I. АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ
Никогда, никогда
на земле нас судьба не сводила:
Я играл в города
и смеялся на школьном дворе,
А над ним уж цвела,
белый крест воздевая, могила,
Как два белых крыла
лебедей на осенней заре.
Но остались стихи –
тонкий пепел певучего сердца:
В них-душистые мхи
и дремучих болот колдовство,
Мгла легенд Гаэтана,
скитанья и сны страстотерпца,
Зов морей из тумана
Арморики дальней его.
И остались еще –
хмурый город, каналы и вьюги,
И под снежным плащом
притаившиеся мятежи,
И безумный полет
под луною в двоящемся круге
Сквозь похмелье и лед
к цитаделям его госпожи.
В год духовной грозы,
когда звал меня плещущий Город,
Я за этот призыв
первородство души предавал,
В парках пела пурга,
в пустырях завихрялась падора,
И я сам те снега
в безутешной тоске целовал.
По сырым вечерам
и в туманные ночи апреля
Этот город – как храм
Деве Сумрака был для меня,
Его улицы – рака
реликвий и страстного хмеля,
Волны дивного мрака
с танцующей пеной огня.
Околдован, слепим,
лишь каменья у ног разбирая,
За пожары и дым
сатанинского царства ее
Был отдать я готов
бриллианты небесного рая,
Ожерелье миров
и грядущее всебытие.
С непроглядных окраин
преступленье ползло, и доныне
Нерассказанных тайн
не посмею доверить стиху...
Но уже скорлупа
зашуршала под ветром пустыни,
Зазмеилась тропа
к непрощающемуся греху.
И, как горькая весть
от него – незнакомого брата,
Проходившего здесь
и вкусившего смерть до меня,
Мне звучал его стих
о сожженье души без возврата,
О ночах роковых
и о сладости судного дня.
В этот год я познал
волшебство его музыки зимней,
Ее звучный металл,
черный бархат и нежную синь;
Он все чувства мои
поднимал до хвалебного гимна,
Ядом муз напоив
эту горькую страсть, как полынь.
И, входя в полумрак
литургией звучащего храма,
У лазурных лампад
я молился и верил, как он,
Что лучами их – знак
посылает Прекрасная Дама, –
Свой мерцающий взгляд
через дымные ткани времен.
– Бунт иссяк и утих.
Но никто в многошумной России
Не шептал его стих
с большей мукой, усладой, тоской,
Не любил его так
за пророческий сон о Софии
И за двойственный знак,
им прочтенный в пурге городской.
Проносились года.
Через новый всемирный пожар мы
Смену бед и труда
проходили вседневно. А он?
К чьим нагим берегам
откачнул его маятник кармы?
По каким пустырям
непонятных пространств и времен?
Мой водитель! мой брат,
пепелящим огнем опаленный!
Ту же ношу расплат
через смертную несший межу!
Наклонись, облегчи
возжиганье звезды нерожденной
В многовьюжной ночи,
сквозь владычество чье прохожу!
Ты теперь довершил
в мире новом свой замысл певучий,
Кручи бездн и вершин
сотворенной звездой осветя, –
Помоги ж – вихревой
опыт сердца влагать мне в созвучья,
Ты, Душе Мировой
возвращенное смертью дитя.
Чтобы копоть греха
не затмила верховного света
Здесь, в лампаде стиха,
в многогранном моем хрустале,
Помоги мастерству –
безнаградному долгу поэта,
Закрепи наяву,
что пылало в сновидческой мгле!
Ради имени Той,
что светлей высочайшего рая,
Свиток горестный твой
как святое наследство приму,
Поднимаю твой крест!
твой таинственный миф продолжаю!
И до утренних звезд
черной перевязи
не сниму.
1950
II. ПРИСНОДЕВЕ-МАТЕРИ
Пренепорочная. Присноблаженная.
Горней любви благодатное пламя,
Кров мирам и оплот!
Непостигаемая! Неизреченная!
Властно предчувствуемая сердцами
Там, в синеве высот!
Ты, Чья премудрость лучится и кроется
В волнах галактик, в рожденьи вселенных,
Ближних и дальних звезд!
Лик, ипостась мирозиждущей Троицы,
Вечная Женственность! Цель совершенных,
К Отчему царству мост!
Ты, на восходе культур пронизавшая
Тысячецветные окна религий,
Древних богинь имена!
Нимбами огненными осенявшая
Юное зодчество, мудрые книги,
Музыку и письмена!
Ты снисходила до сердца юного,
Ты для него сквозь синь фимиама
Нежной плыла звездой, –
Не отвергай зазвучавших струн его,
Дальних амвонов грядущего храма
Гимн его удостой.
Сумрачный дух жестокого мужества
Правил народами – в роды и роды
И бичевал их бичом.
Ты лишь Одна овевала содружества,
Пестовала на коленях природы,
Не спросив ни о чем.
Ты нам светила любовью возлюбленных,
Ты зажигала огни материнства
По родным очагам...
Пристань гонимых! бессмертье погубленных!
Благословенные узы единства
И прощенья врагам!
Тихо сорадующаяся! Ласковая!
Легок с Тобою путь многотрудный
К наивысочайшей мечте!
Мир многопенный, песни и краски его
Только Тобою прекрасны и чудны
В радости и красоте.
Раньше Ты брезжила в сказках язычества,
Над христианским храмом лампадным,
В ласках живой земли;
Но истекает эра владычества
Яростных, мужественных, беспощадных,
И на заре, вдали –
Как розовеющими архипелагами
Облачного слоистого моря,
Как лепестками миров
Близишься Ты – светоносной влагою
Душу планеты, омыв от горя,
В белый облечь покров.
Меры заменишь новою мерою,
Сбросишь с весов суровые гири
В страшном этом краю...
Верую, Дивная! верую! верую
В Братство, еще небывалое в мире,
В Церковь Твою.
1950-1955
III. ДОМ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
1
Сумрачные скалы Галилеи,
Зноями обугленные впрах...
По долинам – тонкие лилеи
Да стада в синеющих горах.
Странный вечер... Край Ерусалима,
Тихий дом. Двенадцать человек.
И Она: слышна еще и зрима,
Как в ладье, отчалившей навек.
Не ладья – но нищенское ложе.
Не волна – кончина в злом краю.
С каждым мигом призрачней и строже
Лик, сходя в нездешнюю струю,
Просветляется, лучится, тает,
Опрозрачнивается, как хрусталь,
И сквозь лик мерцает и блистает
Смертными невиданная даль.
Он сошел. Он здесь! Он вводит Матерь
На пройденную лишь Им тропу:
Ляжет, как синеющая скатерть,
Мир под невесомую стопу.
Песнею архангелов стихирной
Вечер озаряется, как храм,
И ступени лестницы всемирной
Тихо разверзаются глазам.
Больше нет того, что было тленно:
Завершится ход святых минут –
И ученики, склонив колена,
К ложу опустевшему прильнут.
2
Девятнадцать веков восхожденья
На лазурный, наивысший причал,
От земли заслоненный кажденьем
Серафимов, Господств и Начал;
Девятнадцать веков просветленья
Истонченных телесных убранств
Ее духа – все чище, нетленней,
На высотах тончайших пространств:
Тех, откуда грядут демиурги
Сверхнародов, культур и эпох,
И откуда мир Реи и Дурги –
Как туман, что слоится у ног.
Девятнадцать веков созиданья
Омофора пресветлой любви,
Обороны, охраны, – лобзанье
Мира в радугах –
Миру в крови.
3
То цветущими вишнями,
То ажурными башнями
Упованье народов от земли вознося,
Над просторами вешними,
Городами и пашнями
Вся блистает нетленная, – белоснежная вся.
Ей опорами нежными,
Кружевами подножными
Служат узкие шпили церквей,
С кораблей уплывающих
Ave Mater* тоскующих
К Ней доносит морской тиховей.
Кто падет иль оступится,
Кто скорбит иль отчается,
Кто обидится хмурой судьбой –
Всем благая Заступница,
Пресвятая Печальница,
Всем Защитница в час роковой.
В каменистой Кастилии,
В кипарисовой Умбрии,
И в Тироле, и в бедной Литве
Дева-Матерь, как лилия,
Тихо светится в сумраке,
Серебрится звездой в синеве.
Исходила, незримая,
Тюрьма, плахи, побоища,
Персть кровавую бранных полей, –
Защити, Всехвалимая,
В темном сердце сокровище,
Росы духа на судьбы пролей.
* Первые слова молитвы, обращенной к Матери Божьей по-латыни.
В Православии соответственно: Богородице, Дево, Радуйся...
(примечание Д. Андреева)
4
На холм Демиург всероссийский ступил
В прадедовский век, первобытный и грубый,
Сквозь уханье бревен и скрежеты пил,
Сквозь первые, смолами пахшие срубы.
Размашистый бор неумолчно роптал
И день богатырский вставал в небосклоне,
Когда ослепительно-белый кристалл
Заискрился в полу воздушной ладони.
И в детское сердце дремучей страны,
Под росы и ливни, пургу и порошу,
Здесь, в черную землю у корня сосны,
Сложил он свою лучезарную ношу.
И снилось боярам по тесным дворам,
И чаялось инокам в крошечной келье,
Что здесь, на холме, воздвигается храм
И правит Заступница в нем новоселье.
И он воплотился, родился, возник
Прозреньем строителей в мир совершенный –
Небесных соборов телесный двойник
Из косного камня и глины смиренной.
5
О, тихая полночь! – Узор
дум –
строже,
Алмазней вершины, – ясней
их зов...
Величит душа моя свет
Твой,
Боже,
И ум облекает хвалу
в ткань
слов.
– О дивном соборе
былых
дней
все мы
Из кубка преданий живой
пьем
слух:
Его пятиглавая блестят –
как шлемы,
И каменный лик просветлен,
как дух.
Не мириады ль текли,
свет
чая,
В годину разгромов и орд,
в дни сеч,
Сюда, где с амвона сиял
луч
рая, –
Таинственный образ в огнях
ста свеч.
С Урала, с украйн, от степных
рек
вольных,
С Онеги, с Поморья, где лишь
грай птиц,
Стекались, как мирная рать,
в град
стольный –
Соборно свой дух умягчить,
пав ниц.
Хор пел про невидимый плат –
Кров
Мира,
Про белый, как свет, омофор
он пел,
И, тысячью уст повторив
стих
клира,
Собор просветлялся – весь свят,
весь бел.
И в самодержавных сердцах
в час
гнева
Смолкал многошумных страстей
злой спор.
Когда опускала на них
Мать
Дева,
Печальница русской земли,
Свой взор.
В потоки любви претворив
боль
стонов,
Душа постигала свой путь,
свой крест...
– Честнейшая всех Херувим,
всех Тронов!
Славнейшая всех Серафим,
всех звезд!
И, тканна сердцами, хвалой
уст
пета,
Мерцала единым шатром
вся твердь,
Объемля народ, как покров
струй
света,
Надежнее царства,
сильней
чем смерть.
6
Менялись столетья. Открытые створы
Прияли других поколений чреду,
И ангелы холили душу собора,
Как цвет белоснежнейший в русском саду.
Гремели века, – и к шумящим просторам –
Выпестывать, ладить, ласкать, врачевать
Бездонно-тоскующим женственным взором
С иконы струилась волной благодать.
Клубились века – и у ног Приснодевы
Склонились войска, чернецы и вожди, –
– Хвала! Аллилуйя! – гремели напевы,
Стесняя рыданья в народной груди.
Вздымались века – и венец полумира
В алмазных огнях возложив на царя,
Верховный святитель о мирови мира
Молился в лазурных клубах алтаря.
Века пламенели пожаром и рухом,
Но вера вплетала в покров белизны
Сердца глубочайших мыслителей духа,
Сердца величайших поэтов страны.
Века воздвигались – и в роды и роды
Струился, охватывал и трепетал
Шатер из святых возношений народа,
Посеянный ангелом белый кристалл.
7
Из обездоленности,
Сирой оставленности –
Силою веры стяжав ореол,
Полон намоленности,
В волны прославленности,
Белым ковчегом собор отошел.
Вся вековая моя
Русь, просветляемая
Столько столетий в несчетных сердцах,
Молит о крае моем,
Плачет о крае моем
И не утешится в райских венцах.
Выйди на кровлю свою!
Встань надо всхолмиями!
Веси и грады очами измерь:
– Все это – кровью вспою!
– Все это – молниями
Испепелю, – говорит этот Зверь.
Встань над разводинами
Иль на откос пойди,
Землю целуй в тишине гробовой:
Час бьет над родиною.
Смилуйся, Господи.
Срок ее мук сократи роковой.
8
Когда не разделишь в клокочущем шторме
Пучину от материков,
в ночь бед,
Одна лишь Заступница гибнущим в скорби,
И на берегах – маяков
нам нет.
Не молим об утре, о тихом причале,
О мирных закатах
в конце
всех дней,
И полн неумолчной, как море, печали
Наш клир, наш суровый псалом –
зов к Ней:
Свершить непостыдно
завещанный Богом
Наш путь в океане мирском
дай сил!
Дай сил – не растратить по бурным дорогам
Даров, для которых Он жизнь
нам длил!
Дай всем, кто лелеет свой жемчуг небесный,
Кто в крестном боренье
творит
свой храм,
Свершить до конца его подвиг безвестный
Пред темным отходом
к иным
мирам.
Шторм бьет, и чугунное небо все ниже,
Разбросан, развеян и глух
наш хор,
Но Ты ему внемлешь,
Ты можешь, –
склони же,
Печальница темной земли,
Свой взор.
1950-1955
IV. СОРАДОВАТЕЛЬНИЦЕ МИРА
Во всем, что ласково,
что благосклонно –
Твой, проницающий Землю, свет,
И если шепчем, молясь "Мадонна" –
Сквозь лик Марии
Тебе привет.
Дыханье ль ветра из вешних далей
Лица коснется нежней струи –
В игре блаженствующих
стихиалей
Твоя улыбка,
уста Твои!
Как ясно духу Твое веселье,
Когда на теплом краю морском
Ребячьи ножки промчатся мелью
И золотятся
сырым песком!
Лучатся ль звезды в верховной славе,
В глубинах моря ль цветут цветы –
В их мимолетной, как миг, оправе
Ты, Безначальная,
только Ты!
Как одевает безгрешный иней
Земли тоскующей персть и прах,
Так всепрощающей благостыней
Ложится плат Твой
во всех мирах.
И если сердце полно любовью,
Самоотдачей любви полно –
К Твоих ласкающих рек верховью
Оно восхИщено
и устремлено.
Ты засмеешься – журчат капели,
Поют фонтаны, ручьи во льдах,
И отсвет зыблется
на колыбелях,
Прекрасных зданьях,
стихах,
садах.
Так проницаешь Ты мир вседневный,
Так отражаешься
вновь и вновь
Во всем, что радостно,
что безгневно,
Что окрыленно,
что есть Любовь.
1955
V
Предчувствую
небывалые храмы,
Полные мягко-лазурной мглой,
Звездный Праобраз Прекрасной Дамы
Над просветляемой духом Землей.
В сердце глядит заалтарный розарий,
Радуга окон дрожит на полу, –
Сердце ликует,
в каждом ударе
Все изливаясь
только в хвалу.
Слушаю,
ниц преклонясь у порога,
Хор Вседержительнице,
Деве Дев, –
Светлых священнослужительниц
строгий,
В купол вздымающийся напев:
Той,
к Чьим стопам, славословя и рея,
Преображаемые льются миры,
Той, что превыше кругов эмпирея,
Друга теплее,
ближе сестры;
Той, Кем пронизаны иерархИи,
Той, Кем святится вся вышина,
Той, что бездонным сердцем Марии
Непостигаемо отражена.
1955
|
