Рассылка «Перекличка вестников», выпуск № 1025
Мужик В чащах, в болотах огромных, У оловянной реки, В срубах мохнатых и тёмных Странные есть мужики. Выйдет такой в бездорожье, Где разбежался ковыль, Слушает крики Стрибожьи, Чуя старинную быль. С остановившимся взглядом Здесь проходил печенег… Сыростью пахнет и гадом Возле мелеющих рек. Вот уже он и с котомкой, Путь оглашая лесной Песней протяжной, негромкой, Но озорной, озорной. Путь этот – светы и мраки, Посвист разбойный в полях, Ссоры, кровавые драки В страшных, как сны, кабаках. В гордую нашу столицу Входит он – Боже, спаси! – Обворожает царицу Необозримой Руси Взглядом, улыбкою детской, Речью такой озорной, – И на груди молодецкой Крест просиял золотой. Как не погнулись – о горе! – Как не покинули мест Крест на Казанском соборе И на Исакии крест? Над потрясённой столицей Выстрелы, крики, набат; Город ощерился львицей, Обороняющей львят. "Что ж, православные, жгите Труп мой на тёмном мосту, Пепел по ветру пустите… Кто защитит сироту? В диком краю и убогом Много таких мужиков. Слышен по вашим дорогам Радостный гул их шагов". 1918 | Трихины "Появились новые трихины"… Ф. Достоевский Исполнилось пророчество: трихины В тела и в дух вселяются людей. И каждый мнит, что нет его правей. Ремёсла, земледелие, машины Оставлены. Народы, племена Безумствуют, кричат, идут полками, Но армии себя терзают сами, Казнят и жгут – мор, голод и война. Ваятель душ, воззвавший к жизни племя Страстных глубин, провидел наше время. Пророчественною тоской объят, Ты говорил, томимый нашей жаждой, Что мир спасётся красотой, что каждый За всех во всём пред всеми виноват. 1917 | Третий уицраор То было давно. Всё шире и шире Протест миллионов гремел в мозгу… С подполий царских, из шахт Сибири, Кандальной дорогою через пургу Он стал выходить – небывалый в мире, Не виданный никогда и никем, И каждый шаг был тяжел, как гиря, Но немощна плоть из цифр и схем. Как будто неутоляемым голодом Родимый ад его истомил, Чтобы у всех, кто горяч и молод, Он выпил теперь избыток сил. Нездешней сыростью, склепным холодом Веяло на пути упыря, Пока замыкались чугунным болтом Казармы, тюрьмы, трудлагеря. Как будто мышиные крылья ластились, Уже припадая к истокам рек, И не был над этим пришельцем властен Ни гений, ни ангел, ни человек. Как чаши, до края верой народной Наполненные в невозвратный век, Души церквей от земли бесплодной, Звуча, возносились на Отчий брег. Ни выстрелов, ни жалоб не слушая, Бетонным объятием сжав страну, Он чаровал и всасывал души В воронку плоти, – в ничто, – ко дну. На все города, на все деревни Он опускал свою пелену, И жили его бегущие ремни Своею жизнью, подобной сну. Кто в них мелькал, как морды нездешние? Кто изживал себя в их возне, Мукой людской свою похоть теша И не угадываемый даже во сне? Заводы гудели. Тощие плеши Распластывались на полях и в лесу, И в древних устоях буравил бреши Таран незримый, стуча на весу. И стало ещё холодней и горестней От одиночества на этой земле, И только порой вечерние зори Грозили бесшумно в притихшей мгле: Как будто в воспламенённом просторе Блистание нечеловеческих риз… Как будто расплавленный меч над морем: Острием вверх – и острием вниз. 1942 |
Выпуски близкие по теме: 10, 18, 121, 192, 308, 313, 368, 465, 538, 545, 580, 619, 646, 756, 796, 811, 818, 834, 845, 874, 880, 924, 946, 959, 982, 1013, 1018, 1088, 1095, 1133, 1143, 1205, 1247, 1262, 1266, 1278, 1308, 1314, 1335, 1365, 1388, 1402