РУССКИЕ ОКТАВЫ

Мой край душистыми долинами,
Цветёт меж дедовского бора
Сосновых толп живые хоры
Поют прокимн1, поют хвалу,
И множествами журавлиными
Лесные шелестят болота –
Заклятью верные ворота
В непроницаемую мглу.

Сквозь эту сказку вечно детскую
Прочтёт внимательная совесть
Усобиц, бурь, разбоев повесть
В преданьях хмурых деревень,
Где помнят ярость половецкую
Во ржи уснувшие курганы,
Где лес берёг от ятагана
Скитов молитвенную сень.

Разгулом, подвигом, пожарами,
Самосожженьями в пустыне
Прозванья сел звучат доныне.
Святое, Тёмное, Погар...
А под зарницами, за хмарами,
У гаснущей в цветах дороги,
Бдят непостигнутые боги
Грядущих вер и светлых чар.

Ещё таинственней, вневременней
Живую глубь стихий почует,
Кто у костра один ночует
Над дружелюбною рекой,
Кто в этой вещей, мудрой темени
Души Земли коснется страстной,
Даст путь раскрыться ей, безгласной,
И говорить с его душой.

Здесь на полянах – только аисты,
И только цаплями изучен
Густой камыш речных излучин
У ветхого монастыря;
Там, на откосы поднимаясь, ты
Не обоймёшь страну очами,
С её бескрайними лесами,
Чей дух господствует, творя.

Есть в грозном их однообразии
Тишь притаившегося стана,
Есть гул бездонный океана,
Размах вселенской мощи есть,
Есть дремлющий, как в недрах Азии,
Ещё для мира нерождённый,
Миф, человечеству суждённый –
Грядущего благая весть.

В ней сочетались смолы мирные –
Дары языческого рая,
И дымных келий синь святая –
Тоска о горней высоте,
А ветер голоса всемирные
От городов несёт и моря,
С былою замкнутостью споря
За русские просторы те.

И если раньше грань отечества
Сужала наш размах духовный,
И замыкался миф верховный
В бревенчатую тесноту, –
Теперь простор всечеловечества
Ждёт вестника, томится жаждой,
И из народов примет каждый
Здесь затаённую мечту.

Нет, не державность, не владычество –
Иное крепнет здесь решенье:
Всех стран – в сады преображенье,
А государства – в братство всех.
И страстные костры язычества,
И трепет свеч в моленье клирном –
Всё – цепь огней в пути всемирном,
Ступени к Богу, звёзды вех.

К преддверью тайны уведите же
Вы, неисхоженные тропы,
Где искони с лучом Европы
Востока дальний луч скрещён,
Где о вселенском граде Китеже
Вещает глубь озер заросших,
Где спят во вьюгах и порошах
Побеги будущих времён.

1950



    БРЯНСКИЕ ЛЕСА

Заросли багульника и вереска.
    Мудрый дуб. Спокойная сосна...
Без конца, до Новгорода-Северска,
    Эта непроглядная страна.

С севера, с востока, с юга, с запада
    Хвойный шум, серебряные мхи,
Всхолмия, не вскопанные заступом
    И не осязавшие сохи.

С кронами, мерцающими в трепете;
    Мощные осины на юру...
Молча проплывающие лебеди
    В потаенных заводях, в бору:

Там, где реки, мирные и вещие,
    Льют бесшумный и блаженный стих,
И ничьей стопой не обесчещены
    Отмели младенческие их.

Лишь тростник там серебрится перистый2,
    Да шумит в привольном небе дуб –
Без конца, до Новгорода-Северска,
    Без конца, на Мглин и Стародуб.

1936



    * * *

Исчезли стены разбегающиеся,
Пропали городские зданья:
Ярчеют звёзды зажигающиеся
Любимого воспоминанья.

Я слышу, как в гнездо укладываются
Над дремлющим затоном цапли,
Как сумерки с лугов подкрадываются,
Роняя голубые капли;

Я вижу очертаний скрадываемых
Клубы и пятна... мошки, росы...
Заречных сёл, едва угадываемых,
Лилово-сизые откосы;

Возов, медлительно поскрипывающих,
Развалистую поступь в поле;
Взлет чибисов, визгливо всхлипывающих
И прядающих ввысь на воле...

И в грёзе, жестко оторачиваемой
Сегодняшнею скорбной былью,
Я чувствую, как сон утрачиваемый,
Своей души былые крылья.

1950
Владимир



    * * *

Тесен дом мой у обрыва,
Тёмен и тих... Вдалеке
Вон, полуночная рыба
Шурхнула в чёрной реке.

В этом лесничестве старом
Робким огнём не помочь.
Даже высоким Стожарам
Не покоряется ночь.

Издали, сквозь немеречу3,
Где бурелом и лоза –
Жёлтые, нечеловечьи,
Нет, и не волчьи глаза.

Там, на глухих Дивичорах4,
Где пропадают следы –
Вкрадчивый шелест и шорох5
Злого костра у воды.

И, в непонятном веселье,
Древнюю власть затая,
Варит дремучее зелье
Темная ворожея.

Плечи высокие, пряди
У неподвижного лба.6
В бурых руках и во взгляде –
Страсть моя, гибель, судьба.7

Тайну её не открою.8
Имя – не произнесу.
Пусть его шепчет лишь хвоя
В этом древлянском лесу.

Только не снись мне, не мучай,
Едкою хмарой отхлынь,
Вылей напиток дремучий
На лебеду и полынь.

1939



    ДИВИЧОРСКАЯ БОГИНЯ 4

Вновь с песчаного Востока дует9
Старый ветер над полями льна...
А когда за соснами колдует
Поздняя ущербная луна –

То ль играют лунные седины
По завороженному овсу,
То ли плачет голос лебединый
С Дивичорских заводей, в лесу.

И зовёт к утратам и потерям,
И осины стонут на юру,
Чтоб в луну я научился верить –
В первородную твою Сестру.

Верю! Знаю! В дни лесных становий
Был твой жертвенник убог и нищ:
Белый камень, весь в подтёках крови,
Холодел у диких городищ.

В дни смятенья, в час тревоги бранной
Все склоняли перед ним копьё,
Бормотали голосом гортанным
Имя непреклонное твоё.

Брови ястребиные нахмуря,
Над могучим камнем колдуны
Прорицали, угрожая бурей
И опустошением страны;

Матери – их подвиг не прославлен –
Трепетали гласа твоего.
Чей младенец будет обезглавлен?
Перст твой указует – на кого?..

А когда весной по чернолесью
Вспыхивали дымные костры
И сиял в привольном поднебесьи10
Бледно-синий взор твоей Сестры,

И когда в листве любого дуба
Птичий плеск не умолкал, и гам,
А призыв тоскующего зубра
Колыхал камыш по берегам –

По корням, по стеблю, в каждый колос,
В каждый ствол ореха и сосны
Поднимался твой протяжный голос
Из внушавшей ужас глубины.

Но теперь он ласков был, как пенье
Серебристой вкрадчивой струи,
И ничьи сердца твое веленье
Не пугало в эту ночь: ничьи.

Барбарис, багульник, травы, злаки
Отряхали тяжкую росу
И, воспламенённые во мраке,
Рдели странным заревом в лесу.

А в крови – всё явственней, всё выше,
Точно рокот набухавших рек,
Точно грохот ледохода слышал
Каждый зверь – и каждый человек.

Били в бубен. Закипала брага;
Запевал и вился хоровод
Вдоль костров в излучинах оврага
До святого камня у ворот.

Пламя выло. Вскидывались руки,
Рокотали хриплые рога:
В их призывном, в их свободном звуке
Всё сливалось: сосны, берега,

Топот танца, шкуры, брызги света,
Лик луны, склонённый к ворожбе...
А потом, до самого рассвета,
Жертвовали ночь свою – тебе.

...Верю отоснившимся поверьям,
Снятся незапамятные сны,
И к твоим нехоженым преддверьям
Мои ночи приворожены.

Вдоль озер брожу насторожённых,
На полянах девственных ищу,
В каждом звуке бора – отражённый
Слышу голос твой, и трепещу.

А кругом – ни ропота, ни бури:
Травы, разомлевшие в тепле,
Аисты, парящие в лазури
С отблесками солнца на крыле...

И лишь там, на хмурых Дивичорах,
Как в необратимые века,
Тот же вещий, серебристый шорох
Твоего седого тростника.

1939



    САМОЕ ПЕРВОЕ ОБ ЭТОМ

Дедов бор, полотно, и неспешно влачащийся поезд,
       Стены чащи угрюмой... И вдруг –
Горизонт без конца, и холмов фиолетовых пояс,
       И раскидистый луг.

Ярко-белых церквей над обрывами стройные свечи,
       Старый дуб, ветряки –
О, знакома, как детство, и необозрима, как вечность,
       Эта пойма реки.

Вновь спускаться ложбинами к добрым лесным великанам,
       К золотому костру,
Чтобы утром встречать бога-Солнце над белым туманом
       И стрекоз синекрылых игру;

Возвращаясь на кручи, меж серой горючей полыни
       Подниматься в вечерний покой,
Оглянуться на лес, как прощальное марево, синий
       За хрустальной рекой,

Где я шёл, где блуждал по зеленым певучим дорогам,
       Только дикие стебли клоня;
Сердце мирное Солнцу открыть – неизменному богу
       Мимолетного дня.

1932



    * * *

О, не так величава – широкою поймой цветущею
То к холмам, то к дубравам ласкающаяся река,
Но темны её омуты под лозняковыми кущами
       И душа глубока.

Ей приносят дары – из святилищ – Неруса цветочная,
Шаловливая Навля, ключами звенящая Знобь;
С ней сплелись воедино затоны озёр непорочные
       И лукавая топь.

Сказок Брянского леса, певучей и вольной тоски его
Эти струи исполнены, плавным несясь серебром
К лону чёрных морей мимо первопрестольного Киева
       Вместе с братом Днепром.

И люблю я смотреть, как прибрежьями, зноем сожжёнными,
Загорелые бабы спускаются к праздной воде,
И она, переливами, мягко-плескучими, сонными,
       Льнёт к весёлой бадье.

Это было всегда. Это будет в грядущем, как в древности,
Для неправых и правых – в бесчисленные времена,
Ибо кровь мирозданья не знает ни страсти, ни ревности,
       Всем живущим – одна.

1950



    ВЕСНОЙ С ХОЛМА

С тысячелетних круч, где даль желтела нивами
Да тёмною парчой душмяной конопли,
Проходят облака над скифскими разливами –
Задумчивая рать моей седой земли.

Их белые хребты с округлыми отрогами
Чуть зыблются, дрожа в студёных зеркалах,
Сквозят – скользят – плывут подводными дорогами,
И подо мной – лазурь, вся в белых куполах.

И видно, как сходя в светящемся мерцании
На медленную ширь, текущую по мху,
Всемирной тишины благое волхвование,
Понятное душе, свершается вверху.

Широко распластав воздушные воскрылия,
Над духами стихий блистая как заря,
Сам демиург страны в таинственном усилии
Труждается везде, прах нив плодотворя.

Кто мыслью обоймёт безбрежный замысл Гения?
Грядущее прочтёт по диким пустырям?
А в памяти звенит, как стих из песнопения.
Разливы рек её, подобные морям...11

Всё пусто. И лишь там, сквозь клёны монастырские,
Безмолвно освещён весь белый исполин...
О, избранной страны просторы богатырские!
О, высота высот! О, глубина глубин!

1950



    * * *

Лес не прошумит уже ни жалоб, ни хвалы:12
Штабелями сложены безрукие стволы.

Устланный бесшумными и мягкими как пух
Белыми опилками, песок горяч и сух.

Долго я любуюсь, как из мёртвого ствола
Медленно, чуть видимо является смола,

Мёда благовоннее и ярче янтаря,
Жёлтая, как тёплая июльская заря,

Каплю останавливает ринувшийся зной,
Всю её подергивая легкой белизной.

Если бы такой же непорочной, как смола,
Кровь моя густая, беспокойная была:

Как мне было б радостно лелеять этот сок!
Как мне было б горестно пролить его в песок!

1936



    ПЛОТОГОН

Долго речь водил топор
С соснами дремучими:
Вырублен мачтОбор
Над лесными кручами.
Круглые пускать стволы
Вниз к воде по вереску.
Гнать смолистые плоты
К Новгороду-Северску

Эх,
май,
вольный май,
свистом-ветром обнимай.

Кружит голову весна,
Рукава засучены, –
Ты, река моя, Десна,
Жёлтые излучины!
Скрылись маковки-кресты
Саввы да Евтихия,
Только небо да плоты,
Побережья тихие...

Ширь,
тишь,
благодать, –
Петь, плыть да гадать!

Вон в лугах ветрун зацвёл,
Стонут гулом оводы,
Сходят девушки из сёл
С коромыслом по воду:
Загородятся рукой,
Поманят улыбкою,
Да какой ещё, какой!
Ласковой... зыбкою...

Эх,
лес,
дуб-сосна!
Развесёлая весна!

Скоро вечер подойдет –
Вон, шесты уж отняли,
Пришвартуем каждый плот
У песчаной отмели.
Рдеет мой костер во тьму,
Светится, кудрявится,
Выходи гулять к нему
До зари, красавица.

А
там –
и прости:
Только чуть погрусти.

Завтра песню запою
Про лозинку зыбкую,
Про сады в родном краю –
В Брянске, в Новозыбкове.
Жизнь вольготна, жизнь красна,
Рукава засучены, –
Ты, река моя, Десна,
Жёлтые излучины.

1936



    * * *

Над Нерусой ходят грозы,
В Чухраях грохочет гром, –
Бор, стога, ракиты, лозы –
Всё украсив серебром.

Весь в широких, вольных взмахах,
По траве, сырой от рос,
Бродит в вышитых рубахах
Буйной поймой сенокос.

Только ты, мой холм безлесный,
Как раздел грозовых туч,
В синеве блестишь небесной
Меловым изгибом круч.

Плещут весла перевоза
У прибрежья: там, внизу,
Ярко-красные стрекозы
Плавно никнут на лозу.

А поднимешься на гребёнь –
Сушь, бурьяны, знойный день,
Белых срывов жгучий щебень,
Пятна дальних деревень...

Льнут к нему леса и пашни,
Как дружина к королю...
Я люблю его как башню:
Высь дозорную люблю.

1934



    ПАМЯТИ ДРУГА 13

Был часом нашей встречи истинной
Тот миг на перевозе дальнем,
Когда пожаром беспечальным
Зажглась закатная Десна,
А он ответил мне, что мистикой
Мы правду внутреннюю чуем,
Молитвой Солнцу дух врачуем
И пробуждаемся от сна.

Он был так тих – безвестный, седенький,
В бесцветной куртке рыболова,
Так мудро прост, что это слово
Пребудет в сердце навсегда.
Он рядом жил. Сады соседили.
И стала бедная калитка
Дороже золотого слитка
Мне в эти скудные года.

На спаде зноя, если душная
Истома нежила природу,
Беззвучно я по огороду
Меж рыхлых грядок проходил,
Чтоб под развесистыми грушами
Мечтать в причудливых беседах
О Лермонтове, сагах, ведах,
О языке ночных светил.

В удушливой степной пыли моя
Душа в те дни изнемогала.
Но снова правда жизни стала
Прозрачней, чище и святей,
И над судьбой неумолимою
Повеял странною отрадой
Уют его простого сада
И голоса его детей.

Порой во взоре их задумчивом,
Лучистом, смелом и открытом,
Я видел грусть: над бедным бытом
Она, как птица, вдаль рвалась.
Но мне – ритмичностью заученной
Стал мил их труд, их быт, их город.
Я слышал в нём – с полями, с бором,
С рекой незыблемую связь.

Я всё любил: и скрипки нежные,
Что мастерил он в час досуга,
И ветви гибкие, упруго
Нас трогавшие на ходу,
И чай, и ульи белоснежные,
И в книге беглую отметку
О Васнецове, и беседку
Под старой яблоней в саду.

Я полюбил в вечерних сумерках
Диванчик крошечной гостиной,
Когда мелодией старинной
Звенел таинственный рояль,
И милый сонм живых и умерших
Вставал из памяти замглённой,
Даря покой за путь пройдённый
И просветленную печаль.

Но всех бесед невыразимее
Текли душевные встречанья
В полу-стихах, полу-молчаньи
У нелюдимого костра –
О нашей вере, нашем Имени,
О неизвестной людям музе,
О нашем солнечном союзе
Неумирающего Ра14.

Да. тёмные, простые русичи,
Мы знали, что златою нитью
Мерцают, тянутся наитья
Сюда из глубей вековых,
И наша светлая Нерусочка,
Дитя лесов и мирной воли,
Быть может, не любила боле
Так никого, как нас двоих.

Журчи же, ясная, далекая,
Прозрачная, как реки рая,
В туманах летних вспоминая
О друге ласковом твоём,
О том, чью душу светлоокую
В её надеждах и печали,
В её заветных думах, знали,
Быть может, ты и я – вдвоём.



    * * *

Чуть колышется в зное,
Еле внятно шурша,
Тихошумная хвоя,
Стран дремучих душа.

На ленивой опушке15,
В землянике, у пней,
Вещий голос кукушки
Знает счёт моих дней,

Там, у отмелей дальних –
Белых лилий ковши16,
Там, у рек беспечальных,
Жизнь и смерть хороши.

Скоро дни свои брошу
В эту мягкую глубь...
Облегчи мою ношу.
Приласкай, приголубь.

1939



    * * *

Весёлым, как вечный мальчишка – Адам –
Отдаться реке полноводной;
По сёлам, по ярмаркам, по городам
Коснуться плоти народной;

Вдыхать,
осязать,
слушать,
следить
Стоцветного мира мельканье,
Вплетаясь,
как мириадная нить,
В его священные ткани.

Учения
высокоумных книг
Отдать бездомным ночлегам,
С луной, опускающейся в тростник,
С болотами,
с волчьим бегом;

Отдать их лугам, широким лугам,
Где в воздух, пьяный, как брага,
Летит сенокосов звенящий гам
С оврага
и до оврага.

Когда же развеешь в полях наугад
Всех песен легкие звуки –
Отдать свой незримый, бесценнейший клад
В покорные
нежные
руки.

1936



    ИЗ ДНЕВНИКА

На день восьмой открылся путь чугунный,
Лазурных рельсов блещущий накал:
Они стремились на восток, как струны,
И синий воздух млел и утекал.

Зной свирепел, как бык пред стягом алым:
Базарный день всех поднял ото сна,
И площадь добела раскалена
Была перед оранжевым вокзалом.

То морс, то чай в трактире под окном
Я пил, а там, по светло-серой пыли,
Сновал народ и женщины спешили
За ягодами и за молоком.

Мужчины, женщины – все были смуглы,
И, точно абиссинское шоссе,
Следами пальцев, маленьких и круглых,
В глаза пестрили мостовые все.

По рынку ли, у чайных, у застав ли
Я проходил – народ кишел везде,
Был выходной, и множество из Навли
Брело на пляж: к воде! к воде! к воде!

Плоть жаловалась жаждою и потом.
Когда же звёзды блёклые взошли,
Я услыхал глухую дрожь земли,
Свисток и гул за ближним поворотом.

Восторг мальчишеской свободы есть
В гремящей тьме ночного перегона:
Не заходя в дремотный чад вагона,
На мчащейся его подножке сесть,

Сощурившись от острых искр и пыли,
Сжав поручень, пить быстроту, как хмель,
Чтоб ветром злым в лицо хлестали крылья
Ночных пространств – небес, озер, земель.

Как весело, когда поют колеса,
Здесь, под рукой, грохочут буфера!
Едва заметишь – мост, огни, откосы,
Блеск лунных рек, как плиты серебра,

А из лесов – протяжный, дикий, вкусный
Росистый дух с лужаек и глубине...
...Ход замедляется: навстречу мне
Душмяным мраком дышит пост "Нерусный".

Кто знает, чем волнует нашу кровь
Такой полет в двоящемся пространстве,
И что за демон безрассудных странствий
Из края в край нас гонит вновь и вновь.

Но хорошо таёжное скитанье
Холодным лязгом стали пересечь,
Всех токов жизни дрожь и трепетанье
Пить залпом, залпом, и в стихе сберечь.

1936



    БАЗАР 17

Хрупки ещё лиловатые тени
И не окреп полуденный жар,
Но, точно озеро
в белой пене,
В белых одеждах
летний базар.

Мимо клубники, ягод, посуды,
Через лабазы, лавки, столбы,
Медленно движутся с плавным гудом,
С говором ровным
реки толпы:
От овощей – к раскрашенным блюдам,
И от холстины –
к мешкам
крупы.

Пахнут кошёлки из ивовых прутьев
Духом
Нагретой солнцем лозы...
Площадь полна уже, но с перепутьев
Снова и снова
ползут
возы.

Лица обветренны, просты и тёмны,
Взгляд – успокаивающей голубизны,
Голос – неторопливый и ровный,
Знающий власть полевой тишины;
Речи их сдержанны, немногословны,
Как немногословна
душа
страны.

Если ты жизнь полюбил – взгляни-ка,
Как наливной помидор румян,
Как сберегла ещё земляника
Запах горячих хвойных полян!
Справа – мука, белоснежней мела,
Слева же – сливы, как янтари;
Яйца прозрачны, круглы и белы,
Чудно светящиеся изнутри,
Будто сам день
заронил в их тело
Розовый, тёплый
луч
зари.

Кто объяснит, отчего так сладко
Между телег бродить вот так
И отдавать ни за что украдкой
Рубль, двугривенный,
четвертак.

Может быть, требуют
жизнь и лира,
Чтобы, благоговеен и нем,
К плоти народа, как в тихие виры18,
Ты, наклонясь, уронил совсем
Душу
в певучую
реку
мира,
Сам ещё не понимая, зачем.

1937



    * * *

Не мнишь ли ты, что эгоизм и страх
Пустынников в трущобу уводили?
Кто б ни был прав, но в ангельских мирах
Дивятся лучшие их неприметной силе.

Нет, не забыл я страшные века,
Гнетущий пласт нужды, законов, быта,
Куда людская жгучая тоска
Была судьбой, как семя в прах, зарыта.

Когда от битв дымился каждый дол,
Когда бедой грозились злые дали,
Одни лишь схимники свой наивысший долг
Своею жизнью молча утверждали.

Хмель естества дотла испепелив,
Приняв в народе имя страстотерпцев,
Страданье твари – птиц, людей и нив
Они впитали целокупным сердцем.

Ушкуйник, смерд, боярин и купец
Их, как владык таинственных, просили
Внести за них сокровище в ларец –
В незримый Кремль, в небесный Град России.

За грех царей, за буйства пьяных сел,
За кривду войн, за распри, за разруху,
Они за нас – за всех, за вся, за всё –
Несли страду и горький подвиг духа. –

В наш поздний век – кто смеет на Руси
Измерить мощь молитвы их смиренной,
Кто изъяснит, чья помощь в небеси
Её хранит над самою геенной?

Нет боле чуда? – Ложь! – Есть чудеса,
Я каждый миг их отголоскам внемлю,
Есть внутренний затвор, скиты, леса,
Есть тайные предстатели за землю.

Пусть многогранней стала вера их
И больше струй вмещает гибкий догмат,
Но древний дух всё так же твёрд и тих,
Необорим и грузом бед не согнут.

1950



    * * *

Ткали в Китеже-граде,
Умудрясь в мастерстве,
Золочёные пряди
По суровой канве.

Вышивали цветами
Ослепительный плат
Для престола во храме
И для думных палат.

Но татарские кони
Ржут вот здесь, у ворот;
Защитить от погони
Молит Деву народ,

И на дно голубое,
В недоступную глушь,
Сходят чудной тропою
Сонмы праведных душ.

Там служенья другие,
У иных алтарей;
Там вершит литургию
Сам Исус Назарей...

Недовышит и брошен
Дивный плат на земле,
Под дождём и порошей,
В снежных бурях и мгле.

Кто заветные нити
Сохранил от врага –
Наклонитесь! падите!
Поцелуйте снега,

В лоне отчего бора
Помолитесь Христу,
Завершайте Узоры
По святому холсту.

1950



    * * *

                  Нам внятно всё...
                  А. Блок19

Мы прикоснулись, как Антей20,
К извечной Матери своей,
        Чтоб
        лира,
Звуча прозрачно, как свирель,
Запела про восторг и цель
        Троп
        мира, –

Зелёных, влажных троп, где нам
Открыла свой бездонный храм
        Тишь
        хвои,
Где сходятся на Отчий брег
Природа-мать и человек –
        Лишь
        двое.

О, мы не те, кто покидал
Гражданских битв бурлящий вал,
        Вир
        пенный,
Узрев во всём, что любим мы,
Соблазн греха, личину тьмы,
        Мир
        тленный,

Кто бледным схимником в скиту,
Благословляя нищету
        Врат
        узких,
Ценил лишь ангельский итог,
Творя Небесный Кремль – чертог,
        Град
        русских.

Да: цель как прежде – Вечный Град,
И не вернёт никто назад
        К ней
        званных,
Но путь не тот, из нас любой
Овеян ширью грозовой
        Дней
        бранных.

Нам внятны зарева идей,
Восстаний гул, тоска людей,
        Боль
        сирых;
Наш дух расширили века,
Нам сладкой горечью горька
        Соль
        мира.

Мы – над обрывом, у каймы
Народовластвующей тьмы
        В час
        судный.
Всечеловеческий простор
За ним, и слышен дальний хор,
        Глас
        чудный.

Тысячеслоен космос. Есть
Миры, откуда шлёт нам весть
        Тень
        Девы,
Но нам – молчать о слое том.
Пусть раньше отгрохочет гром –
        День
        Гнева.

О, этой книги странный стих –
Лишь знак о тайнах золотых, –
        Пусть
        первый, –
Рассказ, как сердце обрело
К богам стихий, сквозь их тепло
        Путь
        верный.

Круг стихиалей – цикл миров.
Их свет скользит в наш тесный кров,
        Тих,
        вечен.
Их дружба добрая чиста,
И нет вражды к словам Христа
        В их
        речи.

Да, Третий Рим лежит в золе,
Дорог в отшельнической мгле
        Нет
        дале.
Из тонких иноческих рук
Наперсники свободных вьюг
        Свет
        взяли.

1950


ПРИМЕЧАНИЯ

    1 Прокимн  –  в  церковной  службе  стихи,  произносимые  чтецом  и
повторяемые хором и выражающие смысл последующей службы.

    2 Вариант: без последней строфы.

    3 Немереча – непроходимая лесная чаща.

    4 Дивичоры (Дивячоры) – урочище и пересыхающее озеро в Брянских

    5 Вариант:
    Отблеском жёлтой звезды,
    Зовом забытого – шорох

    6 Вариант:
    У тёмно-красного лба

    7 Вариант:
    Властвующая судьба.

    8 Вариант:
    Песен её не открою.

    9 Вариант:
    Отчего такой промозглый дует
    Ток воздушный из болот, со дна?

    10 Вариант:
    И сияли тропы в поднебесье
    Первородной девы и сестры.

    11 Разливы рек её, подобные морям... – строка из  стихотворения  М.
Ю. Лермонтова "Родина" (1841).

    12  Вариант: под заглавием "На порубах"; вариант 1-й строки:
    Лес не прошумит уже ликующей хвалы.

    13 Стихотворение  посвящено  памяти  Протаса  Пантелеевича  Левёнка
(1874-1958),  любимого  учителя  рисования  в  г.  Трубчевске,  с  семьёй
которого поэт был в близких дружеских  отношениях.  Написано,  видимо,  в
годы заключения, когда поэт ничего не знал о судьбе П. П. Левёнка.
    14 Ра – в египетской мифологии бог солнца.

    15 Вариант:
    Там на сонной опушке

    16 Вариант:
    Пристань вольной души

    17 Вариант:
    Хорошо – из дикого бора
    В утро ярмарочное, по росе,
    Подниматься в маленький город,
    Чтобы жить в этот день, как все.

    Ещё длинные хрупкие тени
    И не встал разъярённый жар,
    Но, как озеро в белой пене,
    В белых тканях тихий базар.
    Мимо хлеба, ягод, посуды,
    Через лавки, лабаз, столбы
    Обращается с плавным гудом,
    С гулом мягким, река толпы.

    Подойди, прохожий, взгляни-ка,
    Как простой помидор румян,
    Как хранит ещё земляника
    Дух горячих, хвойных полян!
    Как прозрачны яйца, как белы,
    Чуть светящиеся изнутри,
    Будто луч заронил в их тело
    Светло-розовый луч зари!

    Кто поймет, отчего так сладко
    По базару бродить вот так,
    Отдавать ни за что украдкой
    То двугривенный, то пятак,
    И в толпу, как в воронку вира
    Погружаясь, войти совсем
    В эти плавные ткани мира,
    Сам не зная ещё зачем.

    18 Вир – омут.

    19 Эпиграф из стихотворения А. А. Блока "Скифы" (1918).

    20 Антей – в греческой мифологии  великан,  сын  Посейдона  и  Геи,
который черпал у земли свою силу.