Рассылка «Перекличка вестников», выпуск № 1409
Похвала уму Безумие и разум равноценны, Как равноценны в Мире свет и тьма. В них два пути, пока мы в Мире пленны, Пока замкнуты наши терема. И потому мне кажется желанной Различность и причудливость умов. Ум английский, и светлый, и туманный, Как Море вкруг несчётных островов. Бесстыдный ум француза, ум немецкий, Строительный, тяжелый и тупой, Ум русский, исступлённо-молодецкий, Ум скандинавский, вещий и слепой. Испанский ум, как будто весь багряный, Горячий, как роскошный цвет гвоздик, Ум итальянский, сладкий, как обманы, Утонченный, как у Мадонны лик. Как меч, как властный голос, ум латинский, Ум эллинский, язык полубогов. Индийский ум, кошмарно-исполинский, Свод радуги, богатство всех тонов. Я вижу, волны мира многопенны, Я здесь стою на звонком берегу, И кто б ты ни был, Дух, пред кем мы пленны, Привет мой всем, и брату, и врагу. | Четверть века (1900 – 1925) Каждый рождается дважды. Не я ли В духе родился на стыке веков? В год изначальный двадцатого века Начал головокружительный бег. Мудрой судьбою закинутый в сердце Азии, я ли не испытал В двадцать три года всю гордость изгнанья В рыжих песках туркестанских пустынь? В жизни на этой магической грани Каждый впервые себя сознаёт Завоевателем древних империй И заклинателем будущих царств. Я проходил по тропам Тамерлана, Отягощённый добычей веков, В жизнь унося миллионы сокровищ В памяти, в сердце, в ушах и в глазах. Солнце гудело, как шмель, упоённый Зноем, цветами и запахом трав, Век разметал в триумфальных закатах Рдяные перья и веера. Ширились оплеча жадные крылья, И от пространств пламенели ступни, Были подтянуты чресла и вздуты Ветром апостольские паруса. Дух мой отчаливал в желтых закатах На засмолённой рыбацкой ладье – С Павлом – от пристаней Антиохии, Из Монсеррата – с Лойолою в Рим. Алые птицы летели на запад, Шли караваны, клубились пески, Звали на завоевание мира Синие дали и свёртки путей. Взглядом я мерил с престолов Памира Поприща западной тесной земли, Где в утаённых портах Средиземья, На берегах атлантических рек Нагромоздили арийские расы Улья осиных разбойничьих гнёзд. Как я любил этот кактус Европы На окоёме Азийских пустынь – Эту кипящую магму народов Под неустойчивой скорлупой, Это огромное содроганье Жизни, заклёпанной в недрах машин, Эти высокие камни соборов, Этот горячечный бред мостовых, Варварский мир современной культуры, Сосредоточившей жадность и ум, Волю и веру в безвыходном беге И в напряженности скоростей. Я со ступеней тысячелетий, С этих высот незапамятных царств, Видел воочью всю юность Европы, Всю непочатую ярь её сил. Здесь, у истоков Арийского мира, Я, преклонившись, ощупал рукой Наши утробные корни и связи, Вросшие в самые недра земли. Я ощутил на ладони биенье И напряженье артерий и вен – Неперекушенную пуповину Древней Праматери рас и богов. Я возвращался, чтоб взять и усвоить, Всё перечувствовать, всё пережить, Чтобы связать половодное устье С чистым истоком Азийских высот. С чем мне сравнить ликованье полёта Из Самарканда на запад – в Париж? Взгляд Галилея на кольца Сатурна… Знамя Писарро над сонмами вод… Было… всё было… так полно, так много, Больше, чем сердце может вместить: И золотые ковчеги религий, И сумасшедшие тромбы идей… Хмель городов, динамит библиотек, Книг и музеев отстоенный яд. Радость ракеты рассыпаться в искры, Воля бетона застыть, как базальт. Всё упоение ритма и слова, Весь Апокалипсис туч и зарниц, Пламя горячки и трепет озноба От надвигающихся катастроф. Я был свидетелем сдвигов сознанья, Геологических оползней душ И лихорадочной перестройки Космоса в «двадцать вторых степенях». И над широкой излучиной Рейна Сполохов первых пожарищ войны На ступенях Иоаннова Зданья И на сферических куполах Тот, кто не пережил годы затишья Перед началом великой войны, Тот никогда не узнает свободы Мудрых скитаний по древней земле. В годы, когда расточала Европа Золото внуков и кровь сыновей На роковых перепутьях Шампани, В польских болотах и в прусских песках, Верный латинскому духу и строю, Сводам Сорбонны и умным садам, Я ни германского дуба не предал, Кельтской омеле не изменил. Я прозревал не разрыв, а слиянье В этой звериной грызне государств, Смутную волю к последнему сплаву Отъединённых историей рас. Но посреди ратоборства народов Властно окликнут с Востока, я был Брошен в плавильные горны России И в сумасшествие Мартобря. Здесь, в тесноте, на дне преисподней, Я пережил испытанье огнём: Страшный черёд всероссийских ордалий, Новым тавром заклеймивших наш дух. Видел позорное самоубийство Трона, династии, срам алтарей, Славу «Какангелия» от Маркса, Новой враждой разделившего мир. В шквалах убийств, в исступленьи усобиц Я охранял всеединство любви, Я заклинал твои судьбы, Россия, С углем на сердце, с кляпом во рту. Даже в подвалах двадцатого года, Даже средь смрада голодных жилищ Я бы не отдал всей жизни за веру Этих пронзительно зорких минут. Но… я утратил тебя, моя юность, На перепутьях и росстанях Понта, В зимних норд-остах, в тоске Сивашей… Из напряженного стержня столетья Ныне я кинут во внешнюю хлябь, Где только ветер, пустыня и море И под ногой содроганье земли… Свист урагана и топот галопа Эхом ещё отдаётся в ушах, Стремя у стремени четверть пробега, Век – мой ровесник, мы вместе прошли. 1927 |
Выпуски близкие по теме: 108, 194, 209, 285, 311, 453, 481, 489, 524, 530, 558, 567, 571, 575, 593, 636, 877, 889, 897, 978, 1042, 1088, 1171, 1177, 1217