В Сети Интернет публикуется впервые.

Обсудить с автором в интерактивной теме
Наталия Подзолкова в Сборной Воздушного Замка

Универкальность как новая оптика видения универсального и уникального

Подзолкова Наталия Андреевна

Озёрский технологический институт – филиал НИЯУ МИФИ

г. Озёрск, Челябинская область

Тема нашего времени — это найти выход из любви к каждому любовью ко всем,

и наоборот: как любить всех, чтобы сохранить внимание к каждому?

М.М. Пришвин [7, с. 262]

Начнём с простого: у каждого живого существа есть своя уникальная субстанция — душа, также все живые существа причастны общей универсальной субстанции — Духу. Это аксиоматика, «общее место», которое уже мало что говорит уму и сердцу, пора двигаться дальше...

Зимой открыла для себя книги Михаила Михайловича Пришвина. Именно в них стала находить ответы на волнующие и трудноразрешимые вопросы. Так бывает, что в ключевые моменты жизни встречаешь своего Проводника (как Данте встретил Вергилия). Он помогает кристаллизоваться новой мысли из пыли внутреннего первородного хаоса. Через тексты Пришвина стала уясняться связь Уникального и Универсального. Хочу поделиться своими открытиями.

1. По-настоящему уникальность переживается как особое мгновенье отсутствия эго. Этот миг — точка прерывания, пауза, в которой жизнь проникает в нас, заполняет своим присутствием. Все остальные мгновения похожи друг на друга, типичны. Их окрашивает в один цвет близорукая эгоическая (не обязательно — эгоистическая) самоуверенность. Пришвин писал: «Мудрость человека состоит в искусстве пользоваться одной маленькой паузой жизни, на какое-то мгновенье надо уметь представить себе, что и без тебя идёт та же самая жизнь» [7, с. 232-233].

Если у существа ещё нет «эго» (как, например, у растений, у большинства животных, у совсем маленьких детей), такая пауза невозможна, так как данное существо пребывает в другом режиме бытия и сознания. Если у существа уже нет «эго» (как, например, у некоторых святых, просветлённых, великих мудрецов), пауза не нужна, так как состояние «без эго» превратилась в новое качество жизни. Но большинство существ лишь на мгновения переживают отсутствие эго, эти состояния само-забвения хорошо знакомы творцам в момент вдохновения, героям в минуту бескорыстного подвига и каждому, кто хоть раз выходил за грань своей индивидуальной внутренней жизни.

2. По-настоящему индивидуальность переживается как одинокий взгляд души из окна своего внутреннего дома. Чтобы душе, как скучающему ребёнку, не захотелось выйти на залитый солнцем двор, родитель-эго (скорее, даже «отчим») красит стёкла всех окон этого дома в серый цвет, а внутри комнат разбрасывает яркие игрушки: заводные машинки и куклы, настольные игры, развешивает по стенам яркие картинки. Когда душа-ребёнок подрастает и уже «не покупается» на эти уловки, ей вручают увесистый том под названием «Познай самого себя!»...

Впрочем, аналогия эта стара. Когда-то великий Платон уже описал пещеру, в которой удерживают нас чувства, пряча прекрасный мир умопостигаемых идей. Здесь же я просто хотела сказать, что эго прячет от нас жизнь. За прочными стенами сомнительной индивидуальности проходит мимо неповторимость каждого мгновенья — хрупкая уникальность солнечного луча, упавшего в вечерний час на ворсистый листок фиалки... Лучик запутался, мгновенье упорхнуло... Видел ли кто-нибудь тайну этих отношений, которая больше не повторится? Только Художник, который забыл про себя ради листа и луча. Только Поэт, который исчез из своего времени, чтобы длить это нежное зелёное свечение. А сквозь мутное стекло эго не разглядеть красоты мира.

3. В этой статье мне бы хотелось начать создание особой просветлённой оптики мысли, назвав её словом «универкальность» (о самом слове скажу чуть позже). Задача этой новой оптики протереть стёкла тех окон, из которых наша душа смотрит на мир, разбудить в ней желание выйти наружу или хотя бы начать искать двери, за которыми простирается интерсубъектное измерение [6] — то священное место, где внутренние миры разных существ могут встретиться, познакомиться и полюбить друг друга «без посредников», то есть без искажающего самомнения эго и без иссушающего преломления в чувственно воспринимаемой предметности.

Допустимо ли в научной статье так много говорить метафорически, я не знаю, но по-другому пока не получается...

4. Вот знакомые этапы становления: сначала смотришь на жизнь «просто так», без всякого эго, потом — глазами других людей (родителей, кумиров, группы сверстников, коллектива на работе), затем начинаешь смотреть своими собственными глазами (глазами своего я, своей души), потом незаметно это «я» превращается в вездесущее «эго», и только когда очень устанешь от него, то начинаешь подозревать, что жизнь может выглядеть иначе. Здесь хочется подчеркнуть, что не следует путать «я» и «эго» — это совсем не одно и то же. Лучше всего про разницу говорит Мартин Бубер: «…Не отказ от Я, как обычно полагают мистики: Я необходимо для любого отношения…, отказ не от Я, а от того ложного инстинкта самоутверждения, который побуждает человека бежать от ненадёжного, лишённого плотности и длительности, недоступного обозрению, опасного мира отношений, бежать к обладанию вещами » [3, с. 47]. Так вот, если удастся справиться с этим самым «ложным самоутверждением», то, возможно, в конце концов, увидишь мир глазами самого первого человека на Земле, и в уникальности этого переживания вдруг проявится чудесная универсальность жизни.

5. По-настоящему универсальность переживается как понимание того, что, волнующее тебя в данный момент, есть, в той или иной мере, волнующее каждого человека на земле. Это понимание рождается в просветах уникальности, о которых мы говорили выше. Здесь заключается разница между универсальным и общим-в-формальной-логике. Общие понятия никого экзистенциально не затрагивают. «Дом-вообще», «человек-вообще», «закат-вообще» не рождают поэзии в душе. Но та универсальность, о которой мы сейчас говорим, касается абсолютно каждого! Мы с мужем поняли это, когда стояли в галерее «Старые мастера» перед «Сикстинской мадонной» Рафаэля. Художник, забыв на время самого себя, становится способным увидеть в мире важное-для-всех-без-исключения и запечатлеть его во внешнем (по сути, инородном для внутреннего переживания) материале: слове, звуке, краске, мраморе... То что он видит, есть существенное. Но не безразлично-существенное формальной логики.

6. Платон и Аристотель по-разному понимали «существенное». Для Аристотеля существенное — это то, что делает вещь вещью, её функция, назначение, абстрактная выжимка свойств, необходимых для распознавания и использования. Для Сократа и Платона существенное — это то, что делает вещь нужной, единственной, жизненно важной, это уникальный сплав качеств, необходимый для узнавания и встречи. Такое существенное — экзистенциально и может быть выражено как перефраз кантовского императива: понимай мир так, чтобы существенное в нём было для тебя целью, и никогда не было бы только средством.

Разность понимания существенного определяет и разность понимания универсального. В первом (аристотелевском) случае мы называем универсальным общее понятие — итог познавательной активности, во втором (платоновском) случае мы говорим о начале, о том, что впервые позволяет живым существам почувствовать единение.

С одной стороны — конец, обобщение, вывод. С другой стороны — начало, встреча с неповторимым, точка входа. И то, и другое — важно, но настолько различно, что просто не может называться одним и тем же словом. Здесь снова можно обратиться к Мартину Буберу, потому что аристотелевская универсальность — это, по Буберу, «основное слово Я-Оно», а платоновская универсальность — «основное слово Я-Ты» [3]. Чтобы не запутаться, можно говорить об А-универсальности (по Аристотелю) и П-универсальности (по Платону).

7. Продолжим разбираться с новой терминологией. А-универсальность находится в обратном отношении к индивидуальности — это закон формальной логики. П-универсальность почти тождественна уникальности — суть этого тождества мы и стремимся понять. Именно для этого нужна новая оптика мысли — оптика универкальности. Слово «универкальность» предложил В.И. Моисеев во время дискуссии Интегрального сообщества [5]. Мне очень нравится это слово. Оно созвучно «зеркальности», «хрустальности» и даже «хрупкости». Через универкальность можно почувствовать, как жизнь вдруг отразилась в тебе, словно в гладком зеркале, вместившись на миг вся сразу, проникнув в глубину зазеркалья, и полетела дальше тончайшим лучом света от ума к уму, от сердца к сердцу...

8. Пришвин пишет: «Так в малом цветке содержится солнце, в капле росы — вся вселенная… Но есть человек самый страшный, и такого существа нет в природе. В нём большое не отражается, и он о всём мире судит по себе. Сам же себя он называет простым человеком» [7, с. 128]. Через универкальность художник дарит себя, обогащает культуру своими творениями, а через свой эгоизм этот страшный пришвинский «простой человек», как чёрная дыра, поглощает эти творения. Не стоит думать, что это всегда разные люди. В каждом из нас может оказаться и тот, и другой. И здесь важно не спутать доверие-к-себе внутреннего художника и суждения-по-своей-мерке собственного эго. Это очень трудно — довериться себе «без себя». Снова перефразируя Канта, скажем: смотри на мир так, чтобы твой взгляд мог бы стать основой всеобщего восприятия. В таком взгляде должно быть так мало эго, чтобы он действительно оказался существеным для каждого (т. е. П-универсальным).

Парадокс в том, что именно того, кто забывает себя, люди потом славят в веках. За то, что помог увидеть самое нужное, самое дорогое. Принять «роды истины» как Сократ. «Жизнь, как воздух, ничего не стоит, но если ты сумеешь обратить на нее внимание людей, то не ее прославят за ее счастье, а тебя за то, что ты ее сумел показать» [7, с. 235]. Может быть, здесь ловушка, которую эго придумало, чтобы возвращать себе сбежавшие на время души Художников...

9. Но не вся культура творится в моменты уникальности. Можно творить и через своё эго, усиливая его «преломляющее» значение. Это «искусство-не-для-всех», элитарное искусство, которое ищет особого зрителя, обладающего сходным внутренним миром. Людям, которые найдут друг в друге такое эгоическое сходство, будет интересно вместе. Это тоже вид единения, но единения частного, «сектового». Такие люди часто собираются в закрытые сообщества. Удивительно, что иногда в великих произведениях, создаваемых «без эго», зрители акцентируют внимания на «остаточном эго художника» (конечно, оно почти всегда есть). Так П-универсальное превращается в элитарное, эзотерическое, замкнутое, и в итоге становится противоположным самому себе — индивидуальным.

О разных типах творчества и разных источниках вдохновения прекрасно писал Вячеслав Иванов в статье «О границах искусства» [4]. Кажется, что любой творец — уникален и неповторим, но это поверхностный взгляд на уникальность. Всё зависит от того, из какой сферы внутреннего интерсубъектного космоса черпает он своё вдохновение — из тесной каморки своего эго («творчество субъективистическое»), из разреженной пустыни межсубъектного пространства («трансцендентное созерцание») или из самого сердца важной-всем-жизни универсального Духа («интуитивное постижение») [см. рисунок 4, с. 213].

10. Есть замечательная мысль у Анри Бергсона: для того, чтобы началось новое, предыдущее должно остановиться. «Творческая эволюция» жизни на самом деле не является непрерывной функцией: «Фундаментальное заблуждение, которое, начиная с Аристотеля, исказило большую часть философии природы, состоит в том, что в жизни растительной, инстинктивной и разумной усматривают три последовательные ступени развития одной и той же тенденции, тогда как это — три расходящиеся направления одной деятельности, разделившиеся в процессе своего роста» [1, с. 149-150]. Остановка роста животных — это расплата за возможность свободно перемещаться, которого нет у растений. В свою очередь, животные большую часть жизни не имеют признаков возраста, а человек точно расплачивается за рост мысли старением тела: «Я старею и приближаюсь к смерти, а мудрость моя молодеет и растёт» [2, с. 13]. Более сложный процесс требует прерывания более простого процесса. Он не трансформирует его, а жертвует им.

11. Но вся эта внешняя слепая эволюция только отражает внутреннюю сознательную эволюцию, которая вырастает из подлинной жертвы. Именно жертвенность лежит в основе любой новизны. Только понимать это нужно сквозь новую оптику универкальности. Здесь жертвенность — это не статичный фундамент, а новая жизнь — не здание, выстроенное на этом фундаменте. Здесь вместо прочного камня — хрупкая прозрачность солнечного луча, а вместо монументального строения — нежная зелень проклюнувшейся листвы. Но нет ничего прочнее этих мимолётных отношений луча и листа: жизни Духа и вдохновения Художника.

Так связаны в любви уникальность и универсальность. Они постоянно жертвуют друг для друга. Универсальность жертвует собой, чтобы стать родной и близкой, существенной-для-каждого, а уникальность вновь и вновь забывает себя, чтобы дать прорасти сквозь себя жизни-для-всех. Это и есть универкальность — вечно и актуально длящаяся во внутреннем мире жертва…

Библиографический список

1. Бергсон А. Творческая эволюция. – М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2001. – 384 с.

2. Борчиков С.А. Песни мудрости. – М.:МАКС-Пресс, 2003. – 160 с.

3. Бубер М. Я и Ты. – М.: Высшая школа, 1993. – 175 с.

4. Иванов В.И. О границах искусства. / Иванов В.И. Родное и вселенское. – М.:Республика, 1994. – С. 199-217.

5. Моисеев В.И. и др. Дискуссия №2 об универсальном и уникальном от 08.12.2020 г. / YouTube – URL: https://www.youtube.com/watch?v=a2tE97Nfp7w (дата обращения: 03.04.2021).

6. Подзолкова Н.А. Внутренний континуум и его бесконечноподобные описания. // Интегральная философия [электронный журнал]. – 2020. – № 10. – С. 46-77. – URL: https://allunity.ru/journals/J10.pdf (дата обращения: 05.04.2021).

7. Пришвин М.М. Незабудки. – Вологда: Вологодское книжное издательство, 1960. – 344 с.