Праздники Семик и Русалии (Русала, Русалы, Русалка, Русальница, Русальная неделя) в русском народном календаре позднейших времён часто сливаются между собою и смешивается с обрядами православной Троицы. Однако изначально они посвящались разным событиям. В древнерусскую эпоху череда весенних празднеств начиналась 1 мая (по Юлианскому календарю), с Радоницы и Семика, а завершалась девятидневными Русалиями, длившимися с 26 июня по 4 июля¹. Их апогеем являлись таинства Купалы, включавших в себя Великдень – пять добавочных суток к 360-дневному году². По древнейшим поверьям, в течение семи девятин, которые впоследствии воспринимали как девять церковных седмиц (в действительности этот период составлял не 63, а 65 дней), на землю с небес возвращались души предков.

Следуя строгим календарным соответствиям солнечного коло, 10 июня, ровно через полгода после дня св. Спиридона-Солнцеворота и спустя сорок дней после Радоницы, в народе отмечали новый небесный «Поворот», начало долгого летнего солнцестояния. Приспосабливаясь к церковному календарю, это событие отнесли на 12 июня, день памяти св. Петра Афонского, которого называли Пётр-Поворот или Пётр-Солнцеворот. Замечали, что накануне купальских празднеств «солнце укорачивает свой ход», «поворачивает на зиму, а лето на жары». В более северных землях началом летнего солнцестояния считали 17 июня, когда «на святого Мануила солнце застаивается»³.

Ярое время

После обряда встречи русал участники таинства возвращалась в село и начинали «мирской пир». Души предков словно незримые гости участвовали во всеобщем угощенье и хороводах, слушали весёлые песни, наблюдали за играми молодых, за плещаниями (танцами) женщин, которые сменялись мужскими ристаниями – соревнованиями в силе и ловкости. В этот день красили яйца в жёлтый, солнцеподобный цвет и «облупливали» их с одного конца, видимо, в знак рождения солнца из мирового яйца в виде желтка. Кое-где на Руси удержалось простонародное название этого обычая – Облупа. Обновлённое, ярое солнце, дающего жизнь и энергию всему живому, после креса поднявшееся в свой годовой притин, называли Ярило, Ярила, Яровит (от прилагательного яровитое).

Ярь являлась олицетворением весны, возрождающей природу. По представлениям восточных славян, именно русалы призывали на землю ярый солнечный жар, открывали долгожданную пору года, на которую приходится всплеск жизненных сил и плодородия. Сохранился народный обычай «приглашения русал», в каждый дом, который совершался на Преполовение Пятидесятницы. В этот день, получивший название «встреча русалий» или «русальная среда», церковь совершала торжественные водосвятия, но ещё раньше, на рассвете, старшая в доме женщина выходила на крыльцо и выливала кружку воды со словами: «Добро пожаловать, русалы, с плодородием!». В этом символическом действе окропления-возлияния воспроизводился образ дождя и небесной реки, подчёркивалась связь предков с благодатной влагой.

Встреча с русалами в дни летнего солнцестояния одновременно являлась и встречей древнего новолетия. Оно начинало очередной сорокадневный срок, некогда носивший название яр, ярь, ярень, ярынь, жарынь, жáры. Этим словом в крестьянском календаре называли июль. На севере Руси лишь к концу июля наступала жаркая, ярая пора. Ярью наливалось всё живое. От праславянской основы *jarъ исходит смысловой ряд, который включает древнерусское ярь «весна», родственное индоевропейской праформе *iēr «год, утро» и словам с тем же значением: древнегреческое ώρα, авестийское yārǝ, готское jer, немецкое Jahr. Другая смысловая цепочка объединяет древнегреческое έρως «любовь, влечение, страсть» и родственные древнерусские слова «ярить», «ярость», их производные «ярый», «яркий», а также Ярило, ярка «молодая овечка, козочка», поярок «ягнёнок», ярчук «щенок», ярéц «бобрёнок», ярúна в значении «яровой хлеб»⁴.

Обширные индоевропейские соответствия свидетельствуют о праславянской древности новолетия, завершавшего весну. Древнерусское ярь «весна» следует понимать, как «новорожденный год» и как начало «лета» – времени зачатия, рождения, плодовитости и урожая, откуда исходит двойное значение прилагательного яръ «весенний, летний». В старославянском языке слово лѣто близко по значению к понятиям «год», «годный», оно одного корня с лѣть «добро, возможность», родственно позднейшему диалектному леть «можно, дозволено», латинскому laetus «цветущий, изобильный, весёлый, благоприятный» и литовскому lẽtas «тихий, спокойный».

Отмечаемый в народном календаре около 4 июля Ярилин день, по всей видимости, являлся персонификацией летнего Нового года и завершал многодневное северное солнцестояние, вбиравшее в себя Великдень и девятидневные Русалии⁵. Близки по значению и звучанию слова яр «огонь, пыл, разгар», ярый «рьяный, горячий, похотливый» и жар «страстный порыв, горячность», к ним можно добавить и старинное жары́ «пора летнего зноя, июль с первой половиной августа». Праславянская основа *jarъ- может быть сближена с греческим ζωρύς «огненный, сильный»⁶. С Ярилой и Ярью было связано проявление любовной страсти, а крик «ярости» становился воинским кличем, перешедшим в позднейшее «ура!». Словами ярь, ярúна называли сок, растительную силу земли и непременно переносили её на грибы, в которых видели образ мужской плоти. В народе говорили: «земля не ярится и ярь (гриб) не родится»⁷.

В средние века Ярилой наряжали на праздник молодого статного парня. Одно из величальных имён Сварога и олицетворение ярого солнца, стало прозвищем ряженого. Но даже сугубо земное, обрядовое воплощение небесного божества было исполнено несомненной красоты. В играх и песенных величаниях Ярилу представляли ясноликим, босоногим всадником на белом коне, с цветочным венком на русых кудрях, колосьями ржи в одной руке и молотом в другой. Ярила будто летел над миром, не касаясь земли. Куда ступал его конь, копытами «разбивая камень», там стелилась молодая трава с лазоревыми цветами. Когда он ударял молотом – громы гремели и лили дожди, когда взмахивал колосьями – падали небесные росы и тучнели хлебные нивы.

В Белоруссии девицы водили хоровод по засеянному полю со словами:

      Волочился Ярила по всему свету,

      Полям жито родил, людям детей плодил.

      А где он ногою, там жито копою,

      А куда он взглянет, там колос зацветает⁸.

В России Ярилой наряжали «юношу в бумажном колпаке, украшенном бубенцами, лентами и цветами, с набелённым и нарумяненным лицом»⁹, его сажали на белого коня, иногда давали в руки колотушку и лукошко¹⁰. Ярилу воспринимали, как воплощение пылающего солнца и громовержца Сварога – носителя животворящей силы. Под её действием все на земле «приходило в яр», начинало цвести и плодоносить. Девицы в этот день выходили на гуляния «поневеститься», женщины грелись на солнце, словно насыщаясь его силой для будущих родов. В поздних фольклорных описаниях упоминались неистовые «ярилины игрища», костры и хороводы, обильные пиры с пивом и брагой, шумные ярмарки. В некоторых местах совершали «похороны Ярилы», оплакивая идущее на убыль солнце. От давних времён сохранились слова ярь, «весна», яркий «сверкающий, светлый», ярун «животное в дни течки», яровой хлеб, ярица «пшеница», ярка «молодая овца» и пр., уцелели поговорки: «Ярило яровые ярит», «На Ярилу торг, на торгу – толк»...

Церковь постаралась приглушить почитание Ярилы, отделить его от празднества Зáри и приурочить отчасти ко дню Юрия Вешнего, Егория (св. Георгия) 23 апреля, отчасти к переходным празднествам Всехсвятской недели либо Петровок (дня свв. Петра и Павла), попеременно совпадающих с купальскими обрядами летнего солнцеворота, которые иногда также называли ярильным днём¹¹. Сближение этих имён и основ *jar- и *jur- объяснимо созвучием и смысловым тождеством. Слово юр у болгар, белорусов и в русских смоленских говорах также значило «ярость, вожделение»¹².

В обрядах и поверьях Юрий, как и Ярила выезжал на поля в белом одеянии, на белом коне и воплощал собою весну, называемую в древности ярь. В праславянском слове *jar- существовала несомненная связь значений «весна» и «страсть, вожделение». Однако раздвоение этого празднества может иметь и другое объяснение: более позднее (на 4-6 недель) начало аграрного цикла на Северо-Востоке Европы, куда племена восточных славян переместились в V-VIII веках н.э. с Подунавья. В обрядах почитания Юрия-Ярилы первые запашки ярового поля в конце апреля сменились первыми зажинками яровых хлебов в начале августа, а прутья вербы в его руке – колосьями спелой ржи. В разгар весны Юрий «отмыкал ключи» Матери-сырой-земли, выпускал травы и росу «на пшеницу и всякую пашницу». В разгар лета Ярила оплодотворял весь живой мир и в дни летнего солнцеворота рождал новое время, начинал Новый год. Этим объясняется древнее родство его праславянского имени *jarъ не только с древнегреческим έρως «любовь, влечение, страсть», но и с вышеупомянутым архаическим названием Нового года.

Русалы, русалки – духи предков

В сознании древнейших славян с солнцем и огнём соединялись и божественное первоначало мира – Сварог, и его земные потомки – русы, и души их предков русалы. Славяне глубоко чтили своих предков и покровителей, обитавших у истоков Небесной реки в незримом ирии и владевших небесными водами. Они «усыряли» землю, выступали покровителями людей, скота и посевов. Они посылали к своим потомкам вестников – русал, русалок. В этих словах со сдвоенной основой корень *рус- отсылал к самоназванию древних русов и к имени их мифического прародителя Руса, а корень *сл- имел значение «слать» и «слышать». Эти незримые ангелоподобные существа на Руси называли берегинями. Древние славяне полагали, что души умерших, освобождаясь от телесности, в клубах погребальных костров или по руслам рек достигали небесной Роси, уносившей их в невидимый с земли ирий, обитель вечного света, и там становились светоподобными.

По древним поверьям, через девять дней после Окличек родителей их души по руслам рек возвращались в светорусье, достигали родных краёв, выходили на берега, таились в пáруслах «старицах рек», лугах, полях, берёзовых рощах. В воде и воздухе прозрачные тела русал, русалок казались призрачными, в виде человекоподобных сеней «теней» они шествовали по маковкам цветов, хлебным колосьям, качались в ветвях¹³, радуясь вместе с живыми возрождению жизни, гуляли среди нив и селений. Русалы тайно посещали родовые святилища и погосты, появлялись в домах сородичей, наблюдая за их жизнью, летали над землёй вместе с птицами, принимали вид бабочек, которых в народе называли душками. Они обладали всеведением, неслышно изрекали из рек тайные речи. Зримым обликом русал считали капли сияющей на солнце росы. Увидеть их мог лишь тот, кто честен душой, чист телом и проявит радушие – радость душевную и верность. Недостойным требовалось искупить вину – принести выкуп в виде виры¹⁴. За лёгкую провинность полагалось купание – искупление или омовение от скверны в водах реки.

В пору летнего солнцестояния, казалось, на сияющих речных плёсах и у горизонта солнце соединялось с водою. В эти дни каждая земная река превращалась в реку света и тепла, омывала и освящала всех, входящих в её течение. А ночью отражала небо и сливалась со звёздной Росью. В празднестве Русалий соединялось почитание природы и рода, чествование предков, священной росы, рек, ручьев, родников. В русальных таинствах крепла родовая память и самовосприятие рождающегося народа. Имя мифического первопредка праславяне перенесли на своё самоназвание – русы, на русскую землю и многие родные реки. Почитание росы и рек сохранялось на протяжении тысячелетий. По рекам древние славяне отправляли в ирий прах покойников. В средние века по ним пускали в последний путь обветшавшие книги и церковные образа, и, как гласят многочисленные сказания о чудесном обретении святынь, по рекам приплывали чудотворные иконы, кресты и некоторые святые¹⁵.

Русальное действо

По всей видимости, именно к летним Русалиям, а не к зимним Святкам, восходят истоки древнерусской сценической традиции¹⁶. Суть этого действа заключалась в призывании духов предков, встрече с ними и их обращении к потомкам с «заветами». Быть может, это таинство начиналось с магических призывных звуков берестяного рожка или свирели. В словах, услышанных от обитателей загробного мира, содержатся истоки древнейших мистерий, религиозных предсказаний, пророчеств и проповедей. Нельзя согласиться с распространённой версией о происхождении театра из «охотничьих игрищ», завершавшихся реальной охотой, или из сцен с имитацией сельских работ, их предварявших¹⁷. Игровые обряды не имели того необъятного мистического смысла, который содержало общение людей с душами умерших. В античной Греции этот известный многим культурам древности архетипический сюжет со временем сменился общением смертных с бессмертными богами, а затем монологи богов развились в диалоги с античными героями. Однако в силу строгой приверженности древних славян к обрядам и культу предков празднество Русалий сохранило свой первоначальный смысл. Он заключался во встрече и общении людей с ангелоподобными вестниками иного мира – с душами прародителей.

В древнерусском языке слово срѢ́ча «встреча» находится в родстве со словом рѢчь и может быть понято как со-речение – взаимное приветствие при встрече. Так же образованы слова с-видание, с-говор, с-ход. Без сомнения, русальное действо являлось таинством встречи и со-речения (разговора) с духами предков-прародителей. В праславянских шаманских культах почитание духов соединялось с поклонением священной медведице, прародительнице людей, которую, предположительно, называли коумá. Весною священная медведица воскресала в берлоге и выводила из подземного мира ожившие души предков, также называемых кумами. Встреча с ними происходила на опушке леса. Со временем слово коума было отнесено к мифической праматери, покровительнице рода – куме-матери, которая на протяжении веков сохраняла медвежьи черты, наподобие древнегреческой Артемиды-Медведицы. После возникновения древнерусской веры, с ярко выраженным культом солнца и небесного света, духи прародителей потеряли связь с хтоническим миром, кумов стали именовать русалами.

Как же праздновались славянские Русалии? Непременными для этого подчеркнуто зрелищного обряда являлись различные ряжения: молодой зеленью и цветами («Куст», «Русалка»), ношение венков, вождение Коня-Русалы (Русала представал в обличье Гостя, небесного Всадника), а также обливание водой¹⁸. В поверьях и обрядах выявлялось созвучие слов русло, русалы, роса и русы. В начале русальной девятины древняя община собиралась вместе, как и в самом начале череды весенних обрядов, накануне Радоницы. Русалии начинались с торжественной процессии: общего хода к родовому святилищу с молодыми берёзками-оберегами, возвышавшимися над головами подобно позднейшим церковным хоругвям. Мужчины несли пучки берёзовых веток – веников, а женщины и девушки покрывались берёзовыми венками. Сойдясь в круг, молитвенно окликали покойных, обращались к небесным «радетелям» с пригласиями. Словно в ответ души предков являлись из священной берёзовой рощи.

Поляна, святилище, берег реки на время таинства превращались в пространство, где соприкасаются мир живых и мир духов, земная жизнь и небесная. У древних славян, как и в Античной Греции театр являлся не только «местом зрелища», но и самим зрелищем – «созерцанием богов» и их непостижимых действий. В слове θέατρον корень *θέα «вид, зрелище, взгляд» почти тождествен словам θεά «богиня» и θεόϛ «бог», что вряд ли случайно.

В архаическую эпоху встреча с духами-покровителями происходила на опушке леса, а позже «на святильной горке», окружённой родовыми могилами. Потусторонний облик русал страшно было не только увидеть, но и представить, и потому древние лицедеи закрывали свои лица личинами (масками) из бересты и кожи с прорезями для глаз и рта. Их тела скрывали долгополые облачения из беленой ткани, кисти рук таились в долгих, касавшихся земли рукавах (судя по слову голень, происшедшему от корня *гол- «голый», обычное платье славян лишь немного прикрывало колени). Возможно, некогда эти рукава помогали скоморохам и плясавицам изображать священных медведей-кумов, ковылявших на четырёх лапах, живительные дожди, ветры, дым погребального костра и крылья лебедей, уносящих людские души к ирию. Впоследствии вместе с пережитками веры в духов умерших этот архаичный образ, смысл которого был полностью забыт, унаследовали европейские привидения.

Скоморохи

Начинали и вели действо жрецы. Они медленно приближались к собравшимся, слушали всеобщие хвалы и молитвы, в ответ вещали людям наказы и прорицания от имени кумов-русал. Соединение тайного знания и искусства в его передаче людям сближали их с древнепрусскими waidelotte «вайделотами», жрецами-актёрами, название которых происходит от слова waid «знать, ведать». Главная роль в славянских русальных обрядах первоначально принадлежала женщинам-жрицам, древним ведуньям, вещуньям, которых называли скоморохи, скомороши. Это слово отразило тысячелетние изменения восточнославянских верований: от шаманского медвежьего культа эпохи матриархата до древнерусского предхристианства второй половины I тысячелетия н.э.¹⁹

Несмотря на многочисленные искажения, данные языка позволяют предположить в слове скоморох древнее выражение «с коума рожей» или «с коума ружью». Он являлся людям «с внешностью кума», – от древнерусских коумъ и ружь «наружность, внешность» или рожа «лицо, вид» (откуда позднейшие диалектные слова рожáй «наружность человека» и рожáист «красивый, видный»)²⁰. Кроме того ружью славяне называли звериную маску, отличая её от личины, изображавшей лицо человека. В празднество масленичных комоедиц её изготавливали из медвежьей шкуры, во время таинства Русал (русалий) – из бересты, которая скрывала лики покойных предков. Через реконструируемые формы *скоумароша и *скоумароха (основанные на оглушении конечного звонкого ж и чередовании ш/х), прозвище жреца, представляющего умерших предков, со временем изменилось в кумароша, кумарош, затем в результате изменений дифтонга -оу- в слове коумъ и ассимиляции гласных превратилось в коморош, коморох (с чередующимися ш/х) и, наконец, получило приставку со/с- в скоморох, скомрах по типу: родичь – сородичь, тень – стень и пр.

В Русалиях можно видеть провоцирующую или имитативную «магию уподобления», характерную для религии древнейших славян. Первоначально жрица, а затем жрец «с внешностью кума» были одеты в медвежью шкуру и носили медвежью рожу, а их речь походила на рычание. Впоследствии скураты, от древнерусского скóра «шкура, кожа» или хари, от ухарь «ушастая маска»²¹, представлявшие звериный облик первобытного кума, сменились человекоподобными личинами. Возможно, к русальному действу «встречи с кумами» относилось ещё одно название древних личин – чучело, соотносимое с *чур-чело, где челό «лоб, череп», родственное латинскому calva «череп», впоследствии стало означать «пугало» и было сведено к уменьшительному чýча. В христианскую эпоху чучелами могли также называть изображения обрядовых персонажей, уничтожаемые с окончанием древнерусских празднеств.

Кресение русалок, кумление с берёзкой…

Празднества подобные славянским Русалиям, по-видимому, восходили к эпохе существования древнеевропейской культуры. К ним можно отнести ῥουσάλια древних греков и rosālia римлян, которые со временем приобрели христианский характер, но не потеряли связи с древнейшими обрядами весеннего оживания природы и воскресения душ предков. Влияние христианства можно видеть и в славянском русальном действе. Его смысл в течение веков был забыт или искажён до противоположного. Сохранившийся в России до начала ХХ века троицко-семицкий обычай «кумления с берёзой» некогда означал «кумление с русалкой» – заключение родственного союза с русалами. А обряд крещения (кресения) русалок воспроизводил древнейшие поверья о явлении душ умерших предков каждой весной из ирия. Впоследствии «крещение русалок» смешалось с обрядом «крещения кукушки», который в некоторых местах называли «кумлением с кукушкой». В Тверской губернии на Семик пели:

      Кумушка, голубушка,

      Серая кукушечка!

      Давай с тобой, девица,

      Давай покумимся!

      Ты мне кумушка,

      Я тебе голубушка! ²²

По многочисленным свидетельствам историков и этнографов, перед началом «кумления» девушки и молодые женщины вырывали подорожник со стрельчатым стеблем, будто усыпанным семенами, или кукушкины слёзки с густой метёлкой розово-лиловых цветов и «наряжали как куклу». Оба растения создавали образ изобилия, дарованного небом. Одетую «кукушку» несли с песней в ближнюю рощу, сплетали верхушки или ветки двух березок наподобие венка. В середину вешали нательный крестик одной из девушек и с песней вели хоровод:

      Я в луг пойду, я венок завью.

      Покумимся, кума, не бранися, душа.

Стволы берёзок обвивали венком, поясом или лентою. После этого девушки сходились попарно и пели:

      Вы, кумушки, вы, голубушки!

      Кумитеся, любитеся!

      Сойдитесь, подружитесь, поцелуйтесь!

Затем целовали через венок крест и трижды целовались сами, дарили друг другу ожерелья и серьги, менялись жёлтыми яйцами – крашеными в цвет яркого солнца. По завершении всеобщего кумления подружки угощались лакомствами, принесенными в складчину.

Этот обряд можно истолковать, как символическое подтверждение «родства» с русалкой-берегиней, с обережной берёзкой и с кукушкой-кумой, каждую весну «воскресающей» после зимнего небытия и прилетающей из ирия с вестью о вос-кресении умерших и с заветом потомкам о сохранении родства. По народным представлениям, кукушка сопровождала русал при возвращении на землю во время весенне-летних празднеств. Она ведала судьбами живых и мёртвых. По её ку-кованью пытались понять, какие ковы напророчит небесная вестница: кому «свадьбу ковать», кого хоронить, кому долго жить. Она могла закуковать «оковать, околдовать» человека и расковать его судьбу. На Русском Севере сохранилось диалектное прозвище кукушки – жúва, восходящее к индоевропейскому *zivja и, возможно, родственное индоевропейской праформе *deiṷo «диво, небо». В Смоленской области существовало поверье о «живущей на небе кам-птице», в которой следует признать всё ту же почитаемую «птицу-куму» – кукушку.

Берёзу древние славяне считали всеобщим оберегом. Из-за внешнего сходства этих белоствольных деревьев, листва которых к осени становилась золотистой, и белокожих, русоволосых единоплеменниц, впоследствии на Руси берёзу называли «девичья краса» и относили, главным образом, к девушкам и молодым женщинам. Стойкие народные представления уподобляли белотелых русалок-берегинь с зелёными волосами весенним берёзкам. Цепь символических соответствий включала в себя священную берёзу с ярко-зелёной (или золотой) листвой, ветвями и стволом – зеленоволосую русалку – белокожую русую девушку – весь род древних русов. Образ мифического небесного первопредка, белоликого и золотоволосого Руса, будто созданного из облаков и солнечного сияния, соединял всё воедино.

В конце русальной недели, в клечальный день происходили «проводы русалок» до будущей весны. На берегу реки для «русалок» строили из молодых берёзовых веток «домки» или «кущи», украшенные травами, цветами и венками. Внутрь помещали соломенные изваяния «родителей» в мужской и женской одежде, ставили им хлеб-соль и пиво. Вокруг водили хороводы, пели хвалебные песни, веселились, устраивали всеобщий пир. Затем изготовленные из травы, цветов и веток изображения русалок «разоблачали» и с жалобными кличами (плачами), с просьбами о прощении и обетными словами опускали в реку. Кое-где «русалку» во время проводов заменяли деревцем берёзки, которое всем селом торжественно несли к реке. На берегу происходило прощание с таящимися в ветвях деревца и незримо уходящими в воду русалами. После чего берёзку с песенным плачем опускали в воду:

      Да уж вы милые подруженьки мои,

      Да зачем вы меня раздеваете?

      Да чем же я вам разглянулася?

      Да я кудрявая, нарядная была,

      А теперь, берёзонька, да оголенная стою.

      Вы, подруженьки, да отнесите меня,

      Киньте-бросьте меня в речку быструю,

      И поплачьте надо мной, над берёзонькой!²³

У воды девушки и женщины снимали с себя венки, развивали и пускали следом. Некогда на берег приносили все берёзки, остававшиеся в домах, на дворах и сельских улицах в течение русальной девятины. По реке русалы уплывали на край земли, где она сходится с небом, а через девять дней достигали небесной Роси и заветного ирия. После прощания с русалами в летнюю жару, перед началом первых зажинов ржи наступала пора ожидания их нового благословения предков в виде обильных рос. День 13 июля приходился на церковное поминовение «предводителя небесных сил» св. Архангела Гавриила, но его канун 12 июля, следуя народному календарю, называли «Большие росы» или «Пролить росы», а ещё через девять дней, в «Марьины росы» (в день памяти св. Марии Магдалины 22 июля) крестьяне освящали росой холсты и шили из них одежду перед обрядами «новин»²⁴. Видимо, в давности этот день считался прощанием с росами и с русалами – душами предков, возвращавшихся в ирий.

В силу строгих церковных запретов, смысл этого обряда в средние века поменялся на противоположный: русалок, словно нечисть, мётлами «прогоняли» из сёл, с полей и с берегов рек. Их нарочито пугающие, пучеглазые и зубастые изображения с криками разрывали на части и бросали в воду. Полагали, что лишь после такого «изгнания русалок» можно безопасно ходить по земле и купаться в реке. Незримые или прозрачно-водяные русалы, русалки, добрые берегини и покровительницы людей, превратились во вредоносных мавок, вил, самовил, лоскотух – в исчадия потустороннего мира. Следует признать, что подобные суеверия носили по преимуществу игровой характер. В конце концов, ведьмообразные, гоняющиеся за людьми русалки отдали своё имя весёлой детской игре «в салки».

Русальные «позорища»

В Средневековой Руси русальные действа претерпели необратимые изменения. Усилиями неистовых ревнителей «греческой веры» они были превращены в «позорище», развенчивающее древние обряды. Русалии были оторваны от старинных солнечных сроков и приурочены к переходящей «троицкой неделе». Жрецов-скоморохов сменили неведомые ранее шуты (от немецкого Schaute, диалектного shote), им были приписаны иноземные обычаи глумов «шуток» (от древнегерманского *glauma «весёлость») и непристойные издевательства (от издевать «раздевать»). Слово скоморох стало означать «дурака на потеху», обрядовое ряжение превратилось в шумную забаву, сопровождаемую игрой музыкантов и всеобщими плясками, священные предсказания жриц-ветий – в суеверные «гадания».

Крайности монашеской аскезы сталкивались с упорными, подчас нарочито грубыми формами сопротивления против насилия над естественными проявлениями жизни и воли к продолжению рода. И всё же Церковь и народ находили согласие в главном. На Руси, в отличие от Западной Европы, не происходило «карнавального переворачивания мира», о котором писал М.М. Бахтин, роль гротеска играло сказочное чудо, лубочная быличка, В Средние века русальное «смеховое действо» с его «скоморошьими потехами» выявляло отнюдь не «безбожие», веселье не превращалось в осмеяние веры. Смех, смешение низкого и высокого начал, вёл к самоосмеянию, к высмеиванию недостойных среди верующих и церковников. Неудивительно, что роль истинных средневековых смехотворцев, обличавших фарисейство, на Руси играли не шуты, а юродивые.

Превращение Русалий в «отвратное» зрелище произошло отчасти потому, что все древнерусские праздники непременно сопровождало пиршество и обрядовое веселье, которое сопровождало молитвенное поминовение предков и небесного божества. Оставаться весёлыми, пребывать «в силах» – таков был завет Сварога почитающим его сварожичам, таким же был и наказ русал при расставании с потомками.

Письменные источники, упоминавшие русальные обряды, немногочисленны и представляют собою церковные обличения «поганого обычая». В них слова скоморох и русалии неразрывно связаны и выглядят как синонимы: «егда играют русалия ли скомороси /…/ ты же в той час пребуди дома»²⁵. Старинный Азбуковник объясняет «русальи» как «игры скоморошские»²⁶. В «Слове о русалиях», написанном в Ростове в 1220 году на основе греческого жития св. Нифонта, упоминаются встреченные на городской площади около церкви «русальцы» и флейтист, «скачущий с сопельми»: вслед за ним «идяше множество народа, послушающе его, инии же плясаху и пояху /.../ бесу лукавому, иже суть русалия /…/»²⁷. Людей призывали строго избегать бесовских «позорищ». В церковном «Прологе» (XV в.) обличались игрища ряженых, которые «бьяху в бубны, друзии же в сопели сопяху, инии же возложиша на лица скураты и деяху на глумленье человеком. И мнозии, оставивше церковь, на позор (зрелище) течаху и нарекоша игры те – русальи»²⁸.

Несмотря на многовековую борьбу с народным «бесчинием», в русском фольклоре, а ещё более в крестьянском искусстве сохранился влекущий образ русалок. Их изображения вырезали на причелинах изб и оконных наличниках, рисовали на домашней утвари, ласково называли берегинями и продолжали, как в глубокой древности, считать защитницами от различных зол. От древнейших русальных празднеств к началу ХХ столетия сохранились лишь едва различимые следы. Из поколения в поколение передавались старинные поверья о живущих в речных омутах вечно юных красавицах с зелёными волосами, которые в дни Русалий выходят из вод, чтобы напомнить потомкам об умерших предках.

2014 г.

Публикуется впервые