Алексей Горобец

И полыхал пожар дождя…

(2009)

Редактор-составитель электронной версии сборника Сергей Сычев

«И полыхал пожар дождя…» – десятый и последний по состоянию на сентябрь 2012 года сборник стихов поэта Алексея Горобца из станицы Полтавской Краснодарского края.

Из аннотации к книге: «Поэзия Алексея Горобца грустна, но необычайно светла. Она мудра и до предела искренна. В новом – десятом – поэтическом сборнике автор остаётся верен столь характерной для него любовной и философской тематике. Помимо новых стихотворений в сборник включены и некоторые стихи из предыдущих изданий.»

Десятый, «юбилейный» сборник стихов Алексея Горобца порадует любителей поэзии новыми стихами, как всегда наполненными философской глубиной и богатой образностью. Порой неожиданно, но умело и без фальши поэт окрашивает некоторые из своих творений в ноты любовной грусти. Вместе с тем, автор отчасти возвращается к забытым, казалось, поискам новых средств выражения поэтического слова и себя в нём (см. сборник «Простудятся в траве босые осы…»), что, безусловно, разнообразит палитру красок данной книжки и даёт читателям, знакомым с прошлым творчеством Алексея Горобца, заметную новизну ощущений. По-новому, порой даже непривычно дерзко, в новых ритмах и с новым чувством поэт заговорил с читателем в стихотворениях «… Усталая мгла поспешает навстречу рассвету», «… Окна распахнутая книга, дверной косяк», «… Ничто не вечно – молкнут песни» и др. Стихотворение же «… Обэриутская лексика белых снов» явилось прямым вызовом новомодной современной поэзии почти без смысла, формы и содержания, кочующей из одного толстого журнала в другой с единственной целью – эпатировать публику, привлекать внимание, повышая тем самым тиражи и отвечая на любую критику по бендеровскому принципу: «сам дурак!» и «я так вижу!»

Отдал в этом сборнике поэт и дань своей молодости. Замечательное задорное стихотворение «… Под мелким, под мерзким дождиком», датированное аж 1959 годом, по качеству поэзии нисколько не уступает стихотворениям последних лет.

Что ж, читаем и радуемся. А автору желаем долгих лет жизни, новых стихов и новых сборников.

 ____________________

См. в конце сборника статью Сергея Сычева:

…И добрый Ангел за спиной

(о сборнике стихов Алексея Горобца «И полыхал пожар дождя…»)

* * *

Шиповник обезумел от весны –

От этих гроз,

От этой влажной страсти!

Но суховеев пыльные ненастья

Свершат своё,

Свирепы и скушны.

И вот –

Цветов запёкшаяся кровь,

Сухой реки разбитое корыто…

Нам доживать – колючим и забытым –

И в прошлое

Стучаться вновь и вновь…

Тая в душе прощённую любовь

И в сердце –

Непрощённую обиду.

* * *

Журавль колодезный,

Сухой ветлы распятье,

Плетень, копны колючая постель.

Переплелись в восторженном объятье

Ночная повитель и жаркий хмель.

А наше счастье нас не одолело –

Жизнь поднесла нам горестную чушь:

Всё, чем любовь нас одарила смело,

Ты уберечь,

Сберечь для нас хотела…

Но совместить, конечно, не посмела

Сплетенье тел с антагонизмом душ.

* * *

Её искал я три нелёгких дня.

Мы, наконец, друг друга повстречали.

И вот она взглянула на меня

Разбойными холодными очами.

Мы замерли.

И сразу, вразворот,

Она рванулась – выстрелу навстречу!..

И захрипев,

Свалилась на живот,

Под шерстью напрягая волчьи плечи.

Багрилась волчьей яростью земля,

На мёртвых травах слёзы замерзали.

И мир смотрел, ощеряясь, на меня

Моими

Опустевшими глазами.

1957-1958

* * *

Отсуетилось лето. Волчьи броды

Заилились. Покой большой реки

Объемлет душу. Призраки свободы –

Обрывки туч – чужим ветрам в угоду

Плывут вверху, легки и далеки.

Плывут,

И след дождя на снежном насте

Всё явственней напомнит волчий след,

И передыху не было и нет

В чреде тебе ниспосланных ненастий

И липких зол, и неотвязных бед.

И что теперь пенять и обижаться

На хлад и сумрак, иней на ветвях,

Когда в околках, в колких кучерях

Терновников,

Чья участь – безучастье,

Всё явственней осенний ветер счастья

И зимний ужас,

И весенний страх.

* * *

Ночной фонарь полудневного света

Искрит, роняя слёзы в темноту.

Ночь не проснулась, дремлет, неодета,

Дневную отвергая маяту.

А луч закатный

Чуть подзадержался

На крышах, куполах

И всё не гас:

Он что-то знал,

Он к нам взывал, старался!..

И со своей бедой один остался…

И тихо сник,

Уже не веря в нас.

* * *

Усталая мгла

Поспешает навстречу рассвету.

Вспотели витрины, остыли ночные огни.

Просящему дай.

И забудь, и не будем об этом:

Поверим, что звёзды –

Кометы, планеты, ракеты –

Не то, чтоб угасли, но просто остались одни.

Просящему – дай.

Не рядись крохобором и жмотом.

И замыслов сложных, и ложных надежд не таи.

Слонов – отпусти!

Раздари их поштучно и оптом.

А всё, что осталось – оставь.

И люби, и терпи.

Осталось чуть-чуть?

Ну так пусть себе и остаётся

Вот этой вот  моросью мелких осенних тревог,

Пожухлой листвой, уплатившей свой жёлтый оброк,

А ближе к зиме – той позёмкой,

Что тихо займётся

Печалью и мороком наших небесных дорог.

* * *

Скушна зима

В предъюжном нашем крае:

Прохладно солнце, слякотен мороз,

И снег ни в снег, и как-то забывая

О сквозняках и тишиной пугая,

Замшел мой дом и трын-травой порос.

А я всё жду,

Всё жду ещё, что ты мне

Вернёшь себя: оттаяв и прозрев,

Вернёшь свой тайный, свой ночной распев –

Тот плеск любви –

Пусть слякотный и зимний –

Когда и дымь, и темь,

И колкий иней,

И злой обвал

Твоих весенних ливней

В зелёной мгле ликующих дерев!..

* * *

Он всё перемочалит в одночасье,

Стремительный технический прогресс!

Ну что тут скажешь! – понял лишь сейчас я,

Какое это счастье – зимний лес!

Какая это благость – корневища,

Стволы и пни, сугробы, бурелом!

Сверкнёт лыжня – и снегири освищут

Тебя – и пригласят в свой зимний дом.

И дуб в снегу, и старая сторожка,

И совы хулиганят налегке…

И ревность – та, что в злобном тупике

Изъела душу –

Помолчит немножко,

Ощерится –

И на паучьих ножках

Уйдёт по замерзающей реке.

* * *

Промоклые, растрёпанные ветры

В цветочной вьюге белого огня

Разносят вести и дают советы

Раскрытым окнам, ставнями гремя.

Пьют облака и разгоняют ливни,

Вразнос ревнуют, злятся на износ,

Наивны и всему альтернативны,

В своём угляде так и не простив мне

Твоих объятий,

Губ твоих

И слёз…

* * *

Колючий стог –

Тебя он не излечит

От глупости зачитывать до дыр

Ночную звездь!

Поразмышляй, что вечен –

Взаправду вечен! – этот шаткий мир.

А время?

Да, конечно, быстротечность

Его печальна, и в своей нудьбе

Ты о себе слегка заводишь речь, но

Не слишком веришь звёздной ворожбе.

И бесконечна вечная беспечность

Падучих звёзд –

И пусть, им не отвлечь нас!..

И сном и сеном

Дышит бесконечность,

И вечность размышляет о тебе…

* * *

Споткнёшься мысленно

И сникнешь в разговоре,

И замолчишь, забыв порядок слов.

Прельщенье женским телом переспорит,

Оспорит всё, что ты твердить готов.

А грех унынья – что нам грех унынья!

Греховных помыслов моторная метла

Тебя сорвала и несёт – отныне

И присно! – и два огненных крыла

Твоей любви за ней не поспевают,

И ты теряешь разум – и никто,

Никто! – о нас и близко не узнает…

…В углу прихожей крылья остывают,

На спинке стула дремлет плащ-пальто.

 * * *

Не напрягайся, ежели не просят –

Тебе и так забот невпроворот!..

Устав дождить,

Вдруг взбеленится осень,

И вот вам, нате! – яблоня цветёт.

Цветёт себе –

В сырой и серой темени

Знобливых дней, где ветра круговерть,

Где нам лишь зябнуть, гнуться и болеть,

Пустой листвой потерянно греметь,

Тревожить память и перечить времени,

И надрывая душу –

Облететь…

* * *

Прольют дожди,

Но женский запах осени

Останется, сменив багряный цвет

На белизну и снежность, что приносим мы

С собой сюда, в печаль предзимних лет.

И только здесь, во кротости и робости

Опавших дней, ты всё вольна забыть…

А мне терзать, корить себя и длить

Давно тобой оборванную нить,

И вымысел приняв за Божий промысел,

Ловить твой запах, гибнуть –

И любить…

* * *

Твой прошлый день

Дождит, темнее ночи став,

Уходит в дымь, в пожухлость листьев,

В скрип

Орешника, в простудный лепет лип…

А тихий снег

Уже припал, прилип

К ветвям твоим, прокручивая клип

О безысходном

Счастье одиночества,

Где равнодушно листья пролистав,

Зима всему навяжет свой устав.

* * *

Услышь мя, Господи,

Спаси и сохрани!

Во множестве небес рассыпал я горстями

Мирьяды звёзд, но на пиру гостями

Так и остались, тусклые они.

Во множестве небес – их тьмы и тьмы! –

Я выбрал те, прости, где неземная

Любовь, собой пространство заполняя,

Несла земные запахи, дымы:

И хвою, и снега, и две лыжни,

И у печи березовы поленья,

И сутемь,

И озноб и вожделенье

Воды в бадье…

Но как тревожны дни!

Как будто всё случайное и злое

Опять со мной, с моей бедой-судьбою…

Услышь мя, Господи, спаси и сохрани,

И да прости

Грехи и прегрешенья!

* * *

Луна, криница, корень мандрагоры,

Копытник с каплей утренней росы…

Так и живу – раздоры и разоры

Завершены, и даже не проси,

И даже не мечтай

Вернуть,

Вернуться

В ту невозможность, где твоя любовь

На перепутье солнечных ветров

Узнала нас, не дав нам разминуться:

В копне ресниц, в ручьях цветов, боса,

Вся – ночь и мгла,

Вся – счастье до упаду!..

И мстилось нам – иного и не надо…

И льдистая всё иглилась слеза,

И вновь мироточили образа,

И мир переполняли голоса

Дождей и птиц,

Ветров и листопадов.

* * *

Багрянец сник и поседело золото

И стынь –

Что на душе, что в голове.

Я в лес уйду –

В дремучий и нетронутый –

И расскажу, всю правду о себе.

А о тебе смолчу – ну, как довериться

Лесной молве!

Но вспомнят дерева

И тихий всхлип, и влажные слова

Ночной травы, где ты была права,

Где до сих пор о нас тех мест насельница

Грустит – хрома, ревнива и крива:

С клюкой-метлой да с самоходной ступою,

Чтоб поглазеть – ну, хоть со стороны! –

Она, в глуши своей лесной страны,

Всё ищет нас, по мхам и росам хлюпая,

И спит в стогу,

И всё не верит, глупая,

В тот крик судьбы, что тише тишины…

* * *

Любовь невозвратима –

Всё на свете

Изменчиво!

Который день подряд

Сбиваясь в дождь, освирепелый ветер

Несёт крупу и крупнотелый град.

Рвёт кроны и грохочет водостоками,

Швыряет в небо гниль и прель репья,

И, обессилен гибкими осоками,

Всё тщится, задыхаясь и хрипя,

Возвысить низкое и умалить высокое,

Чтобы хоть как-то

Утвердить себя.

* * *

Чем больше скажешь, тем запомнят хуже.

Болтливость – грех, хотя и небольшой.

Дорожный знак,

Каток в мазутной луже,

Луна…

И не понять, что за душой

У этих хмурых и безмолвных вязов,

Оставленных вдоль федеральных трасс –

Пока что.

Но их думы не о нас –

Скорей, о грейдерах,

Что с визгами и лязгом

Дорогу расширяют.

В тёмный час,

Когда закаты переходят в слякоть

Уснувших туч и сполохи вдали,

Выходит – посмеяться ли? Поплакать? –

На гладь бетона Дух Лесной Земли.

Зудят сверчки, поскрипывает дверца

В пустом КамАЗе, пахнут хмель и тмин.

И вдруг заноет, надорвётся сердце

В холодном чреве замерших машин.

Чем больше скажешь…

Ну, да что тут скажешь!

Пустую степь обнимут ковыли,

А ты свою тоску узлом завяжешь

И вдоль дорог упавшим вязом ляжешь,

Чтоб слушать сны и шорохи земли.

* * *

А я люблю Вас… Но не тороплю.

А что там жизнь? Звучит и корчит рожи.

А счастье –

То, ну, что насчёт «люблю» –

Не зная слов, пугает и тревожит.

И выстилаясь путает пути.

И возвращаясь хочет подойти.

И почему-то подойти не может…

* * *

Стою почти у края.

Время шатко,

Изменчиво – то дремлет, то спешит.

А ночь

Нет-нет, да подмигнёт украдкой,

Да домовой – ну так, чтоб для порядка –

Газетами в чулане зашуршит.

Луна в окне,

Зависла где-то сбоку,

Плетёт свою серебряную нить.

Наш мир чреват религией итога,

Но я устал итоги подводить.

А память зла,

И совесть осторожно

Всё ищет,

Всё ведёт свой пересчёт,

Как будто между правдою и ложью

Есть место для чего-нибудь ещё.

* * *

Я это не придумал – я без слов

Узрел всё на вратах степного рая,

Куда с тобой нас вынесла кривая

Шальных страстей

Вершить свою любовь.

Седой орех

Простёр над нами длань

И пальцем в небо ткнул:

– Читай скрижали!

Но нас уже с восторгом окружали

Седьмые небеса, куда ни глянь.

Бродячих звёзд летучие костры

Кропили степь дождём метеоритным,

И Гончих Псов стремительные ритмы

Несли нас – и беспутны, и мудры.

Огромный мир, просторами повитый,

Он был – и впредь намеревался быть…

И нам бы в самый раз поговорить

О вечности,

Прощающей обиды,

И глупости, сумевшей всё забыть…

* * *

Снедает и гнетёт меня забота,

А у неё совсем простая суть:

В какую блажь,

В какую тягость года

Мне тормознуть и чуть передохнуть?

Ну, так,

Чтоб больше спи и меньше думай

О правде с потолка и на века,

О правоте любви твоей разумной,

Где всё решает левая нога.

Повосхваляй постелье и безделье,

Соседку первачом поискушай,

А на похмелье… Что там на похмелье?

Поминки лета! – горькое веселье

Пустынных рощ

Да приторное зелье

Дождей и слёз,

Что хлещут через край.

* * *

Не пересилить натиск небосклона.

Они грешат, вселенские часы!

И в наши дни, как и во время оно,

Мы у небес, у вечности бездонной,

Крадём минуты, годы и часы.

И к нам с пустой сумой

Приходит бедность

И врёт о том, как сладостна нужда.

Но времени текучая бесследность

Куда важней, чем правда-правота.

И нет в любви отверженных –

Природой

Равно любимы и червяк,

И ты,

И тот дурной булыжник,

Что свободой

Забредил вдруг

И ухнул с высоты!

И вот теперь мы, то смеясь, то ссорясь,

Долбим тот камень, ну а он – гранит…

И смотрим в небо, как свинья в зенит,

И ждём, что Бог наш, Старый чудотворец,

Простит нас,

И спасёт и сохранит…

* * *

Окна распахнутая книга,

Дверной косяк.

Беззвучный след ночного крика

Уже иссяк.

И вне земных ограничений –

Теперь поверь! –

В миры свободных разночтений

Открыта дверь.

Но серый куст сырой сирени,

Что под окном,

Своё похмельное хотенье

Поднял вверх дном!

И расточая запах знойный,

Колюч и смел,

Хромой изломанный шиповник

Вдруг заалел.

И томных молний вертикали

(О, кровь-морковь!)

Нам всю-то ночь в окно шептали:

– Любовь, любовь…

* * *

Покинут, забыт?..

Ну и пусть, огорчаться не надо!

Не стоит обиду бессмысленно в ступе толочь.

Ты радость свою раздели между теми, кто рядом,

И душу не трать на вразвалку ушедшего прочь.

Не надо терзаться потерей невызревшей дружбы.

Мир чист и просторен,

И дышит доверьем к судьбе.

…И мреют сады,

И дымятся весенние лужи,

И грозы небесные

Дарят

Свой запах

Тебе.

* * *

Когда любовь скользнёт перстами

По холодам твоим и льдам,

Уткнись лицом, прильни губами

К её ветрам, её кустам,

Садам –

Они пускают корни

Вглубь, опровергая суть

Твоих снегов –

И всё просторней,

И всё небесней нам вздохнуть –

И боль забыв,

И злу не внемля,

Понять – любовь не превозмочь…

И рухнет ниц – с небес на землю –

От жажды изнемогший дождь.

* * *

Цени врагов.

Какими бы безмерными

Старателями зла большой руки

Те не были – твои ошибки первыми

Всегда заметят именно враги.

Завистники со вздрюченными нервами,

Ушкуйники, дельцы – мир многолик.

Но ты и с упырями, и с мегерами

Умел найти приемлемый язык.

И был собой,

И оставался верен

Друзьям, деревьям, слякотным снегам –

Чуть суеверен, в меру легковерен,

Бедой и болью на излом проверен…

И тайно снисходителен к врагам.

* * *

Оттепель, вороны прилетели.

Будят псов ночные крики сов.

Перезимовали, в самом деле!

И уже порядком надоели

Эти причитания капели

В ожиданье новых холодов.

Дремлют дни,

А ночи откровенно

Ждут любви, объятий,

А пока

Мендельсонят на ветру антенны,

Обручая снег и облака.

И взлетает незаметный, тайный,

С мокрых крыш –

Измотан и несвеж –

Тёплый сумрак летних обещаний

В облаках метелей и надежд.

* * *

Не стоит уходящее удерживать,

Беречь его ошмётки и следы.

В усталых реках

Лишь печаль и сдержанность,

А в павших листьях – зарево беды.

Не надо помнить то, что забывается,

И верить, что созвездия не лгут.

Птенцы небес

Взрастут, крылатой стаей став,

И сквозь тебя прочертят свой маршрут.

А уходить… Да что нам уходящее!

Нам не туда. Не там. Не по пути.

Всему черёд – подумай, пережди…

Крыльцо, порог.

Захлопни дверь скрипящую.

И в новый день – под небо, под дожди…

* * *

Опять любовь!

Не урезонит

Весну никто, хоть погибай!

Потоком диких дисгармоний

Нас окатил крикливый май.

Гром зарычит – и не до смеха!

Запомни боль, а жуть – забудь.

Страстям сестра, судьбе помеха,

Неутолимая, как эхо,

Весна всему укажет путь.

Ветрам назначит ритм и скорость,

Мечтам отмерит по делам,

И, возвратив озноб и хворость

Зиме, вернётся в тарарам

Фатальных ливней – и рассудит

Кому чадить, кому гореть,

Кому – уйти…

Но мы не будем

Об отплывавших сожалеть.

И вняв любви, ночам, рассветам,

Слезам и плачам – мы уйдём

За безрассудным первоцветом,

В просвет

Меж небом и дождём.

* * *

Забытых книг остывшие страницы,

Как трудно им к себе нас повернуть!..

Уйдёт январь,

Февраль угомонится,

А мне всё так же длиться и томиться,

Вникая в книжный вымысел и суть

Зимы –

С её обвалом и обломом

Желаний, планов, торопливых дел,

С её метельным стоном и уклоном

К тому, что я совсем и не хотел.

А позже, по весне, вникая в радости

Беспутных гроз во громе и гульбе,

Я оглянусь да и взгляну – осталось ли

Хоть что-нибудь – в душе –

Опричь усталости?

Хоть что-нибудь – для мудрости?..

Для старости?..

И не поверю самому себе.

* * *

Не верь, что дуб не ведает печали

И равнодушен к круговерти дней.

Дубы мудры, но и они устали

От желудей и зреющих идей.

Разбойный плющ оплёл твою калитку

И повитель плетень переплела.

Хоть измолиться, испоститься в нитку –

Они всю ночь творят свои дела.

Настырны, но смешливы и нежадны,

Грехов и бед не видя за собой,

Они следят, как ты свой стих нескладный

Плетёшь,

Стучишь по клавишам рукой.

Строчишь слова, пугаясь их значенья,

Пытаясь обуздать их разнобой,

Чтоб примирить с любовью нетерпенье,

С рассудком мудрость, с мудростью покой.

* * *

Мой добрый Ангел –

До чего ж нелеп он!..

В пыли, в дождях… Ну не летай за мной!

Мой путь – земной. Там и темно и слепо.

И жизнь скупа, и время так свирепо,

И пыль и зной, и бурелом лесной.

А над тобой –

Простор и ветер неба,

И небо впереди и за спиной!..

* * *

Студёный вихрь

Сметает на обочину

С дороги снег, не дав ему растаять.

Зима уйти торопится не очень-то…

Что мне отдать ей? Что себе оставить?

Что раздарить ветрам, чтоб дольше помнили,

А что снегам, чтоб легче забывали?

Глаза твои дождями переполнены.

Дожди твои простят меня едва ли.

Темным-темно…

Пора, но как не хочется!

В чертогах лета, за стеклом и сталью,

Лишь мокрый снег…

И льдится снежной талью

Душа,

И не сбываются пророчества,

И радость завершается печалью.

* * *

Тропа слепа, крива,

И не нова

Забывчивая оторопь в природе.

А где-то каплет с неба

И на взводе

Подснежная тревожная трава.

И ледниковый тает в сердце лёд,

И бредит чад лампад, и на исходе

Ущерб луны в тени окна, и бродит

По крышам ночь,

И что-то происходит –

И что-то непременно происходит

В душе твоей,

Где бездна и полёт.

* * *

Теряет осень цвет и очертанья,

И смысл,

Когда бестрепетной рукой

Большая ночь, всё просчитав заране,

Творит покой, загаданный тобой.

И сущее готовится к зиме

И торит в хлябях нам

Свой путь растанный…

И отлучаются с ночных небес туманы

Проверить

Что и как там, на Земле…

* * *

Обэриутская лексика белых снов!

Справа дао, слева – разлом:

Ломка, ислам, православные ламы,

Слалом по спинам…

Гиппопотам

Ночи

Разлёгся, на душу твою наступил.

И ни любви, ни объятий, ни крыл

Что-либо сдвинуть…

И сгинуть нельзя!

Эта стезя

Не твоя,

Но скользя,

Но слезя,

Она подошла тебе бы…

Падает снег с потеплевшего неба.

* * *

Нас осень осеняет тёплым светом,

Но мы-то знаем – скоро холода.

Ещё корпим мы здесь, на свете этом,

Всё коротаем зимы и лета.

Всё мыслим о большом, но понемногу

Смолкаем, начиная привыкать

К тому,

Что нам ни дать уже, ни взять

Из короба надежд…

И слава Богу!

И слава нашим давним временам,

И свежим дням осеннего расклада,

И холодам,

И счастью снегопада,

И опустелым рощам и лесам,

Где жёлтый зимний лист –

Твоя награда.

* * *

Скорей рассудок, а не сердце

Определит тот самый путь,

Где никуда тебе не деться –

Ни тормознуть, ни повернуть.

Весы и чаши – всё у Господа,

И гири – всё в его суме!

А сердце настучится досыта

И возопит, а время – бросово,

И суета твоя барбосова,

Осядет пылью там, вовне.

И что сказать себе и городу

О жизни? Что цена ей – грош?

Ну, избодался вусмерть смолоду,

Всё норовил судьбу за бороду

Схватить…

Но лучше не тревожь

Той тишины, где слово – золото,

Где память – зло, прозренье – ложь,

Где о любви… ну, ты поймёшь!..

И зной свой, и озноб и дрожь,

Вздохнув, безропотно вернёшь

Мерцанью звёзд, сиянью холода.

* * *

Избави, Господи,

Нас от дурного сглаза

И доброты врагов и дураков!

Убереги от приворота, глаза,

От холодов,

Когда легко и сразу

Зима накинет свадебный покров

На хмель в саду, на улицы и лица

Твоих подруг, любивших вся и всех,

На этот наш почти безгрешный грех

Измен, забвений, краденых утех,

Где всё никак

Тоске твоей не спится,

Где плачет Сыть –

Ночной печали птица,

И не спешат от нас отворотиться

Ни Гамаюн,

Ни Щур,

Ни птица Стерх…

* * *

Сегодня ветрено и сыро,

И на тебе – ну, нет лица!

Изображаю мудреца –

Пью чай, листаю «Розу Мира».

И от предвестий не укрыться:

То Яросвет и Люцифер,

То Свет высокого Единства,

То наше горестное свинство

И неизбежность Божьих Сфер…

А за окном недомогает

Облезлый куст дворовых роз,

И на спасительный навоз –

Опять его я не привёз! –

Надежд он и не возлагает.

И пламенеет Роза Мира,

И в небе ветрено и сыро,

И стонет стылая квартира,

Где всё небесное круша,

Взопрев летает на ушах,

Меж дымной кухней и сортиром,

Грозя расправой Чёрным Дырам,

Твоя отпущенная с миром,

Давно бескрылая

Душа…

* * *

Вечерний день,

Печальник мой смиренный!

Тиха река и ночь совсем близка.

Меняя галс, уходят с лёгким креном

Гружёные дождями облака.

Взыграет выпь,

Из камышей ответит

Бурчливый сом,

И, веря в чудеса,

Всё ждёт любви

В  своей прохладе летней

Вдоль старых плёсов

Лесополоса.

* * *

Ничто не вечно – молкнут песни,

С пути сбиваются дороги…

Опричь себя, совсем немногим

Мы дорожим.

А что в итоге?

Нам Бог затем даёт болезни,

Чтоб мы задумались о Боге.

Чтобы мольбы

И всхлипы-слёзы

Плакучих ив – всё стало данью

Твоей скупой, как подаянье,

Судьбе,

Когда осенней ранью

Взлетят последние стрекозы,

В твоё

Поверив

Покаянье.

* * *

Будь осторожен: относись рачительно

К словам – они волшебники и маги!

Простая мысль становится значительной,

Когда её распишешь на бумаге.

И чуткость слов, их тайная отчётливость,

Нам явят и мольбу, и Божий зов,

И дух родной земли, и нерасчётливость,

И к родине предвзятую любовь…

И что нам галактическая дальность

Тех звёздных дыр, чьи чёрные костры

Безверьем нас морочат до поры!

Мы, всё-таки, достаточно стары,

Чтоб знать:

Господь – такая же реальность,

Как мир земной и звёздные миры.

* * *

Восторги

И ночные вдохновенья

Любви

Не возглашай, не славословь:

Об очень тихий камень преткновенья

Она споткнётся, Вечная Любовь.

И будут феврали, ручьи

И таянье

Сугробов,

И готовность всё забыть…

И дни твои,

Где горечь и раскаянье,

И боль,

И ничего не изменить.

* * *

Ну, скажем, дождь… Нет, первый снег

И мокрый запах луга!

А время замедляет бег

И умудряет вся и всех

Унять, умерить свой разбег

И возвратиться на ночлег

В свою шалаш-лачугу,

В тот самый рай свой, где в снегах –

Да нет, в дождях и травах! –

Дыханье неба на губах

И прель плодов, и пух и прах

Цветов в слезах-отравах,

И первый снег – он в душу вхож,

И понят, и услышан…

Пусть будет снег!

А всё же дождь

Мне и верней

И ближе…

* * *

Исцелимы ли скудость – и скупость,

Если жизнь уже вся за плечами?

Невезение – кара за глупость!

Опоённый слепыми дождями,

Старый тёрн

Надломился и рухнул

Под обильем ветвей и плодов.

Вот и дожили до холодов

Наши внуки!

И хватит ли рук нам

И ума,

Чтобы вынести тяжесть

Той небесной воды

И огня,

Где своё невезенье кляня,

Старый тёрн,

Кочевряжист и кряжист,

Пал в траву в завершение дня.

* * *

Не надо бояться жить иначе,

Не надо бояться любить

Свой дымный, свой зимний,

Свой стынущий

Очаг,

Паутинную нить

Простудной, прилипчивой

Мороси,

Растерянность брошенных ив –

Весь этот багряный размыв

Осенних закатов,

Что вскорости

Угаснут

И в горестной горести

Покинут нас, всё позабыв…

* * *

Наука объяснит, она умеет:

Всё это так, а не наоборот!

Два полушария в мозгу твоём – и вот

Одно всё больше чувствами берёт,

В другом же рассужденья и расчёт,

И светлы мысли теплятся и тлеют.

Ну а душа, в житейском оптимизме

Уверовав в бессмертие своё,

То пачкает младенчески бельё,

То воспаряет, удивляясь жизни.

И соскользнуть с орбиты не умея,

Влекомая в свой заданный полёт,

Таращится, пугается и льнёт

К земным твоим следам –

И цепенеет,

И, угасая, теплится и тлеет,

И счастлива,

Что всё-таки живёт…

* * *

Исполнится надежды и отваги

Любовь твоя, когда, ну хоть в стихах,

Пусть вкривь и вкось, и вовсе кое-как,

Хоть на клочке обёрточной бумаги,

Но ты её удержишь!..

И разъяты

Тогда все путы сбившейся судьбы,

И простодушной ланью ворожбы

Сам не поймёшь,

Как будешь в полон взят ты.

И жимолости мреющее рденье

Расскажет вновь как те две капли зла,

Что, видно, для меня ты берегла,

В траву упали – там, где наши тени

Остались, чтобы выгореть до тла –

Там, где стихам

Ни крова, ни угла,

Лишь слов и снов гремучая зола,

Прохлада и нектар

Твоих коленей

И бёдер помрачительная мгла.

* * *

В небесных кронах

Гаснут звёзды-листья,

Не хватит спичек вновь их зажигать!..

С дурным вином пузатая канистра

Шипит, себя готовая взорвать.

И нет надежд на что-либо иное

В чреде ветров, туманов и дождей.

Лишь пыль-ковыль да марево степное

Ещё мелькнут воспоминаньем зноя

О той любви,

Что не ушла со мною,

Осталась здесь, чтоб в зимнем непокое

Хранить тебя

И сберегать былое –

И нет её печальней и верней.

* * *

«Мы как птицы из стаи турманов –

нас и в золотую клетку не посадишь.»

Светлана Макарова.  «Птицы из стаи турманов»

И пусто на душе,

И за душой прохлада.

За окнами гроза пускает пузыри:

Рычит на небеса, льёт ливни без огляда

И громко о своём с богами говорит.

Ну, что нам загадать

И что ещё придумать?

Иной разрез крыла, пера иную стать?

Забился на чердак вихрастый белый турман,

Успев на всём лету усвоить и понять,

Что счастье – сплошь гроза,

Любовь – полёт сквозь ливни

За семь земных небес в сиреневом дыму –

Туда, где дом и сад,

И на заборах пивни

Горластые твои вникают в кутерьму

Несбывшихся надежд – отчаянных и шумных,

Взывающих прощать,

Терзаться, сострадать…

И рядом небеса,

И ты. И белый турман,

И мимолётных птиц вся ангельская рать…

* * *

«Как странно, но вечер в тот день не настал,

Хоть солнце на западе село беспечно.

Художник картину свою дописал –

И просто ушел…»

Ирина Глазырина. «Возвращаюсь к себе»

Под мелким,

Под мерзким дождиком

Вам сладок табачный дым.

Завидую всем художникам,

Но больше всего – плохим.

Куражится осень, кружится,

Невиданная досель.

И кажется вам ненужностью

Размытая акварель.

Снимаются краски ножиком,

Останется холст пустым.

Завидую всем художникам,

Но больше всего – плохим!

Загадочной, странной, сказочной

Завидую их судьбе:

Завидую за несказанность,

Что носят они в себе.

– 1959 –

* * *

За все огрехи было на орехи

С тобой не раз нам!..

От себя устав,

Я вновь свои заиленные реки

Забытых слёз пересекаю вплавь.

И жду, что там,

Где так телесны тени,

Там, где лишь боль себе находит кров,

Нам будет вновь дано начать с азов…

И обретёт земное тяготенье

Твоя – давно небесная – любовь.

* * *

Никто о том не знает, кроме Бога:

Ещё не время нам понять сполна

Твоя ли предугадана дорога,

Твоя ли предуказана страна.

Гадать о том никто не правомочен.

Но тополиным пухом облетев,

Мы будем помнить

Плач стрекоз полночных,

Любовь дождей,

Печаль пустых обочин –

И этот вечный

Благовест дерев…

Дополнительный материал к электронной версии сборника:

 Сергей Сычев

…И добрый Ангел за спиной

(о сборнике стихов Алексея Горобца «И полыхал пожар дождя…»)

Новый сборник стихов Алексея Горобца с метафоричным названием «И полыхал пожар дождя…» вышел в краснодарском издательстве «Раритеты Кубани». Надо сказать, что сборник этот для поэта десятый по счёту, юбилейный. Данное, нерядовое в жизни каждого писателя событие подспудно требовало от автора такого же подхода к наполнению книги, с тем, чтобы представить читателю лучшее из созданного за годы творчества и, одновременно, удивить и порадовать его новыми находками, раскрывающими до той поры неизвестные грани поэтического дарования виновника события. Другими словами, сборник должен был стать не скучной «точкой», а яркой «запятой». У Алексея Горобца это получилось.

Стихи, которые вошли в сборник, знакомы читателю и неожиданно новы, глубоко философичны и по-юношески вольнодумны. Привычная читателю задумчивая неторопливость горобцовских стихов сменяется рубленной ритмикой и отрывистостью фраз, почти незнакомыми нам по его предыдущим книгам. При этом Алексею Горобцу по-прежнему удаётся оставаться глубоким в мыслях и чувствах и притягательным для читателя в их выражении.

Окна распахнутая книга,

Дверной косяк.

Беззвучный след ночного крика

Уже иссяк.

И вне земных ограничений –

Теперь поверь! –

В миры свободных разночтений

Открыта дверь.

Мы видим как за потрясающими по глубине и силе разворачивающимися картинами вселенского бытия, в которых поэт приоткрывает нам тайны человеческой природы и которые он непостижимым образом рисует всё теми же простыми и понятными каждому словами («Усталая мгла поспешает навстречу рассвету…»), следуют авангардные образы, в которых «православные ламы» (только вдумайтесь в это!), теснимые «гиппопотамом ночи», растворяются в «обериутсткой лексике белых снов».

Не стоит, однако, думать, читая «ультрасовременную» «Обериутскую лексику», что поэт исчерпал себя на привычной для него ниве созерцательно-философской лирики. Отнюдь. В этом стихотворении-манифесте скрыт вызов. Вызов «модным» салонным  поэтам, активно пропагандируемыми толстыми столичными журналами в качестве «подлинных» стихотворцев современности. «Я могу писать, так, как пишете вы, – говорит Алексей Горобец, –  а вы сможете писать стихи так, как делаю это я?..»

Едва ли…

За какую бы тему ни брался Алексей Горобец, к каким бы выразительным средствам не прибегал в своей поэзии, он, как и прежде, убедителен и точен и, что не перестаёт восхищать поклонников его таланта, как всегда элегантно красив. Таким элегантным и красивым во всех отношениях и увиделся мне этот юбилейный сборник.

Возможно, кому-то мои слова покажутся пристрастными, но, что поделать, люблю я эту поэзию высокого полёта, в которой нет места изъяну, как нет ему места в шуме морского прибоя или в сиянии ночного неба. Точно так же любят поэзию Горобца сотни других ценителей русской поэзии во всех уголках земного шара. Вот лишь несколько откликов на некоторые стихи данного цикла: «…ощущение, что с нами небо разговаривает» (Л. Сашина на стихотворение «Ну, скажем, дождь, нет, первый снег…»), «…так только Горобец и умеет, хорошо до озноба» (Н. Ягова на стихотворение «Промоклые растрёпанные ветры…»), «…по-прежнему не понимаю, как Горобец делает это… всех уже понял, а его нет…» (Борис (Уменяимянету Этоправопоэта) на стихотворение «Не напрягайся, ежели не просят…»).

Интересная деталь: книги Алексея Горобца не содержат датировки стихотворений. Это незначительное, казалось бы, обстоятельство порой приводит к курьёзам, которые лишь свидетельствуют о силе природного дарования поэта. Мало кто знает, что вошедшее в сборник стихотворение о волчице «Её искал я три нелёгких дня…», вызывающее у читателей неизменное удивление свежестью взгляда на мир и нестандартностью своей конструкции, которая в одну секунду переворачивает представление читателя о только что прочитанном, написано более полувека назад в 1958 году. Вчитайтесь, вслушайтесь в него.

Её искал я три нелёгких дня.

Мы, наконец, друг друга повстречали.

И вот она взглянула на меня

Разбойными холодными очами.

Мы замерли.

И сразу, вразворот,

Она рванулась – выстрелу навстречу!..

И захрипев,

Свалилась на живот,

Под шерстью напрягая волчьи плечи.

Багрилась волчьей яростью земля,

На мёртвых травах слёзы замерзали.

И мир смотрел, ощеряясь, на меня

Моими

Опустевшими глазами.

И конечно, любой, наверное, удивится, узнав, что очаровательно-воздушное «Завидую художникам…» датируется далёким 1959 годом.

Особую, на мой взгляд, ценность этому сборнику придаёт и то обстоятельство, что в нём поэт постарался максимально выразить себя и свой внутренний мир, отринув условности читательского спроса и постаравшись сохранить в книге то, что особенно дорого ему самому. Видимо поэтому книга «И полыхал пожар дождя…» так близка по духу другой книге А. Горобца «Простудятся в траве босые осы…» (2002), в которой поэт впервые предстал перед читателями в свой полный творческий рост – дерзкий новатор, тонкий лирик, глубокий философ, смелый в выражении мыслей и чувств и, самое главное, поэт, не боящийся оказаться непонятым.

Пожалуй, у поэта и в самом деле нет причин для тревог. Ведь за спиной его всегда стоит добрый Ангел, которому Алексей Горобец посвятил эти строки:

 Мой добрый Ангел –

До чего ж нелеп он!..

В пыли, в дождях… Ну не летай за мной!

Мой путь – земной. Там и темно и слепо.

И жизнь скупа, и время так свирепо,

И пыль и зной, и бурелом лесной.

А над тобой –

Простор и ветер неба,

И небо впереди и за спиной!..