СИНКЛИТЫ
– Смерть не равняет чернь и героев.
Каждому – только свое: не дивись!
Доблесть деяний расширив, утроив,
Примет героя
вышняя высь.
И в планетарно-эфирном окружьи
Встанет он за гонимых внизу,
Непредставимое здесь оружие
С демоном
скрещивая
в грозу.
– Смерть не равняет не знавших Служенья
С тем, кто прояснен,
и с тем, кто свят,
С теми, кто внутренним самосожженьем
Был облечен
в нетленный
наряд.
Ныне – из светорождающей сферы
Дух его льется,
струясь шатром,
И облекает искателей веры
Братски-приветствующим
серебром.
– Смерть не равняет, руша ограду,
Гениев
с теми, кто не творил:
Гениям путь – к совершенному ладу
Звездных морей
и звездных ветрил.
Станет бездонно
в новой отчизне
Творчество,
непредставимое здесь,
Тех, кто свой дар оправдал при жизни,
Став
многозвучным гимном
весь.
– Так, помогая живым мириадам –
Всем, кто скитается здесь, позади –
ВОлят
невидимо
с нами рядом
Гении,
праведники,
вожди.
Так, обступая скорбную землю,
Мемфис и Дели, Лондон и Ур,
Светочей наших
включив и объемля,
Дышат
Синклиты
метакультур.
1950
* * *
Я слышу четче с каждым годом –
Не сердцем, не рассудком, нет –
Синклит над русским сверхнародом,
Его огни и странный свет.
В раздумьи, созерцаньи, бденьи,
На чутких тропах к забытью,
И в тонком хладе вдохновенья
То излученье узнаю.
Оно струится от полотен,
С клавиатур, камней, страниц;
Пред ним плотской состав – не плотен,
Меж ним и волей – нет границ.
Внося беззвучно, с постоянством,
За мыслью мысль на лист ума,
Оно не знает ни пространства,
Ни слова тусклого "тюрьма".
Творцы, кого мы звать привыкли
Давно замкнувшими свой круг,
Творят в ином, высоком цикле
И в душу смотрятся, как друг.
О, если б только сроки! сроки!
О, лишь успеть бы до конца,
До первых нимбов на востоке
Осуществить свой долг гонца.
1950
О ПОЛУЗАБЫТЫХ
Народная память хранит едва
Деяния и слова
Тех, кто ни почестей, ни торжества
Не пожинал искони;
Громом их доблести не сотрясен
Сумрачный строй времен;
Дальним потомкам своих имен
Не завещали они.
Есть безымянность крупин песка,
Винтиков у станка,
Безликость капель, что мчит река
Плещущего бытия;
Их – миллиарды, и в монолит
Всякий с другим слит;
Этому множеству пусть кадит
Гимны – другой, не я.
Но есть безымянность иных: свинцов
Удел безвестных борцов –
Вседневных подвижников и творцов
Деятельной любви.
Встань перед ними, воин-поэт,
Славою мира одет, –
Перечень звучных своих побед
Надвое разорви.
Эти – прошли в города и в поля,
Со множеством жизнь деля, –
Врачи, священники, учителя,
Хозяйки у очагов;
И, лязгая, сдвиги эр не сотрут
Их благодатный труд,
Ни уицраор, ни демоны смут,
Ни ложь друзей и врагов.
Они умирали – не знаю где:
В дому или на борозде.
В покое ли старости или в труде, –
Но слой бытия сквозь слой
Им разверзал в высоте миров
Всю щедрость своих даров,
И каждый включался в белый покров
Над горестною страной.
Пусть мир не воздаст ни легендой им,
Ни памятником гробовым,
Но радость нечаянную – живым
Они бесшумно несут;
Они проникают в наш плотный быт –
Он ясен им и открыт, –
Их теплым участьем одет и омыт
Круг горьких наших минут.
Никто не умеет их путь стеречь,
Никто не затеплит свеч,
Никто не готовит богатых встреч,
Никто не скажет "спаси", –
Но жаль, что туманная старина
Укрыла их имена,
Когда-то в промчавшиеся времена
Звучавшие на Руси.
1957
РОДОМЫСЛЫ
1
А в мутно-дымном зеркале Истории
Мятутся, реют, мчатся ночь и день,
Как тени туч на диком плоскогорий:
Гигантов тень.
И на великих перекатах времени
Встает один,
Встает другой – вождь среди бурной темени
И жадных льдин.
Какой они безмерной мощью движимы –
Видь! обнаружь!
Нет слепоты, когда коснемся ближе мы
Их жгучих душ!
Бразды владычества лишь им поручены,
И судно царств
Они проводят через все излучины
Любых мытарств.
О, не тираны! не завоеватели!..
Отцы стране.
Их Я – не здесь: в Кремле ли? в Монсальвате ли?
Там! в вышине!
Не для себя, и не собою правимы,
Они – рука
Таких, как Ты! И чествовать их вправе мы
Во все века.
Парча ль на них, иль грубые отрепья там –
Во всем Твой смысл,
И про такого говорим мы с трепетом:
Вот родомысл.
1955
2
"Красное Солнышко".
Разве другое
Знаем мы прозвище в пестром былом
Чье-нибудь – столь же простое, живое,
Теплое,
точно касанье крылом?
Если б не знать ничего о деяньях
Князя Владимира,
только смысл
Прозвища в простонародных сказаньях –
Мы б догадались:
вот родомысл.
Если б о Невском герое суровом
Русь не хранила ни дат, ни числ,
Лишь
о рыданьи народа над гробом –
Было бы ясно:
вот родомысл!
Разум робеет от явного взмаха
Крыльев архангельских
у шатра
Князя Олега
иль Мономаха,
Минина,
Донского,
Петра.
Дар родомысла страшен и светел:
Горе тому,
кто принял его,
Не обратив свою самость
в пепел
И в ратоборца –
все существо.
Радость любви и дома – закрыта.
Радость покоя – запрещена.
Все, чем Народная Афродита
Манит и греет –
грех. Вина.
Разум – без сна на башне дозорной.
В сторону шаг –
срыв и позор.
Лишь на одно устремлен
упорный,
Нечеловечески-зоркий взор.
Много имен, занесенных в свиток,
Мало – невычеркнутых до конца.
Это – ярчайшие звезды Синклита,
Духи таинственнейшего венца.
1955
ГЕНИИ
Пред лицом колоннад
Росси
И Растреллиевых дворцов,
Кто из нас небеса спросит
О загробной судьбе творцов?
Как рожденный слепым калека,
Презирающий всех, кто зряч,
Усмехнется рассудок века –
Знанья собственного палач.
Но умолкнут кругом
битвы,
И ясней засквозит
нам
Храм, что строит теперь
Витберг –
В запредельном Кремле
храм.
Из светящихся ткут туманов
Там сторадужный свод
те,
С кем титан Александр Иванов
Дружит в ангельской высоте.
Все картины – лишь холст рубищ,
Если ты
чуть проник
в строй
Тех миров, где творит
Врубель,
Водит кистью луча Крамской.
Может быть, только взор
внуков
Глянет в купол, где нет
дна,
Где поет океан
звуков –
Труд нездешний Бородина.
Но теперь мы еще
глухи,
Не вмещая умом простым
Тех высот, что сейчас
в духе
Воздвигаются Львом Толстым.
Каждый алчущий повстречает
Тех, кем полог культур
ткан,
Но блажен, кто при жизни чает
Синь и золото
иных
стран.
1951
ПРАВЕДНИКИ ПРОШЛОГО. Триптих
1
Я люблю направлять наши мысленные
Лебединые вольные взлеты
В неисхоженные, неисчисленные
Чернолесья, урманы, болота:
Тишь ли это, веками намеленная,
Дух костров ли, и чистый, и едкий –
Только видятся срубы просмоленные,
Где спасались великие предки;
Где, скитаясь дремучею родиною,
По суземищам крепь засевая,
Снеговая, босая, юродивая,
Тихо строилась Русь лесовая.
Малый колокол перед заутренею
Тонким голосом звякал на тыне –
Возвещение подвига внутреннего,
Освященье звериной пустыни.
Благовоньем стезю оторачивая,
Колыхались сосновые вайи,
Многострастную горечь осадчивую
С истончаемых душ овевая.
И у рек студенцовых, меж ельниками,
Сквозь прокимны, и свечи, и требы,
Тихо-тихо сквозил пред отшельниками
Край иной, совершенный как небо.
Он просвечивал над мухоморниками,
На лужайках, на ульях, на просе;
Он ласкал с мудрецами-отшельниками
Толстогубых детенышей лося.
Сквозь таежные дебри сувоистые
Не вторгались ни гомон, ни топот
В это делание высокосовестное,
В духовидческий огненный опыт.
2
Они молились за многошумное
Племя, бушующее кругом,
За яростных ратников битв безумных,
За грады, разрушенные врагом:
Они молились о крае суровом,
Что выжжен, вытоптан и обнищал;
О скорби, встающей к тучам багровым
Из хижин смердов и огнищан.
Они молились за тех, чьи рубища –
В поту работы, в грязи дорог;
О бражниках по кружалам и гульбищам,
О ворах, вталкиваемых в острог;
О веке буйном, о веке темном,
О горе, легшем на все пути,
О каждом грешном или бездомном
Они твердили: Спаси. Прости!
Они твердили, дотла сжигая
Все то, что бренно в простой душе,
И глухо, медленно жизнь другая
Рождалась в нищенском шалаше.
Их труд был тесен, давящ, как узы,
До поту кровавого и до слез;
Не знают такого страшного груза
Ни зодчий,
ни пахарь,
ни каменотес.
И мощь, растрачиваемую в раздольи
На смены страстные битв и смут,
Они собирали до жгучей боли
В одно средоточье:
в духовный труд.
3
И гудели вьюжными зимниками
Боры
в хвойные
колокола...
Преставлялись великими схимниками
Истончившие плоть дотла;
Поднимались в непредставляемую,
Чуть мерцавшую раньше синь,
Миллионами душ прославляемую
Из лачуг, из дворцов, пустынь;
Исполнялись силой сверхчувственною,
Невмещаемою естеством,
Мировою,
едва предчувствуемою
На широком пути мирском;
Обращались долу – в покинутую,
Обесчещиваемую
страну,
Обескрещиваемую,
отринутую
За таинственную вину;
Братски связывались
усилиями –
Тем усильям прозванья нет;
Серафическими
воскрылиями
Простирались над морем бед –
Душу бурной страны рождаемую
Ризой солнечною убеля
У взыскуемого,
созидаемого,
У Невидимого
Кремля.
1957
* * *
Все упованье, все утешенье
В русских пожарах,
распрях,
хуле –
Знать, что над нами творят поколенья
Храм Солнца Мира
в Вышнем Кремле.
Строят творцы,
в ком слава России, –
Благословенны их имена! –
Строят безвестные миру, простые –
Вся
просветляемая
страна.
Строят Собор нам
солнцедержавный,
В синь, фимиамами полную, чью
Вступит, о, вступит
светлая Навна,
Освобожденная в смертном бою!
Храм Солнца Мира!
Храм Солнца Мира!
Труд бестелесных крыльев и рук!
Струнной оградой
гигантские лиры
Стройно на цоколях встали вокруг.
Грянут они небывалой осанной
В утро, – то утро, когда Яросвет
С Навной венчаньем обетованным
Свыше восполнит
цепь
побед.
В утро, когда из заоблачной сини
Дочь их сойдет, запредельно свята, –
О, не возлюбленная, не богиня –
Радость!
божественная красота!
Здесь ли, во прахе, тогда еще буду,
Крест понесу ли в загробном труде –
Пламенный отблеск этого чуда
Сердца достигнет везде! везде!
1955
|
