Лариса Патракова
Смеется вечность
(стихи)
Автобиография
Впервые поцеловала Землю в середине января 1950 года. Есть свидетельство:
В середине века, ровно
В полночь, вьюгой задыхаясь,
Я, на звёзды натыкаясь,
Этот шар земной, огромный
В первый раз поцеловала
И заплакала: я – дома.
Ровно в середине века
В полночь, вьюга тихо злилась,
И две створки у ореха –
Я и век – соединились.
Мною начиналась тайна
Новой половины века,
Я вернулась из скитаний
Умудрённым человеком.
В пять лет читала гостям своё любимое стихотворение А. С. Пушкина «Поэт, не дорожи любовию народной». Как сейчас помню – ни одного слова не понимала, но чувствовала ВСЁ.
Поэту
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечёт тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Александр Пушкин
Следующие лет сорок ушли на исследование самых потаенных уголков души, преданности СЛОВУ и отбора критериев.
Эту бездну в себе я измерила собственным словом:
Ошибись я однажды, ко мне никогда не вернётся
Холод сонных долин, где и жизни не ткётся основа,
Эхо чутких снегов, над которыми ангел несётся.
Ошибись я однажды – была бы сыта и одета
В плен шелков, о которых мечта износилась в лохмотья…
Эту бездну в себе я измерила жизнью поэта,
Вырываясь из плена безжалостной, царственной плоти…
* * *
Без небесных хоров, без видений
Дни и ночи тесны, как в гробу...
Боже! Не от смерти – от падений
Защити бесправную судьбу.
Чтоб, истерзан суетой и смутой,
Без любви, без подвига, без сил,
Я стеной постыдного уюта
В день грозы себя не оградил;
Чтоб, дымясь по выжженным оврагам
И переступая чрез тела,
Мгла войны непоправимым мраком
Мечущийся ум не залила;
Научи – напевы те, что ночью
Создавать повелеваешь Ты –
В щель, непредугаданную зодчим,
Для столетней прятать немоты.
Помоги – как чудного венчанья
Ждать бесцельной гибели своей,
Сохранив лишь медный крест молчанья –
Честь и долг поэта наших дней.
Если же пойму я, что довольно,
Что не будет Твоего гонца,
Отврати меня от добровольной
Пули из тяжелого свинца.
Даниил Андреев
С 45 лет стали приоткрываться тайны жизни, смерти, творчества, любви. БЫЛО БОЛЬНО…
Я исчерпала собственные сны.
Нагруженные тайнами корветы
Уплыли в явь и тишину рассветов,
И реки подсознания чисты.
Я исчерпала знание о том,
Чего на самом деле нет в помине:
Всё, что я знала, было только Имя –
Холодный воздух обожжённым ртом…
Я погасила памяти пожар,
Обманутая опытом столетий,
Я здесь спросила – мне не здесь ответят…
И внятен стал мне жизни тёмный дар.
Еще через десять лет случилось главное: во весь рост предстали передо мной все мои страхи, иллюзии и сияющая разобщенностью гордыня. Пришлось со всем расстаться. БЫЛО ОЧЕНЬ БОЛЬ НО… ОЧЕНЬ…
Володе Т.
Как больно мне меняют оперенье…
Так дерзко, так бесстрашно-горячо
Заштопать крылья огненным лучом…
И я молитвой укрощала пенье.
Звенит душа, луч тянется, в ночи
Гудят крыла, наполненные светом…
И в том, в ком мой полёт совпал с рассветом,
Мой новый голос, как орган, звучит…
Как больно мне меняют оперенье…
Несомненность покоя. Пришла любовь… Чудом не обделена. Впереди – бессмертие. Других критериев не приемлю.
Ирине Николаевой
Когда у меня не останется снов
И я изношу своё прошлое солнце,
Однажды под утро свобода вернётся,
А двери закрыты на прочный засов.
Когда у меня не останется грёз
И радостью стану делиться безмерно,
Всесильная жизнь враз потребует веры,
А я не поверю, что это всерьёз.
Когда у меня не останется Я
И все обретенья окажутся ложью,
Я сделаю то, что сейчас невозможно,
И Вечное Солнце взойдет из меня.
6 января 2013. Сидней.
* * *
Бог спел меня.
Одним протяжным звуком,
Единственным, который подошёл мне,
Заполнил даль миров и дальше дали –
Длину волны всем сообщая сразу,
Как знак, как пропуск – в нём мое бессмертье.
Всю память о себе не утаил Он:
Всё выдохнул в меня с таким доверьем,
И, отзвучав во всех мирах и далях,
Звук возвратился в точку притяженья:
Я помнила еще в четыре года: яйцо светилось звуком –
Это я. Так получила я себя в подарок:
Бог спел меня и отдохнул немного.
* * *
Час ночи. Я не сплю. В меня
Из старой книги дверь открыта…
В крови живой поток огня…
Нездешним, сумрачным, забытым
Повеяло издалека
Моих же собственных окраин…
И там, где я себя не знаю,
Вскипала памяти река…
И кровь несла навстречу мне
Осознанные сны потока.
И запредельно одиноко
Мне было в кровной быстрине.
Себя читая по складам,
Переставала я лукавить…
И падала земная память,
Как платье ветхое к ногам…
* * *
Я кланялась от Азъ до Ять
Священным буквам, им молилась.
Просила оказать мне милость
Всей полнотой во мне звучать.
В иных мирах их след живой,
Как песню, слышала во сне я.
О большем рассказать не смею –
Богатыри стоят стеной.
Все 33, я им – слуга
И это – трудное искусство.
Они и есть – народ мой русский:
Азъ, Буки, Веди – азбука.
* * *
У прошлого нам хлеба не украсть –
Мы все кормились от его печалей…
Нас целовала тёмными ночами
Всеобщей боли сказочная власть.
И с каждым днем был этот хлеб сытней,
И ароматней на замесах крови…
Мы все любили сладость общей боли,
Ещё сейчас тоскуем мы о ней…
А радость билась жилкой на груди,
Да горький плач младенца так был светел,
Что страшно было это вдруг заметить
И догадаться: Бог на нас глядит!..
* * *
Ресницами земли трава растет.
Глаза не прячут муравьи и дети.
За всё, что вижу, я одна в ответе?
Одна – за всё!
* * *
Враги России? Кто они? Где их искать?
Подойди к зеркалу: и таких – рать,
Если себе не врать.
А если пронумеровать,
То каждый – номер один –
Так кто нас победит?!
* * *
Меня измучила история:
Нет ни начала, ни конца.
Но Бог послал семь букв – гонца.
И зазвучало вдруг:
Из Торы я…
Круг, торсионные поля…
И ясность разум успокоила:
Во мне вращается земля –
Из Торы я…
Пусть вечно ускользает смысл,
Но раз и навсегда усвоила:
Опять по кругу льется мысль –
Из Торы я…
Я слушаю священный звук –
Реальность языком устроена
И катится за кругом круг –
История…
* * *
Мы ВСЕ лишь цифры после запятой,
И наша бесконечность в единице,
Стремление из круга будет длиться,
Пока последний ноль придет домой…
* * *
Я обнимаю ночь. Непониманием
Шумит прибой невысказанных мыслей.
И стороной обходит мыс Желаний
Корабль, который жизнь назад разбился.
Я вещий сон. Меня не разгадали.
Зачем я снилась? Это больно. Очень.
На паперти меня не тем раздали –
Теперь никто вернуть меня не хочет.
Моих желаний тайна недоступна
И мне самой. И даль моя – без края.
Зачем я снилась?! Это очень трудно…
Никто не знает?
* * *
Дети тащат Россию,
Связав свои крылья в канаты,
Из последних усилий,
Хотя им и страшно, и больно…
А когда вырастают,
Россия подносит им чашу расплаты:
Водку, ложь и кровавые тёмные войны.
* * *
На слёзной паперти разлук
Прошу с надеждой подаяние.
Всё зная наперед, заранее
Бесстрашно верю: ну а вдруг?
Проходит жизнь как благодать,
Как недоступная награда.
Я руку протяну – подать,
А ей – не надо.
Я вижу сны её дорог –
Она меня в лицо не знает.
Во мне смеётся добрый Бог:
И так бывает.
На слёзной паперти разлук,
Где разминулись те и эти,
Тружусь не покладая рук,
За всё в ответе.
* * *
В клочья карты старых обещаний,
В рыбью чешую завёрнут дождь…
За ночь так берёзы обнищали –
И десяток листьев не сочтёшь…
Пыльный запах страха метит в князи,
Осень тщится избежать разлук…
За окном от старой коновязи
Оторвался с болью Бежин луг…
Мир всё крепче держит за запястья:
Холод стали, скованной в замок…
Всё равно я выбираю счастье
Новых встреч, сомнений и тревог.
В клочья карты старых обещаний –
Карпы с неба падают дождями!
* * *
Как держится вода над нами,
Когда ни туч, ни облаков?
Что проливается дождями
Над жаждой скошенных лугов?..
Несутся, как в мазурке, струи,
Поток резвится, как оркестр,
Что в этом звучном поцелуе
На землю падает с небес?
Вода иль water по-английски –
Какая разница, – молчи.
Прислушайся, как в небе чистом
Звенят Кастальские Ключи.
* * *
Люди устали есть.
Люди устали спать.
Люди устали быть?..
Жизнь – это только месть
За неуменье жить.
* * *
А крайний – БОГ. К нему одни вопросы
И счет – без дна.
Как Он позволил?! Взрослый и серьёзный!?
Чья здесь вина?
За все злодейства: люди хуже зверя –
Спросить с кого?
Как Он посмел? Он сам в себя не верил –
Не мы в Него.
А смерть детей? А нищета? А голод?
Ну как Он мог?!
Мы настрадались, вот и судим строго:
Какой Он БОГ?!
Мы судим с беспощадностью уродов,
Чей дух истлел…
ЕГО вина: Он людям дал свободу.
Да как ОН смел?!
* * *
Безликие владыки ночи
Украдкой сцеживали время.
И ложью будущих пророчеств
Из плевел прорастало семя.
Огарки слов таили смыслы
В надежде избежать насилья,
И, оболгав всё, обессмыслив,
Явился человек-мобильник…
И время, истекая ложью,
Закрыло счёт своим увечьям.
В величье мнимом обезбожив,
Стал человек – бесчеловечным…
Он силы истощил в борьбе –
Он Бога победил в себе.
* * *
Мы видим общий беспробудный сон
О том, что мы покинули свой дом,
Из жизни в жизнь нам суждено скитаться
И некуда сновидцам возвращаться…
Мы вымостили трупами планету –
Все в поисках несбыточной любви…
То ненавидим мы себя за это,
А то гордимся миром на крови.
Нам не даётся тайна бытия:
Во сне всегда всё спутано, невнятно…
Нам бы проснуться, да ума палата
Нас заставляет верить в наше я…
Из страха в страх и к смерти под крыло,
И радостью детей не напоили…
Во сне уютно: мы как будто жили –
Безумным, нам другого не дано.
Нам никуда не надо возвращаться:
Мы дома, нас любовь не предала…
Проснуться. Потянуться. Рассмеяться.
И жизнь поймет: я, кажется, спала…
* * *
Ты выбрал время?
Текучей жирной плазмою,
Колючее, ознобное,
Струится время в разуме,
Как под плитой надгробною.
Измерено, сосчитано,
Умножено, прибавлено,
Секундами убитое,
Столетьями затравлено.
От радости отмазано,
От совести отмытое,
Струится время в разуме
Привычною орбитою.
Жизнь прочадит огрызочком
Унылой тощей свеченьки
И разлетится брызгами,
Украв себя у вечности!
* * *
Закутанные в покрывало слов
Безмолвия не ищут –
Так надёжней пройти дорогой одного конца…
Бессмертных – нас страшит наше бессмертье…
Закутанные в покрывало слов,
Внутри себя мы жизнь проговорили
В придачу с вечностью…
Нам всё равно…
* * *
Ритм убежал. Из времени песок
Не вытекает просто так…
Без меры пел соловей
И надорвал не горло – век соседний,
Что в комнате напротив отдыхал…
Теперь он не настанет для кого-то.
* * *
Бескрылье слов.
Обманут день не зря –
На вечность жизнь короче…
* * *
Моей печали не хватило нот:
Одной иль двух…
И промолчала Вечность.
* * *
Цветок, засохший в Книге Бытия,
Неотразимо источает Память.
* * *
Прошёл старик, изъеденный в труху
Бессмертной мыслью
О конце живого…
* * *
Чем меньше слов –
Тем откровенней жизнь:
Прошелестела бабочка бесстрашно.
* * *
День истощал…
В затылок солнца устремлены две птицы.
Ищут что-то…
* * *
В июле жёлтый лист на перекрёстке –
Я не готова
К тёплым башмакам…
* * *
Два муравья до блюдца доползли –
Тысячелетье на часах пробило…
* * *
Ночь озадачена окном бессонным:
Да всё ли ладно?!.
* * *
Грызу миндаль. Двенадцать на часах…
То время шелестит,
А то страницы…
* * *
Из снегопада, что вчера прошёл,
Скроили шубу белую берёзе…
Портной – вне конкуренции…
* * *
Лучом последним солнце оглянулось
На луг цветущий, где весь день
Ромашкой стать хотела…
* * *
Опять прибился к мыслям мусор –
Космический или земной…
Плюётся, раздражаясь, Муза:
Работать трудно ей со мной!
* * *
Смеётся Вечность над моим добром:
«Что за плечами высится горбом?»
«Я прошлое тащу – груз не простой,
И впереди мешок мой не пустой -
В нем будущее. Планов громадьё.
Я свято верю – мы туда дойдём».
Смеется Вечность: «Подсобить хочу.
Бросай мешки, а я озолочу».
* * *
И снова чудо обновленья,
Я просыпаюсь: за окном
Стоят могучие деревья
С молоденьким, как пух, листом.
Такая нежность в этих кронах,
Такая сила бытия,
Что, может быть, смогу и я
Листом проклюнуться зелёным.
* * *
«Счастливой книге» С.С. Коновалова
В открытых окнах по ночам
Гуляет ветер…
Всю ночь горит моя свеча –
Вдруг Бог заметит!
Я начинаю новый день
Внутри столетья.
Не я отбрасываю тень –
То солнце светит.
Мне никому не объяснить
Сейчас и после,
Как я хочу светить, светить
Всё ярче, больше!
Свет разгорается в ночи
С величьем солнца…
А если две горят свечи,
То мир спасётся?
А если три, а если пять?!
И Бог бесстрашно
Через меня готов познать,
Как жизнь прекрасна.
* * *
Гале Григорьевой
Пять тысяч лет я отдаю в подарок
И три из них – до Рождества Христова.
Случилось так, что я была писцом,
Свидетелем, участником, невольным
Историком судеб и судеб
Всех событий мира…
Пока, признаюсь, мне не надоело
Всё видеть так, как я же написала…
Историю рождает каждый взгляд
На жизнь со стороны,
И время, тайную уловку лжи,
Рождаем мы, беременные страхом вечной жизни.
Пять тысяч лет я отдаю в подарок
И много больше, если пожелаешь.
Себе оставлю лишь звучащий посох
Да старую котомку, дно которой
Дырявее любого решета,
Но хорошо просеивает звёзды.
И нет названья у моих богатств,
И я не чародей, не летописец –
Я этих звёзд глаза, душа и руки,
И объяснить тебе не в силах я…
Бери, что хочешь – мне моё оставь.
* * *
Раскалённый и одинокий
Древний камень в песках горячих…
Тело выпито раньше срока,
И глаза от жары незрячи…
Я всю ночь на священном камне
Пролежала в пылу озноба,
Всю себя рассказав стихами
По ту сторону слова…
* * *
Пространства зелёное платье:
Бессмертны его фасоны,
Крылаты его объятья
И очи его бессонны.
* * *
Горячий ветер золотых пустынь
Приносит раскалённое дыханье…
А при дороге черный древний камень
За тысячу столетий не остыл…
* * *
Живая слышимость Луны
Вчера опять пошла на убыль…
Звук пили только птичьи губы
На тёмном вдохе тишины.
Душа земли плыла в ночи,
И Свет звучал, как хор тревожный,
И птицам было невозможно
Спеть эти лунные лучи:
Звук только пили птичьи губы
На тёмном вдохе тишины.
* * *
В меня спустился певчий царь
И сел на веточку сознанья…
И закружилось мирозданье,
Заполнив призрачную даль…
Озвучивая ход планет
И шёпот звёздного восторга,
Парил сквозь золотое горло
Звучащий Свет…
Лелеял, озарял, искал,
Ласкал, кудесничал, резвился,
Каноэ легким в ночь умчал
И золотом во мне пролился…
Смеялся Пушкин
Сегодня утром смеялся Пушкин
В соседней комнате. Громче всех…
Гремели грозы, резвились пушки,
Кружились звёзды под этот смех.
Меня бесстрашно спасало чудо:
На темной лестнице свет зажгли!
Смеялся Пушкин – как бил посуду:
Я заплатила его долги.
6 июня 2013 г.
Блоку
По вечерам, над ресторанами,
Роняя свет живой Луны,
Проходит жизнь с улыбкой пьяною,
Как будто незнакомы мы.
Я, как любовник, ею брошенный,
Ловлю огонь её очей,
Под насыпью, во рву нескошенном,
Со смертью изменяю ей.
Как призрак, без примет и имени,
Теку в обманчивую даль.
И верю, как живой: обнимет там…
Аптека. Улица. Фонарь.
16 января. Утро в Австралии.
10 часов15 минут – 10 часов 25 минут.
* * *
«Берёзовую рощу» Левитана
Мы съели вместе с радостью голодной.
Был очень вкусен свежий крем сметанный,
Как облако воздушное над Волгой.
Сияние пейзажей, страсть багетов,
Смех Чехова, добавленный в палитру…
Над Плёсом увядающее лето
И имя Левитана как молитва.
31августа 2012 г. Плёс
«Берёзовая роща» – торт на празднике в музее Левитана
Прощальное
Разматываю нити вещих снов,
Плету из них обманчивое чудо,
В котором жизнь, сбежавшая оттуда,
Похожа на простое ремесло…
Совсем не так струится синий дым
Густого шёлка вкруг моих коленей…
Моей походки время не отменит,
Оно спешит – я властвую над ним.
Нас не спасёт разлуки дар земной,
Бессмертно всё, что с нами не случилось...
И дерево росло, и вечность длилась,
Как крылья за измученной спиной.
А вещих снов отсроченная месть –
Лишь удобренье для моих восторгов…
К тому же этой смесью лечат горло,
Когда душа звенит, а не запеть.
Бессмертно всё, что с нами не случилось…
* * *
Стеклянный сон разбился – не собрать.
Не все осколки отыскать сумела…
Прозрачный мальчик, тоненький, вне тела,
Поймал и стал стекляшками играть…
Он строил замки из моих разлук,
Искал в моих морях своих драконов…
Мы были с ним бесстрашно незнакомы,
Как линия, не помнящая круг…
Он рос, как дерево, пил небеса,
Не торопился жить – он знал, как надо…
И дорожил единственной наградой:
Стекло в кармашке – мой осколок сна…
* * *
П. Б.
Мой спутник по белым ночам,
Мой рыцарь печальный.
Горит среди леса свеча
Мерцаньем венчальным…
Живой, обжигающий свет,
Крылатые тени…
Мой спутник, мой рыцарь, поэт –
Душа в нетерпенье…
Молчит заколдованный бор,
Тропинки запутав,
И наш золотой разговор
Кончается утром…
И выхода,кажется, нет,
И все слишком ясно…
Мой спутник, мой рыцарь, поэт –
Все будет прекрасно.
* * *
Бессонницы священное число –
Арабская цифирь в расчетах мага…
Ночь плавится, как на огне бумага,
И в щель дверную время утекло.
Счастливый суфий – жил в каких веках?
Остался книг тяжёлых запах пыльный.
А сами книги, очевидно, сгнили
Иль как иначе обратились в прах…
Любовью протекая, как рекой,
По той далёкой, тёмной, жадной жизни,
Как он наткнулся – точною рукой
На мой бессонный золотой покой
И угадал, весёлый и святой,
Арабскую цифирь как вход в отчизну.
Игра в прятки в пустой комнате
Играли дети в прятки. С простотой,
Которая, как мудрость, в них бесценна:
Как не найти иголки в стоге сена –
Так не найти их в комнате пустой…
Играли дети насмерть с пустотой.
* * *
Так недоступно зелёные сны столетий
Таяли в окнах моих голубых окраин.
В кронах деревьев плакали птичьи дети,
А дерево думало, что дети так шумно играют.
Всё наполнялось нежданно вселенским чудом:
В каплях дождя плыли письма от Океана,
В розовом облаке плакал земли золотой рассудок –
Слишком серьёзной казалась ему наша общая рана.
Камни лелеяли солнечный дар свободы.
Где в них таится сердце – ящериц спросим…
Два-три поэта писали ночами высокие оды,
А остальные всё больше про нищую осень…
И шелестели крылами в моём откровеньи
Странные птицы в хрустальных манишках, во фраках…
Жизнь целовала меня от мгновенья к мгновенью…
Зря я была отстраненно холодной… Заплакать.
* * *
Шёл август. Плодоносил сад.
Стрекозы небо целовали.
Туманы застилали дали.
Бесстрашно плодоносил сад.
Шел август. Сорок лет подряд.
* * *
Небольшое стадо божьих коровок
Пасётся на лугах моей радости.
Другой пищи они не признают.
В урожайные годы
Небесного молока
Бывает вдоволь.
* * *
Процеживаю небо счастьем глаз,
А стрекоза разыскивает вечность
На бреющем полете…
Для неё – меня не существует,
Я богаче: она мне – радость.
Даже в вечной жизни
Её я не забуду…
* * *
Ползёт улитка по листу,
Целуя усиками вечность…
Мне одолеть её версту
Не хватит жизни…
* * *
Целует сумрачные сны
Невнятный шёпот звёздной доли…
Так свет сочится в мрак подполья
Лучами первыми весны.
* * *
Мгновения обугленная нить
В бесцветный ветер времени вплетает
Тот аромат, который вечность знает:
Его лишь в смерти можно повторить.
* * *
Инне Пакета
Таинственно разыгрались
Лиловые сны пространства.
Уснули змеиные дети
На паперти синих лун…
И никому не ясно,
Откуда явились ветры,
Умытые Океаном,
Которого нет на земле…
* * *
А прочитать послание жары
Не смеют даже мудрые деревья:
Обугленные листья пышут жаром,
Измученные жаркие стволы
Заплаканы слезинками смолы –
Земля сжигает нашей злобы жало.
И мы опять всем на Земле должны,
Но в нашу честь и муравьи не верят.
* * *
Здесь тучи с рассеянным взглядом бездонным
Бродят в небе, а после – дождя не бывает…
В окно Ферапонта стучусь, но молитвы не помню,
И белая ночь, белой птицей в глаза заглянув, пролетает.
Крылатые сны шелестят у меня в изголовье,
В них кисти художник в озёрах отмыл от лазури…
В окно Ферапонта стучусь, а молитвы не помню.
И белая ночь держит солнце рассветное в клюве.
* * *
Серебряный покров Нивены
Сулил в начале января
Морозов кружевную пену…
* * *
Живой реальностью разлук
Измучены душа и память…
Все расставанья – в воду камень,
Но на воде не вечен круг.
Жизнь в разделенье – тёмный жар.
Нам и себя-то не заметить…
Сейчас нашёл – вчера сбежал –
Чем будущее нам ответит?
Нас держит золотой крючок,
Наживка – страх перед бессмертьем.
Нам этот страх страшнее смерти,
И он определяет срок –
Короче некуда – поверьте.
Здесь место наших вечных мук:
Мы убываем, убываем…
И муравьиной жизни круг
В сравненье с нами вечность знает.
* * *
Евгению Морошкину
Одолевая ночь – чернее боли,
Построив дом у вечности в углу,
Откуда и сбежать я не смогу –
Уже не гость – хозяйка поневоле.
Похожий труд не одолел Сизиф,
Но я трудилась с тихой жаждой мести:
Дом на песке обрушится на месте!
И вместо дома получила миф.
В нём жизнь идет, как в Книге Бытия,
Счёт потеряв и тайнам, и причинам…
Меня в нём узнают два-три мужчины,
Которых, как себя, отвергла я.
А миф растёт, наматывая срок,
Им причастились те, кто здесь и не был…
Меня искали тайной среди строк,
Не разглядев звезды в безлюдном небе…
Я ускользнула, мифу вопреки.
Мне жизнь опять спасли мои стихи.
* * *
Выгуливая память в зеркалах,
Изъеденных глазами незнакомцев,
Не мной себе пропетая хвала
Вдруг засияла лучезарным солнцем.
Стекала плоть и облекалась в тлен,
А светоносность сути проступала,
Где ничего не требуя взамен,
Большое солнце в маленьком сияло.
Я бросилась вдогонку… Только тень
На месте солнечных лучей смеётся...
В неловкости судьбы дымится день
И в зеркалах гуляют незнакомцы.
* * *
В моих стихах запуталась судьба:
Не я её – она меня вела,
И там, где во весь голос я не пела,
Моя судьба моею не была.
Молитва
Мой страх, жестокосердие и невежество –
Вот всё, что могу предложить тебе, Господи,
В обмен на непреходящую радость жизни.
Возьми, Господи, то, о чём Ты много раз просил
Со смирением нищего, а я не слышал Тебя…
Сейчас я сам прошу: возьми, Господи,
Мой страх, жестокосердие и невежество
И верни мне крылатую лёгкость души моей…
Из Любви, пришёл я, Господи, в Любовь я и уйду,
Но не нахожу я Любви в себе самом, блуждая
В потёмках своего страха, жестокосердия и невежества…
Не побрезгуй, Господи, ещё раз этим даром моим.
Верни мне, Господи, то, что Ты никогда не терял,
А я умудрился заживо похоронить под спудом
Своего страха, жестокосердия и невежества:
Верни мне, Господи, меня самого…
Не прошу, Господи,– меняю
На свой страх, жестокосердие и невежество…
Всё, что накопил я, Господь мой, без сожаления
Отдаю тебе только сейчас: вчера ещё жалко мне
Было, Господи, этого безумного богатства моего:
Страха, жестокосердия и невежества.
Неутолённая радость жизни, полёт души,
Любовь и я сам – прими этот дар, Господи!
Это всё Твоё! Спасибо, что дал взаймы…
Аминь!
Ночь на 28 декабря 2006 г.
* * *
Володе Тетельбауму
Я вышивала вещий сон
На вечном полотне:
Катилось солнце колесом
С умытым радостью лицом
И улыбалось мне.
Я вышивала всё подряд:
Гладь озера, ручей,
А в озеро глаза глядят –
Меня чарует этот взгляд
Сиянием лучей.
Я вышивала вздохи волн:
По голубому – свет.
И Океан был страстью полн,
И было ясно: очень он
Любил меня в ответ.
Сбывался сон, тянулась нить:
Свет ткал себя и ткал…
Я догадалась – вечно жить
Никто мне не мешал.
* * *
За мной ухаживал один
Немного шумный господин.
Зато в шинели генеральской.
Всё басом, всё шумел, жужжал
И явно что-то обещал,
Но я боялась его ласки.
Он сердится, перечит, врёт
И он без устали поёт,
Но знаю я, что всё напрасно:
Боюсь я блеска эполет
И всё отмахиваюсь: нет,
Я просто очень не согласна.
Лишь появляюсь – он запел:
Гудят все семь шмелиных тел,
А честь отдаст, совсем мне лихо:
Он жало выпустит вот-вот.
Момент поймав, нашла я ход –
Мне просто стать пришлось шмелихой…
* * *
В расплавленном на солнце шоколаде
Торжественные пальцы омывая
И языку рассказывая сказки
Бразильских снов, старух и стариков,
Я постигала через сладость нёба
Какое-то забытое наречье,
Шершавых букв неровности и силу…
Рабами на плантациях трудились
Коричневые пальцы, истекая
Тяжёлой, вязкой, шоколадной кровью:
Как много солнца в плитке шоколада
И памяти о том, чего не вспомнить.
Как хорошо, что брезговать не стала
И облизала пальцы…
* * *
Великому Будущему Океану
Я встретилась с пришельцем наяву:
Он был красив нездешне, отстранённо –
С какой планеты? Где? Когда рождённый?
Ответа на земле я не найду…
И встречи он со мною не искал:
Он просто был – наполненно, нетленно,
Живой воды таинственный бокал,
Где в каждой капле память всей Вселенной.
Я погрузилась в его воды трижды…
Он осторожно мыслью приласкал.
И с той поры сон обречённо вижу:
Лечу к звезде по имени Байкал…
* * *
Столпотворились синие медведи
На золотой опушке.
Жизнь сбежала из старого ручья.
Последней каплей напился желудь (и откуда взялся?).
А дальше – больше:
В зелёной кроне золотая птица,
Невиданная в этом полушарье,
Красиво пела о столпотворенье
Медведей синих…
В чём всему начало?
В ручье? В медведях?
В золотой опушке?
В последней капле?
В жёлуде? В росточке?
В зелёной кроне? В птице? –
Как прикажешь…
Конец лишь неизвестен –
Нет конца.
* * *
Почти пародия
Январило. Ярилось Ярило ,
Индевели и сосны, и ели.
Ели, ели трещат в самом деле,
Только снег на реке как побрило.
Водоёмно с утра глубинели
В темных омутах мёрзлые черти…
Январило. Метались метели
И душа коченела бессмертьем.
* * *
рот наклонив к излучине слова,
пытаюсь лизнуть языком,
пытаюсь… шершавою плотью,
живой лопатой достать, дотянуться,
хотя бы сбоку чуть-чуть обслюнявить,
слизнуть по буквам... пы-
таюсь!
Так жизнь загостилась в моей попытке –
жива и сегодня…
но смертью голодной угасло слово.
* * *
В зелёной радости огней
Апрельских первых трав
Проснулся к жизни старый пень
И оказался прав.
* * *
От Океана пахло потом –
Он выполнял свою работу
Всем напряженьем мощных мышц…
И билась солнечная мысль
В тугое брюхо кашалота.
* * *
Если в доме пахнет хлебом,
Значит, в доме пахнет раем.
Кто в раю домашнем не был –
Тот бездомным умирает.
Rуе (англ.) – рожь. Читается: рай
* * *
Ночь одна, как тысячи
Всех ночей до этого,
Чёрная владычица,
На неё не сетую.
Радости все горестны,
Все надежды – по боку,
Контур новой повести –
Очертанье облака…
Все восторги ложные,
Тайны все замучены.
Рифмы невозможные
Наизусть заучены.
Сто ночей бессонницы
В ночь одну сливаются.
Будет долго помниться
Чёрная красавица.
* * *
В доме должны быть красные свечи,
Поздней осенью в стылый вечер,
Когда дух, никем не замечен,
Идёт по лестнице вам навстречу
И на старом венгерском наречье
Что-то бормочет по-человечьи,
О, не бывайте слишком беспечны:
Не зажигайте белые свечи…
В доме должны быть красные свечи.
Старого духа тёмные речи,
Старого духа зябкие плечи…
Если зажжёте вы красные свечи –
Их пламя время текучее лечит.
Время, стекающее с пальцев вечных
Можно увидеть при красном свете…
О, я надеюсь: вы не беспечны –
Во всех канделябрах красные свечи.
* * *
Опять всплывает старый кит –
Седое, древнее пророчество.
Зовёт? Молчит? Или бормочет что?
Зачем я сплю, а он не спит?
Мой сокровенный Океан –
Лишь рама для китовой силы.
В нем ритм приливов и отливов,
Живая сила Инь и Ян…
Баюкаю седую мглу
И лунный свет хребта китова…
Баю… – Без музыки и слова…
Пою. Не знаю. И могу.
* * *
В каждом таится открытая рана
Злой одинокости…
Этому поздно, этому рано –
Страшно над пропастью.
Сны обещаний безжалостно выжжены
Собственной робостью.
Сами себе и чужие, и ближние:
Старые новости…
Ждать – не дождаться другого, из прошлого
Оклик безжалостен…
Поздно ли, рано ли, дорого, дёшево –
Нет, и не жалуйся!
Протирая старую бронзу в гостях
Норе Крук,
австралийской поэтессе
Бронзовая смелость
Старых пыльных тайн
С чем-то во мне спелась –
И возник Китай.
Ветер Поднебесной
Рассказал без слов,
Как была невестой
Двух китайских снов.
Жаловал приказы
Первый – как мне жить.
Отказалась сразу я его любить.
Был второй бесстрашьем
Лебединых крыл,
Ни о чем не спрашивал –
Он меня любил.
Бронзовым приветом
Из эпохи Сун
Сон счастливый, где ты?
Я сейчас усну.
Норе Крук
Большие деревья сквозь ночь растут,
Их корни пьют серебро
Далеких лун на краю минут,
Где время давно прошло.
Большие деревья целуют день
На тысячи лет вперед…
Кого спасёт их святая тень?
Где семя их упадёт?..
Большие деревья уходят прочь:
Все сроки – у них в крови.
Они приходили, чтоб нам помочь,
Не выжившим без любви…
* * *
Нездешней музыкой в ночи,
Избытком человечьей речи
Звучали губы, пальцы, плечи,
Отбрасывая в ночь лучи.
А я была в плену у вас,
Я так стремилась вам навстречу
Лучами губ, и рук, и глаз –
Избытком человечьей речи…
Старица
Вот и золотое дно
Дня, прожитого беспечно.
Затаился синий вечер
С тихой песней заодно.
Недопитое вино
В сине-золотом бокале,
Две жемчужинки упали –
Две слезиночки – на дно…
Большей правды не дано.
Догорает синий вечер
Дня, прожитого беспечно,
С тихой песней заодно.
* * *
Себе
Что делать с этой музыкой? –
Обрушит весь этот мир непрочный, – не спасёт…
Иль насмерть каждой нотой захлестнёт,
Или во сне, как памятью, задушит…
Закрой рояль. Ключ утопи в реке.
И будем жить, не нарушая лада…
Но знай, что если не вернусь из сада
Однажды осенью – и ждать не надо:
Кто-то играл в туманном далеке…
Романс
Не теряйте звезду. Я целую холодные пальцы
Музыканта, сбежавшего в старую песню разлуки…
Разминулся с собой и бредёт одиноким скитальцем,
Только клавиши помнят его наречённые руки…
Не теряйте звезду. У её отдаленных окраин
Среди синих лучей заблудился мой голос высокий.
Так себя и находят – другого пути не бывает:
В старых песнях иссякли и тайны, и смыслы, и сроки…
Не теряйте звезду. Я целую холодные пальцы
Музыканта, забывшего ноты вне звёздного дома…
В чёрном небе рояля звезде навсегда отражаться…
Эти руки, мой голос, звезда – мы так странно знакомы.
* * *
Случилось чудо в январе:
Купала розы в ноте Ре,
Но помнила, как до того
Бродила в сказке ноты До.
Играл знакомый пианист,
И попросила я на бис
Сыграть заветное, одно…
И он сыграл мне ноту До.
И зажила я до начал,
До смыслов, до любви, до встреч…
И не рояль, а мир молчал,
Пытаясь жизнь во мне сберечь.
И в продолжение зимы
Из ноты Ре, из роз январских
Звучало трепетное Ми
И пахло миндалём и сказкой.
И не было ни в чём греха,
А просто падали преграды,
Живой росточек ноты Фа
Был марту снежному наградой.
Как тихо отступала боль,
Как разливались свет и нежность,
Как полнозвучно пела Соль –
Надежды сбывшейся подснежник.
Июнем юная земля
Целует сны короткой ночью,
И в них ликует нота Ля,
Поёт во мне, любовь пророчит.
И всё: проси иль не проси,
Сбегай, спасайся, протестуя:
Вершиной гаммы нота Си
Как страсть в уста меня целует.
Любовь и жизнь – опять одно:
Их музыка вспоила смыслом,
И я целую ноту До
В седых усах у пианиста.
* * *
– Я тебя снил…
– Какой печальный сон:
Я в нём была английской королевой.
– Ты боевого сокола жалела,
Когда склевал твою перчатку он…
– Я помню кровь: он ранил палец мне.
– И ты его тогда поцеловала!
И было счастьем для меня во сне
Поднять твое лебяжье покрывало…
– Но сон был долгим…Помнишь, что потом?
– Я помню холод бешеных кинжалов,
Когда приник к тебе он жадным ртом…
– И мести я твоей не избежала…
– Но он ушёл. И сокол улетел.
Перчатка кровью голубой алела…
– И стала я английской королевой,
Едва проснувшись... Ты того хотел?!..
* * *
В великом постоянстве перемен
Опять не я захлопываю дверцу.
Как от меня те звуки далеки…
Но жизнь целует беспощадным скерцо
В четыре очарованных руки…
Жива. Боюсь. И никуда не деться.
Попытка помочь себе
в безрадостном декабре
И, наконец, я насладилась солнцем
За этот, наступивший вдруг, июль…
Вчера я вышла замуж за японца
И поселились мы у мыса Бурь.
Наш дом был полон света и простора,
На башне ветра у прибрежных скал
Вели мы по-японски разговоры,
Но лишь по-русски он со мной молчал.
Английский был нам навсегда не нужен:
Друг друга понимая дальше слов,
Был праздником любви японский ужин
И смыслом жизни русская любовь…
Как на курорт, тайфуны, ветры, шквалы
К нам прилетали, чтобы погостить…
Их буйство, дерзость, сила не мешали,
Нам от души их, как друзей, любить.
Летели дни, и в каждом было солнце,
И не было ни мрака, ни зимы…
Сто лет назад я вышла за японца:
У мыса Бурь жизнь праздновали мы.
21 декабря 2006 г.
* * *
Умели расставаться на века
С таким весёлым, лёгким, жарким смехом,
Как будто проще нет – взять и уехать,
И в нетерпенье поднята рука…
Закутаться в блестящий тёплый мех,
Скользнуть вокруг прощальным быстрым взглядом,
И лошади, разбрасывая снег,
Рванули с места, скрывшись за оградой.
И всё... И даль дорог, как сон пустой
Позёмки, колокольчиков, озноба…
И белые, бесстрастные сугробы
Пленяют отрешённой красотой…
Но только бы он глаз не увидал!
И губ холодных не посмел коснуться!
И только бы к утру живой очнуться!
И пусть бы лошадей ямщик загнал!
* * *
Они оставались. Поэтому им
Было чуть-чуть попроще…
А я уходила в зелёный дым
С утра зашумевшей рощи…
Им был непонятен мой каждый звук
В той ветреной партитуре…
Такое бесстыдство таких разлук
Они не прощали дуре…
Я знаю, что это у них любовь –
Как могут меня спасают.
А я им в ответ крылатую бровь:
Без слов, а вызов бросаю.
Им не дано меня поместить
В старую песнь-шкатулку…
И я обещала их тоже любить
До первого переулка.
* * *
Молился ромашковый луг на закате:
На запад они открывали объятья
И пили лучи золотой сердцевиной
И знали: любимы!
Любимы!
Любимы!
* * *
Тане Кузнецовой
Солнце бьется в земной гортани,
И никто ничего не знает…
Отплываю от всех Испаний,
Все Америки – закрываю.
Голос мой, соколёнок ясный,
Научился в пути молиться:
Кровь небес не течет напрасно,
Не разбавить её водицей.
Мне давно не бывает страшен
Отдалённый туземный берег:
Папуасов отмыть от сажи,
Подарить им белые перья…
И: «никто ничего не знает»,
Написать на всех мониторах,
И себя, как дар открывая,
Человеком стать… – жаль, не скоро…
Солнце бьётся в земной гортани,
И никто ничего не знает…
Все Америки – закрываю.
Отплываю от всех Испаний.
* * *
Ангелу Ваших книг –
С.С. Коновалову
Над Вашим письменным столом,
Чуть ноги свесив,
Диктует книгу – новый том
Чудесный Вестник.
Снег серебрится за окном,
Синицы песня…
Над Вашим письменным столом
Нездешний Вестник…
* * *
Александре Завьяловой
Матушка-водица,
Кланяюсь низко
Стеблем придорожным.
Тайна твоя близко –
Узнать невозможно…
Госпожа водица,
Ты откуда, кто ты?
Чей кувшин разбился
Для твоей свободы?
Царица-водица,
Пробудись от слова:
Памятью умыться
Я твоей готова.
Сестрица-водица,
Капельку за каплей
Пить и не напиться:
Тайна не иссякнет…
Матушка-водица,
Госпожа водица,
Царица– водица…
* * *
Михаилу Титову
Медь золотая старой трубы…
Не залатаешь чёрной дыры…
В детстве беспечном Бог подозвал –
Музыкой вечной Бог наказал.
Богу играешь, небу твой плач –
Должность такая – Божий трубач…
Медь золотая – плачущий рай…
Не залатаешь… Только играй…
* * *
Володе Крайнову
Дышала жизнь на заднем плане сна,
Как незнакомец: холодно, в затылок…
День шёл сквозь сон: до тошноты постылый,
Навязчивый, как ранняя весна…
То сон, то явь смеялись мне в лицо,
Но там, в затылке, холодно, спокойно
Трудился кто-то молотком отбойным
И разбудил!.. Подлец из подлецов…
* * *
Льву Натапову
Тень золотого льва
Падала, как восторг.
Юною нотой Ля
Тихо звенел восток…
Гриву роскошных снов
Робко вплетая в явь,
В лодке с одним веслом
Я достигала дня.
Новорождённый взгляд:
Утро, окно, постель…
И золотого льва
Рык открывает дверь…
* * *
Евгении Лисицыной,
рижской органистке
Открытую книгу зелёных пророчеств
Листал шумный ветер холодного мая.
Звучанию древних отечеств и отчеств,
Как музыке старых органов внимая,
Я шла вдоль колючей стены междометий:
Меня окликали то ахи, то охи,
Но я постаралась молчаньем ответить
На мелочный вздор наступившей эпохи.
В посланье оконных проёмов и шпилей
Читала я книгу о рыцарской доле,
И было понятно: здесь насмерть любили
И путали часто свободу с неволей.
Не в звоне мечей тот напев еле слышный,
Что землю вспоил утешительной лаской,
И шпили соборов не ветер колышет,
А музыка старых органов прекрасных.
Рига
* * *
И. П.
Глубокий сон под буквой Ять
Невнятен образом и смыслом…
У времени себя украсть
Случилось быстро.
И плачет лёгкая душа
В плену заветов…
Жизнь только тем и хороша,
Что здесь, об этом…
Печаль пространства помнит свет
Ушедших смыслов…
Спит Ять, которой больше нет,
Жизнь молча смотрит тебе вслед:
Ты был так близко.
* * *
В. П.
Всю жизнь ты вспоминаешь танец
Двух ангелов над колыбелью:
Был первый – Вечности посланник,
Второй – учил ему не верить.
* * *
Телескопам КРАО
Сзади меня возникли из тумана три белых ангела...
Не как рисуют их в детских книжках:
Юношами Бога…
Наполнили они своим дыханьем
И уплотнили странные тела,
Похожие на башни телескопов.
Всё в их покое – устремленье к небу:
Прижаты крылья, голова, как купол,
Закинута…
В глаза смотреть – кому?
Астроному
«Когда я наблюдаю, я вижу:
дохленькая такая галактика,
ядрышко еле-еле, – а я её вижу!»
В. И. Проник
В центре самых далёких, едва различимых галактик
Заблудилась душа, огорчённая собственным светом…
Всех вопросов к Создателю детский запас не истратив,
Трудно жить лишь с одним, так давно прозвучавшим ответом.
* * *
Тамаре
Перелистав лишь две страницы
В Священной книге Бытия,
Попробуй у себя учиться,
Начни самой себе молиться,
Тогда в тебе соединится
В единый образ ты и я.
* * *
девочке Гале Хотяновой
В какие весёлые шкуры желаний
Одеты китайские песни разлуки…
В живой полосатой уютной пижаме
Тигрёнок Йо-Ма целовал мои руки.
И падали ветры зелёного сада
В зеркальную гладь окоёмов дворцовых.
Давно всё, как пылью, покрылось досадой:
Тигрёнок Йо-Ма вырос тигром суровым.
И я никому не посмею признаться:
С Тигрёнком Йо-Ма я всерьёз пошутила:
Царапать, играть и так больно кусаться
Тигрёнка Йо-ма это я научила.
* * *
Володе Тетельбауму
Как больно мне меняют оперенье…
Так дерзко, так бесстрашно-горячо
Заштопать крылья огненным лучом…
И я молитвой укрощала пенье.
Звенит душа, луч тянется, в ночи
Гудят крыла, наполненные светом…
И в том, в ком мой полет совпал с рассветом,
Мой новый голос, как орган, звучит…
Как больно мне меняют оперенье…
* * *
Настойчиво сквозь сон скребётся мышь…
Смешно: надёжны дедовские стены.
Так самым громким шорохом Вселенной
Тебя не разбудила твоя жизнь…
* * *
Всё хорошо, всё просто, всё легко,
И Млечного пути свет с молоком
В меня струится песнею неслышной…
Во мне гостит несовершенный Бог –
Он лучшая из всех моих дорог:
Во мне с надеждой совершенства ищет
И без меня познать себя не смог.
* * *
Без страха, сомненья,
Лишь только смущаясь немного,
В ладони Его возвратить свою душу, как песню.
В священном сиянии жизни пропеть себя Богу
И вспыхнуть звездой в золотых закромах поднебесья.
* * *
Таинственная свежесть синих роз,
Волненье эвкалиптов на закате
И Океана розовое платье,
Скрывающее слишком дерзкий рост:
Австралии священные объятья,
И кажется: всё – сон, всё не всерьёз.
1993 г.
* * *
Живой кусочек карнавала –
Бразильский танец джакаранда.
Мой юный спутник Карл Наварра
В лиловом, дерзкий и нарядный.
Несёмся буйным ветром нежным
По старой улице Маквори…
Слезинкой зависть неизбежна
В торжественных зрачках магнолий.
Как дань священного обряда,
Затерянного средь столетий,
В безумном буйстве джакаранда
Приснится старикам и детям…
Лишь строгий взгляд араукарий
Прервёт круженье карнавала…
Прощально прокричав «Ура им!»,
Сбежит мой спутник Карл Наварра.
Письмо из Австралии в Россию
На день я живу вперёд
Вас, оставленных далёко.
Океан мне водит в окнах
Волн волнистый хоровод.
Ваш закат и мой восход
Радостно играют в прятки…
У меня здесь всё в порядке –
Было там – наоборот.
Здесь у времени свой ход:
По законам непреложным.
Там я старше, здесь – моложе,
В общем, всё наоборот.
Эвкалиптов синий дым
В полдень – здешний праздник зноя…
Небо вечно голубое…
Робко счастлива под ним.
Эвкалипты
Цветы склонялись мне в ладонь
Пушистыми головками.
Сжигал оранжевый огонь
Всё тусклое, неловкое,
Что я несла в себе как сор,
Густой тоской облитая,
Но сжёг всё пламенный костёр –
Букет мой эвкалиптовый.
* * *
Из русской зимы в австралийскую осень,
Где солнечный март не исходит капелью,
Где в старых лесах осторожные лоси,
Играя, бодают большие деревья,
Где травы проснулись, но снежная нега
Ещё укрывает их, как одеяло:
Сугробы пушистого белого снега –
Лет тридцать такого в лесах не бывало…
А я осторожно по снежному насту
Иду к эвкалиптам, которые помнят,
И волн океанских глубинное счастье
Опять меня новою жизнью наполнит.
Мне бенксии рады – мы были знакомы,
И я признавалась в любви к милейлукам…
Мне странно, что я и в Австралии дома,
Как будто не знала с Россией разлуки.
Во мне равнозначны две родины детства:
Мечта и реальность – лишь так я едина…
И мне от Австралии некуда деться,
Во мне и Россия непобедима!
* * *
Искре и Льву
Плакали и пели франжипани:
Рай я покидала ровно в восемь.
Океанских волн живая память
Мой прощальный сон с собой уносит.
Эвкалипты целовали руки,
Признаваясь в откровенной страсти,
В солнечном круженьи милейлуки
Сбрасывали кожаные платья.
Джакаранды раскрывают душу,
Бенксии бегут за мной рядами,
Тёмный шёпот золотого буша
Застревает в ветках каннингамий.
Стая неутешных попугаев
Умоляет разноцветной песней:
«Сдай билеты! Рай не покидают!
В нашем хоре голос твой уместен!»
У самой себя меня украли:
Как вернуться мне назад – не знаю…
Прорасту в ряду араукарий:
Буду сниться золотому раю.
Голубые горы, Тропа Дарвина,
Австралия, 31.12.2008 г.
Скульптурным работам
Ларисы Смагаринской
Из ожидания любви
Возникла линия. И память
Всплеснула древними крылами
В крови.
Из невозможности запеть
Явилась линия восторга…
Плоть лишнее в себе отторгла:
Взле-теть!
Из невозможности объять
Случилась линия покоя…
Единым светом стали двое
Си-ять!
Из невозможности разлук
Открылась линия начала…
И жизнь согласьем отвечала
На вещих линий вечный круг.
Начало февраля 2013 г.
Австралия
* * *
Сквозь сны Тасмании текут дороги,
Мы уплываем в золотистый дождь.
Ты и сейчас меня как будто ждёшь
В Mидпойнте, оглянувшись на пороге.
Мы растеряли множество забот,
Вплывая в сны лесов живого мертла.
Смеялась осень ненасытным ветром,
Рисуя радуги наоборот.
Мы были общей радугой в судьбе,
Открывшей нам объятия Тасмании,
И плыли в тёплом радужном сиянии,
И всё казалось – ты приснился мне.
Запутанное золото дорог
На старых картах нас не огорчило.
И, как стихи, тебя я заучила
На память, без помарок, назубок.
Сквозь сны Тасмании наш сон плывёт
Весь в яблоках, весь зацелован чудом,
И нас там нет, и мы в нём вечно будем:
Пусть, как корабль, в Бичено он войдёт.
Ты стой на палубе, не пропусти
Обетованный берег ожидания,
В лесах Тасмании живёт предание
О том, что будет с нами на пути.
Самолет «Сидней – Абу Даби – Москва»
24 мая 2010 г.
Песня
Когда ко мне под окна прилетала
Невиданная птица кукабара,
Я не жила в Австралии тогда:
Туда во сне ходили поезда.
Сейчас под сенью двух араукарий,
Птенец летает, очень кукабарий,
Я открываю дверь большого дома
И всё вокруг до счастья мне знакомо…
В одном из снов обратного билета
Не оказалось в кассе этим летом,
Смеется, пролетая, кукабара:
Не я её – она меня узнала…
Когда ко мне под окна прилетала
Невиданная птица кукабара,
Я не жила в Австралии тогда :
Туда во сне ходили поезда…
Разговор с фаллосом
И я у него спросила:
– Когда ты узнал впервые
Свою великую силу?
– В младенческих снах далёких,
В снегах суровой Сибири
В величии одиноком
Ко мне приходило пламя,
И было оно повсюду.
Я видел его свеченье,
Игру затаённой жизни…
И было оно покоем
Наполнено без остатка…
И мудрость была глазами его золотого века.
– А дальше? Ты много тратил?
– Я память о том покое,
В котором танцует пламя,
Совсем потерял, лишь юность
Моя на порог ступила…
И мудрость глаза закрыла…
Но пламя горело мощно,
И думал я: так и надо
Огонь извергать и тратить,
Не зная тоски священной
О том золотом покое,
В котором ликует пламя…
Я был только бледной тенью,
Себя самого сжигая,
Лишая себя священства –
Тоски по такому лону,
Где пламя поёт в покое
Живой красотой и силой,
Без тёмной безумной власти
Сокрытого в нём огня…
Ты всё у меня спросила? –
И пламя вошло в меня.
* * *
Блаженство – жить в твоём сердце:
Просторно, уютно, надёжно…
Для плача и для полёта
Всегда в нём найдётся место.
Крыла в нём раскинув на ночь,
Целую его осторожно…
Блаженство – жить в твоем сердце:
Спасибо тебе за это.
* * *
Небо никто не понял.
Руки тяну навстречу.
Песней моих ладоней
Кормится звёздный вечер.
Льется душа невинно
В свет золотого слова…
Но с небом мне быть единой
Только в сердце другого…
* * *
Слишком тяжёлая ноша
То, что ты прожил…
Пытка привычки – опыт –
Ближнему не подарить…
«Я же его не брошу!» –
Так и болеешь прошлым,
А я заклинаю: жить!
* * *
Не позову тебя в завтра…
Сети на берегу чини…
Старые сети, дырявые,
Но зачем-то тебе надо
Сидеть и зашивать эти ячейки,
Сквозь которые утекло не меньше
Двух Тихих Океанов…
Чини свои сети, прищуривайся на солнце,
А я буду писать на песке прибрежном
Странные письмена…
Прочтут их две-три медузы,
Шершавый от времени краб
И ещё – кто захочет…
Это мой подарок волне океанской.
Такая у меня работа: кормить
Океан письменами.
Волна унесёт их с собою,
А мне и не жалко…
Чини свои сети, ладно,
Не позову тебя в завтра…
Оно у меня в глазах.
Просто тебе пока некогда
Посмотреть на меня:
Ты чинишь очень старые сети
На берегу Атлантического Океана.
Не над нами ли смеется
Шершавый от времени краб?
Починил?..
* * *
В усталости твоего одиночества
Притаился мальчишка, потерянный в нежности детства.
Все морщинки твои – дар пророчества…
Гладить их – несказанное счастье…
Заполняю их светом, читаю по ним, ворожу,
Что потеряно – всё нахожу…
Как мне выпить до дна боль души твоей,
как заткать её лаской…
Все секреты мои у тебя под подушкой… Богач!
Я пришла погостить со своей нерассказанной сказкой…
Ты герой в ней и рыцарь, веселый и дерзкий… Не плачь!
Якову
Я бы хотела в тихотворении
Выпить с тобой по бокалу игристого
Светом объятого нового времени –
Солнечно-чистого.
Я бы хотела в безмолвии золота
Тихо идти с тобой рядом, проказничать.
Знать, что для Вечности оба мы молоды –
Просто два праздника.
Ветры целуют листву еле слышную,
Травы выходят с молитвенным пением...
Рядом так вольно и радостно дышится:
Стихло творение.
1 марта 2013 г.
Переводы
Понимала – надо сесть за учебники английского языка. Давно лежат, ждут. И друзья недоумевают: «Когда начнёшь учить английский?» Оправданий у меня нет…
А вечером убрала учебники со стола… Но совесть мучает… И пока шла борьба между ленью и совестью, открыла интернет, нашла стихи на английском, выбрала первое, которое показалось не слишком длинным… и решила переводить! Вот так, дерзко, сразу…
В Австралии мне подарили электронный словарь – почему не попробовать…
С подстрочником мучилась долго, но «копание» в словаре не раздражало. И это радовало. Пе-ре-ве-ла! И вчитываясь в содержание, удивилась: это же близко мне! Кого же я перевожу?!
Так состоялось знакомство с Маргарет Кавендиш, герцогиней Ньюкасл на Тайне, интереснейшей женщиной и поэтессой 17 века (1623-1673). Этой же ночью это «случайное» знакомство переросло в глубинную личную связь. Случилось стихотворение:
Маргарет Кавендиш,
Герцогине Ньюкасл на Тайне
Триста сорок лет тому
Умирала Герцогиня
И моё шептала имя,
Непонятно почему.
Посмотрела наугад
В двадцать первое столетье,
Я поймала этот взгляд
И успела ей ответить.
На столе священной грудой
Листья жёлтые стихов,
Жар фамильных изумрудов
И прозрачных пальцев лёд.
Запах мускуса и перца,
А в зеркальной полутьме
В мир иной открыта дверца,
В мир, увиденный во сне.
Ночь домчится до рассвета
На гарцующих конях,
Вещая душа поэта
В рифме навестит меня.
Тот английский – мед текучий,
На устах пчелиный рой…
Память о тебе измучив,
Дверь найду, а ты открой.
Ночь на 4 марта 2013
Перевела ещё несколько её стихотворений, а потом перевела Алжернона Суинберна. Конечно, в переводах нет очень близких лексических соответствий, не сохранена и ритмика оригиналов. Они, скорее, вариации на тему этих авторов.
Переводы из Маргарет Кавендиш
Душа природою одета
В покровы тонкие судьбы,
Не прочно всё, не вечно это
И скоро обнищаем мы.
Смерть, как удачливый старьевщик,
Лохмотья наши подберет,
Но кто-то, любящий и вечный,
Нас в нашей наготе найдёт.
Отмоет раны, всё очистит,
Нарядит в новые шелка…
А срок придёт: в покровах нищих
Опять бредём издалека.
Мужчина к своей любимой
Напрасно слёз не проливай,
В твоих глазах мне ад и рай:
Лишь взгляд один – и мне конец.
В твоей печали я мертвец:
Мне душно, как в могиле тесно,
Но улыбнёшься – я воскресну!
Ты любишь – Бог на свете есть!
Ты ненавидишь – дьявол здесь!
* * *
Если атом в малости ничтожен –
Он внутри материи умножен
Силой исполинской, страшной, вечной.
Сколько их?! Сочтёшь ли бесконечность?!
Неделимы: качество, количество и вес –
Малость умалилась до небес.
Прощая тех, кто судит мои стихи
Так много говорю я о стихах,
Но эта книга лишь моё дитя…
Меня судить за это – преступление,
Как птицу за чириканье и пение.
Я птица! У меня птенец в гнезде!
Он так проворен, быстр, и он – везде:
Он норовит взлететь, и он боится,
Он дерзок, робок – так легко разбиться!
Пока нет силы под его крылом –
Мой голос для него и хлеб, и дом…
Меня судить за это – преступление:
Я рождена быть словом, криком, пением…
Перевод из Алжернона Суинбёрна
Утратив страхи и надежды,
За наш короткий сон земной
Мы Богу благодарны прежде,
Чем вечный обретём покой…
За то, что смерти всё покорно,
За то, что прах не станет формой,
Что тощий ручеёк проворный
Наполнит Океан собой.