Роман Перельштейн
Кризис «концептуального человека»
Часть III. «Огонь целостного познания»

1

Работая над статьей, я в какой-то момент понял, что она должна быть написана от первого лица. А первое лицо предполагает исповедальную интонацию. Обнаруживаю ли я в себе концептуальную личность? Безусловно. И это лучшее, что со мною может произойти. Если ненаблюдаемый в повседневной жизни ум выявлен, то из того, в чьей полной власти я нахожусь, он превращается в моего незаменимого помощника. Борюсь ли я со своим «концептуальным человеком»? Да, бывает и такое. Но исход борьбы предрешен – я проиграю. Поэтому лучше дальше опыта обнаружения не идти. Там, где есть борьба, есть и самоутверждение, но Океану не нужно ни над чем возвышаться, ни над кем властвовать. Не существует того, перед кем или за чей счет Океан будет самоутверждаться. О чем говорит то, что я иногда борюсь со своим «концептуальным человеком»? Ни о чем. Если я не стану страдать по этому поводу, то борьба быстро прекратится. А вот если я начну испытывать чувство вины за то, что я все-таки вступил в борьбу, то борьба продолжится.

Закрыть этот вопрос раз и навсегда невозможно. Исподволь он будет вставать снова и снова. Спрошу себя еще раз. Не пытаюсь ли я самоутвердиться за счет своего «концептуального человека»? Не пользуюсь ли я его же методами? Не слишком ли я категоричен? Не слишком ли концептуален? Вбивая клин между концептуальной личностью и целостным Я, не усиливаю ли я позиции своего психологического ума? Но этот поток вопросов пересекается потоком более мощным, который, подобно реке, уносит меня в Океан. «Пролей всю душу через край / И ничего не объясняй» [Миркина, 2017 а, с. 25], дают мне совет мои учителя. Мощный этот поток – «поэзия священной глубины», как охарактеризовал Померанц поэтическое творчество своей супруги, или «огонь целостного познания, прорвавшийся из глубины» [Померанц, 2014, с. 98], как он описал свой критерий истинности.

Можно было бы сказать, что «концептуальный человек» является подступом к целостному человеку, или они в таких же отношениях как категории дэ и дао китайской философии: не только противостоят друг другу, но и дополняют. Конечно, речь идет об этапах роста души, потому что отдельное «я» – это этап, но он может и затянуться. Власть инерции и рутины огромна. Кто на себе их не испытал? Вот почему приоритеты в этой работе расставлены таким образом, чтобы сосредоточить внимание на интенсивности бытия, на бескомпромиссной целостности духовной жизни.

Теперь проясним некоторые из тех моментов, которые могут вызывать вполне законные вопросы. Например, как может концептуальная личность одновременно «плясать» вокруг золотого тельца и быть идейным борцом? Раскачиваясь, маятник материального ума устремляется от одного идола к другому. Между духом наживы и идеей свободы, равенства и братства пролегает пропасть, но отдельное «я» легко ее преодолевает. Вот почему оно не только выстраивает деловые отношения с миром, но способно стать и мучеником идеи построения рая на Земле.

Почему отдельное «я» скроено по меркам нашего ненаблюдаемого ума, а значит, и по меркам «толпы в нас»? Да потому что сознание толпы точно так же не способно посмотреть на себя со стороны.

Если это произойдет, «толпа в нас» сразу будет парализована. Именно это и сделал Христос, предложив тому, кто без греха, покарать блудницу. Да еще чтобы человек толпы бросил камень первым. Своими словами Он разрушил всю анонимность отдельного «я», и оно тут же поспешило скрыться. Отдельное «я» не выдержало слишком яркого света осознанности. Точно так же оно оказывается деморализовано и связано по рукам, когда мы не отождествляемся с ним.

Не впадет ли волна в прелесть, когда узнает, что она есть Океан? Самосознание волны постоянно пытается найти изъян в самосознании Океана. Волна полагает, что если обнаружит в себе океаническую жизнь, океанические глубины, то она сразу же столкнется с соблазном самообожествления, а там и рукой подать до религии человекобога или «религии хлеба земного». Действительно, такая опасность существует. Но происходит это лишь тогда, когда волна, подобно старухе из пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке», решает на гребне своих всё возрастающих желаний стать владычицей морскою, и чтобы золотая рыбка – читай самосознание Океана – служила ей и была у нее на посылках. Тактика волны вполне узнаваема. О каком ее единстве с Океаном может идти речь в этом случае? Это лишь имитация единства. Волна, которая имитирует Океан, и должна бояться самообожествления. Но волна, ставшая Океаном, вспомнившая, что она всегда была беспредельным бытием, волна, пробудившаяся к океаническому Сознанию, восстанавливает связь со своей богочеловеческой природой и взыскует хлеба небесного.

2

В первой половине ХХ в. «концептуальный человек» в большей степени ассоциируется с умом идеологическим, чем с психологическим. Однако это лишь два взаимодополняющих аспекта одного феномена. Идеологическая составляющая отдельного «я» с не меньшим успехом, чем психологическая, игнорирует вселенское духовное сознание, которое Николай Бердяев называл «вселенской истиной».

В чем обвиняет Бердяев на страницах знаменитых «Вех» дореволюционную русскую интеллигенцию? В той особой концептуализации или идеологизации, которая не имеет ничего общего с практическим, естественным умом. «...вопросы аграрный или рабочий представлялись ей вопросами мирового спасения, а социологические учения окрашивались для нее почти что в богословский цвет» [Бердяев, 1990, с. 4]. Способность русской интеллигенции увлекаться идеями, в частности идеей «политического порядка» и «общественного строительства», загораться ими и воплощать их в жизнь имела катастрофические последствия. Вот и демократическую публицистику Бердяев упрекает в том, что она была не «конкретная» и «практическая», а «отвлеченная» и «человекопоклонская». Так борьба с самодержавием отодвинула на второй, если не на третий план «духовное творчество» русского интеллигента. Духовная жизнь просто потеряла свой смысл в тени «программного лозунга», призывающего к «уравнительной справедливости» и «общественному добру». Но добро без Духа, справедливость без Духа оборачиваются шигалевщиной, уже ничем не ограниченным самовластьем, тотальным закабалением того самого народа, который интеллигенция рассчитывала освободить.

Нельзя сказать, что исторический процесс – это некая слепая сила. Она слепа в том отношении, что за каждым историческим событием стоит конкретный «концептуальный человек», ослепленный той или иной идеей; и эта сила раскрывает свои духовные глаза, когда мы обнаруживаем всю несостоятельность нашего отдельного «я». Сделать это несложно, если мы видим, как отдельное «я» попирает свободу и гражданские права, и немыслимо трудно, когда наше отдельное «я» восстает против беззакония и произвола. Разумеется, во всем можно было бы обвинить власть. Вот как об этом пишет Бердяев: «Русская интеллигенция была такой, какой ее создала русская история, в ее психическом укладе отразились грехи нашей болезненной истории, нашей исторической власти и вечной нашей реакции». Но на той же странице он предлагает и недвусмысленный выход из этой ситуации: «Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы. Тогда народится новая душа интеллигенции» [Бердяев, 1990, с. 22].

Веховцы не были услышаны. Померанц дает следующую справку: «Примерно на 1040 собраниях за “Вехи” высказалось около 70 аудиторий, а 970 – против. Грубо говоря, 97% против 3% резолюций» [Померанц, 2014, с. 118].

Проводя исторические параллели с сегодняшним днем, можно сказать, что призыв веховцев к жизни в духе, к духовному творчеству не отменяет гражданской активности, он наполняет ее другим содержанием. Анализируя положение, сложившееся в России к началу девяностых, Григорий Померанц писал о том, что распад коммунистической системы толкал к легкомысленному упоению свободой, а свобода в России издавна вырождалась в своеволие.
Очень горькое наблюдение, и очень верное. Участник диссидентского движения, автор доклада «Нравственный облик исторической личности», который фактически приостановил реабилитацию Сталина в середине шестидесятых годов, Померанц подвел неутешительный и в то же время жизнеутверждающий итог своей борьбе. В 1970 г. он написал в записной книжке, что духовно выиграл, так как политическая безнадежность освободила его от политических задач. И добавил в начале девяностых, что диссидентство победило морально, но не политически. Вывод, который можно было бы сделать из этого, таков. Дело не в той или иной политической системе, а в людях, которые не меняются так быстро, как хотелось бы стороннику перемен. Медленное неуклонное движение к правовому пространству, которое пусть только извне ограничивает волю отдельного «я», – таким видится наше сегодня и наше завтра. Истинная свобода – это любовь к Богу в себе и любовь к Богу в ближнем, но путь от понимания свободы как любви лежит через царство закона. Такого писаного закона, который не входит в непримиримое противоречие с законом неписаным. Да, царство закона ограничивает деспотическую волю отдельного «я», но ничего не знает о внутренней благодатной свободе. Вот почему никакой закон не способен изнутри ограничить волеизъявления отдельного «я». И вот почему Христос ставит заповеди любви выше всех запретов.

3


Отдельное «я» страстно односторонне, но эта односторонность имеет множество оттенков и полутонов. Не потому ли концептуальная личность нас завораживает. Она может ярко жить, ей не чужд эстетический вкус. Она считает себя вполне развитой, она эксперт во многих вопросах, в том числе и в вопросах морали. Более того, этическая составляющая страстной односторонности предмет гордости отдельного «я». Но она же одновременно и его самое уязвимое место.

Концептуальная личность знает, что бессовестный человек ужасен. Она не хочет прослыть чудовищем, и поэтому ее мучает совесть. Причем концептуальная личность убеждает себя в том, что с угрызений совести начинается путь к Богу. Этически этот вывод безупречен. Однако отдельному «я» невдомек, что прежде, чем строго осудить себя, нужно горячо полюбить в себе Бога. Но отдельное «я» не знает Бога. Оно потому и называется «отдельным», что отделено от Него. В результате раскаяние превращается в самосуд и оборачивается совершенно неожиданной победой гордыни. Не потому ли герой романа «Бесы» Николай Ставрогин после неудавшейся исповеди вешается. Нет такого философского вопроса, который бы не поставил психологический ум, и нет ни одного верного ответа, который бы он дал.

Психологический ум очень любит анализировать тело и всячески с ним соотноситься. Слабо развитая концептуальная личность полагает, что она есть тело и со смертью тела прекратится всякое ее существование. Подобную зависимость от тела следует назвать положительной, а отношение к жизни – наивным реализмом. Сильно развитое отдельное «я», духовно практикуясь, склоняется к тому, что оно не есть тело. Однако человек постоянно носит в своем уме то мертвое тело, которым он отказывается быть, с которым у него конфликт, и тогда возникает отрицательная зависимость от тела. Вот почему мастер учения о недвойственности говорит своим ученикам, что им нужно как-то избегать как концепции тела, так и концепции отсутствия тела.

Продолжением этого наставления могло бы стать следующее напутствие. Следует с большой серьезностью отнестись к вопросу «Существует ли Бог на самом деле?» И не торопиться с ответом. Итальянский священник и писатель Энтони де Мелло [Мелло, 2009], безусловный исповедник вселенского духовного сознания, заметил в одной из своих притч: атеист неправ, отрицая то, что нельзя выразить словами, а теист неправ, утверждая то, что нельзя выразить словами. Или, как на это не раз указывал Померанц, концепция Бога – это всегда только лишь касательная к «незримому кругу духовной цельности». А Миркина написала об этом так: «Бог есть любовь. И Бог мой есть. / И эта внутренняя весть, / Которую вовеки мне / Не подтвердит никто извне» [Миркина, 2017 б, с. 77].

Психологический ум очень любит рассуждать о загробной жизни. Неразвитый психологический ум готов героически посмотреть правде в глаза. Он утверждает: «Я умру, и это конец». Он не питает иллюзий относительно будущего, и заканчивает унынием или буйством. Развитый психологический ум верит в жизнь после смерти и собирается воскреснуть в прежнем виде. Правда, непонятно, как может умереть, да еще и воскреснуть то, чего не существует. Ведь отдельное «я» является иллюзией. Мудрец же твердо знает, что как отдельное «я» он исчезнет, но как безграничное бытие он не рожден и не умрет. Он та вечность, которая не только конца не имеет, но и начала. Это и есть бессмертие. Это и есть вечная жизнь. Ничто не может положить ей предела, как и Самому предвечному Богу, но только если ты впустил Его в сердце, как сказал один цадик. И Бог стал уже ничем не отличим от Сердца.

Слабая концептуальная личность убеждена в том, что Бога нет, а концепция индивидуальности есть. Сильная концептуальная личность, которая транслирует себя через крупного ученого или религиозного фундаменталиста, верит в Бога в рамках отношения «Я-Оно», а это значит – есть Бог и я. Верующий естествоиспытатель, отождествив себя с сильной концептуальной личностью, полагает, что Вселенная не появилась сама собой: за ее созданием стоит высший разум, т.е. наш мир является чьей-то разработкой. И этот высший Разработчик, уж конечно, не я, простой смертный. Ревнитель «буквы» любого из вероучений, став рупором сильной концептуальной личности, утверждает, что Бог пребывает в высших, недоступных сферах, и человеку, в силу его несмываемой греховности, этих сфер не достичь.

Подлинный мистик с этим никогда не согласится. Он скажет, но не напрямую, а своим духовным творчеством, что пока нас двое – я и Ты, нет ни меня, ни Тебя. Мы оба есть, когда мы Одно. Таково в своем пределе буберовское отношение «Я-Ты». И это же положение является краеугольным камнем адвайты-веданты, учения о недвойственности. Вот почему Померанц, обращаясь к брахманской традиции, уподобил приход к сознанию недвойственности Бога и человека евангельскому Царству Божьему.

***


А в лесу немом – только Бог.

А в лесу родном – только я.

Между Ним и мной стерт порог –

Чаша полная бытия.


А в лесу родном – тишина.


А в лесу немом – высота.


Чаша полная мне дана.


Чаша доверху налита.


В царстве Божием – в том лесу –

День один точно долгий год.

Чашу каждому поднесу.


Только каждый ли отопьет?

   [Миркина, 2017 а, с. 33]

Бытие больше не расколото на Бога и меня, оно целостно. В Бытии нет трещины, как не может быть трещины в Пустоте: трещине не по чему пройти. Таковы общие духовные основания западной картины мира и восточной, которые составляют единый мир на глубинном уровне сознания.

4


Неразвитое отдельное «я» не знает о том, что оно находится в духовном кризисе. Оно уже страдает и порой невыносимо, от своей атомарности, но радости жизни, часто весьма сомнительные, еще не потеряли своей свежести и привлекательности. Психологический ум на коне, и кажется, что нет такой тоски, которую нельзя было бы развеять. Удовольствие, извлекаемое из страдания, пока еще имеет вкус победы, а собственные поражения предстают в романтическом ореоле. Однако, развиваясь, отдельное «я», расстается со львиной долей своих иллюзий. Оно уже ощущает, что приближается к черте, за которой суждено исчезнуть, и испытывает экзистенциальный ужас. Ужас не только перед смертью, но и перед тем Целым, от которого самонадеянно отдалилось. Однако психологический ум рассчитывает и здесь не ударить в грязь лицом: он делает робкие шаги по направлению к Целому. Начинает психологический ум или «концептуальный человек» с морализаторства и дидактики. Внезапно он становится идейным или религиозным. Он находит какой-нибудь учебник жизни или поводыря, чтобы познать истину. Нужно сказать, что через этот этап проходят многие искатели, что вполне естественно.

Я хорошо помню, как испытал удовлетворение, когда наткнулся на критику буддизма, да еще из уст такого авторитетного христианского мыслителя как Владимир Соловьёв. Автор «Чтения о Богочеловечестве» назвал учение Будды «отрицательным откровением» [Соловьёв, 2011, с. 56]. А потом я пришел к Зинаиде Александровне и заговорил о буддизме в интерпретации Соловьёва. Строго и с огромной любовью посмотрев мне в глаза, она тихо сказала: «Выросла я в атеизме, тем не менее я выросла в христианстве и в Христе, и конечно, для меня это самое родное, срощенное со мной совершенно. Тем не менее я чувствую, что если пнуть Будду, защищая Христа, то это пнуть Христа». И все мои иллюзии рассеялись. Она просто прожгла меня своим взглядом.

Духовный путь труден и долог, но для кого? Для моего отдельного «я», больше всего пекущегося о своей территориальной целостности. Моему истинному Я идти некуда, оно уже Дома, и этот дом – вселенское духовное сознание.

Но вернемся к психологическому уму, который, осознав свою ограниченность, вступил на столь опасный для него путь. В какой-то момент психологическому уму даже кажется, что пережитый им духовный опыт, который невозможно забыть, но в котором не получается закрепиться, и есть путь к спасению. Однако это не так. Пока у концептуальной личности есть силы для страдания, нам никто помочь не может. А силы эти не растрачены. Материальный ум спрятал их в надежном тайнике, замаскировав под духовные практики, направленные на подавление желаний. Но, как известно, щетка, очищающая ум, это тоже ум.

Отдельное «я», теперь оно ходит в белых одеждах, всё еще восстает против своих чувств и не дает им возрасти. Оно очень боится, что, если чувства разовьются, то они непременно введут в искушение. Происходит это не потому, что психологический ум запуган лжеповодырем или не проникся доверием к истинному наставнику. Причина здесь иная. Психологический ум откуда-то знает, что чувства, достигшие своей полной силы и глубины, приведут к его смерти. И он очень боится ее. Он не верит, что, умерев, переродится в ум сердечный.

Но даже после второго рождения, рождения в духе, отдельное «я» не сдастся. Нашу до конца не развенчанную концептуальную личность ожидает темная ночь души. Нашего пришедшего к Богу и глубоко укрепившегося в вере «концептуального человека» ждет искушение богооставленностью. Концепция хочет достичь более высокого уровня сознания, и поэтому между нею и Сознанием будет существовать «завеса». Хочет концепция, желание обрести Бога испытывает концепция. Она лишь отстирала свои одежды от тех пятен невежества, которые бросались в глаза. Отдельное «я» всё еще живо, и оно верит своим плохим мыслям, главная из которых: «Бог оставил меня».

Через темную ночь души проходили великие подвижники. Но они потому и великие, что «тело боли» [Толле, 2011], погруженное в Свет молитвы, наконец растворялось, и мрак психологического ума рассеивался. И они уже больше не оставляли Бога. Он-то их никогда не покидал. Да и как Бог может покинуть тебя? Это все равно что сказать, что между мною и моей Сутью есть расстояние. Иногда оно увеличивается, иногда сокращается, но оно есть. Именно так и считает отдельное «я». Такова «старая религия» отдельного «я». Но расстояния между мною и моей Сутью не существует, а это значит, что не существует двух – меня и моей Сути. Есть, воистину есть Одно, Целое, Бытие, Бог. Мне даже не нужно отказываться от самого себя в пользу моей Сути, потому что вне моей Сути меня нет, так же как не существует моей Сути вне меня. Господи, какое же счастье никогда не забывать об этом! Да и как об этом возможно забыть? Если никаких особых усилий к этому не прикладывать, так и не забудешь. А это и значит «храни Покой и делай только то, чего не можешь не делать». Когда я необратимо осозна́ю всё это, тогда любая концепция превратится в невиннейшее создание моего естественного, практического ума. И я перестану страдать сам и изводить других. Это и есть Царство Божие, это и есть Нирвана.

Но разве «концептуальный человек», в затылок которого дышат выстроившиеся в очередь духовные практики, с этим согласится? Ведь тогда рухнет вся духовная империя психологического ума. «Как! – воскликнет он. – Неужели все так просто? Не может быть!» К нашему великому счастью, может. Психологический ум – это лишь форма вежливого откладывания Царства Божьего на потом. А уж в этом «потом» всё так предусмотрено, всё так сложно друг с другом связано, что кажется в высшей степени правдоподобным. Психологическому уму сложное понятнее, чем простое. Но поблагодарил же Григорий Сковорода Бога от всего сердца за то, что Он сделал всё нужное простым, а все сложное ненужным.

5

Персонажи ведической притчи – Рамачандра, устами которого говорит Суть Сердца, и его великий сподвижник Хануман ведут следующий диалог. Рамачандра спрашивает: «Сын мой, в каком отношении ты рассматриваешь меня?» Хануман отвечает: «Когда я думаю о себе, как о воплощенном, я – Твой слуга, и Ты – мой Господин. Когда я думаю о себе, как о высшем Я, я – Твоя часть, и Ты – Всеобщее Целое. Но когда я думаю о себе, как об Áтмане, то я с Тобой – одно. Тогда я чувствую, что я – это Ты, а Ты – это я» [Рамакришна, 1914, с. 38].

В этой причте с изумительной ясностью показано, как «сподвижник» или верующий освобождается от психологического ума. Волна, осознавшая свою причастность Океану, уже не чувствует себя потерянной и одинокой. В ее жизни появляется смысл: она служит чему-то гораздо большему, чем она сама. Однако она всё еще остается в плену своих концепций, которые представляют собою те комнаты во дворце Господина, куда слуга не решается входить, хотя они и открыты. Мало того, Господин приглашает слугу в эти комнаты-обители. Он даже предлагает слуге свою дружбу, но тот не решается принять ее. То ли слуга боится проявить непочтительность, то ли считает себя недостойным столь высоких почестей. Но чем дольше слуга живет во дворце и чем чаще он находится с Господином, тем больше обителей рады ему. Оказывается, он желанный гость в каждой из них. И вот волна уже осознает себя частью беспредельного Океана. И даже в чем-то подобна Ему. Однако психологический ум напоминает: «Ты всё еще отделена от Океана. Ты по-прежнему отдельное “я”, которое лишь иногда забывается и воображает бог знает что». Проходит еще время, и дружба между слугой и Господином становится такой крепкой, что слуга превращается в ученика, а господин в Учителя. Учением же становится дворец, в котором они живут.

Последний урок, который дает Учитель, состоит в том, чтобы покинуть дворец. Как бы дворец ни был прекрасен, это лишь грандиозное строение, состоящее из концепций. Когда дворец растает в розовой дымке, останется только бескрайнее небо. Растает и Учитель, а точнее, исчезнет двойственность, в силу которой наша Суть разделилась на ученика и Учителя, на часть и Всеобщее Целое, на Ханумана и Рамачандру. И вот когда двойственность исчезнет, волна, всё еще оставаясь по форме волной, ведь нам не нужно избавляться от ума или от тела, осознает себя Океаном. В этом осознании сгорает психологический ум или болевое тело. А остается ум практический, естественный, сердечный и естественное тело, за которое больше не нужно цепляться, не нужно его удерживать. Ведь ты – Океан, а не волна. «Я как волна исчезну, я как Океан не рожден и не умру», – любил повторять Померанц.

Кому-то для осознания того, что «я – это Ты, а Ты – это я» требуется целая жизнь, а кому-то – один миг, после которого жизнь и становится целой. Этот особый миг не имеет никакого отношения ко времени, но ему и не нужно противопоставлять себя времени. Он подобен искре, взметнувшейся над костром, но это не искра. Он подобен молнии, но это не молния. Именно это случилось с Зинаидой Александровной летом 1945 г. на даче, когда она увидела, как вспыхнул в дождевых каплях, висевших на еловых иголках, Фаворский свет. И ей открылось, что Творец этого мира совершенен. И она увидела тот Лик Христа, который не имел ни одной черты, и даже намека на черты, и даже подобия намека. Лишь сердце твердо знало, что это Он. И когда вскоре после Встречи с самою собой она открыла Евангелие, то у нее не было уже ни одного вопроса, она как будто бы наперед знала, что произойдет, и что скажет Иисус, потому что это не Он говорил, а ее сердце говорило. Но с кем оно говорило и кто все-таки говорил? Океан говорил с Океаном. И разговор этот уже никогда не кончался. Спустя полвека она напишет: «Но так под снегом роща хороша, / Так каждый белый ствол лучу послушен... / Оглянешься – вокруг одна душа, / Одна Душа, окликнувшая Душу» [Миркина, 2017 а, с. 27]. А есть ли что-то еще? Есть ли что-то отдельное от Души? Разве что отдельное «я», идея отдельности, мой «концептуальный человек». Но отдельное «я» не является онтологической сущностью, хотя постоянно выдает себя за нее. Это даже не волна, это лишь пена на поверхности Океана.

6

Распространен такой взгляд, согласно которому наша несовершенная действительность является подготовкой к некой светлой грядущей эпохе. Согласно этой теории, упадок цивилизации, ее духовный кризис, духовный кризис человека сменится подъемом, и возникнет «новое общество», состоящее из духовно развитых и творческих личностей. В оптимизме этому прогнозу не откажешь, но он создает ситуацию, при которой наше «здесь и сейчас» окрашивается в пессимистические тона. Мне кажется, не существует заблуждения более опасного. И оно прочно связано с базовыми ценностями великой европейской культуры, в которой, видимо, неискореним ген утопизма. Сколько уже раз фокус жизни, жизни, уподобляемой рогу изобилия, переносился столпами культуры Средиземноморья в будущее или в прошлое? Сколько раз намечалась дата Апокалипсиса как конца грешного мира, за которым начнется что-то поистине Новое, совершенно небывалое. Но что может быть небывалее и благодатнее «вечного теперь», того момента нашей жизни, который мы проживаем здесь и сейчас? Справедливо наблюдение Клайва Льюиса, заметившего, что чем более мы думаем о грядущем мире, тем сознательнее живем в этом, однако высшая осознанность состоит в том, чтобы сказать «да» настоящему моменту. Вечная жизнь – это не будущая жизнь, не отложенное на потом бессмертие. Вечная жизнь – это жизнь без смерти.

Восток говорит: отбрось беспокойство, которое представляет собой лишь идею отделенности. И Запад отвечает. Я беспокоюсь не просто так, на то есть объективные причины. И мне нужно еще несколько атомных субмарин, чтобы я почувствовал себя в безопасности. Но тот же Запад в лице американского духовного учителя говорит, что вы полностью теряете связь с реальностью, когда верите в то, что есть законные основания для страдания.

Вселенское духовное сознание уже давно перешагнуло все границы и барьеры. И в стране «нового варварства» Америке рождаются мистики, у которых нам есть чему поучиться. Они не имеют никакого отношения к «американскому просветительскому мировоззрению» [Евлампиев, 2020], а точнее, они просто вышли из кризиса, созданного этим мировоззрением. Но таков духовный путь всякого мистика. Нет кризиса, нет и просветления. Не отдельное «я» выходит из кризиса, это невозможно ни на Востоке, ни на Западе, ни в Воронеже, ни в Варана́си, из духовного кризиса выходит тот, кто обнаруживает свое отдельное «я».

Было бы довольно трудно в работе, которая посвящена развенчанию концепций, созданных материальным умом, проигнорировать аналитический инструментарий. Клин клином вышибается. Но после того, как операция завершена, оба клина без сожаления отбрасываются. То, что в итоге остается, и есть неуничтожимое, ничем не затронутое Бытие. Беспрецедентный цивилизационный кризис, о котором шла речь, не более чем очередная концепция, но только в том случае, если не отводить глаз от Бытия. Стоит нам ослабить внимание и отвлечься, как мы тут же отдадим себя на милость своим иллюзиям или укорененным шаблонам, своим страхам или неисследованным убеждениям. Всерьез воспринимать свои тягостные и навязчивые мысли – это значит подкармливать отдельное «я». А верить отдельному «я» – это значит избегать ответственности. Вместо того чтобы твердой рукой вести корабль курсом нашей Сути, прикладывая необходимые каждодневные усилия, мы покидаем капитанский мостик. И тогда мы становимся несчастны, а мир летит в пропасть. Тогда у нас находятся силы для страдания, которое мы создаем собственными руками. Если психологический ум не сгустил краски, столкнувшись с незначительной бытовой проблемой, не впал в иступленное отчаяние, избрав для этого достойный информационный повод, то день для него прошел зря. Однако предаваться интеллектуальной панике значит демонстрировать безответственное поведение, которое прикрывается благородным порывом спасения мира. А всё, что от нас требуется, – это спасти мир от нашей концептуальной личности. Со всем остальным мир справится сам.

Список литературы

Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. – СПб.: Азбука-классика, 2001. – 510 с.

Байрон Кейти. Любить то, что есть: четыре вопроса, которые изменят вашу жизнь. – М.: Эксмо, 2021. – 400 c.

Бердяев Н.А. Вехи ; сборник статей о русской интеллигенции Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, М.О. Гершензона, А.С. Изгоева, Б.А. Кистяковского, П.Б. Струве, С.Л. Франка. Репринтное воспроизведение издания 1909 года. – М. : Международная ассоциация деятелей культуры «Новое время» и журнал «Горизонт», 1990. – 211 с.

Гёте И.В. Фауст / (в переводе Н.А. Холодковского). – СПб.: СЗКО, 2020. – 768 с.


Достоевский Ф.М. Сон смешного человека // Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений: в 15 т. – СПб. : Наука, 1995. – Т. 14 : Дневник писателя. 1877. – 783 с.

Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 30 т. – Л. : Наука, 1973. – Т. 5 : Повести и рассказы. 1862–1866 : – 407 с.


Евлампиев И.И. Анри Бергсон: философия грядущей эпохи. – СПб.: РХГА, 2020. – 360 c.


Ибн Аль-Фарид. Винная касыда / перевод З.А. Миркиной // Миркина З. Потеря потерь. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. – 256 с.


Кузанский Н. Сочинения в 2 т. – М.: Мысль, 1979. – Т. 1. – 486 c.


Мелло Э. Одна минута глупости. – М.: София, 2009. – 256 с.


Мертон Т. Философия одиночества. – М.: Общедоступный Православный Университет, основанный протоиереем Александром Менем, 2007. – 112 с.

Нисаргадатта М. Любовь к Себе. Прямые указания на Реальность. – М.: Ганга, 2020. – 624 с.

Померанц Г.С. Возникновение и становление личности. Лекция Григория Померанца, прочитанная 7 февраля 2008 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции Полит. ру». –

Режим доступа : http://www.gazetaprotestant.ru/2010/09/vozniknovenie-i-stanovlenie-lichnosti/

Померанц Г.С. Записки гадкого утенка / предисл. З.А. Миркина; послесл. Р.М. Перельштейн. – М.: Текст, 2018. – 655 с.

Померанц Г.С., Миркина З.А. Спор цивилизаций и диалог культур (Лекции и статьи нулевых годов). – М. ; СПб.: Центр гуманитарных инициатив : Университетская книга, 2014. – 504 с.

Померанц Г.С., Миркина З.А. Великие религии мира. – 4-е изд. – М.: Центр гуманитарных инициатив, 2012. – 256 с.

Померанц Г.С. Страстная односторонность и бесстрастие духа. – М. : Центр гуманитарных инициатив. 2018. – 960 с.

Рамакришна. Провозвестие Рамакришны. – СПб.: Новый человек, 1914. –

126 с.


Соловьёв С.В. Чтения о Богочеловечестве. – М.: Академический проект, 2011. – 293 c.


Сурожский А. Взаимоотношения церкви и мира с православной точки зрения // Континент. – 1996. – No 89. – С. 244–264.

Миркина З.А. Блаженная нищета. Избранные стихи 2007, 2008 и первой поло- вины 2009 годов. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017 а. – 240 с.

Миркина З.А. Из безмолвия. – М. : Evidentis, 2005. – 366 с.

Миркина З.А. Дослушанный звук. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017 б. – 144 с.

Муджи. Белый огонь. Духовные Откровения и Указатели Мастера Адвайты. – М.: АСТ, 2021. – 384 c.

Померанц Г.С. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2013. – 416 с.

Толле Э. Новая земля. Пробуждение к своей жизненной цели. – М.: РИПОЛ классик, 2011. – 336 с.

Хейлбрунн Я. National Inttrrest // РИА «Новости». – Режим доступа : https://ria.ru/20200130/1564038601.html

Шмеман А. Прот. Александр Шмеман. Дневники 1973–1983. – М.: Русский путь, 2005. – 735 c.

Шри X.В. Л. Пунджа Истина ЕСТЬ. – М.: Изд-во К. Кравчука, 2002. – 688 с.

Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. – СПб.: Амфора: ТИД Амфора, 2008. – 255 c.