ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ
Избранные стихотворения
«Вы, чей резец, палитра, лира…»
Полнолуние
Лишь черный хрящ в росе алмазной,
Да цепи скал, да зыби блеск…
Ревучий сбег, гремучий плеск,
Прибоя плеск однообразный…
Над морем полная луна
На пепле сизом небосклона;
И с преисполненного лона
Катится сонная волна –
И на зерцало влаги встречной
Роняет изумруд лучей…
Вдали ж не сякнет искротечный,
Бело-расплавленный ручей…
Стихий текучих колыбель,
То – мир безжизненно-астральный?
Или потоп первоначальный –
Земли младенческой купель?
1899
На миг
День пурпур царственный дает вершине снежной
На миг: да возвестит божественный восход!
На миг сзывает он из синевы безбрежной
Златистых облаков вечерний хоровод.
На миг растит зима цветок снежинки нежной,
И зиждет радуга кристально-яркий свод,
И метеор браздит полнощный небосвод,
И молний пламенник взгорается, мятежный…
И ты, поэт, на миг земле печальной дан!
Но миру дольнему тобою мир явленный
Мы зрели, вечностью мгновенной осиян, –
О, Пушкин! Чистый ключ, огнем запечатленный
Мечей, ревнующих к сынам юдольных стран! –
И плачем вечно мы в тоске неутоленной…
1899
На склоне
Овцы бродят подо мною,
Щиплют зимний злак стремнин.
С Атлантической волною
Из обрывистых глубин
Веет солью. Твердь яснеет
Робкой лаской меж камней.
Даль туманная синеет;
Чайка искрится по ней…
Горько, Мать-Земля, и сладко
Мне на грудь твою прилечь!
Сладко Время, как загадка
Разделения и встреч.
С тихим солнцем и могилой
Жизнь мила, как этот склон, –
Сон неведения милый
И предчувствий первый сон!
1899
La superba*
Тень реет. В глубине, за рощей горных пиний,
Залива гневный блеск под грозовым крылом,
И зыбкой чешуи изменчивым стеклом –
Туч отраженный мрак, и волн отлив павлиний…
А на краю земли, в красе надменных линий,
Восточный стражник – мыс подъемлет свой шелом,
И синие хребты властительным челом
Из влажной бирюзы встают до тучи синей.
Лазурный дух морей, безвестных гость дорог –
Вдали корабль; пред ним – серп лунный, вождь эфирный…
Уж день переступил предельных скал порог.
Но горном тлеющим, в излучине сафирной,
В уступах, на чертог нагромоздив чертог,
Всё рдеет Генуи амфитеатр порфирный.
1899
* Прекрасная (ит.).
Возврат
С престола ледяных громад,
Родных высот изгнанник вольный,
Спрядает светлый водопад
В теснинный мрак и плен юдольный.
А облако, назад – горе –
Путеводимое любовью,
Как агнец, жертвенною кровью
На снежном рдеет алтаре.
1902
Усталость
День бледнеет утомленный,
И бледнеет робкий вечер:
Длится миг смущенной встречи,
Длится миг разлуки томной…
В озаренье светлотенном
Фиолетового неба
Сходит, ясен, отблеск лунный,
И ясней мерцает Веспер,
И всё ближе даль синеет…
Гаснут краски, молкнут звуки…
Полугрустен, полусветел,
Мир почил в усталом сердце,
И почило безучастье…
С золотистой лунной лаской
Сходят робкие виденья
Милых дней… с улыбкой бледной.
Влажными глядят очами,
Легкокрылые… и меркнут.
Меркнут краски, молкнут звуки…
Но, как дальний город шумный,
Всё звучит в усталом сердце,
Однозвучно-тихо ропщет
День прожитый, день далекий…
Усыпляют, будят звуки
И вливают в сердце горечь
Полусознанной разлуки –
И дрожит, и дремлет сердце…
1902
Альпийский рог
Средь гор глухих я встретил пастуха,
Трубившего в альпийский длинный рог.
Приятно песнь его лилась; но, зычный,
Был лишь орудьем рог, дабы в горах
Пленительное эхо пробуждать.
И всякий раз, когда пережидал
Его пастух, извлекши мало звуков,
Оно носилось меж теснин таким
Неизреченно-сладостным созвучьем,
Что мнилося: незримый духов хор,
На неземных орудьях, переводит
Наречием небес язык земли.
И думал я: «О гений! Как сей рог,
Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах
Будить иную песнь. Блажен, кто слышит».
И из-за гор звучал отзывный глас:
«Природа – символ, как сей рог. Она
Звучит для отзвука; и отзвук – Бог.
Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук».
1902
Монастырь в Субиако
За мной – вершин лиловый океан;
И крест, и дверь – в конце тропы нагорной,
Где каменных дубов сомкнутый стан
Над кручей скал листвой поникнул черной.
Как стая змей, корней извив упорный,
Проник утес в отверстья старых ран:
Их сеть тверда, как их оплот опорный;
Их сень вотще колеблет ураган.
Вхожу. Со стен святые смотрят тени;
Ведут во мглу подземную ступени;
Вот жертвенник: над ним – пещерный свод.
Вот вертоград: нависли скал угрозы;
Их будит гром незримых дольних вод;
А вкруг горят мистические розы.
Между 1892 и 1902
Жрец озера Неми
Лунная баллада
Я стою в тени дубов священных,
Страж твоих угодий сокровенных,
Кормчая серебряных путей!
И влачит по заводям озерным
Белый челн, плывущий в небе черном,
Тусклый плен божественных сетей.
И влачатся, роясь под скалами,
Змеи-волны белыми узлами;
И в крылатых просветах ветвей,
Дея чары и смыкая круги,
Ты на звенья кованой кольчуги
Сыплешь кольца девственных кудрей.
Так я жду, святынь твоих придверник,
В эту ночь придет ли мой соперник,
Чистая, стяжавший ветвь твою,
Золотой добычей торжествуя,
Избранный, от чьей руки паду я,
Кто мой скиптр и меч возьмет в бою.
Обречен ли бранник твой, Диана,
Новой кровью жадный дерн кургана
Окропить и в битве одолеть?
И сойдешь ты вновь, в одеждах белых,
На устах пришельца омертвелых
Поцелуй небес напечатлеть.
И доколь, кто тайн твоих достоин,
Не придет, я буду, верный воин,
Жрец и жертва, лунный храм стеречь,
Вещих листьев слушать легкий лепет
И ловить твоих касаний трепет,
Льющихся на мой отсветный меч.
1903
Леман
Вечера павлины
Небеса рядили.
Двое нисходили
Из глухой долины.
Из глухих скитаний
Озеро манило.
Плесы наводнило
Пламя трепетаний.
Там судьба застигла
Двух, себя обретших.
На зарях рассветших
Оснежились иглы.
Чайка расплескалась;
Парус мрел далеко;
С рокотами рока
Озеро ласкалось.
Горные горбины
Сумраки повили…
Там остановили
Беглецов судьбины:
Ветра голосами
Смерть – иль жизнь – вестили,
Ужасая, льстили
Шаткими весами.
Им в тоске покорной
Сердце внемля – ждало:
«Да» и «Нет» рыдало
Над пучиной черной.
Сестры ночи ткали,
И на скал устои
Чередой прибои
«Да» и «Нет» плескали.
Руки рук искали
На краю могилы,
Вал за валом силы
Темные толкали,
Волей всеодержной
Нудили разлуку
И хватали руку
Из руки удержной,
И две груди тесных
Разделить грозили…
Меч их отразили
Копья сил небесных!
Жизни нерасцветшей
Завязь поглотило,
Парус распустило
Над себя обретшей
Вновь любовью робкой
Вечное Начало, –
И двоих промчало
Над пучиной топкой!
И два сердца жили
Под лучом Пощады…
А на скал громады
Сумраки снежили…
1903
Осенью
Ал. Н. Чеботаревской
Рощи холмов, багрецом испещренные,
Синие, хмурые горы вдали…
В желтой глуши на шипы изощренные
Дикие вьются хмели.
Луч кочевой серебром загорается…
Словно в гробу, остывая, Земля
Пышною скорбью солнц убирается…
Стройно дрожат тополя.
Ветра порывы… Безмолвия звонкие…
Катится белым забвеньем река…
Ты повилики закинула тонкие
В чуткие сны тростника.
1903
Поэты духа
Снега, зарей одеты
В пустынях высоты,
Мы – Вечности обеты
В лазури Красоты.
Мы – всплески рдяной пены
Над бледностью морей.
Покинь земные плены,
Воссядь среди царей!
Не мни: мы, в небе тая,
С землей разлучены, –
Ведет тропа святая
В заоблачные сны.
1904
Прозрачность
Прозрачность! Купелью кристальной
Ты твердь улегчила – и тонет
Луна в среброзарности сизой.
Прозрачность! Ты лунною ризой
Скользнула на влажные лона,
Пленила дыхания мая,
И звук отдаленного лая,
И призраки тихого звона.
Что полночь в твой сумрак уронит,
В бездонности тонет зеркальной.
Прозрачность! Колдуешь ты с солнцем,
Сквозной раскаленностью тонкой
Лелея пожар летучий;
Колыша под влагой зыбучей,
Во мгле голубых отдалений,
По мхам малахитным узоры;
Граня снеговерхие горы
Над смутностью дольних селений;
Простор раздражая звонкий
Под дальним осенним солнцем.
Прозрачность! Воздушною лаской
Ты спишь на челе Джоконды,
Дыша покрывалом стыдливым.
Прильнула к устам молчаливым –
И вечностью веешь случайной;
Таящейся таешь улыбкой,
Порхаешь крылатостью зыбкой,
Бессмертною, двойственной тайной.
Прозрачность! Божественной маской
Ты реешь в улыбке Джоконды.
Прозрачность! Улыбчивой сказкой
Соделай видения жизни,
Сквозным – покрывало Майи!
Яви нам бледные раи
За листвою кущ осенних;
За радугой легкой – обеты,
Вечерние скорбные светы –
За цветом садов весенних!
Прозрачность! Божественной маской
Утишь изволения жизни.
1904
Небо живет
Сумеречно слепнут
Луг, и лес, и нива;
Облачные дива
Лунной силой крепнут.
Крепнут силой лунной
Неба паутины,
И затоны – тины
Полны светорунной.
Накренились горы
К голубым расколам.
Мгла владеет долом,
В небе реют взоры.
Крыльев лебединых
Взмахом Греза реет
Там, где вечереет
На летучих льдинах;
Лебедью садится
У краев уклонных;
В черноту бездонных
Кладезей глядится, –
В глубь, где ночь пустила
Синею излукой
Парус крутолукий
Бледного светила.
1904
Долина-храм
Звезда зажглась над сизой пеленой
Вечерних гор. Стран утренних вершины
Встают, в снегах, убелены луной.
Колокола поют на дне долины.
Отгулы полногласны. Мглой дыша,
Тускнеет луг. Священный сумрак веет
И дольняя звучащая душа,
И тишина высот – благоговеет .
1904
Fio, ergo non sum *
Жизнь – истома и метанье,
Жизнь – витанье
Тени бедной
Над плитой забытых рун;
В глубине ночных лагун
Отблеск бледный,
Трепетанье
Бликов белых,
Струйных лун;
Жизнь – полночное роптанье,
Жизнь – шептанье
Онемелых, чутких струн…
Погребенного восстанье
Кто содеет
Ясным зовом?
Кто владеет
Властным словом?
Где я? Где я?
По себе я
Возалкал!
Я – на дне своих зеркал.
Я – пред ликом чародея
Ряд встающих двойников,
Бег предлунных облаков.
1904
* Становлюсь, значит не есмь (лат.).
Дриады
О, души дремные безропотных дерев,
Нам сестры темные – дриады!
Обличья зыбкие зеленооких дев,
Зеленовейные прохлады,
Ковчеги легких душ, святилища дерев!
Живые облаки неузнанных божеств
Средь обезбоженной природы!
Над сонмом без венков, над миром без торжеств
Листвы пророчественной своды
Вы немо зыблете, о скинии божеств!
Прислушайся, один, в смарагдной тишине
К пустынным шелестам Дриады!
Открой уста души – и пей, как в смутном сне,
Наитье сумрачной отрады!
Ты, вещий, – не один в безлюдной тишине!
С тобой, вне времени, пределов и пространств,
Плывет и жизнью нежной дышит
Душа под космами таинственных убранств
И, упоенная, колышет
Всей чуткой ощупью свой сон в струях пространств.
Ни граней, ни годин, ни ликов «Ты» и «Я»
Она божественно не знает,
И цельным нектар пьет из сердца бытия,
И никого не вспоминает.
И в нераздельности не знает «Ты», ни «Я».
Истома знойных гроз, и сладкий ветр Весны,
И вздохи Осени печальной
Ей снятся в ней самой – потерянные сны
Пустой бездонности зеркальной, –
И душу сонную лелеет ветр Весны…
Так Древо тайное растет душой одной
Из влажной Вечности глубокой,
Одетое миров всечувственной весной,
Вселенской листвой звездноокой:
Се, Древо Жизни так цветет душой одной.
Восходят силы в нем в мерцающую сень
Из лона Вечности обильной,
И силы встречные струятся в сон и тень
На лоно Вечности могильной, –
Где корни звездную распростирают сень.
Глядятся Жизнь и Смерть очами всех огней
В озера Вечности двуликой;
И корни – свет ветвей, и ветви – сон корней,
И всё одержит ствол великий, –
Одна душа горит душами всех огней.
1904
Два голоса
И горлиц рокот
Мне ворковал:
Но прерывал
Их орлий клекот.
И неги лепет
Меня ласкал:
Но звезд сверкал
Ревнивый трепет.
И взгляд разлуки
Меня держал:
Но челн бежал
За мыс излуки…
О, яблонь в доле
Весенний цвет! –
О, снежный свет
В небесном поле!..
1904
Ты – море
Ты – море. Лоб твой напухает,
Как вал крутой, и пепл огней
С высот грозящих отряхает,
Как вал косматый, – пыль гребней.
И светлых глаз темна мятежность
Вольнолюбивой глубиной,
И шеи непокорной нежность
Упругой клонится волной.
Ты вся – стремленье, трепет страстный,
Певучий плеск, глубинный звон,
Восторга вихорь самовластный,
Порыва полоненный стон.
Вся волит глубь твоя, незрима,
Вся бьет несменно в берег свой,
Одним всецелым умирима
И безусловной синевой.
1904
Москва
Влачась в лазури, облака
Истомой влаги тяжелеют.
Березы никлые белеют,
И низом стелется река.
И Город-марево, далече
Дугой зеркальной обойден, –
Как солнца зарных ста знамен –
Ста жарких глав затеплил свечи.
Зеленой тенью поздний свет
Текучим золотом играет;
А Град стоит и не сгорает,
Червонный зыбля пересвет,
И башен тесною толпою
Маячит, как волшебный стан,
Меж мглой померкнувших полян
И далью тускло-голубою:
Как бы, ключарь мирских чудес,
Всей столпной крепостью заклятий
Замкнул от супротивных ратей
Он некий талисман небес.
1904
Ливень
Дрожат леса дыханьем ливней
И жизнью жаждущей дрожат…
Но всё таинственней и дивней
Пестуньи мира ворожат.
И влагу каждый лист впивает,
И негой каждый лист дрожит;
А сок небес не убывает,
По жадным шепотам бежит.
Листвой божественного древа
Ветвясь чрез облачную хлябь, –
Как страсть, что носит лики гнева, –
Трепещет молнийная рябь.
1904
Озимь
Как осенью ненастной тлеет
Святая озимь – тайно дух
Над черною могилой рдеет,
И только душ легчайших слух
Незадрожавший трепет ловит
Меж косных глыб, – так Русь моя
Немотной смерти прекословит
Глухим зачатьем бытия…
1904
Таежник
Георгию Чулкову
Стих связанный, порывистый и трудный,
Как первый взлет дерзающих орлят,
Как сердца стук под тяжестию лат,
Как пленный ключ, как пламенник подспудный,
Мятежный пыл; рассудок безрассудный;
Усталый лик; тревожно-дикий взгляд;
Надменье дум, что жадный мозг палят,
И голод тайн и вольности безлюдной…
Беглец в тайге, безнорый зверь пустынь,
Безумный жрец, приникший бредным слухом
К Земле живой и к немоте святынь,
В полуночи зажженных страшным Духом! –
Таким в тебе, поэт, я полюбил
Огонь глухой и буйство скрытых сил.
1904
Осень
Что лист упавший – дар червонный;
Что взгляд окрест – багряный стих…
А над парчою похоронной
Так облик смерти ясно-тих.
Так в золотой пыли заката
Отрадно изнывает даль;
И гор согласных так крылата
Голуботусклая печаль.
И месяц белый расцветает
На тверди призрачной – так чист!..
И, как молитва, отлетает
С немых дерев горящий лист…
1905
Весенняя оттепель
Ленивым золотом текло
Весь день и капало светило,
Как будто влаги не вместило
Небес прозрачное стекло.
И клочья хмурых облак, тая,
Кропили пегие луга.
Смеялась влага золотая,
Где млели бледные снега.
1905
Астролог
«Гласи народу, астролог,
И кинь свой клич с высокой башни:
На села сирые, на чахнущие пашни
Доколь небесный гнев налег?»
«Чредой уставленной созвездья
На землю сводят меч и мир;
Их вечное ярмо склонит живущий мир
Под знак Безумья и Возмездья.
Дохнет Неистовство из бездны темных сил
Туманом ужаса, и помутится разум, –
И вы воспляшете, все обезумев разом,
На свежих рытвинах могил.
И страсть вас ослепит, и гнева от любви
Не различите вы в их яром искаженье;
Вы будете плясать – и, пав в изнеможенье,
Все захлебнуться вдруг возжаждете в крови.
Бьет час великого Возмездья!
Весы нагнетены, и чаша зол полна…
Блажен безумьем жрец! И, чья душа пьяна, –
Пусть будет палачом!.. Так говорят созвездья».
1905
Тихая воля
О, как тебе к лицу, земля моя, убранства
Свободы хоровой! –
И всенародный серп, и вольные пространства
Запашки трудовой!..
В живой соборности и Равенство и Братство
Звучат святей, свежей, –
Где золотой волной вселенское богатство
Сотрет рубцы межей…
О, как тебе к лицу, земля моя, величье
Смиренное жены,
Кормящей грудию, – и кроткое обличье
Христовой тишины, –
Чтоб у твоих колен семьей детей родимых
Теснились племена…
Баюкай тиxo, песнь, – лелей в браздах незримых
Святые семена!
1905
В алый час
И между сосен тонкоствольных,
На фоне тайны голубой, –
Как зов от всех стремлений дольных,
Залог признаний безглагольных, –
Возник твой облик надо мной.
Валерий Брюсов
В алый час, как в бору тонкоствольном
Лалы рдеют и плавится медь,
Отзовись восклоненьем невольным
Робким чарам – и серп мой приметь!
Так позволь мне стоять безглагольным,
Затаенно в лазури неметь,
Чаровать притяженьем безвольным
И, в безбольном томленьи, – не сметь…
Сладко месяцу темные реки
Длинной лаской лучей осязать;
Сладко милые, гордые веки
Богомольным устам лобызать!
Сладко былью умильной навеки
Своевольное сердце связать.
1905
Пригвожденные
Людских судеб коловорот
В мой берег бьет неутомимо:
Тоскует каждый, и зовет,
И – алчущий – проходит мимо.
И снова к отмели родной,
О старой памятуя встрече,
Спешит – увы, уже иной!
А тот, кто был, пропал далече…
Возврат – утрата!.. Но грустней
Недвижность доли роковая,
Как накипь пены снеговая,
Всё та ж – у черных тех камней.
В круговращеньях обыденных,
Ты скажешь, что прошла насквозь
Чрез участь этих пригвожденных
Страданья мировая ось.
1906
Северное солнце
Севера солнце умильней и доле
Медлит, сходя за родимое поле,
Млеет во мгле…
Солнце, в притине горящее ниже,
Льнет на закате любовней и ближе
К милой земле, –
Красит косыми лучами грустнее
Влажную степь, и за лесом длиннее
Стелет узор
Тени зубчатой по тусклым полянам;
И богомольней над бором румяным
Светится детски лазоревый взор.
1906
Март
Поликсене Соловьевой (Allegro)
Теплый ветер вихревой,
Непутевый, вестовой,
Про весну смутьянит, шалый,
Топит, топчет снег отталый,
Куролесит, колесит,
Запевалой голосит…
Кто-то с полночи нагреб
На проталину сугроб,
Над землею разомлелой
Пронесясь зимою белой.
Старый снег на убыль шел, –
Внук за дедушкой пришел.
Солнце весело печет,
С крыш завеянных течет.
С вешней песней ветер пляшет,
Черными ветвями машет,
Понагнал издалека
Золотые облака.
Ущерб
Повечерела даль. Луг зыблется, росея,
Как меч изогнутый воздушного Персея,
Вонзился лунный серп, уроненный на дно,
В могильный ил болот, где жутко и темно,
Меж сосен полымя потускнувшее тлеет.
Потухшей ли зари последний след алеет?
Иль сякнущая кровь, что с тверди не стекла,
Сочится в омуты померкшего стекла?
1906
Змея
Диотиме
Дохну ль в зазывную свирель,
Где полонен мой чарый хмель,
Как ты, моя змея,
Затворница моих ночей,
Во мгле затеплив двух очей,
Двух зрящих острия,
Виясь, ползешь ко мне на грудь –
Из уст в уста передохнуть
Свой яд бесовств и порч:
Четою скользких медяниц
Сплелись мы в купине зарниц,
Склубились в кольцах корч,
Не сокол бьется в злых узлах,
Не буйный конь на удилах
Зубами пенит кипь:
То змия ярого, змея,
Твои вздымают острия,
Твоя безумит зыбь…
Потускла ярь; костер потух;
В пещерах смутных ловит слух
Полночных волн прибой,
Ток звездный на земную мель, –
И с ним поет мой чарый хмель,
Развязанный тобой.
Заря любви
Как, наливаясь, рдяный плод
Полдневной кровию смуглеет,
Как в брызгах огненных смелеет,
Пред близким солнцем небосвод,
Так ты, любовь, упреждена
Зарей души, лучом-предтечей.
Таинственно осветлена,
На солнце зарится она,
Пока слепительною встречей
Не обомрет – помрачена.
1906
Раскол
Как плавных волн прилив под пристальной луной,
Валун охлынув, наплывает
И мель пологую льняною пеленой
И скал побеги покрывает:
Былою белизной душа моя бела
И стелет бледно блеск безбольный,
Когда пред образом благим твоим зажгла
Любовь светильник богомольный…
Но дальний меркнет лик – и наг души раскол,
И в ропотах не изнеможет:
Во мрак отхлынул вал, прибрежный хаос гол,
Зыбь роет мель и скалы гложет.
1906
Истома
И с вами, кущи дремные,
Туманные луга, –
Вы, темные, поемные,
Парные берега, –
Я слит ночной любовию,
Истомой ветерка,
Как будто дымной кровию
Моей бежит река!
И, рея огнесклонами
Мерцающих быстрин,
Я– звездный сев над лонами
Желающих низин!
И, пьян дремой бессонною,
Как будто стал я сам
Женою темнолонною,
Отверстой небесам.
1906
Нищ и светел
Млея в сумеречной лени, бледный день
Миру томный свет оставил, отнял тень.
И зачем-то загорались огоньки,
И текли куда-то искорки реки.
И текли навстречу люди мне, текли…
Я вблизи тебя искал, ловил вдали.
Вспоминал: ты в околдованном саду…
Но твой облик был со мной, в моем бреду.
Но твой голос мне звенел – манил, звеня…
Люди встречные глядели на меня.
И не знал я: потерял иль раздарил?
Словно клад свой в мире светлом растворил,
Растворил свою жемчужину любви…
На меня посмейтесь, дальние мои!
Нищ и светел, прохожу я и пою, –
Отдаю вам светлость щедрую мою.
1906
Ропот
Твоя душа глухонемая
В дремучие поникла сны,
Где бродят, заросли ломая,
Желаний темных табуны.
Принес я светоч неистомный
В мой звездный дом тебя манить,
В глуши пустынной, в пуще дремной
Смолистый сев похоронить.
Свечу, кричу на бездорожье,
А вкруг немеет, зов глуша,
Не по-людски и не по-божьи
Уединенная душа.
1906
Л. Д. Зиновьевой-Аннибал
В тайник богатой тишины
От этих кликов и бряцаний,
Подруга чистых созерцаний,
Сойдем – под своды тишины,
Где реют лики прорицаний,
Как радуги в луче луны.
Прильнув к божественным весам
В их час всемирного качанья,
Откроем души голосам
Неизреченного молчанья!
О, соизбранница венчанья,
Доверим крылья небесам!
Души глубоким небесам
Порыв доверим безглагольный!
Есть путь молитве к чудесам,
Сивилла со свечою смольной!
О, предадим порыв безвольный
Души безмолвным небесам!
Между 1904 и 1907
Здесь тихая душа затаена в дубравах
И зыблет колыбель растительного сна,
Льнет лаской золота к волне зеленой льна
И ленью смольною в медвяных льется травах.
И в грустную лазурь глядит, осветлена,
И медлит день тонуть в сияющих расплавах,
И медлит ворожить на дремлющих купавах
Над отуманенной зеркальностью луна.
Здесь дышится легко, и чается спокойно,
И ясно грезится; и всё, что в быстрине
Мятущейся мечты нестрого и нестройно,
Трезвится, умирясь в душевной глубине,
И, как молчальник-лес под лиственною схимой,
Безмолвствует с душой земли моей родимой.
1907
Неведомое
Осень… Чуть солнце над лесом привстанет –
Киноварь вспыхнет, зардеет багрец.
По ветру гарью сладимой потянет…
Светлый проглянет из облак борец:
Озимь живая, хмурая ель,
Стлань парчевая – бурая прель…
Солнце в недолгом боренье стомится –
Кто-то туманы прядет да прядет,
Бором маячит, болотом дымится,
Логом струится, лугом бредет,
По перелесьям пугает коня,
Темным безвестьем мает, стеня…
1907
Ultimum vale*
Инн. Ф. Анненскому
«Зачем у кельи ты подслушал,
Как сирый молится поэт,
И святотатственно запрет
Стыдливой пустыни нарушил?
Не ты ль меж нас молился вслух,
И лик живописал, и славил
Святыню имени? Иль правил
Тобой, послушным, некий дух?..»
«Молчи! Я есмь; и есть – иной.
Он пел; узнал я гимн заветный,
Сам – безглагольный, безответный –
Таясь во храмине земной.
Тот миру дан; я – сокровен…
Ты ж, обнажитель беспощадный,
В толпе глухих душою хладной –
Будь, слышащий, благословен!»
1909
* Последнее прости (лат.).
Завесы
Дымятся тучи тускло-голубые
И вестника таят,
Что с гор волшебных узы гробовые
Сорвет – за платом плат.
И синих скал зубчатые отроги
Теснят и стерегут
Зеркальный плен изменчивой тревоги,
Души мятежной труд.
Как озеро, она предвестья ловит
Улыбчивых небес,
Смущается и тайне прекословит
Медлительных завес.
А новолунья летнего блистают
В двойном стекле рога,
И в куреве голубо-дымном тают
Невидимо снега.
1912
Рыбарь
Рыбарей Господних
Неводы, раздранные ловом...
Cor Ardens, I, Повечерие.
Поразвешены сети по берегу…
В сердце память, как дар, берегу
Об уловом разорванных неводах
И о Встретившем нас на водах.
И ладья моя в сумрак отчалена.
Видишь огненный след от челна?
Лов зачну, как всё небо повызвездит,
Что помочь ты сошла – возвестит.
Солнце мрежи мне сушит по берегу;
В сердце память весь день берегу
О закинутых с вечера неводах,
О подруге в звездах на водах.
1912
Предгорье
Эта каменная глыба, как тиара, возлегла
На главу в толпе шеломов, и над ней клубится мгла.
Этой церкви ветхий остов (плющ зеленый на стенах) –
Пред венчанным исполином испостившийся монах.
И по всем путям – обетных, тонких тополей четы;
На урочищах – Мадонны, у распутия – Христы.
Что ни склон – голгофа Вакха: крест объятий простерев,
Виноград распяли мощи обезглавленных дерев.
Пахнет мятой; под жасмином быстрый ключ бежит с холма,
И зажмурились от солнца, в розах, старые дома.
Здесь, до края вод озерных, – осязаемый предел;
Там – лазурь одна струится, мир лазурью изомлел.
Я не знаю, что сулит мне, но припомнилась родной
Сень столетняя каштанов над кремнистой крутизной;
И с высот знакомых вижу вновь раздельным водосклон
Рек души, текущих в вечность – и в земной, старинный сон.
1912
Рыбацкая деревня
Люблю за крайней из лачуг
Уже померкшего селенья
В час редких звезд увидеть вдруг,
Застылый в трепете томленья,
Полувоздушный сон зыбей,
Где затонуло небо, тая…
И за четою тополей
Мелькнет раскиданная стая
На влаге спящих челноков;
И крест на бледности озерной
Под рубищем сухих венков
Напечатлеет вырез черный.
Чуть вспыхивают огоньки
У каменного водоема,
Где отдыхают рыбаки.
Здесь – тень, там – светлая истома…
Люблю сей миг: в небесной мгле
Мерцаний медленных несмелость
И на водах и на земле
Всемирную осиротелость.
Ночные голоса
Дальний лай – глубокой,
Теплой ночью летней…
Что звучит ответней
Думе одинокой?
Гулкий всхлип совиный –
Вспомнилось родное
Кладбище ночное
С церковью старинной…
Чу, орган налажен!
Лишь коснись перстами,
Лишь дохни устами
У послушных скважин:
Мусикийский шорох
Матери откроет
Всё, что Ночь покоит
В сумрачных просторах.
Наше сердце глухо,
Наши персты грубы,
И забыли губы
Дуновенье духа.
Гости неземные,
Чьи бесплотны пальцы,
Вам будить, скитальцы,
Голоса ночные!
Шелест рощ умильный,
Рокот волн унылых –
Всё доносит милых
Шепот замогильный.
И, как стон, протяжен,
И томит загадкой
Зов, волшебно-сладкий,
Многоустых скважин.
1912
Утес
Недаром облако крутится
Над оной выспренней главой
Гребней рогатых: грозовой
Орел, иль демон, там гнездится,
Нахохлится; сверкнут зрачки;
Ущелья рокотом ответят;
Туманов кочевых клочки
Руном косматым дол осетят…
Я помню, с гор клубилась мгла;
Ширялся тучей зрак орла;
На миг упало оперенье:
Разверзлась, мертвенно бела,
Как бы расщеплена, скала,
И в нестерпимом озаренье
Блеснули – белизна чела,
Слепые, ярые зеницы…
И в мраке белой огневицы
Переломилася стрела.
1912
Иов
Божественная доброта
Нам светит в доле и недоле,
И тень вселенского креста
На золотом простерта поле.
Когда ж затмится сирый дол
Голгофским сумраком – сквозь слезы
Взгляни: животворящий ствол
Какие обымают розы!
Кто, мирных пристаней беглец,
В широких океанах плавал,
Тот знал, отчаянный пловец,
Как душу делят Бог и дьявол:
Кому ты сам пойдешь, кому
Судьбы достанутся обломки;
Он помнит бурь кромешных тьму
И горший мрак – души потемки.
Но лишь кто долгий жизни срок
Глубоко жил и вечно ново,
Поймет – не безутешный рок,
Но утешение Иова:
Как дар, что Бог назад берет,
Упрямым сердцем не утрачен,
Как новой из благих щедрот
Возврат таинственный означен.
1912
Нежная тайна
Слово скажу без прикрас прекрасное, если правдиво
Слово мое; коли нет – други, напрасно я жил!
Долгий прошел, заблуждался, путь, коли лживо то слово, –
Смерть обольстила меня, и обманула Любовь.
В сердце, разлуки кольцом, вписала Любовь благовестье;
Смерть, возврата кольцом, запечатлела обет.
Лгут уста и мечты; не обманчиво вещее сердце:
Если я в жизни любил, знайте, что Тайна – нежна.
Тайна нежна, – вот слово мое, – а жизнь колыбельна;
Смерть – повитуха; в земле – новая нам колыбель.
Тайна нежна: мир от вечности – брак, и творенье – невеста;
Свадебный света чертог – Божья всезвездная Ночь.
Тайна нежна! Всё целует Любовь, и лелеет Пощада.
Всё, что ни вижу, венцом светлым объемлет Жених.
Многих себя не обретших блаженств бродильная чаша,
Каждую каплю хранит сладостной жизни кратэр.
Всё, что знает блаженство свое, прозябнет, как семя,
Цветом блаженства – и цвет Розе единой отдаст…
Тайна, о братья, нежна: знаменуйте же Тайное Розой,
Тихой улыбкой могил, милой печатью любви.
1912
Вести
Liebereszahren, Liebesflammen.
Fliesst zusammen!
Ветерок дохнет со взморья,
Из загорья;
Птица райская окликнет
Вертоград мой вестью звонкой
И душа, как стебель тонкий
Под росинкой скатной, никнет…
Никнет, с тихою хвалою,
К аналою
Той могилы, середь луга…
Луг – что ладан. Из светлицы
Милой матери-черницы
Улыбается подруга.
Сердце знает все приметы;
Все приветы
Угадает – днесь и вечно;
Внемлет ласкам колыбельным
И с биеньем запредельным
Долу бьется в лад беспечно.
Как с тобой мы неразлучны;
Как созвучны
Эти сны на чуткой лире
С той свирелью за горами;
Как меняемся дарами, –
Не поверят в пленном мире!
Не расскажешь песнью струнной:
Облак лунный
Как просвечен тайной нежной?
Как незримое светило
Алым сном озолотило
Горной розы венчик снежный?
1912
* Слезы любви, слезы любви, стекайтесь воедино! Новалис (нем.).
Первый пурпур
Гроздье, зрея, зеленеет;
А у корня лист лозы
Сквозь багряный жар синеет
Хмелем крови и грозы.
Брызнул первый пурпур дикий,
Словно в зелени живой
Бог кивнул мне, смуглоликий,
Змеекудрой головой.
Взор обжег и разум вынул,
Ночью света ослепил
И с души-рабыни скинул
Всё, чем мир ее купил.
И, в обличьи безусловном
Обнажая бытие,
Слил с отторгнутым и кровным
Сердце смертное мое.
1912
Зеркало Гекаты
Лунная мгла мне мила,
Не серебро и не белые платы:
Сладко глядеть в зеркала
Смутной Гекаты.
Видеть весь дол я могу
В пепельном зареве томной лампады.
Мнится: на каждом лугу –
В кладезях клады…
Лунную тусклость люблю:
В ней невозможное стало возможным.
Очерки все уловлю
В свете тревожном, –
Но не узнаю вещей,
Словно мерцают в них тайные руды,
Словно с нетленных мощей
Подняты спуды.
Снято, чем солнечный глаз
Их облачал многоцветно и слепо.
Тлеет душа, как алмаз
В сумраке склепа.
Вижу, как злато горит
Грудой огня в замурованном своде;
Знаю, что ключ говорит
Горной породе…
Бледный затеплив ночник,
Зеркалом черным глухого агата
Так вызывает двойник
Мира – Геката.
1912
Радуга
Та, что любит эти горы,
Та, что видит эти волны
И спасает в бурю челны
Этих бедных рыбаков, –
От земного праха взоры
Мне омыла ливнем струйным,
Осушила ветром буйным,
Весть прислала с облаков.
В небе радуга сомкнулась
Меж пучиной и стремниной.
Мрачный пурпур за долиной
Обнял хаос горных груд.
Ткань эфира улыбнулась
И, как тонкий дым алтарный,
Окрылила светозарный
Ближних склонов изумруд.
И тогда предстала радость
В семицветной Божьей двери –
Не очам, единой вере, –
Ибо в миг тот был я слеп
(Лишь теперь душа всю сладость
Поняла, какой горела!), –
Та предстала, что согрела
Розой дня могильный склеп.
Золотистый, розовея,
Выбивался в вихре волос,
И звучал мне звонкий голос:
«Милый! приходи скорей!»
И виссон клубился, вея,
И бездонной глубиною
Солнце, ставшее за мною,
Пили солнца двух очей.
1912
Поэзия
Весенние ветви души,
Побеги от древнего древа,
О чем зашептались в тиши?
Не снова ль извечная Ева,
Нагая, встает из ребра
Дремотного первенца мира,
Невинное чадо эфира,
Моя золотая сестра?
Выходит и плещет в ладони,
Дивясь многозвездной красе,
Впивая вселенских гармоний
Все звуки, отзвучия все;
Лепечет, резвясь, Гесперидам:
«Кидайте мне мяч золотой».
И кличет морским нереидам:
«Плещитесь лазурью со мной».
1915
Чистилище
Стоят пред очами сгоревшие лета.
Была моя жизнь благодатно согрета
Дыханием близким живого тепла,
Невидимым светом из глуби светла.
И счастлив я был иль щадим и лелеем,
Как тот, что помазан священным елеем,
Но должен таиться и слыть пастухом,
Слагающим песни в ущельи глухом.
Лишь ныне я понял, святая Пощада,
Что каждая лет миновавших услада
В устах была мед, а во чреве – полынь
И в кущу глядело безумье пустынь.
Я вижу с порога высоких святилищ,
Что вел меня путь лабиринтом чистилищ,
И знаю впервые, каким палачам
В бесчувственном теле был отдан я сам;
Каким причастился я огненным пыткам,
Чья память смывалась волшебным напитком, –
Затем, чтобы в тихом горении дней
Богач становился бедней и бедней.
Умер Блок
В глухой стене проломанная дверь,
И груды развороченных камней,
И брошенный на них железный лом,
И глубина, разверстая за ней,
И белый прах, развеянный кругом, –
Всё – голос Бога: «Воскресенью верь».
1921
Кот-ворожей
Два суженных зрачка – два темных обелиска,
Рассекших золото пылающего диска, –
В меня вперив, мой кот, как на заре Мемнон,
Из недр рокочущих изводит сладкий стон.
И сон, что семени в нем память сохранила,
Мне снится: отмели медлительного Нила
И в солнечном костре слепых от блеска дней
Священная чреда идущих в шаг теней
С повернутым ко мне и станом, и оплечьем,
И с профилем зверей на теле человечьем.
Подобья ястребов, шакалов, львиц, коров,
Какими в дол глядит полдневный мрак богов…
Очнись! Не Нил плескал, не сонный кот мурлыкал:
Размерно бормоча, ты чары сам накликал.
Ни пальм ленивых нет, ни друга мирных нег –
А печи жаркий глаз да за окошком снег.
Язык
Родная речь певцу земля родная:
В ней предков неразменный клад лежит,
И нашептом дубравным ворожит
Внушенным небом песен мать земная.
Как было древле, глубь заповедная
Зачатий ждет, и дух над ней кружит…
И сила недр, полна, в лозе бежит,
Словесных гроздий сладость наливная.
Прославленная, светится, звеня
С отгулом сфер, звучащих издалеча,
Стихия светом умного огня.
И вещий гимн – их свадебная встреча,
Как угль, в алмаз замкнувший солнце дня, –
Творенья духоносного предтеча.
1927
Любовь
Мы – два грозой зажженные ствола,
Два пламени полуночного бора;
Мы – два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела!
Мы – два коня, чьи держит удила
Одна рука, – язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.
Мы – двух теней скорбящая чета
Над мрамором божественного гроба,
Где древняя почиет Красота.
Единых тайн двугласные уста,
Себе самим мы – Сфинкс единой оба.
Мы – две руки единого креста.
Выздоровление
Душа, вчера недужная,
На солнце – солнце новое –
Раскрыла очи синие
И видит, оробелая,
Сквозь гроздие лиловое,
Что в небе вьет глициния:
Сверкает даль жемчужная,
Летает чайка белая.
И путь сребра чеканного
Висит над гладью струйною;
И вестью обновления
Колокола доносятся:
С хвалою аллилуйною
В прибрежные селения
Из плена светотканного
Не души ль милых просятся?
Европа – утра хмурый холод
И хмурь содвинутых бровей,
И в серой мгле Циклопов молот,
И тень готических церквей.
Россия – рельсовый, широкий
По снегу путь, мешки, узлы.
На странничьей тропе далекой
Вериги или кандалы.
Земля – седые океаны
И горных белизна костей.
И – как расползшиеся раны
По телу – города людей.
Великое бессмертья хочет,
А малое себе не прочит
Ни долгой памяти в роду,
Ни слав на Божием суду, –
Иное вымолит спасенье
От беспощадного конца:
Случайной ласки воскресенье,
Улыбки милого лица.
1944
Когда б лучами, не речами
Мы говорили, вещих дум
Наитье звездными очами
С небес в неумствующий ум
Гляделось, а печаль, уныла,
Осенним ветром в поле выла,
И пела в нас любви тоска
Благоуханием цветка, –
Тогда бы твой язык немотный
Уразумели мы, дыша
Одною жизнию дремотной,
О мира пленная душа!
1944
Вы, чей резец, палитра, лира,
Согласных Муз одна семья,
Вы нас уводите из мира
В соседство инобытия.
И чем зеркальней отражает
Кристалл искусства лик земной,
Тем явственней нас поражает
В нем жизнь иная, свет иной.
И про себя даемся диву,
Что не приметили досель,
Как ветерок ласкает ниву
И зелена под снегом ель.
1944