О ТЕХ, КТО ОБМАНЫВАЛ ДОВЕРИЕ НАРОДА. Триптих
1
Грудь колесом, в литой броне медалей.
Ты защищал? ты строил? – Погляди ж:
Вон – здание на стыке магистралей,
Как стегозавр среди овечек – крыш.
Фасад давящ. Но нежным цветом крема
Гладь грузных стен для глаз услащена,
Чтоб этажи сияли как поэма,
Чтоб мнились шутки за стеклом окна.
Тут Безопасность тверже всех законов,
И циферблат над уличной толпой
Отсчитывает здесь для миллионов
Блаженной жизни график круговой.
И тихо мчится ток многоплеменный,
Дух затаив, – взор книзу, – не стуча, –
Вдоль площади, парадно заклейменной
Прозваньем страшным: в память палача.
1950(?)
2
Нет:
Втиснуть нельзя этот стон, этот крик
В ямб:
Над
Лицами спящих – негаснущий лик
Ламп,
Дрожь
Сонных видений, когда круговой
Бред
Пьешь,
Пьешь, задыхаясь, как жгучий настой
Бед.
Верь:
Лязгнут запоры... Сквозь рваный поток
Снов
Дверь
Настежь – "Фамилия?" – краткий швырок
Слов, –
Сверк
Грозной реальности сквозь бредовой
Мрак,
Вверх
С шагом ведомых совпавший сухой
Шаг,
Стиск
Рук безоружных чужой груботой
Рук,
Визг
Петель – и – чинный, парадный, другой
Круг.
Здесь
Пышные лестницы; каждый их марш
Прям;
Здесь
Вдоль коридоров – шелка секретарш –
Дам;
Здесь
Буком и тисом украшен хитро
Лифт...
Здесь
Смолк бы Щедрин, уронил бы перо
Свифт.
Дым
Пряно-табачный... улыбочки... стол...
Труд...
Дыб
Сумрачной древности ты б не нашел
Тут:
Тишь...
Нет притаившихся в холоде ям
Крыс...
Лишь
Красные капли по всем ступеням
Вниз.
Гроб?
Печь? лазарет?.. – Миг – и начисто стерт
След,
Чтоб
Гладкий паркет заливал роковой
Свет.
3
Ты осужден. Молчи. Неумолимый рок
Тебя не первого втолкнул в сырой острог.
Дверь замурована. Но под покровом тьмы
Нащупай лестницу – не ввысь, но вглубь тюрьмы.
Сквозь толщу мокрых стен, сквозь крепостной редут
На берег ветреный ступени приведут.
Там волны вольные, – отчаль же! правь! спеши!
И кто найдет тебя в морях твоей души?
1935-1950
У ГРОБНИЦЫ
Ночь. – Саркофаг. – Величье. – Холод.
Огромно лицо крепостных часов:
Высоко в созвездьях, черные с золотом,
Они недоступней
судных весов.
Средь чуткой ночи взвыла метелица,
Бездомна,
юродива
и строга.
На звучные плиты гранита стелются
Снега,
снега,
снега.
Полярные пурги плачут и просятся
Пропеть надгробный псалом,
И слышно: Карна проносится
Над спящим
вечным
сном.
Он спит в хрустале, окруженный пламенем,
Пурпурным, – без перемен, –
Холодным, неумоляемым –
Вдоль всех
четырех
стен.
Бьет срок в цитадели сумрачной:
Чуть слышится звон часов,
Но каждый удар – для умершего –
Замок.
Запор.
Засов.
Что видят очи бесплотные?
Что слышит скованный дух?
Свершилось
бесповоротное:
Он слеп.
Нем.
Глух.
А сбоку, на цыпочках, близятся,
Подкрадываются, ползут,
С белогвардейских виселиц
Идут.
Ждут.
Льнут.
Грядут с новостроек времени,
С цехов, лагерей, казарм –
Живые обрывки темени,
Извивы
народных
карм.
- Нам всем, безымянным, растраченным,
Дай ключик! дай письмецо! –
...Но немы, воском охваченные,
Уста.
Черты.
Лицо.
Лишь орден тихо шевелится –
Безрадостнейшая из наград,
Да реквием снежный стелется
На мраморный
зиккурат.
МОНУМЕНТ
Блистая в облаках незыблемым дюралем,
Над монолитом стран, над устьем всех эпох,
Он руку простирал к разоблаченным далям –
Колосс, сверхчеловек... нет: человекобог.
Еще с ночных застав мог созерцать прохожий
В венцах прожекторов, сквозь миллионный гул –
Серебряную ткань и лоб, с тараном схожий,
Широкий русский рот, татарский абрис скул.
Блаженны и горды осуществленным раем,
Вдоль мраморных трибун и облетевших лип
В дни празднеств мировых по шумным магистралям
Моря народные сквозь пьедестал текли б.
И, с трепетом входя под свод, давимый ношей
Двух непомерных ног – тысячетонных тумб –
Спешили бы насквозь, к другим вратам, порошей
Где осень замела остатки поздних клумб.
Паря, как ореол, над избранным конклавом,
Туманила бы мозг благоговейных толп
Кровавых хроник честь, всемирной власти слава,
О новых замыслах неугомонный толк.
А на скрещеньях трасс, где рос колбас и булок
Муляжный Эверест, облепленный детьми,
По сытым вечерам как был бы лих и гулок
Широкозадый пляс тех, кто не стал людьми!
КРАСНЫЙ РЕКВИЕМ. Тетраптих
1
Сквозь жизнь ты шел в наглазниках. Пора бы
Хоть раз послать их к черту, наконец!
Вон, на снегу, приземистою жабой
Спит крематорий, – серый, как свинец.
Здесь чинно все: безверье, горесть, вера...
Нет ни берез, ни липок, ни куста,
И нагота блестящего партера
Амбулаторной чистотой чиста.
Пройдет оркестр, казенной медью брызнув...
Как бой часов, плывут чредой гроба,
И ровный гул подземных механизмов
Послушно туп, как нудный труд раба.
А в утешенье кажет колумбарий
Сто ниш под мрамор, серые как лед,
Где изойдет прогорклым духом гари
Погасших "я" оборванный полет.
2
Стих
Толк;
Присмирел деловой
Торг:
Свой
Долг
Возвратил городской
Морг.
Жизнь –
Круг.
Катафалк кумачом
Ал...
Наш
Друг
На посту боевом
Пал!
Срок
Бьет.
Пронесем через мост
Труп.
Жизнь
Ждет,
И торопит на пост
Труд!
Пук
Роз
Сквозь ворота бегут
Внесть:
Для
Слез
Восемнадцать минут
Есть.
– Он
Пал,
Укрепив наших сил
Мощь!
Он
Брал
Жизнь в упор, как учил
Вождь!
Он,
Пал
Несгибаемо-прям,
Тверд;
Пусть
Шквал
Хлещет яростно в наш
Борт:
Наш
Стяг
Не сомнет никакой
Враг...
Марш!
Марш!
Сохраняй строевой
Шаг! –
3
Тот
Наглый, нагой, как бездушный металл,
Стык
Слов
Мне
Слышался там, где мертвец обретал
Свой
Кров;
Где
Должен смириться бесплодных времен
Злой
Штурм;
Где
Спит, замурован в холодный бетон,
Ряд
Урн.
В тыл
Голого зала, в простой – вместо свеч –
Круг
Ламп,
Бил
Голос оратора, ухала речь,
Как
Штамп.
Был
Тусклый, тяжелый, как пухлости лбов,
В ней
Пыл,
Гул
Молота, бьющего в гвозди гробов,
В ней
Был:
– Долг...
Партия... скромность... Мы – прочный устой.
Честь...
Класс...
Гной
Будничной пошлости, странно-пустой
Треск
Фраз.
Чу:
Шурхнули дверцы... Как шарк по доске,
Звук
Туп;
Чуть
Ёкнуло сердце, – и вздрогнул в тоске
Сам
Труп:
В печь,
В бездну, – туда, где обрежется нить
Всех
Троп,
Вниз,
Мерно подрагивая, уходить
Стал
Гроб.
И –
Эхом вибрации, труп трепетал...
Был
Миг –
Блеск
Нижнего пламени уж озарял
Весь
Лик...
Ток
Пущен на хорах: орган во весь рост
Взвыл
Марш!
Срок
Взвешен в секундах, ритм точен и остр,
Как шарж...
Стал
Старше от скорби, кто слышал порой,
Как
Мы,
Марш
Urbi et orbi* чеканенный строй,
Шаг
Тьмы;
Кто
Глянул невольно в тот жгучий испод,
В ту
Щель,
Кто
Понял, что там – все плоды, весь итог,
Вся
Цель,
Кто
Чадом тлетворным дохнул из глубин
Хоть
Раз;
Кто
Дьявольским горном обжог хоть один
Свой
Час.
* Городу и миру (лат.)
4
И "Вечную память" я вспомнил:
Строй плавных и мерных строф,
Когда все огромней, огромней
Зиянье иных миров;
Заупокойных рыданий
Хвалу и высокую честь;
"Идеже нет воздыханий"
Благоутешную весть;
Ее возвышенным ладом
Просвечиваемую печаль,
Расслаивающийся ладан,
Струящийся вверх и вдаль,
Венок – да куст невысокий
Над бархатным дерном могил,
В чьих листьях – телесные соки
Того, кто дышал и жил.
ПРОПУЛК
В коловращении
неостанавливающихся
машин,
В подспудном тлении
всечеловеческого
пожара,
Я чую отзвуки
тупо ворочающихся
пучин
В недорасплавившейся
утробе
земного шара.
Им параллельные, но материальнейшие миры
Есть,
недоступные
ни для религий,
ни для художеств;
Миры – страдалища:
в них опрокидываются
до поры
Кто был растлителями
и палачами
народных множеств.
Спускаюсь кратером
инфрафизическим, –
и предо мной
Глубины пучатся – но не чугунною
и не железной –
Нездешней массою
и невычерчиваемой длиной,
То выгибающеюся,
то проваливающеюся
бездной.
Полурасплющенные
уже не схватываются
за край;
Не вопиют уже
ни богохульства
и ни осанну...
Для магм бушующих
именование –
УКАРВАЙР:
Другого нет
и не предназначено
их океану.
Под его тяжестью
ярится сдавливаемое Дно –
Обитель страшная
и невозможнейшая
из невозможных...
Что в этом каменнейшем
из мучилищ
заключено?
Кому из собственников
этих дьявольских
подорожных?
И мой вожатый,
мой охранитель,
мой светлый маг
По всем расщелинам, подземным скважинам и закоулкам
Чуть произносит мне:
– Сверхтяжелую толщу магм
На языке Синклита Мира
зовут ПРОПУЛКОМ.
К ОТКРЫТИЮ ПАМЯТНИКА
Все было торжественно-просто:
Чуть с бронзы покров соскользнул,
Как вширь, до вокзала и моста,
Разлился восторженный гул.
День мчится – народ не редеет:
Ложится венок на венок,
Слова "ОТ ПРАВИТЕЛЬСТВА" рдеют
На камне у бронзовых ног.
Но, чуждый полдневному свету,
Он нем, как оборванный звук:
Последний, кто нес эстафету
И выронил факел из рук.
Когда-то под аркой вокзала,
К народу глаза опустив,
Он видел: Россия встречала
Его, как заветнейший миф.
Все пело! Он был на вершине!
И, глядя сквозь слез на толпу,
Шагал он к роскошной машине
Меж стройных шеренг ГПУ.
Все видел. Все понял. Все ведал.
Не знал? обманулся?.. Не верь:
За сладость учительства предал
И продал свой дар. А теперь?
Далеко, меж брызг Укарвайра,
Гоним он нездешней тоской,
Крича, как печальная кайра,
Над огненной ширью морской.
Все глуше мольбы его, тише...
Какие столетья стыда,
Чья помощь бесплотная свыше
Искупит его? и когда?
ДЕМОНИЦЫ. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Тетраптих
1. ВЕЛГА
Клубится март. Обои плеснятся,
Кишат бесовщиной углы,
И, если хочешь видеть лестницу
К хозяйке чудищ, лярв и мглы –
Принудь двойными заклинаньями
Их расступиться, обнажа
Ступени сумрака над зданьями
И путь, как лезвие ножа.
В трущобах неба еле видного
Запор взгремит, – не леденей:
Храни лишь знак креста защитного,
Пока ты сверху виден ей!
На лик ей слугами-химерами
Надвинут дымный капюшон,
Иных миров снегами серыми
Чуть-видимо запорошен.
Венцом – Полярная Медведица,
Подножьем – узкий серп во мгле,
Но ни одним лучом не светятся
В ее перстах дары земле.
Глухую чашу с влагой черною
Уносит вниз она, и вниз,
На города излить покорные,
На чешую гранитных риз.
Пьют, трепеща, немея замертво,
Пролеты улиц влагу ту,
И люди пьют, дрожа, беспамятство,
Жар, огневицу, немоту.
Напрасно молят, стонут, мечутся,
Напрасно рвут кольцо личин,
Пока двурогий жемчуг месяца
Еще в пролетах различим.
Вот над домами, льдами, тундрами
Все жидкой тьмою залито...
О, исходящая из сумрака!
Кто ты, Гасительница? кто?
2
Еще не взошли времена,
Спираль не замкнулась
уклончивая,
Когда захмелеет страна,
Посланницу Мрака
увенчивая.
Еще не заискрился век,
Когда многолюдными
капищами
Пройдет она в шумной молве,
Над благоговейными
скопищами.
Лишь глухо доносится дрожь
Из толщи Былого
немотствующей,
Когда с Немезидою схож
Был взрыв ее страсти
безумствующей.
Но сквозь поколения те
Она проходила
неузнанная,
В их отроческой простоте
За кару Господнюю
признанная.
И видели сумрачным днем,
Как пурпуром город
окрашивался,
Как свищущий бич над Кремлем
На главы соборов
обрушивался.
3
Выходила из жгучей Гашшарвы,
Из подземной клокочущей прорвы, –
И запомнили русский пожар вы –
Не последний пожар и не первый:
Пламена, пожиравшие срубы,
Времена, воздвигавшие дыбы,
Дым усобиц, и грустные требы,
И на кладбищах – гробы и гробы.
На изнанке любого народа
Ей подобная есть демоница,
И пред мощью их лютого рода
Только верный Добру не склонится.
Но черней, чем мертвецкие фуры,
И грозней, чем геенские своры,
Вкруг Земли есть кромешная сфера
Всемогущего там Люцифера.
Наклонись же над иероглифом,
К зашифрованным наглухо строфам,
Приглядись – кто клубится за мифом,
Кто влечет к мировым катастрофам.
Никогда не блистали воочью
Никакой человеческой расе,
Но заблещут грядущею ночью
Очи женской его ипостаси.
Распадутся исконные формы,
Расползутся железные фермы,
Чуть блеснет им, как адские горны,
Взор великой блудницы – Фокермы.
Я кричу, – но лишь траурным лунам
Внятен крик мой по темным долинам,
Лишь ветрам заунывным по склонам,
Только Фаустам
и Магдалинам.
4
Безучастно глаза миллионов скользнут
В эти несколько беглых минут
По камням верстовым ее скрытых дорог,
По забралам стальным этих строк.
Ее страшным мирам
Не воздвигнется храм
У Кремля под венцом пентаграмм,
И сквозь волны времен не могу разгадать
Ее странного культа я сам.
Но судьба мне дала
Два печальных крыла,
И теперь, как вечерняя мгла,
Обнимаю в слезах безутешной тоски
Обескрещенные купола.
Из грядущей ночи
Ее льются лучи,
Небывалым грехом горячи, –
О, промчи нас, Господь, сквозь антихристов век,
Без кощунств и падений промчи!
Этот сумрачный сон
Дети поздних времен
Вышьют гимном на шелке знамен,
Чтобы гибнущей волей изведать до дна
Ее грозный Пропулк-Ахерон.
Шире русской земли
Во всемирной дали
Волхвованья Фокермы легли,
И разделят с ней ложе на долгую ночь
Все народы и все короли.
И застонут во сне, –
Задыхаясь в броне,
В ее пальцах, в ее тишине,
И никто не сумеет свой плен превозмочь
Ни мольбой,
ни в страстях,
ни в вине.
Пусть судьба разобьет этот режущий стих –
Черный камень ночей городских,
Но постигнут потомки дорогу ее
В роковое инобытие.
ЯРОСВЕТУ – ДЕМИУРГУ РОССИИ
В узел сатаны нити городов
свиты,
Кармою страны скован но рукам
дух...
Где Ты в этот час, ближний из Сынов
Света,
Бодрствующий в нас огненной борьбой
двух?
Если – зов трубы, хриплый, ветровой,
резкий –
Разве то не Ты кличешь в снеговой
рог, –
Ты, что начертал страшную судьбу
русских,
Ты, что сократить властен роковой
срок?
Иль по облакам битвой Ты святой
занят,
И перед Тобой горький этот стих –
дым, –
Дым из тех пустынь, где по берегам
клонит
Мерзлую полынь ветер мировых
зим?
Что Тебе до нас, капель в штормовом
море,
Злаков, что дрожат зябко в борозде
Зла?..
Ангеле наш! Нам холодно в Твоем
мире,
А по сторонам – в людях и везде –
мгла.
Гасит меня тьма, если отвратил
взор Ты,
Если взор ума к мудрости Твоей
слеп!
Корни существа Ты не оросил? –
Мертвы...
Склеп.
1949-1951
|
