Рассылка «Перекличка вестников», выпуск № 1333
Пестель, поэт и Анна Там Анна пела с самого утра И что-то шила или вышивала. И песня, долетая со двора, Ему невольно сердце волновала. А Пестель думал: "Ах, как он рассеян! Как на иголках! Мог бы хоть присесть! Но, впрочем, что-то есть в нём, что-то есть. И молод. И не станет фарисеем". Он думал: "И, конечно, расцветёт Его талант, при должном направленье, Когда себе Россия обретёт Свободу и достойное правленье". – Позвольте мне чубук, я закурю. – Пожалуйте огня. – Благодарю. А Пушкин думал: "Он весьма умён И крепок духом. Видно, метит в Бруты. Но времена для брутов слишком круты. И не из брутов ли Наполеон?" Шёл разговор о равенстве сословий. – Как всех равнять? Народы так бедны, – Заметил Пушкин, – что и в наши дни Для равенства достойных нет условий. И потому дворянства назначенье – Хранить народа честь и просвещенье. – О, да, – ответил Пестель, – если трон Находится в стране в руках деспота, Тогда дворянства первая забота Сменить основы власти и закон. – Увы, – ответил Пушкин, – тех основ Не пожалеет разве Пугачёв… – Мужицкий бунт бессмыслен… – За окном Не умолкая распевала Анна. И пахнул двор соседа-молдавана Бараньей шкурой, хлевом и вином. День наполнялся нежной синевой, Как вёдра из бездонного колодца. И голос был высок: вот-вот сорвётся. А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!" – Но, не борясь, мы потакаем злу, – Заметил Пестель, – бережем тиранство. – Ах, русское тиранство – дилетантство, Я бы учил тиранов ремеслу, – Ответил Пушкин. "Что за резвый ум, – Подумал Пестель, – столько наблюдений И мало основательных идей". – Но тупость рабства сокрушает гений! – На гения отыщется злодей, – Ответил Пушкин. Впрочем, разговор Был славный. Говорили о Ликурге, И о Солоне, и о Петербурге, И что Россия рвётся на простор. Об Азии, Кавказе и о Данте, И о движенье князя Ипсиланти. Заговорили о любви. – Она, – Заметил Пушкин, – с вашей точки зренья Полезна лишь для граждан умноженья И, значит, тоже в рамки введена. – Тут Пестель улыбнулся. – Я душой Матерьялист, но протестует разум. – С улыбкой он казался светлоглазым. И Пушкин вдруг подумал: "В этом соль!" Они простились. Пестель уходил По улице разъезженной и грязной, И Александр, разнеженный и праздный, Рассеянно в окно за ним следил. Шёл русский Брут. Глядел вослед ему Российский гений с грустью без причины. Деревья, как зелёные кувшины, Хранили утра хлад и синеву. Он эту фразу записал в дневник – О разуме и сердце. Лоб наморщив, Сказал себе: "Он тоже заговорщик. И некуда податься, кроме них". В соседний двор вползла каруца цугом, Залаял пёс. На воздухе упругом Качались ветки, полные листвой. Стоял апрель. И жизнь была желанна. Он вновь услышал – распевает Анна. И задохнулся: "Анна! Боже мой!" 1965 | Болдинская осень Что может быть грустней и проще Обобранной ветрами рощи, Исхлёстанных дождём осин… Ты оставался здесь один И слушал стонущие скрипы Помешанной столетней липы. Осенний лёд, сковавший лужи, Так ослепительно сверкал Зарёй вечернею… Бокал – Огонь внутри и лёд снаружи – Ты вспомнил… (Он последним был Соединившим хлам и пыл.) Той рощи нет. Она едва Успела подружиться с тенью, И та училась вдохновенью, – Сгубили рощу на дрова. Для радости чужих дорог Три дерева Господь сберёг. Их память крепко заросла Корой, дремотой и годами, Но в гулкой глубине дупла Таят, не понимая сами, – Свет глаз твоих, тепло руки И слов неясных ветерки. Несчастные! Какая участь! Но пред тобой не утаю – Завидую, ревную, мучусь… Я отдала бы жизнь мою, Чтоб только слышать под корой Неповторимый голос твой. Летучим шагом Аполлона Подходит вечер. Он вчерне Луну, светящую влюблённо, Уже наметил, – быть луне Под лёгкой дымкою тумана Печальной, как твоя Татьяна. Дорогой наизусть одной Ты возвращаешься домой. Поля пустынны и туманны, И воздух как дыханье Анны, Но вспыхнул ветер сквозь туман – Бессмертно дерзкий Дон Жуан. В бревенчатой теплыни дома Тебя обволокла истома Усталости… Но вносят свет, Вино, дымящийся обед. Огнём наполнили камин, Прибрали стол, и ты – один. Ты в плотном облаке халата, Но проникает сквозь халат – Тяжелый холод ржавых лат И жар, струящийся от злата… Ты снова грезишь наяву, А надо бы писать в Москву. Но сколько душу не двои, – Что письма нежные твои, Прелестные пустые вести, И что – влечение к невесте, И это ль властвует тобой, Твоей душой, твоей судьбой!.. Во влажном серебре стволов Троились отраженья слов, Ещё не виданных доныне, И вот в разгневанном камине – Внутри огня – ты видишь их И пламя воплощаешь в стих. С тех пор сто лет прошло. Никто Тебе откликнуться не в силах… 1930 |
Выпуски близкие по теме: 31, 52, 73, 171, 251, 471, 492, 504, 517, 548, 602, 737, 817, 906, 940, 967, 986, 998, 1038, 1126, 1150, 1274