Алексей Горобец

А небо – уже в снегу…

(2004)

Редактор-составитель электронной версии сборника Сергей Сычев

«А небо – уже в снегу…» – седьмой сборник стихов поэта Алексея Горобца из станицы Полтавской Краснодарского края.

Из аннотации к книге: «Поэзия Алексея Горобца не служит ничьим модным веяньям и являет то чувство меры и вкуса, без которых искусство существовать не может. «Гармония рождается из хаоса» – эту «мысль, взятую напрокат», поэт уточняет и развивает своим творчеством.

Читатель, безусловно, будет рад встрече с его новым – уже седьмым – поэтическим сборником, этой возможности вновь соприкоснуться с гармоничным и своеобразным миром поэзии Алексея Горобца.»

«В стихах Алексея Горобца нет надуманности, нет звона и веселья, нет красивой тоски. А есть простота и ясность, глубина чувств и доверие к читателю. Из обыденной жизни, из мелочей и деталей, из кусочков бытия складывается полнокровный вещный и духовный мир, и порою нам чудится, что вот ещё немного – и мы узнаем об этом мире решительно всё и ещё что-то, что-то неведомое, невыразимое… Сам ритм, отточенность выбранных слов, неожиданность метафор вызывают радость, ощущение щедрой доброты и гармонии, удивляют тем чувством меры и вкуса, без которых подлинного искусства быть не может.» «Мир Алексея Горобца», Викентий ПУХОВ, член Союза писателей Москвы. (Из статьи в альманахе «Лебедь» № 368, 2004 г. – Бостон, США).

Представленный вниманию читателей сборник стихов развивает избранную поэтом однажды и навсегда линию философской поэзии, в которой у Горобца глубина мысли сочетается с богатством образов, чувством меры, лиризмом и безупречной красотой слога. В его стихах «философскость» неизменно и всегда неожиданно возникает из того, что окружает поэта в обыденной повседневности – прохожие собаки ведут с ним разговор, степенно жалуясь на стылую погоду; дом, старая дорога, камыш, солнце над ним, ветер, мороз вдруг оживают у Горобца и начинают говорить о вечности, об истине, о сложной простоте бытия, о том, что делает человека Человеком в попытке своего осмысления. Поэзия позднего периода, в который написаны стихи данного сборника, отличается глубиной затрагиваемых тем и силой воздействия на читателя.

Памяти Тамары

* * *

Свой тайный свет, своя длина волны,

Помехи, фон…

Кто знает? Может статься,

Всё это – чтоб вернее затеряться

В глухой траве межзвёздной целины.

Светлы и праведны

Грехи земной весны!

Мне до тебя уже не достучаться…

Но в солнечных  лучах,

В ветвях акаций,

В скрипичных снах ночных радиостанций –

О, как они ярки, протуберанцы

Твоей

Неугасающей волны…

* * *

                                     Памяти Тамары

Пишу письмо – давно тебе пишу –

На кисее дождя, в линованной тетради

Трамвайных улиц, истинности ради

Все мелкие детали привожу.

Почтовый дилижанс куда-нибудь

Его свезёт. Мне адрес неизвестен.

Но лошадям овса, вознице – песен

И мудрости достанет на весь путь.

А впрочем, торопиться ни к чему,

Поскольку – зимний дождь,

И мостовая

Скользит, звенит, подковы обрывая

У лошадей почтовых,

И уму

Непостижима дикость расстоянья,

Что вдруг легло меж нами…

И стоянье

В очередях, где прошлогодний снег

Дают задаром (было бы желанье

Его спросить) – бессмысленно:

Он – снег.

Он знает срок, он снег,

Он изначально

Нам неподвластен –

Здесь, тем паче – там…

И по заросшим силовым полям

Петляя дилижанс, как будто впрямь

Он тягло и возница,

И в звучанье

Его рожка – сиротство бытия,

Где сам не зная, сберегаю я

И мокрядь луж,

И кисею дождя.

2001

* * *

Как же слякотен первый снег!

Вот он падает вниз, на землю…

Я приемлю её, подъемлю,

Эту осень, одну для всех.

Эту тёплую дымь, пургу,

Я давно перед ней в долгу –

Возлюблю я её, смогу

В толчее быть, в бедламе, в гаме,

Где кружится грязь под ногами,

Ну, а небо – уже в снегу…

* * *

Ткнулись в пыль

Сердитых капель рыльца.

Замолчал и спрятался петух.

От ненастья торопясь укрыться,

Пробежал по ниточке паук.

Паутина, путаница слухов,

Всхлипов, разговоров, луж – и вдруг

Ахнул гром – и загремел, заухал

Ливень

И обрушился на луг.

И подспудно,

Смутно понимая,

Что означен, начат зимний путь,

Он сверкал, страдал у края мая,

Мокрыми руками обнимая

Высоту, которой не вернуть.

* * *

Мне нечего сказать себе, пожалуй.

В пустых вощинах мёду не сыскать.

Душа стара – седа, ни дать, ни взять:

Скрипучий стол, горбатая кровать,

И навсегда здесь поселилась жалость.

И что с того, что было нам постигнуть

Дано любовь, восторженность… Увы!

Самообман – лишь версия судьбы,

Где и найти, и потерять не стыдно.

И нас несёт земное бытиё

Сквозь листопады, хляби там и вёдро,

И тянет к нам заплаканные морды

Лесное и дворовое зверьё.

И застят свет подсолнечные стебли,

И солнечных идей крутая рать

Спешит опять судьбу переиграть…

И любим мы,

И тихо губим Землю,

Самих себя отчаявшись понять…

* * *

Безлистый дуб –

Как резкий иероглиф

На мутноватой желтизне заката.

Морозность рельс, вороньи крики,

Окрик

Товарняка, летящего куда-то

В закаты,

По следам вчерашних листьев,

Пылающих, палящих над лесами,

Над голосами птиц, над полюсами,

Что на концах земной оси повисли

И крутят Землю, возвращая мысли

К исходным холодам,

Где дуб безлистый

Начертан на закатной желтизне,

Чтоб мир был полон

И понятен мне…

* * *

Уже сентябрь.

Набухшая калина

Докрашивает гроздья на весу.

Скользнёт едва заметно по лицу

Мгновенный дождь –

Бесцветный, паутинный,

Ударится сухой орех о жесть

Капота, вызывая вскрик сигнала,

И мало остаётся, очень мало

Всего, что пережить и перенесть

Ещё мы в силах.

Летние дороги

Кончаются, и осени порог

Уже нас принял, но не уберёг

От стылости предзимнего простора,

Где ни любви,

Ни слов твоих, ни ссор и

Где нам вдвоём – ни тропок,

Ни дорог…

Уже сентябрь.

И скоро, очень скоро,

Как и всегда,

Как некогда,

Как встарь,

Ударит в белый колокол декабрь…

* * *

Уныние осенних отпусков,

Когда пусты сады и бродит сусло

В бутылях тёмных с горловиной узкой,

И на холстине зреет курага,

И время не торопится, пока

Мы не поймём,

Что свято место – пусто,

Что ближние дороги и пути

Успело листопадом замести

И размесить,

И унавозить густо.

И наша догорающая дружба

Уже сквозит прохладой,

И, шепча

О прошлом,

Ты глуха к моим речам,

Губам, рукам,

И не любовь, а служба

Давно привычному нас сводит по ночам,

Где тайна и спасительный расчёт

Свечи ночной,

И время вспять течёт.

* * *

Гармония рождается из хаоса.

Ну, мысль, положим, взята напрокат.

Однако внять ей надобны талант,

Сестра таланта краткость,

Ну, и брат –

Как некий, скажем, тормоз Вестингауза,

Как препинанье,

Твёрдый знак в конце,

Тот самый еръ, что мы подзагубили

И тащимся теперь в поту и мыле

Над тайным смыслом слов…

А на лице

Стихов твоих – заботы и смиренье,

И сонные дожди прикосновенья,

И мокрых фонарей ночное зренье,

И сполохов осенних озаренье,

И память о любви, и тишь –

Не тронь её…

И чайник на плите –

И вся гармония.

** *

Мы другие. И неча завидовать

Хитромудрым чужим чудесам.

Все свободы, красоты и виды вот

Эти там я вам даром отдам.

Мы – другие. Ну, где-то крива

Наша правда – но с нею нам просто…

Снег да снег…

И худа, и неброска

Всё скрипит на погосте берёзка,

Удивляясь тому, что жива.

* * *

Не можешь ты быть понят до конца.

И слава Богу. И совсем не надо.

Тебе и  без того почти что рады

Вот эти – вдоль дороги – деревца.

И луч меж туч не отвернёт лица,

С тобою на бегу столкнувшись взглядом.

И гуси-лебеди – они, конечно, рядом,

Жуют себе крапиву у крыльца.

А над тобой – аркады, балюстрады,

Дворцы воздушные, там раздают награды,

Там блиц-турнир комет и плац-парады

Созвездий – скажем, Рыб или Тельца…

И все они – земного образца,

И тянутся, пророчат от лица

Судьбы –

И понимать их до конца

Не в силах ты, да это и не надо.

* * *

Жизнь движется.

Всему черёд, всё в меру.

К утру – дожди, закат-восход светил.

А позже, днём – отряхиванье крыл

Счастливых птиц,

Но недостанет сил

Сверкнувший мир опять принять на веру!

И гонит хлад и смрад, и палит серу

Лукавый Щур с хвостом и при рогах,

И где оно, любви ночное «ах!..»,

И листья на измученных кустах

Чуть-чуть – и не удержат атмосферу…

А этот гад всё гонит, гонит серу…

* * *

И помнятся нам засухи…

Но травный

Июль, что на заброшенных лугах

Безлюдье пережил и не зачах,

И выстоял с тобой почти на равных,

Июль,

Распятый хлябью и жарой,

Отвергнутый и вписанный по новой,

Он стал для нас погибелью,

Голгофой

Любви,

Вернув и боль её, и зной.

И, припадая к прошлому, мы знали,

Что краток, иллюзорен наш возврат,

Что путь назад

Печальней во сто крат

Дорог, где мы друг друга потеряли.

Но был июль!..

И мы себя распяли –

На травных тех, крапивных простынях

Земли родной,

Где счастлив только страх…

* * *

С грехом бранись,

А с грешником – мирись

И не зови ему небесной кары.

Печален мир!

И общий грех наш старый

Печален, как осенний жёлтый лист.

И нет нужды приумножать страданья

Дерев, сжигая листья –

И мосты,

Где берега, заснежено пусты,

Сведут нас снова,

И ни я, ни ты

Не минем той Любови – той беды! –

Где ни смиренья нам, ни покаянья…

И ревности свирепые пираньи

Простят нас, обглодав до чистоты.

 * * *

Кричит кикимора. Агукает кукушка.

На плёсе веселится водяной.

Через забор собачка-потаскушка

Собачится вовсю, и пёс цепной

К ней тянется, рыдает сам не свой,

И про любовь агукает кукушка.

О, жрица земноводная – лягушка!

Вопи своё, и комарьё в тоске

Пусть пляшет с водяным накоротке,

И глаукомно щурится избушка,

И стынет чайник,

И прикрыта вьюшка,

И отдыхает пахнущая стружка,

И спит сверчок в углу на верстаке

И крадется с кувалдой в кулаке

По свежим стружкам

Тихий Буратино.

2002

* * *

Чуть-чуть любви,

Слегка тепла и света,

И вот они – осенние костры!

Листвы несметной путаная смета

Списала, разменяла бабье лето

На медь дождей,

На голый холод веток –

И ни прогляда нам,

И ни просвета,

Лишь травостоя жертвенный надрыв

Нас повторяет,

Веря до поры

В осенние дымучие костры…

2001

* * *

Бетон и ржавчину опор

Трава и мох прикроют синие,

И утекут электролинии

По огородам за бугор.

И, как затёртых два рубля,

Нам сберегут в похмельной этике

Магистры чёрной энергетики

Заначку в два ведра угля.

Труба печная, дым в поля!..

И тишь да гладь в родной державе!

И сам собою гаснет спор

О вечной стуже, вечной славе,

О трын-травы дремучем нраве…

И негасимом нашем праве

На этот нищенский костёр

Любви,

Что тлеет до сих пор…

2001

* * *

В близорукой,

Седой беспечности

Мы предвидеть никак не могли:

Астероид, осколок вечности,

Закрутился вокруг Земли.

И Земля вдруг сошла с орбиты,

И земное сошло с ума…

Мы, конечно, и жизнью биты,

И с судьбой далеко не квиты,

Но поверим – любовь сама

Расписала по траекториям

Звездопады, и что сума,

Что чума им теперь,

Что горе им,

Этим истовым, как зима,

Этим звёздным изгоям вечности,

Обречённым в холодной млечности,

Как и ты,

О любви лишь речь вести –

Без надежды

И без ума…

* * *

Куплю шалаш – недорого и срочно.

Продам – хоть на запчасти! – Мерседес.

Мы веруем во всё, что так непрочно…

А ты – грешна, светла и непорочна –

Всё чаще и всё злее смотришь в лес.

А жизнь легко играет мелочами,

Слюной и влагой застит нам глаза,

Чтоб мы, хватив любви, не различали,

Где стоп-сигнал, где газ, где тормоза.

И как-то невзначай да ненарочно,

Забыв асфальт, калеча Мерседес,

Я бьюсь о пни,

Я мыкаюсь окрест,

Чтобы найти

В твоём лесу чудес

Шалаш для нас –

Недорого и срочно…

* * *

Поверим в лучшее.

Возьмём да и поверим!

Как верит в тишину лесная чаща.

Как верит в борону больная пашня.

Как верит сам в себя твой день вчерашний.

Как старый трактор в травополье верит.

Поверим! –

И немереные будни

К медовым да кисельным берегам

Нас понесут, потащат, чтобы там

Мы голы-босы, прикрывая срам,

Тщету надежд обретши в полной мере,

Фанерой пролетели в стратосфере…

Поверим в лучшее.

Поверим – и забудем.

* * *

Как выстрадано практикой и опыт

Показывает – твой, да и всеобщий –

Довольствоваться лучше малым…

Впрочем,

Поторопись в любви своей – уж очень

Туманны дни, а ночи всё короче.

К полудню – оживленье, ропот, рокот

Оттаявших ручьёв, и гарь, угар,

Где старый путь Сухуми – Краснодар

Кружит – и ненадёжен, и неточен.

И смотрится асфальт совсем чужим,

И на дорожных знаках – многоточья,

И оступиться ты неправомочен,

И за душой –

Всё та же хмарь и дым…

И будто день уже не для работы,

И будто ночь уже не для любви,

Последнюю надежду на исходы

Счастливые – иди, зови, лови…

* * *

О чём он помнит,

Что он знает,

Совсем свихнувшийся мороз!

Твой гололёд,

Твой лёд – и наледь! –

Закрыли о весне вопрос.

Но затаившаяся похоть

Ветров

Вдруг землю обнажит,

И будет преть,

Стонать и охать

Земля, и значит – будет жить.

И лето где-то сформирует

Птиц перехожих первый клин,

И оперит их

И обует,

И поведёт среди руин.

И образумит,

И охает

Весну, усталую от слёз,

В сугробах,

Там, где отдыхает

Упавший на спину мороз.

* * *

Какая высь!

Какой покой и воля!..

Не сдержит влаги обострённый глаз.

На траверзе своих подзвёздных трасс

Они уходят, окликая нас,

И ты на миг,

На жалкий миг, не боле! –

Очнёшься,

Чтобы тихо возрыдать

Над тем,

Чего ты смолоду не понял,

Что в старости – уже и не понять…

* * *

В усадьбе, где вишнёвый сад

Раскинул розовые крылья,

Где сны, побасенки и были

Хранят истлевший свой наряд,

О, я всему, всему здесь рад!

Уже который век подряд

В усадьбе, где вишнёвый сад,

Брожу, не замечая пыли…

Как Фирс, которого забыли.

* * *

И всё затихло. Тучи улеглись.

Пригаснул ветер,

Дождь свернулся в морось,

И ломаных ветвей сухая хворость

Запуталась, упала, пала ниц.

Умчалась буря.

Спор любви с судьбой –

Он завершён, решён для нас с тобой:

Чертополох да подзаборье хрена,

Блистанье луж, валежник под ногой…

И эта морось и ночной покой

Души земной –

И суета вселенной.

* * *

Поверю снам, доверюсь музе я

И прогоню тоску взашей.

О, эта вечная иллюзия

Любви, уставшей от дождей!

Как льют дожди!..

И нам не верится,

Что есть им и предел, и срок,

Что для весны – пустяк, безделица

Весь этот вздыбленный поток.

Как льют дожди! –

Ретивы, пылки,

И ни узды им, ни вожжей…

И в страх вгоняют сторожей

Грозы трескучие ухмылки,

И бредят косы и косилки

Травой,

Заждавшейся ножей.

* * *

И всё-то нам по жизни не хватает,

Чего – давно и тихо не пойму.

Хватаешься за строчку – исчезает

Опора слов,

За слово – слово тает

И что-то тайное своё нам оставляет

В закатном, синем, облачном дыму.

И мы, теряясь, то горим, то стынем

В вечерней мгле – и тихо дорожим

Вот этим счастьем – облачным и синим,

Случайным, вроде бы,

И оттого – большим…

* * *

Мороз пригас, приглох, но грязь достала.

И от грачей ни радости, ни проку.

Зима ушла поспешно и до срока:

Не стало снега – и зимы не стало.

И влажное, вспотевшее светило,

Набросив кисею слепых дождей

На лица, руки, голоса людей,

Для нас с тобой зимы не отменило.

И хвойных чащ лесное забытьё

Плывёт смолой, теплом – а нам морозно,

И розно, и неправедно, и слёзно…

И, вечные, уходят в небо сосны,

Прощая нам и правду, и враньё…

* * *

Не суетливым быть, а деловым

Житейская нас мудрость призывает.

О, этот мир проснулся и зевает,

И квохчет кочет, и фырчит и лает

Дворовый пёс, и неосуществим

Твой стон насчёт свободы и покоя.

День тронулся – просторно и легко, и

Ему твои печали ни к чему.

И всё, что достаётся одному

Ему – оно вполне твоё по праву:

И хмель в саду, кудряво-кучерявый,

И старого платана ствол корявый,

И плесень в неухоженном дому –

Где, нищие, мы честно, деловито,

Пока ещё свобода не забыта,

Осуществляли некий тайный план.

Мы так старались, что рыдал диван,

И щерилось разбитое корыто,

И в будущее дверь была открыта,

И утренней зари вино разлито,

И жаждал губ

Полупустой стакан…

* * *

Кто торопится жить в добродетели –

Дай-то Бог! – никогда не умрёт…

Эти хвои, секвойи – свидетели

Дней ли наших,

Эпох ли, столетий ли,

Эти сосны там – старцы ли, дети ли,

Небо всех нас в одно соберёт,

И объявит нам нечто о времени,

Где теперь – ни потерь, ни разлук,

Где всё так же уходят на юг

Наши пращуры –

Когтем и теменем

Прикрывая воскрылых подруг.

И чем дальше, тем ярче и шире

Означается тихий излом

В нашем мире – в изменчивом мире –

Страшноватом,

Счастливом,

Большом.

* * *

О-о, зима-а-а… - сказал мне незнакомый

Озябший пёс, зевая у ворот.

В природе что-то сдвинулось,

И кроме

Снегов шальных,

Смятением влекомый

Вернулся этот стон, душе знакомый –

Как будто дел опять невпроворот,

Как будто снова и зима, и стужи,

И поздняя любовь в преддверии весны,

Как будто ты опять

И зван, и где-то нужен,

И беды впереди

Не определены…

* * *

Поститься,

Молиться истово,

Лопатить залежи книг,

Глядишь – и постигнешь истину.

Я её не постиг.

Ну как мне понять,

Принять её,

Когда расшибают лбы,

Железные сжав объятия,

Друг другу чужды,

Понятия

Случайности и Судьбы…

И в срок свой, по расписанию,

Без всякой твоей вины,

Охлынут и ливни  ранние,

И мятой травы стенания,

И смелые сны весны…

И ты остаёшься в мире, как

Иссякнувший суховей,

Как всхлип в тишине аллей,

И ближе и всё милей

Душе твоей горькая лирика

Полыни

И пыль полей.

* * *

Тесен мир и просторен –

Вздорен

Этот вывод лишь наяву.

А во сне он вполне бесспорен,

Если вникнуть – не в суть,

Но в корень…

Словно в поезде я живу.

Словно в тесном купе,

А окна

Распахнули глаза вовне.

И дожди моросят –

И мокнут

Отраженья твои в окне.

И летят, и сквозят просторы

В хлябь небесную – мчат, бегут,

Завершая земные споры

Хриплым кашлем своих простуд.

И уже ни тебя, ни речи

О тебе,

И в тоске, наугад,

И бедой, и любовью мечен,

Ты срываешь стоп-кран, калеча

Тормоза…

И о нашей встрече

Поезда

До сих пор

Кричат.

* * *

Падает на землю суховей.

Обрывает листья, тащит юзом.

От жары взрываются арбузы

И репей

Прилипчивей и злей.

А судьба –

Уже почти обуза.

А любовь –

Всё мельче и больней…

А за нами –

Пыли серый шлейф

Обрывает с прошлым

Наши узы.

1999

* * *

Где не хватает силы поразмыслить,

Отдайся случаю – авось, не подведёт.

От пристани отчаль – и отнесёт

В туманы вод,

И потеряешь пристань,

И бакены, и берег, и маяк,

Чей долг и назначенье – выручать нас,

Хотя ты для него всего лишь частность,

И он тебе значенья – это так! –

Ни придаёт нисколько.

Уносимый

И брошенный неведомо куда,

Ты, в общем, оставляешь навсегда

И пепел, и огонь свой негасимый,

И берега, что в дымке залегли.

И там, за горизонтами, за краем

На трёх китах дрейфующей Земли,

В конце концов мы всё-таки узнаем,

Куда нас эти чуда завезли.

И выясним – случайна ли случайность,

Тверда ли и устойчива твердынь,

И в чём она, светил необычайность,

И чем чревата утренняя стынь.

Но это – там.

А здесь – мы здесь готовы

Молиться травам, что клонятся вниз,

И ловим жёлто-красный лист кленовый,

Где на ветру – застенчивое шоу

Русалок поздних,

И дождём рисован

Берёз багряный медленный стриптиз…

 * * *

…И никогда не устоять на месте!

Иди вперёд или сползай назад.

Таков сюжет, увы – таков расклад,

Живи хоть сто, хоть полновесных двести.

И растекаясь по стеклу водой

Дождя или растаявшего снега,

Не прекращай погони, рыси, бега

За мыслью там, за строчкой налитой,

За вроде бы живительной идеей,

Понятной, может, снегу и воде

В стекле оконном, чтобы разглядев

Размытый горизонт – теплей, светлее

Выказывалась осень ли, весна ль…

И ладно, Бог с ним, что в окне февраль

И в лужах снег, и грязь на тротуарах!

О хворях позабыв и об ударах,

Не видя луж, угадывая даль,

(А там опять зацвёл в снегах миндаль!).

Шагай, плыви в своих штиблетах –

Старых

И старомодных, как твоя печаль…

* * *

Всё чаще нам снятся дремучие травы,

Дремотные чащи.

Всё чаще корявый,

Измотанный ветром приземистый лес

Под окнами бродит.

И манна небес

Касается губ первоснежной прохладой!

И с памятью той никакого нет сладу:

Тревожит, треножит, средь бед и забот –

Как будто поможет,

Как будто спасёт…

2000

* * *

Дурные соки в травах колобродят.

Кричит сова, отпугивая тишь.

Летучая летает в небе мышь,

И жрут потраву мыши в огороде.

Что движет временем?

Куда оно уходит?

Особенно, к примеру, по ночам?

Кто этим хороводом хороводит

И тянет руку,

И часы заводит,

Молчит и ждёт?..

И я бы помолчал.

Но жрут потраву мыши в огороде,

И время всё безжалостней уходит,

И бестолковы совы по ночам.

1999

* * *

Дом постарел.

Он по ночам трещит.

Пугают эти шорохи и трески.

А ночь глуха.

Но аргументы вески:

Чердак простыл, балясина болит…

Он, как и ты, не спит,

Всё бродит где-то,

Всё больше там, где не было и нету

Ни радости, ни счастья,

Где заря

И зарево почти неотличимы,

Где разум трудно сопрягать с умом

И горе остаётся меньшим злом,

Поскольку иногда проходит мимо,

Не узнаёт, и лишь необходимо

Чуть упредить замах его руки…

И немощность сжимает кулаки,

И тычут пальцем в небо ветряки,

Приткнув к земле обтрёпанные крылья,

По большей части – траченные зря…

И пухом нам

Родимая земля.

* * *

Ты оглянись вперёд,

Устань смотреть назад.

Устань крутить кино о непрошедшем бывшем.

Там до сих пор кипит вендетта, газават

Любовей и надежд – несбывшихся, небывших.

Там чуть живой прибой

Припал к остаткам скал

И бьётся головой, моля о снисхожденье,

И высохшей реки пустое нисхожденье

Сменяют оползней ухмылка и оскал.

Устань смотреть назад.

Теперь тебе вздохнуть,

Чуть переждать, пока осядет муть вся,

Вперёд неторопливо оглянуться

И удивиться – он всё тот же, путь!..

И никого ему не обмануть,

И самому никак не обмануться…

* * *

К старости

Время летит всё быстрей и быстрее.

Скушное чувство!

И как-то не сразу поймёшь:

Тянет тебя и клонит,

Возвращает к земле – и

Кажется – всё,

Не найдёшь, не вернёшь – пропадёшь!

И не вернёшь, ведь!

Ни сил, ни любви, ни печали

Первых потерь,

Первых ссадин в душе, синяков…

Как же легко ты себя позабыл –

И отчалил,

И отвалил

От далёких теперь берегов!

Юные липы твои

Перестарились и задубели.

Не пережили своих ожиданий дубы.

Всё возлагалось – как есть! –

На «авось» да «кабы»,

Да кабы знать, сколь мятежны

Метельные в рощах постели…

Время летит,

Неуступчиво, зло, нетерпимо,

Нам оставляя лишь крохи,

Ну, что там – додумать, дожить…

И непонятное чьё-то,

Почти что беззвучное имя, –

Полузабытое,

Душу

Всё точит,

Мозжит…

* * *

Трудяга-дождь…

Уныло и устало

Шуршит его сырое помело.

Ушло, устало лето, перестало

Тебя любить, и да не будет мало

Тебе тепла и места, где светло!..

Не жадничай, не злись –

И жизнь добавит

Ещё чуть-чуть нам, зная наперёд,

Что и остынет где-то,

И устанет

Судьбе твоей перечить,

И достанет

Последний свой пятак,

И не обманет –

За всё воздаст,

Ничем не обойдёт.

* * *

Тропа, терновник, тернии и тени.

Дорога ввысь – невероятность и обман.

Скрывая намеренья, застит зренье

Полуслепой и путаный туман.

Забыв потери, веря в обретенья,

Лови его пустые миражи.

Шуршат листвой в терновнике ежи,

И ни уменья нам, ни разуменья

Понять вдруг, как щемящее хороши

Тревоги все и горести души,

Пока она с тобой…

Шуршат ежи

В иссохнувшей листве,

И дуновенье

Рассветной высоты,

И ветер свеж…

И полон утра, ветра и надежд,

Твой новый век

Продолжит восхожденье…

И жаждет, ждёт земного воплощенья

Душа,

Что рядом, около и меж.

* * *

Живи, не споря с веком и людьми.

Меняются суждения и моды,

Стареют этносы, спиваются народы,

И на ветрах разнузданной свободы

Ты всё-таки помысли и возьми:

Не всякие дела твои – деянья,

Не всяко лыко – во строку привет,

И не во благо ложь, пусть даже нет

Совсем надежд,

И спятил белый свет,

И сам себя назначил на закланье…

И не ветшают наши заклинанья

Из прежних лет,

Из давних прежних лет…

* * *

Забыть и не вспомнить,

Что было единственным знать:

Сомненья дождей и тревоги травы

Неразумны.

Безумны цветы по ночам,

А дубы – многодумны

И, вросшие в вечность,

Не сдвинут себя ни на пядь.

Скупой разговор между кроной и падшей листвой.

Глухой разговор между небом и павшей водою.

И был он тобой, и остался тобой и с тобою –

Тот жёлудь в подзоле, тот выживший в зиму подвой.

И что нам страдать

О погибнувших тысячелетьях,

О гиблой и гибельной

В долготерпенье зиме…

Желаньям оставим предлоги,

Любви – междометья,

Тоске – тишину

И последнее слово –

Тебе.

* * *

К теплу, на юг ушёл косяк

Осенних поздних птиц.

Их поднял ввысь гусак-мастак,

Вожак, знаток границ.

И вот внизу и плёс, и лес,

И ты чужой, ничей.

И лишь камыш

Талдычит текст

Ночных твоих речей.

И жёлтой прелью болен лес,

И желчны сны дубрав,

И страх, и стресс,

И тьмы прогресс,

И, отказавшись наотрез

От сумрачных своих небес

Любви,

Ты был неправ…

А ветер, старый мракобес,

Уже унёс, разнёс твой текст,

Всё честно переврав.

* * *

И ни печали несть, ни воздыхания

На этих отрешённых берегах!..

Заржавленный отряхивая прах,

Швартовы мрака рвёт «Луизитания»,

Вздымаясь из пучины –

И в мирах,

Где паруса воздушных каравелл

Упруги и чисты, и ветер смел,

И ветрен, смел, и значит, счастлив ты,

И никакой не может быть беды –

Когда б да если бы!..

Где так близки следы

Твоих надежд,

Где память – жаркой тенью…

Где сослагательное наше наклоненье

Спасает

От душевной пустоты.

* * *

Последних трав зелёное пижонство.

Перерасход осенней желтизны.

И звёздное ночное многожёнство

Степных небес в отсутствие луны.

Скупое незатейливое время.

Волненье одиноких холодов,

Когда ты остаёшься с ними –

С теми,

Кто угасить и выстудить здоров

Пыльцовый рай прибрежной чемерицы

И тёплый сумрак присмиревших рек,

И гарь сухих лугов, где не резвиться

Уже стрижам, где замедляет бег

Любви твоей зима,

Чтобы обрушить

Нас в снегопады, в ранний снег, во зло

Позёмок, вьюг, где нам почти везло,

Где вечность льдов,

Ветров шальные души,

Безмерность стужи –

И твоё тепло…

* * *

Ничто вокруг не терпит пустоты.

В самом ничто –

Не так-то уж и пусто.

Незримо, неприметливо и грустно,

Совсем не ты, но, в общем, всё же – ты,

Там существуешь,

И, твердя урок,

Что извлечён из пережитой жизни,

На собственной, пожалуй, даже тризне

Ты вытеплишь свой слабый уголёк.

И то, что есть ничто, нас в никуда,

В куда-нибудь нас уведёт, в куда-то,

Где расщеплён и обескрылен атом

И выцвела сухая лебеда.

И вязаны высокой простотой,

И перед общим небом одиноки,

Мы только на земные наши сроки

Всего-то и расстанемся с тобой.

Уйдя в дожди, в туманы лебеды…

И небо нам

Отпустит доброты…

* * *

Тепло золы сгоревшего костра…

Звезды угасшей, сгибшей, убиенной,

(Теперь там мрак, там чёрная дыра.

А он себе летит, как и вчера)

Негромкий свет

Звезды на дне вселенной.

Он всё сберёг –

Тепло золы, земли,

Любви все, потери и разлуки…

И холодов стремительные руки

Меня осенним счастьем обожгли.

И будет просыпаться до утра

Сырой рассвет,

А на краю вселенной

Он всё в пути –

Твой вечный, твой нетленный,

Твой малый свет

Сгоревшего костра…

* * *

Зацепиться за слово, движенье, случайную мысль,

За случайный клочок, отдождившей, иссякнувшей тучи,

Но остаться с тобой, рядом с небом, простудами, близь

Этих серых рассветов, Бог знает, куда нас несущих.

Засмотреться на ветер, на мокрое утро, на тень

Потерявших себя белых птиц у подножья прибоя.

Как случиться смогла эта синяя сень, эта звень

Непокоя воды и небес неземного покоя!

Нам довольно удалось – и упасть, и друг друга найти

В сенокосье лугов, где звенят свиристелей цевницы,

Где забыть – и не слушать,

Не слышать, как время стучится

И потерянным птицам стремится на помощь прийти…

Чтоб случилось,

Сбылось,

Всё, что с нами не может случиться…

2002

* * *

Люблю грозу в начале мая – вот он,

Твой вешний мир: акации, асфальт,

Разлапистая оторопь катальп,

Бесстрашных тополей громоотводы,

И ливень

С градом, ошалелым в дым,

По тротуарам лупит голубым!

Люблю ненастье –

Мокрый зонт на счастье

И бормотуху торопливых струй.

Ты душу-то замшелую разуй,

Ослабони от хомутов да сбруй…

А если не воздать ей всё сейчас, то

Изветрится акаций белый смог,

Раскиснет чернозём степных дорог –

И ты опять

Найти себя не смог,

Меж вёдром выбирая и ненастьем…

Где хлябь и хлипь,

И неземные страсти

Ужей в саду,

И въедливое «Здрастье!»

Твоих размокших,

Стоптанных сапог…

* * *

Всё проходит. И это пройдёт –

Рёвы, рокоты, выхлопы, рыки,

Толчея и толкучие рынки,

И визгливый трамвай на Дубинке,

Устремлено ползущий вперёд.

Всё проходит. Я тоже пройду.

Я сойду, оторвусь от подножки,

И завихрится пыль по обложке

Там, на полке, в последнем ряду.

И остынут руины-слова,

И зальют их дождей послесловья…

И займётся трудом и любовью,

Прорастая сквозь камни трава.