Рассылка «Перекличка вестников», выпуск № 824
I И дале мы пошли – и страх обнял меня. Бесёнок, под себя поджав своё копыто, Крутил ростовщика у адского огня. Горячий капал жир в копчёное корыто, И лопал на огне печёный ростовщик. А я: "Поведай мне: в сей казни что сокрыто?" Виргилий мне: "Мой сын, сей казни смысл велик: Одно стяжание имев всегда в предмете, Жир должников своих сосал сей злой старик И их безжалостно крутил на вашем свете." Тут грешник жареный протяжно возопил: "О, если б я теперь тонул в холодной Лете! О, если б зимний дождь мне кожу остудил! Сто на сто я терплю: процент неимоверный!" – Тут звучно лопнул он – я взоры потупил. Тогда услышал я (о диво!) запах скверный, Как будто тухлое разбилось яицо, Иль карантинный страж курил жаровней серной. Я, нос себе зажав, отворотил лицо. Но мудрый вождь тащил меня всё дале, дале – И, камень приподняв за медное кольцо, Сошли мы вниз – и я узрел себя в подвале. II Тогда я демонов увидел чёрный рой, Подобный издали ватаге муравьиной – И бесы тешились проклятою игрой: До свода адского касалася вершиной Гора стеклянная, как Арарат остра – И разлегалася над темною равниной. И бесы, раскалив как жар чугун ядра, Пустили вниз его смердящими когтями; Ядро запрыгало – и гладкая гора, Звеня, растрескалась колючими звездами. Тогда других чертей нетерпеливый рой За жертвой кинулся с ужасными словами. Схватили под руки жену с её сестрой, И заголили их, и вниз пихнули с криком – И обе сидючи пустились вниз стрелой… Порыв отчаянья я внял в их вопле диком; Стекло их резало, впивалось в тело им – А бесы прыгали в веселии великом. Я издали глядел – смущением томим. 1832 | Песнь ада День догорел на сфере той земли, Где я искал путей и дней короче. Там сумерки лиловые легли. Меня там нет. Тропой подземной ночи Схожу, скользя, уступом скользких скал. Знакомый Ад глядит в пустые очи. Я на земле был брошен в яркий бал, И в диком танце масок и обличий Забыл любовь и дружбу потерял. Где спутник мой? – О, где ты, Беатриче? – Иду один, утратив правый путь, В кругах подземных, как велит обычай, Средь ужасов и мраков потонуть. Поток несёт друзей и женщин трупы, Кой-где мелькнёт молящий взор, иль грудь; Пощады вопль, иль возглас нежный – скупо Сорвётся с уст; здесь умерли слова; Здесь стянута бессмысленно и тупо Кольцом железной боли голова; И я, который пел когда-то нежно, – Отверженец, утративший права! Все к пропасти стремятся безнадежной, И я вослед. Но вот, в прорыве скал, Над пеною потока белоснежной, Передо мною бесконечный зал. Сеть кактусов и роз благоуханье, Обрывки мрака в глубине зеркал; Далёких утр неясное мерцанье Чуть золотит поверженный кумир; И душное спирается дыханье. Мне этот зал напомнил страшный мир, Где я бродил слепой, как в дикой сказке, И где застиг меня последний пир. Там – брошены зияющие маски; Там – старцем соблазнённая жена, И наглый свет застал их в мерзкой ласке… Но заалелся переплёт окна Под утренним холодным поцелуем, И странно розовеет тишина. В сей час в стране блаженной мы ночуем, Лишь здесь бессилен наш земной обман, И я смотрю, предчувствием волнуем, В глубь зеркала сквозь утренний туман. Навстречу мне, из паутины мрака, Выходит юноша. Затянут стан; Увядшей розы цвет в петлице фрака Бледнее уст на лике мертвеца; На пальце – знак таинственного брака – Сияет острый аметист кольца; И я смотрю с волненьем непонятным В черты его отцветшего лица И вопрошаю голосом чуть внятным: "Скажи, за что томиться должен ты И по кругам скитаться невозвратным?" Пришли в смятенье тонкие черты, Сожженный рот глотает воздух жадно, И голос говорит из пустоты: "Узнай: я предан муке беспощадной За то, что был на горестной земле Под тяжким игом страсти безотрадной. Едва наш город скроется во мгле, – Томим волной безумного напева, С печатью преступленья на челе, Как падшая униженная дева, Ищу забвенья в радостях вина… И пробил час карающего гнева: Из глубины невиданного сна Всплеснулась, ослепила, засияла Передо мной – чудесная жена! В вечернем звоне хрупкого бокала, В тумане хмельном встретившись на миг С единственной, кто ласки презирала, Я ликованье первое постиг! Я утопил в её зеницах взоры! Я испустил впервые страстный крик! Так этот миг настал, нежданно скорый. И мрак был глух. И долгий вечер мглист. И странно встали в небе метеоры. И был в крови вот этот аметист. И пил я кровь из плеч благоуханных, И был напиток душен и смолист… Но не кляни повествований странных О том, как длился непонятный сон… Из бездн ночных и пропастей туманных К нам доносился погребальный звон; Язык огня взлетел, свистя, над нами, Чтоб сжечь ненужность прерванных времён! И – сомкнутых безмерными цепями – Нас некий вихрь увлёк в подземный мир! Окованный навек глухими снами, Дано ей чуять боль и помнить пир, Когда, что ночь, к плечам её атласным Тоскующий склоняется вампир! Но мой удел – могу ль не звать ужасным? Едва холодный и больной рассвет Исполнит Ад сияньем безучастным, Из зала в зал иду свершать завет, Гоним тоскою страсти безначальной, – Так сострадай и помни, мой поэт: Я обречён в далёком мраке спальной, Где спит она и дышит горячо, Склонясь над ней влюблённо и печально, Вонзить свой перстень в белое плечо!" 1909 |
Выпуски близкие по теме: 99, 298, 351, 447, 628, 684, 716, 798, 876, 973, 1023, 1240, 1264, 1281, 1301, 1304, 1353, 1407