С. Пушкиным. В своей «Истории Пугачёва» Пушкин (весьма корректно) ставит знак равенства между мятежниками и войсками Михельсона [3]. С большой внутренней симпатией показал он фигуру Емельяна Пугачёва и в историческом труде, и в «Капитанской дочке», хотя, конечно, считал Пугачёва разбойником. Почувствовал (благодаря вневременной гениальности), при этом так и не поняв (в силу дворянской ограниченности, находясь в сфере представлений своего времени и своего сословия).

Аналогичная история – и совсем не в России – у английского писателя Чарльза Диккенса в книге «Повесть о двух городах», посвящённой Великой французской буржуазной революции [1]. Тут уже речь не о крестьянстве, а о городской бедноте, но та же безысходность, бесчеловечность существования и, как следствие – бесчеловечность взрыва ярости народной массы.

И вопрос – что делать? Можно ли вообще держать людей в скотских, бесчеловечных условиях и требовать от них – человеческого отношения к себе? (Это вопрос к господствующим классам). Требовать покорности – это можно. Но до какой поры? Закрытый котёл при увеличении давления и температуры взрывается. Человеческое общество – тоже. Котёл могут спасти только щели и отверстия, нарушающие его герметичность. В России это – открытые во все стороны границы (огромные пространства), формирование из беглецов ушкуйников и казачества. Но, в любом случае, вырвавшаяся энергия взрыва угнетённого народа неизбежно приобретает стихийно варварский характер.

Но если сам ты представитель другого сословия, если народный бунт тебя не касается? Если ты не помещик и не капиталист? Если ты школьный учитель, юрист, служащий, дипломат, ученый, писатель? Что тебе тогда народные волнения? Можно бежать от этого бунта, прятать голову в песок, занимаясь поисками в своей душе благодати, снимая с себя ответственность за «слезинку ребёнка» – за страдающих и гибнущих в этом катаклизме, а можно – попытаться осмыслить этот взрыв и придать ему целенаправленнный характер. Да, это требует воли и интеллекта. И при этом нужно умудриться не потерять в «буче кипучей» разгулявшихся страстей душу живую, внутренний свет, показывающий верное направление в кромешной тьме – донести «сердце Данко» до выхода на свободу. И надеяться, что будущие поколения построят следующие пути в верном направлении, осмысляя и корректируя состоявшийся опыт. И догадываться, что история движется не ровно и поступательно, как по хорошо асфальтированному шоссе, но с зигзагами и отступлениями и даже может пятиться назад. Чтобы не дрогнуть от всех этих мыслей, нужен поистине железный характер. А ведь именно такой выбор сделали в своё время большевики – представители далеко не самых угнетённых классов. Впервые в истории не отдельный человек, а целая многочисленная армия грамотных и обеспеченных людей, назвав себя «партией большевиков», приняла боль и гнев самых обездоленных, как свою кровную боль и свою кровную задачу. Приняла и осталась верна своему выбору.

Мы привыкли в наше время, пронизанное гуманистическими призывами (но не ставшее от этого более человечным), судить людей, действовавших в совершенно других обстоятельствах. Мы возмущаемся и «падаем в обмороки», когда читаем о революционных полевых судах, о расстрелах без тщательных расследований, о необоснованных высылках из страны. Феликс Дзержинский у нас – «палач», Аркадий Гайдар – «кровожадный психопат», а Владимир Ульянов (Ленин) – «разбазариватель российских земель и человеческих ресурсов». Мы дошли до того, что ставим поступки этих людей, буквально «положивших душу за други своя», в один ряд с безжалостными нацистами, мучающими своих жертв ради праздной забавы, или с тиранами, жертвующими своим народом ради ненасытных амбиций. Каждый будет держать ответ перед судом истории сам, а нам лучше подумать о том, как мы послужили людям, что сами сделали для своего народа. Достойны ли мы оказались «отданного» нам детства Аркаши Голикова (Гайдара), который с 13 до 20 лет, дважды контуженный, отвечал за тысячи бойцов, гонялся по степям за озверевшими бандами, затем, страдая бессонницей и мучительными вопросами, снова служил нам, создавая свои бессмертные книги про милых малышей Чука и Гека, про честного и смелого Альку, оказавшегося истинным Мальчишом-Кибальчишом, про заботливого и гордого Тимура, и героически погиб в первые месяцы войны, уйдя добровольцем на фронт? Достойны ли мы «сгоревшего на работе» без сна и отдыха потомка дворянского рода Феликса Дзержинского, спасшего тысячи беспризорных детей – наших с вами бабушек и дедушек – организовавшего для них обучение, воспитание у лучших в мире педагогов-новаторов, лечение, образование, спортивную подготовку? Чем заслужили мы любовь и преданность этих людей, которые трудились в том числе и для нас – будущих людей, которых они никогда не видели? Чем сегодня можем мы ответить на эту любовь? Неужели только высокомерным непониманием?…

Сегодня термин «революция» у нас стал неким жупелом, обозначением кривой, неправильной дороги развития общества. Наверное, с этим связано два обстоятельства. Первое – полное извращение понятия «революция», применительно к Октябрю 1917 года. Вместо понимания этого события как трагедии, открывающей человечеству ворота в новую жизнь, в свободу, в развитие и реализацию значительно бóльших духовных потенций человеческой личности, она стала преподноситься (пониматься) как злонамеренное прерывание естественного развития общества, развязавшее в человеке самые низменные страсти. Здесь кроется подмена понятия «естественное развитие общества».

В любом естественном развитии (природы ли, общества, личности) есть периоды эволюционности, постепенного накопления, а есть точки бифуркации, точки перерыва постепенности, точки преображения накопленного количества в новое качество. В развитии Вселенной, наверное, точкой бифуркации был Большой взрыв. В развитии природы – смена геологических эпох, глобальные изменения климата, появление новых классов живых существ. Вспомним здесь замечательное исследование Томаса Куна «Структура научных революций» – оказывается, даже самая беспристрастная и строгая сфера человеческой культуры – наука – развивается через «революции» (смены парадигм) и периоды «нормальной» (эволюционирующей) науки, во время которых происходит кумулятивное накопления знаний для нового скачка [1]. В развитии общества революции и есть такие «точки бифуркации», коренным образом меняющие его устройство. Иначе происходит стагнация, общество загнивает и разрушается. Срок жизни отдельной личности мал по сравнению со сроками существования форм общества (таких как народ, государство, общественный строй), поэтому таких перестроек немного, но и физиология, и психология, и культура человека проходят такие точки, и зачастую весьма болезненно. Ратование за эволюционные пути развития теряют всякий смысл, когда приходит революция. А когда её нет – ради бога, пусть движется эволюция в своём неспешном ритме. Революция – это спрессованный во времени, взрывной характер возникновения нового, многокрасочного и многоцветного мира.

И второе. Сегодня слово «революция» опошлено его постоянным применением к так называемым «оранжевым» революциям, которые не имеют никакого отношения к коренным общественным преобразованиям, а представляют собой решение кратковременных тактических задач современными «элитами» с помощью информационных средств и сетевых структур «общества потребления». Есть ещё термин «бархатные» революции, применяемый в отношении событий в странах Восточной Европы в конце 80-х, начале 90-х. Однако и здесь термин «революция» используется не по назначению. И хотя имели место и смена общественной формации, и волеизлияние народа, и безусловное увеличение степеней свободы. Вот она, казалось бы, подлинная демократия, долгожданное гражданское общество! Однако… Если мы всмотримся чуть пристальнее в произошедшие перемены, то увидим, что «свобода от» существенно отличается от «свободы для». А подлинная революция – это всегда жертвенность «свободы для» – для всех людей, для будущего всеобщего счастья, пусть утопическая, но устремлённость вверх, «прыжок над бездной», требующий колоссальных усилий. Здесь же происходила сдача позиций, расслабление, уход на путь наименьшего сопротивления. Строить общество «для себя» всегда естественней, понятнее и проще. Даже диссиденты (люди, в большинстве своём, сильные, честные, искренние), которые в 70-80-е годы самоотверженно боролись со стагнацией коммунистических режимов, были обескуражены и растеряны неожиданной лёгкостью победы. И не многие из них сумели осознать, что эта победа обернулась вскоре трагическим духовным поражением. Поистине, тернист и извилист путь к общечеловеческой правде.

Для движения вперёд нужен постоянный поиск, научный анализ, отказ от догм и внутренняя вера. Владимир Ильич Ленин был редкой фигурой в истории, способной на такую работу. Он отверг многие постулаты марксизма, не отвергая сам марксизм. К сожалению, развитие ленинизма – смелое отрицание устаревших конкретностей, нахождение новых решений, внутренняя работа личности – было заторможено рутиной повседневности, привычкой к шаблону в поиске решений. Уходила мысль, уходила вера, уходил внутренний свет. Так, к великому сожалению, часто бывает с великими учениями в истории.

Сам Ленин со временем стал догмой. Нередко его цитатами, выдернутыми из контекста, губили творческие решения, превращали в штампы живые начинания и искренние порывы. Как отчаянно он не желал себе такой судьбы, как пытался предотвратить своё «обожествление». Но у несовершенного социума свои извращённые правила игры. Однако над всем этим человеческим несовершенством всегда проступает какая-то высшая правда. Став догмой, Ленин одновременно стал и символом. И символизм его фигуры всегда в конечном счёте побеждал догматизм.  Может быть, сохранив в 90-е годы памятники Ленину, названия улиц и площадей, мы тем самым спасли себя, говоря научным языком, «удержались от окончательного растворения самоидентичности»? Переименовали только Санкт-Петербург. Действительно, этот город – творение Петра. Но вот вопрос, который не раз уже возникал в умах людей: смог бы явить миру свой подвиг «блокадный Санкт-Петербург» или даже революционно-звонкий «блокадный Петроград»? Именно Ленинград – город-символ, «колыбель революции» – в годы Великой отечественной войны стал единственным в мировой истории городом, в котором при умирании «тела» всё ярче разгоралась «душа». Город Ленина продолжать писать симфонии, заниматься наукой, изобретать, помогать фронту, сочинять стихи, давать концерты, учить детей. Он не просто выживал, он жил! И не мог иначе, ведь он носил это удивительное имя-символ – Ленинград.

Рождение великих символов и их влияние на ход истории – тема отдельного исследования. Ведь и «Сталинградская битва» вряд ли обрела бы своё значение и свои масштабы как «битва за Царицын». Разные фигуры стоят иногда за символами. Но наше дело – не судить, но осмысливать; не отрицать, но учиться. Собственно, в этом основной пафос двух статей, представленных на нашей секции и посвященных событиям далёкого Октября:  одна написана ветераном ОТИ, заведующим кафедрой ТМ и МАХП А.А. Комаровым, вторая –  студентом-первокурсником ОТИ В.С. Алексеевым. Именно такое сотворчество разных поколений радует и вдохновляет более всего.

Библиографический список

1. Диккенс Ч. Повесть о двух городах. – М.: Издательский дом Ридерз Дайджест, – 2010. – 416 с.
2. Кун Т. Структура научных революций. – М.: Издательство «Прогресс», – 1975. – 288 с.
3. Пушкин А.С. История Пугачева // Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. – М.: «Художественная литература», 1976. – Т.7, с. 5-153.