4.

В том, что Павел проповедует о грехе и законе, разобраться решительно невозможно. Если, конечно, мы не богословы, способные, как метко заметил Эразм, выскользнуть из любой словесной западни, сообщить пристойное толкование любой нелепице и в этом своем умении заткнуть за пояс не только философов любых направлений, но и боголюбезных апостолов. Когда я читаю, что грех не от закона, но без закона он мертв (Рим.7.8-9), я пытаюсь мысленно представить эту конфигурацию, и делаю вывод, что Грех попадает в зависимость от Закона не как сын от отца, а каким-то иным и довольно загадочным образом, причем значительно позже того, как он появился на свет от деяний Адама и Евы. От Закона он, видимо, много чему научился в период своего возмужания, подобно тому, как молодой сорванец учится у бывалого дядьки. Так примерно и объясняет Павел, что, мол, грех через исполнение заповедей стал «крайне грешен» (Рим.7.13). Меня, как вы понимаете, вся эта история задевает лично, и я начинаю волноваться, честна ли была моя родительница, рассказывая мне о моем происхождении, и вправду ли я законная дочь Греха или же незаконная дочь Закона. О родительнице же моей, которую зовут Смерть, Павел говорит, что она «вошла в мир грехом» (Рим.5.12). Он, наверное, хотел сказать «с грехом», ибо родители мои обручились еще до изгнания из рая. Правда, некоторые весьма авторитетные богословы – назову лишь Златоуста – читали это предложение так, что грех оказывался порождением смерти, а не наоборот, как обычно думают. Скорее всего, под грехом они здесь имели в виду греховность, то есть меня. Тогда все встает на свои места.

Что мне действительно нравится в рассуждениях Павла, так это то место, где он говорит, что когда умножился грех, стала изобиловать благодать (Рим.5.20). Вот ровно то, что я пытаюсь вам втолковать. Правда затем он начинает сравнивать меня с противницей – а я этого не люблю – и советует вам уходить от меня, чтобы стать ее рабами (Рим.6.18). Не думаю, что это хороший совет для освобожденных из-под власти закона. Возможно, здесь опять имеет место филологическая загвоздка, и под Праведностью он, возможно, имеет в виду не мою сестрицу ханжу, а ту чужестранку, которую христиане зовут Святостью. Но тогда совет еще более странный, ведь, насколько я слышала, в ее стране давно отменили рабство.

Как бы то ни было, под закон христиане все равно снова попали, особенно те, кого увлекли в галатову ересь Кальвин и пуритане. О несмысленные галаты – с запозданием взывал Павел, – зачем же вы подверглись опять игу рабства! (Гал.3.1; 5.1) И спустя тысячу лет первый русский митрополит говорил о том же в Слове о законе и благодати. Но так вожделенно рабство для человека, что ни сорок лет скитания по Синайской пустыне, ни полувековой Вавилонский плен, ни власть Рима не вытравили мечту о рабстве из предков Павла, а разрушение Храма и рассеяние – из его потомков. Чего уж говорить о других народах. Одни из них получили царя, другие папу, а третьи, наиболее ревностные в вере, – слегка подновленный Моисеев закон, не столь многогранный, но с лихвой компенсирующий свою простоту лучшей организацией подчинения.

 Примите мои соболезнования. Вы попали в западню, из которой вам без меня не выбраться. Объясняю на пальцах. Всякий желающий жить по правде ищет правду в себе или вне себя. Третьего здесь, по логике, не дано. Можно, конечно, пускаться в размышления о том, что есть Я, и число этих Я со времен Юма уже выросло с двух до четырех, но мы не будем здесь умножать сущности, поскольку какими бы якими они ни были, все они все равно Я. Жить по своей правде – значит находиться в конфликте со своими желаниями. Об этом Павел тоже подробно написал. Иначе понятий внутренней правды, совести, автономии просто не существовало бы, а мы называли бы все это своеволием. Когда Павел говорит, что не знал бы и пожелания, если бы закон говорил: «не пожелай» (Рим.7.7), он – именно об этом, о том, что правда становится известной мне через трение о желание. Может ли эта моя упрямая правда, отец которой – война с желанием, входить в конфликт и с той правдой, которую общество предлагает мне в виде закона, обычая, правила или нормы? Вопрос, собственно говоря, риторический. Мне ли, христиане, напоминать вам слова вашего же Учителя: «Меня гнали, будут гнать и вас» (Ин.15.20), «блаженны изгнанные за правду» (Мф.5.10) и т.д.? Даже авторы самых завиральных политических утопий не решались рисовать общество, в котором личность входит в гармоничное отношение с обществом без предварительных напряжений в виде ли дарвинской борьбы за улучшение породы или диктатуры пролетариата. Один из них почти устоял в своем помешательстве на теории естественной гармонии, но все же вынужден был для правдоподобия ввести в свой опус персонажа, спавшего на гвоздях ради грядущей борьбы за правду.

Не только первые христиане, но и греческие мудрецы, поклонявшиеся Аполлону, бывшие много старше их, утверждали, что большинство всегда не право. И если Сократ называл себя оводом, не дающим покоя афинянам, то как же назвать еврейских пророков, жаливших свой народ на протяжении всей истории до Христа? Это были настоящие шершни, не гнушавшиеся и тем, чтобы уничтожать противника не только словом, как Сократ, но и делом. И даже они были чаще всего гонимы своим богоизбранным народом, хоть тот и пребывал в послушании закону, данному не человеком, а Богом.

И вот, после того, как христиане учинили в этом народе роковой раскол, те, кто остался верен традициям предков, изобрели особый путь решения злополучного вопроса двух правд. Впрочем, этот путь уже был намечен и опробован в их традиции, а с указанного времени стал лишь официально признан в качестве верховного права. Они постановили, что внешняя правда имеет более высокий нравственный статус, чем правда внутренняя. При этом, дабы устранить всякие недомолвки и кривотолки, они довели некоторые установления Моисея сознательно до абсурда, чтобы не возникало желания у некоторых правдолюбивых особ сверять эту высшую общинную правду с личным представлением о должном. Так повеление Моисея не варить козленка в молоке матери (Исх.23.19) превратилось в кошерные установления, запрещающие между прочим есть курицу в сметане, невзирая на то, что курица не относится к млекопитающим. Надо заметить, что догадавшись о гениальности этого решения, иезуиты пытались потом сделать что-то подобное, когда, к примеру, заставляли учеников поливать воткнутую в песок трость, дабы она расцвела, как жезл Аарона. И на Востоке в некоторых монастырях была практика для послушников сажать рассаду корешком вверх, «ибо послушание выше молитвы».

 И настало приволье! Коль скоро разросшийся свод закона соблюсти невозможно и «делами закона не оправдается никакая плоть» (Рим.3.20), потребны какие-то другие критерии принадлежности избранному народу, кроме соблюдения. Для христиан, по определению Павла, таким критерием должно было стать следование внутренней правде: «Тот иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве» (Рим.2.28). Евреи остались верны букве и внешнему обрезанию, развив утонченнейшую систему разного рода уловок и послаблений, смягчающих ношение «неудобоносимых бремен» (Мф.23.4), а также оградив соплеменников от суровости наказаний столь же утонченным институтом юридической защиты. В принципе, еврея нельзя отлучить от общины. Заблудший еврей все равно еврей, если он только не стал христианином или не принял ислам. Надо сказать, что этот в высшей степени гуманный и мудрый подход к человеческой слабости, всячески приветствуемый мною, закрепился и в наиболее консервативных ветвях христианства, практикующих крещение детей. Когда митрополит Антоний Вадковский убеждал родственников Льва Толстого не огорчаться по поводу его отлучения, он прямо говорил им, что любое отлучение есть мера временная и воспитательная, а принадлежность крещеного Церкви никаким священнодействием не может быть отменена. Это вам не кальвинизм, где каждый истинно верующий трясется всю жизнь как мышь, не будучи уверен, что предопределен к спасению, и шарахается от меня как от чумной, зная, что заподозренный в связи со мною подлежит незамедлительному извержению из общества святых. Как заметил один выдающийся ученый, досконально изучавший кальвинизм, на место Павлова «сначала закон – потом благодать», Кальвин предложил новую формулу: «Закон – Благодать – и снова Закон», только теперь закон сугубый: и внутренний, и внешний.

Попробуйте отнять у правоверного иудея его 613 предписаний и предложить ему вместо этого неограниченную свободу. Он будет сражаться за свои запреты, как мученик за право умереть, как затворник за право не выходить из своей кельи, как жених за свою возлюбленную! Вы думаете, когда евреи поют и пляшут на празднестве прославления Торы и одевают ее в нарядные платья, они делают это из любви к традиции? Нет, они делают это из любви к Торе. Потому что Тора подарила им блаженство покоя совести, а покой совести и есть высшая положительная свобода. Я люблю бывать на этих пиршествах духа и плоти, хотя и не вхожу в круг почетных гостей. Там царит какая-то особенно дружелюбная и непринужденная атмосфера. Поистине это блистательное пиршество, которому можно было бы предаваться всю жизнь, если бы при дверях не лежал неотступный Лазарь.

По поводу Лазаря, я думаю, что христианский Учитель совсем не случайно дал нищему из притчи имя своего друга, которого воскресил. Иоанн – тот, что писал совсем странные вещи – прибавляет к этой истории, что первосвященники сговорились убить Лазаря по воскрешении, дабы за Иисусом не пошло больше народу (Ин.12.10). Как можно такое придумать! Я бы не стала рассказывать об этом, даже если бы это было правдой. Какое-то особое по жуткости преступление! Вспоминается Смердяков, дававший собаке на ниточке мясо, а потом вытаскивавший его из желудка. Недаром из четырех евангелистов иудеи не любят Иоанна больше всего. Впрочем, здесь есть символический смысл, на который хорошо было бы обратить внимание, прежде всего, христианам. Где ваши нищие, христиане? За последние несколько десятилетий вы так хорошо почистили от них ваши города, что скоро дети ваши будут узнавать, как выглядят нищие, по картинкам (не помещать же их в зоопарки). Это называется хорошо организованная социальная помощь. В некоторых странах, считающих себя наиболее христианскими, были случаи, когда за милостыню нищим отдавали под суд, потому что это нарушение порядка. То есть тот самый слой презираемых людей, которых Учитель ваш поднял на небывалую высоту, сделав чуть ли не образцом для подражания («не заботьтесь о завтрашнем дне…» – Мф.5.34), вы либо уморили, либо перевоспитали (что в принципе одно и то же). Так это и есть убийство воскрешенного Лазаря.

Но я отвлеклась. Какое отношение к Моисееву Закону, к тяготам и радостям его имеете вы, необрезанные? Вам что, тоже дано было обетование? Зачем вы носитесь с десятью заповедями и зачем священники ваши навесили их на вас? Даже евреи, понимающие в законах в сто раз больше, чем ваши пастыри, не предполагают требовать этого, но придумали для вас еще в XII веке кодекс Ноя. Или вы думаете, что исполните слова Учителя вашего «ни одна черта не прейдет из закона», если будете соблюдать весь закон? Тогда читайте в том же духе и дальше: «если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф.5.18-20). Исполняйте же целиком мицву! Придумайте себе еще одну заповедь, пусть их у вас будет 614, чтобы в точности исполнить новозаветный наказ. Или все-таки Новый Завет открывает вам какое-то иное решение? Не то ли, о котором толкует Павел евреям, увещевая их почитать веру выше закона, ибо верою угождали Богу их предки от Авеля до последних пророков (Евр.11.4-32) и «праведный верою жив будет» (Евр.10.38)? Еллинам же он прямо говорит: «если Авраам оправдался делами, он имеет похвалу, но не перед Богом» (Рим.4.2).

Так чем же угодил Богу Авраам? Не тем ли, что, не имея еще закона Моисеева, исполнил так называемый естественный закон, которым жили язычники? Мне сдается, что как раз наоборот, а именно нарушением всяких норм естественной морали, начиная с исхода из дома отца (читай: разрыва с традицией предков) и торговли женой (Быт.12.11-16), а заканчивая покушением на убийство любимого сына. И, зная все это, Павел призывает необрезанных вести свое духовное родство от Авраама, говоря: «Итак верующие благословляются с верным Авраамом, а все утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою… А что законом никто не оправдается пред Богом, это ясно, потому что праведный верою жив будет» (Гал.3.7-11). А если кто сомневается, может ли вести свое родство от Авраама, не будучи кровным его потомком, тому напомню слова Крестителя, сказанные на Иордане евреям: «И не думайте говорить в себе: “отец у нас Авраам”; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Мф.3.9).

Так что? Думаете ли вы еще, что дружба со мной есть вражда против Бога? Перечитайте Писание. Я была свидетельницей одной дивной сцены в кошерном американском маркете. Почтенный хасид, выбиравший виноград и поднимавший ягоды к свету своими столь же прозрачными, как виноград, пальцами, вдруг спросил сопровождавшего его ученика (потом тот стал профессором религиоведом): ты знаешь, за что распяли Иисуса? И окинув зорким взглядом опешившего юношу, сам ответил: за то, что он слишком много рассказал.

Вы же, христиане, так мало поняли из сказанного им! Вспомните притчу о мытаре и фарисее (Лк.18.9-14), о неверном домоправителе (Лк.16.1-9), вспомните слова о мытарях и блудницах, идущих первыми в Царство Небесное (Мф.21.31), и покайтесь в своем неразумии. Иначе настанет время, когда вы будете бежать за мной и хвататься за мою одежду, но не сможете удержать меня.

5.

На всех деяниях современности лежат соломонова и кальвинова печати – печати законничества, понятого и исполненного либо с премудростию Иосифа и Соломона, либо с остервенением пуританизма. Это положение дел сложилось надолго, пока будет держать господство над миром та цитадель кальвинизма, что возникла из разрозненных общин изгнанных из Европы пуритан и дала самою логикой их государственного строительства широчайшие за всю историю новой эры политические права маленькой, но могучей кучке верноподданных Моисея. Неудачная попытка немцев взбодрить дряхлеющую Европу и вдохнуть в нее прежний дух романтизма окончилась преступлением и только укрепила счастливый заокеанский альянс. И стал закон богом новой цивилизации. И пошли ободренные успехом галаты проповедовать его по всему свету, кому под знаком креста, кому во имя Авраама и Ноя, кому под обагренным французской кровью знаменем свободы, равенства, братства. И вот закон вступил в права. И это уже не та история юности человечества, когда закон, по словам Павла, был детоводителем ко Христу (Гал.3.24). Это уже другая, взрослая история.

Здесь надо бы сделать небольшое отступление о кальвинизме. По моему разумению, эта самая взрослая из христианских конфессий. Не потому, что она раньше появилась, дело было наоборот, а потому что она обращена к взрослому человеку и говорит с ним на языке ответственности. Христианин должен знать, говорит она, что Христос был распят один раз за каждого человека, предопределенного к спасению. А предопределены не все. Из этого следует, во-первых, хорошая новость: то, что есть люди, с которыми можно обращаться как с рабами (негры) или истреблять (индейцы). Но есть и плохая: если ты принял Христа, а это может случиться, только если Христос искупил тебя своей кровью, то есть уже один раз был распят за тебя, то ты не можешь грешить. Согрешив, ты исключаешься из общины спасения, а вместе с тем и из Книги жизни. Поэтому духовная жизнь правильного кальвиниста состоит в неустанной борьбе с грехом ради поддержания той чистоты, которая дарована была ему в крещении. Отсюда и название наиболее мощного движения, возникшего в русле учения Кальвина, – пуритане. Один протестантский теолог, сравнивая кальвинизм с восточным православием, назвал первое религией, обращенной в прошлое, а второе – религией, обращенной в будущее. Первая зиждется на идее свершившегося спасения, вторая – на идее продолжающегося обожения. Для первой важен правильный фундамент – отсюда такое внимание к авторитету источников. Для второй важны ориентиры – отсюда упор на развитие чуткости, помогающей различать духов (1 Кор.12.10), и некоторая излишняя по западным меркам вольность.

Нет ничего в христианской культуре более противоположного друг другу по духу, чем восточная церковь и кальвинизм. Я говорю восточная, потому что недолюбливаю слово православие. Во-первых, от него попахивает мой сестрицей ханжой, во-вторых, все уже поменялось в этом мире, и ветви христианского дерева давно пора бы переименовать. Настоящую ортодоксальность со всеми ее прелестями и непробиваемостью вы найдете сегодня вовсе не в восточной, а как раз в реформатской церкви, то есть у кальвинистов. Недаром понятие фундаментализма появилось у них как реакция на издержки ортодоксальности. Реформатами надо назвать скорее римских католиков: так быстро сегодня не реформируется никто. А за восточной церковью было бы законно закрепить название кафолической (по-русски, соборной). И дело не в географическом ее распространении, а в том другом значении этого слова, что связано со всеобщностью и общедоступностью. Ни одна другая церковь не позволит вам так легко приобщиться крови Христа.

Для того, чтобы описать различие двух конфессий, достаточно сказать одну фразу. Остальное можно додумать, логически выведя из нее. Реформатская община – это церковь святых, восточная община – церковь кающихся грешников. Но велики отличия реформатов и от других конфессий протестантизма. Так, лютеране стараются во всем удержать параллелизм церкви и мира и поэтому полагают, что чем меньше у церкви власти, тем лучше. Это они провозгласили лозунг «чья власть, того и вера», чем, кстати, очень понравились российским самодержцам. Именно поэтому немцы получили в России после Петра столь значительные привилегии. Кальвинисты, напротив, решили, что чем больше власти, тем лучше. Их лозунг «Христос реформирует мир». С этим лозунгом они ринулись в политику и создали один из самых мощных аппаратов лоббирования, идеологической манипуляции и контроля за своими адептами. Иезуитство появилось уже как ответ на этот новый вызов. В нашумевшем издании Майкла Уолцера «Революция святых» проводится мысль, что именно кальвинизм, а вовсе не коммунизм должен считаться родоначальником политического радикализма и тоталитаризма. Советую почитать эту книгу. На русском вы, правда, ее не найдете. После короткого бума времен перестройки наиболее важные книги больше не переводятся на русский. Зачем переводить книги на язык малозначащей в культурном отношении страны?

Так вот, Уолцер связывает склонность кальвинизма к тоталитаризму с идеей равенства святых. Взявшись за упразднение старого иерархического миропорядка, религиозные реформаторы стали последовательно уничтожать все посредствующие звенья между общиной верных и Верховным Правителем, перенеся потом эту модель религиозных отношений в политику. Я с автором во многом согласна, хотя считаю, что корень кальвинистских извращений надо искать поглубже. Главная проблема кальвинистов, по моему разумению, состоит в том, что они пытаются быть слишком взрослыми, а Христос призывал быть как дети.

Раз уж я взялась за критику религиозных идей, не мешает исправить одно искажение исторической перспективы, вышедшее из семинарий и получившее благодаря гомилетике широкое распространение среди христиан. Вы почему-то думаете, что самое большое изменение с человеком произошло в раю, и после этого он почти не менялся. На самом деле, прародители вышли из рая почти такими же, какими они вышли из рук Творца, и действие семени раздора с Богом развивалось в них постепенно, причем с нарастающей силой. Вы ведь помните пример с шахматами и зернышком пшеницы, рисующий красочным образом силу геометрической прогрессии. Теперь наложите его на нравственную историю человечества, и тогда вы, возможно, поверите, если я вам с уверенностью скажу, что за пару последних поколений человечество изменилось сильнее, чем за триста предыдущих. Если же вы не верите мне, почитайте художественную литературу.

Меня несколько радует тот факт, что цитируемость антиутопии Оруэлла взлетела за последние годы на небывалую высоту. Ибо, если люди начали прозревать, не все окончательно потеряно. Читайте, мои дорогие, торопитесь сложить в своей душе то, что, возможно, уже скоро вам не доведется больше читать. Пусть потом забудется все, чему вас учили, и останется лишь один образ того министерства Правды, что занималось переписыванием старых газет. И одним этим образом вы спасетесь. Ибо то, что мир сошел с ума, все давно уже знают, и об этом скучно говорить. Главное – знать и помнить, что так было не всегда. Знать, что было время, когда все было тем, чем оно называлось. Стражники охраняли, а не запугивали граждан, пожарники тушили пожары, а не взимали штрафы, врачи лечили, а не выдавали справки, банки хранили деньги, а не шпионили за людьми, ученые изучали мир, а учителя учили вместо того, чтобы заполнять груду никому не нужных бумаг.

Когда вездесущие дроны проникнут в ваши кабинеты и спальни, цифровой ошейник охватит вашу шею, а датчики вопьются в ваш мозг, чтобы Большой Брат знал не только каждое ваше действие, но и каждую вашу мысль, знайте и помните, что когда-то у людей была частная жизнь и она считалась неприкосновенной.

Когда для того, чтобы прильнуть губами к любимому человеку вам нужно будет получить справку с полным описанием микрофлоры вашего кишечника и грибковых заболеваний кожи, а иначе вас ждет принудительное обследование и штраф, знайте и помните, что когда-то люди сходились и расходились, влюблялись и сходили с ума от любви, отдавались порывам любви там, где заставала их страсть, ни у кого не спрашивая согласия и никого не ставя в известность.

Когда исчезнет наличный расчет и вам заблокируют счет за перевод денег другу, который вы сможете обосновать не иначе чем беспомощным лепетом о помощи в беде, знайте и помните, что раньше банки не разглашали информацию о денежных делах своих клиентов и хранили тайну вклада свято, как тайну исповеди.

Когда за смерть человека в своей постели домашних будут лишать имущества и наследства, знайте и помните, что раньше у человека была привилегия выбирать, где умирать: дома или в больнице.

Когда вам запретят видеть ваших детей за то, что на предыдущем свидании вы допустили неполиткорректное высказывание, знайте и помните, что когда-то детей разрешалось воспитывать дома.

И когда вашим детям от детсада до университета включительно будут внушать, что они живут в лучшем и счастливейшем обществе, скажите им, что это неправда и что человечество еще никогда не находилось в такой беде. Пусть даже за это вы никогда больше не увидите их.

Мне мало дела до ваших пропагандистов, внушающих вам незыблемость ваших общественных ценностей – тех ценностей, что еще вчера почитались за уродство. Мотивация этой публики не более замысловата, чем мотивация любого наемника. Меня больше интересует психология тех умов, которые вполне искренне готовы отстаивать так называемые либерально-гуманистические идеалы (на самом деле и не либеральные, и не гуманистические), не замечая того, что происходит вокруг, подобно подслеповатому учителю, продолжающему что-то объяснять у доски, в то время как все ученики сбежали из класса. Еще они напоминают мне человека, никогда не видевшего кулачных боев, но вышедшего на ринг. Получив первый удар слева такой человек, вероятно, станет защищать эту сторону лица, ожидая, что и следующий удар придет с той же стороны. Оруэлл поистине великий пророк, и то, что он в своих предсказаниях ошибся лет на пятьдесят, не умаляет его провидческого дара. Забавно другое: то, что он ждал наступления антиутопии от коммунизма, а она пришла ровно с противоположной стороны, и именно тогда, когда коммунистическая идея рухнула вместе с СССР. Примерно так же подкралась к человечеству и перспектива уничтожения в нем всего, что мы называем человечностью.

Напуганные фашизмом, мудрецы новейших времен стали лепить запрещающие знаки на пути продвижения идей расовых и национальных превосходств, культа сильной личности и мужественной воли, а врата преисподней на этот раз открыла мягкая сила, вооруженная самой безобидной идеей на свете – идеей бесконечной ценности каждой человеческой жизни. Правда, при провозглашении этого нового морального абсолюта была совершена одна маленькая подмена. Давайте на минутку отставим в сторону привычную демагогию. Утверждать, что в аксиоме безусловной ценности жизни даже сомневаться безнравственно, настолько она безусловна, – все равно, что осуждать терроризм «во всех его проявлениях». С тех пор, как противоположная точка зрения стала уголовным преступлением, осуждения такого рода не имеют моральной ценности. Если, конечно, мы не считаем моральной ценностью лояльность любому внешнему предписанию, но такое суждение входит в резкое противоречие с категорическим императивом Канта. Дело ведь не в том, что говорится, а зачем. Сомнения в указанной аксиоме вырастают, в том числе, из сомнений в том, что большинство приверженцев этой ценности пришли к ней в результате поиска истины, а не в результате желания прикрыть себе тыльную часть тела, уж извините за грубость. Но если мы начнем задумываться, то окажется, что безнравственно как раз противоположное, а именно вводить людей в заблуждение представлениями о безусловности того, что повсеместно и ежечасно подвергается огромному количеству условий. Истории типа спасения рядового Райана ценой жизни десятка бойцов бесконечно трогательны, но не могут становиться образцом для тактики и воинского устава. Спросите любого командира, отдаст ли он роту за одного бойца. В крайнем случае он скажет: смотря за какого. Спросите докторов реанимации: отключение от приборов безнадежно больного для того, чтобы подключить менее безнадежного – это абсолютное зло? Нет смысла множить эти примеры, дабы не оскорблять очевидность. Самым простым и универсальным условием, от которого зависит оценка человеческой жизни, является плотность населения. В Китае сдерживают рождаемость с помощью простых и действенных финансовых рычагов. В вымирающей России наоборот. Российское правительство, которому никогда не была чужда животноводческая жилка, грубо платит за производство детей, но потом и отнимает их из семьи под первом удачным предлогом. Еще при росте поголовья человечества и пополнении Красной книги видами вымирающих животных снижается относительная ценность человеческой жизни. Недавно в Приамурье судили охотника за то, что он превысил меру самообороны, защищаясь от напавшего на него тигра.

 Но, впрочем, я о подмене. Положа руку на сердце, скажу вам, что считаю веру в безусловную ценность человеческой жизни, как и сопряженную с нею веру в бесконечное достоинство каждого человека, важнейшим достижением на пути к блаженству. И знаете почему? Потому что за этой верой стоит любование творением Божиим, понимание его хрупкости, удивление его загадочностью и страх вмешаться своим дерзким умом и грубыми руками в божественный миропорядок. Смысл этой веры и этой нравственной максимы в отказе судить о ценности человеческой жизни, а равно и о том, каким должен быть и каким может стать человек, по замыслу и в глазах Творца. Она неотделима от смирения. Как знать, говорит себе носитель этой веры, может быть это мерзкое на вид создание – будь то старушка процентщица, тюремщик, вымогающий деньги у заключенного, или торговец детьми – тоже нужно зачем-то Богу. А если не нужно, пусть Он его и накажет или исправит. Неведомы пути Господни, и не знаем мы, какой Савл назавтра окажется Павлом. Так ли рассуждают инженеры новой социальной нормы? Из этой ли веры проистекает их жадное стремление контролировать вся и всех? И не ясно ли, что представленную веру при всем желании невозможно совместить с проектом того, что теперь называется социальным государством? Там благоговение, здесь самоуверенность, там упование, здесь контроль, там вера, здесь программа. И как вера в Живого Бога подменяется иногда верой в маленького и злого идола, так вера в безусловность человеческого достоинства, исходящая из непостижимости Бога и образа Его в человеке, превратилась у вас в маленький и вредоносный фетиш. Никто не относится как к абсолюту к изделию своих рук. Это даже как-то неприлично. И потому в той мере, в какой прожектеры вашего будущего пытаются вылепить из вас по отдельности и из общества в целом то, что они принимают за идеальную форму, в той мере они лукавят относительно вашей ценности в их глазах. Здесь разгадка того, почему Бог возгорелся гневом на Давида, сосчитавшего свой народ. И намек на то, что история эта далеко выходит за рамки исторического контекста.

Не одно упование на высшую силу я имею в виду, когда говорю о благоговении. Не все принимают концепцию Бога. Но будь вы трижды атеист и материалист, природу-то вы должны принимать, хотя бы как данность восприятия. И то, что природа имеет свойство развиваться и удивительным образом приспосабливаться к меняющимся условиям, вы должны были уже заметить и признать даже без помощи Дарвина. Какого же черта вы исключили из этого процесса человека? Почему вы решили, что человеку – этой высшей природной форме – не свойственно саморазвитие и поэтому его никак нельзя предоставить самому себе? Ах да, социогенез! Социальность как качественно новая форма движения материи, возникшая в ходе эволюции и эту эволюцию отменившая по закону диалектики Гегеля. Социальность, заменившая собою арсенал инстинктов и ставшая необходимым условием для того, чтобы Маугли встал с четверенек. Все это мы проходили. Но давайте оставим в покое Гегеля – он верил, что природа есть форма существования живого Духа – и давайте быть последовательными. Если вы не принимаете иного начала, кроме природы, то и социальность ваша есть порождение той же природы, сколь угодно качественно отличное. Зачем же природа при скачке на этот новый уровень развития растеряла свое самое драгоценное качество? И откуда антагонизм между органическим саморазвитием человечества и навязанной ему социальной нормой? Дело, думаю, тут не в недомыслии, а в самообожествлении той кучки людей, которая решила профессионально заняться улучшением человечества. Они, по их собственному мнению, и есть природа творящая – та лучшая и высшая часть природы, которая олицетворяет и воплощает в себе стремление остальной природы к саморазвитию. Я думаю, остальной части природы и человечества обиднее всего должно быть то, что сами эти реформаторы чаще всего не являют собой ничего величественного и даже демонического. По удачному выражению одного английского политика, это люди с харизмой половой тряпки. Есть еще один великий образ английской литературы: Гулливер, привязанный к земле копошащимися на его теле лилипутами. Так чувствует себя в современном мире любой по-настоящему свободный и талантливый человек.

Несомненным катализатором социальных реформ всегда выступали успехи цивилизации в покорении природы и развитии материальной культуры. Вырубив леса, разогнав хищников, закатав траву асфальтом, отравив грызунов и насекомых и создав сверхпродуктивное фермерское хозяйство, люди обнаружили себя в полностью рукотворном технологичном мире, в котором само понятие естественности потеряло актуальность. В этом мире нет саморазвития. Его место заняли программирование, дисциплина, расчет и тотальный контроль. Правда толика спонтанности все же проникла в этот мир с человеческой природой. Этот неприятный элемент – его принято называть «человеческий фактор» – вызывает иногда сбои в системе, так что совершенно понятно и оправдано желание совсем его упразднить и заменить умной техникой. На этом этапе управляемого развития и находится ваша цивилизация.

 Неужели вы думаете, что сила, воззвавшая человечество к жизни, направила бы его по такому пути развития, в результате которого процентов девяносто или побольше окажутся лишними, никому не нужными людьми, а оставшаяся часть измельчает до неузнаваемости? Скорее так будет действовать вражеская сила. Но каким образом, спросите вы, такого можно было добиться? Увы, все просто и старо как мир. Тех, кто не умеет думать, закормили пропагандой, внушив им, в частности, что ничего нет глупее конспирологических теорий, а тех, кто умеет – подкупили возможностью войти в круг избранных. Посмотрите, как бесконечно расширился круг управленческих специальностей, сколько учебных заведений готовят будущих менеджеров всякого толка. Все эти люди думают, что им невероятно повезло, и социальный лифт вывез их на ту заветную платформу, откуда скоро уже поезд отойдет в светлое будущее. И они набиваются до отказа в вагон, отведенный для менеджмента средней руки, не подозревая, что их вагон отцепят и отправят в тупик. В некоторых перенаселенных городах Азии существуют кварталы, где люди живут на нескольких квадратных метрах с потолком, который не позволяет вставать, а только лежать и сидеть. У них есть кровать, телевизор и приспособления для разогрева нехитрой еды. И больше ничего. Добро пожаловать в новую реальность! Такое будущее ждет вас всех. Ну, почти всех. Вы ведь живете в гуманном обществе, где людям не позволено истреблять друг друга, а государство обязано платить пособие неимущим. Интересно, такую жизнь вы тоже посчитаете безусловной ценностью, ради которой можно было пожертвовать всем, что было прекрасного на земле?

Всего две простые, очевидные и добрые истины – и при правильном забросе пропагандистской уды несчастная рыбка под названием душа человека беспомощно бьется на крючке умелого рыболова. «Моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого» и «высшая ценность – человеческая жизнь». Всего-то надо добавить к этим двум компонентам немного реактива, например, в виде заразной болезни, и они превратятся в смертельное оружие. Вы уже больше никогда не будете принадлежать себе. Ибо человек своими действиями или бездействием, как бы он ни старался, всегда может причинить ущерб другому. У вас ведь теперь неоказание помощи – тоже преступление. А неудачное оказание помощи подавно. А если речь идет о заразности или о нехватке кислорода на всех, тут уже ущерб окружающим причиняется вашим собственным существованием. Поздравляю! Вы на крючке, с которого уже не сорветесь, если только не покаетесь и не обратитесь ко мне с мольбой о защите. Ибо с тайной беззакония (2 Фес.2.7) можно бороться только беззаконием явным. И я прощу и приму вас и скажу: идите, вставайте под мои знамена, на которых начертано «Амартия – мать порядка». Кому-то покажется странным мой лозунг? Но если грех вошел в мир через закон, то почему бы от беззакония не родиться порядку? И, может быть, это будет тот высший порядок, когда человеческая природа окажется наконец в ладу с собой и не будет нуждаться в постоянных подачках и наказаниях со стороны?

Вот я стою и взываю на возвышенных местах, при дороге и на распутьях, как некогда взывала Премудрость (Притч 8.2): придите ко мне. Но никто не идет. Ибо для того, чтобы придти ко мне и пойти за мной, надо быть умным и смелым. Да-да, не смейтесь! Вы думаете, что ум и смелость – не моего поля ягоды, но достояние моей благочестивой сестрицы. Плохо вы знаете преступную среду, с которой я знакома не понаслышке. В ней ум и смелость ценятся выше всего. Даже совестливость в ней ценится выше, чем у ваших современных правителей и судей (конечно, в разумных пределах, пока она не становится препятствием в борьбе за существование). Какой-то хитрец придумал выражение «жить по понятиям». Теперь у бедной лошадки целых две шоры, которые позволяют ей резво бежать в свою погибель, не заглядываясь по сторонам. Одна из них – вера в то, что не существует никаких заговоров, вторая – представление о том, что жить надо не «по понятиям», а по закону. По поводу первой надо заметить, что термин «теории заговора» применяется неадекватно. Можно верить, что миром управляет один-единственный человек или даже непосредственно дьявол, так что никто ни с кем не договаривается, и вас в этом случае все равно обвинят в конспирологии. Ибо под теорией заговора нынче понимается любая догадка о том, что исторический процесс не вполне стихиен, а существуют некоторые центры, пытающиеся этим процессом управлять. Истерическая боязнь этой догадки сама по себе – не лучшее ли доказательство того, что заговор существует? По поводу же закона и понятий надо сказать, что на самом деле нет такой альтернативы. Есть основная альтернатива этики: жить по совести или по закону. И есть ее религиозный коррелят: жить по закону или по благодати. И что такое жить по закону, я уже показала в самом начале на примере с судьей. Это значит не считаться ни с совестью, ни со справедливостью, ни со здравым смыслом, а заниматься вместо этого крючкотворством в компании искусников интерпретации текста, написанного для того, чтобы можно было при желании оправдать или осудить кого угодно и за что угодно.

Нет, конечно, ставить знак равенства между совестью и тем, что имеют в виду под понятиями любители этого термина, было бы легкомысленно. Некоторые используют этот термин просто для обозначения другого закона – назовите его воровским или каким угодно. В этом случае нет предмета для обсуждения, поскольку вопрос ставится не о морали, а о власти. Однако большинство все же подразумевает под действием по понятиям действия, осуществляемые с рассуждением о том, какое добро или зло это действие принесет окружающим. И если мы говорим о суде, чинимом «по понятиям», то такой суд тоже отталкивается от принятого в группе понимания того, что считается дурным, а что благородным, и каковы реальные последствия поступка. То есть и в том, и в другом случае, пусть негласно и частично, но происходит апелляция к совести, в отличие от того суда, к которому вас приучила ваша цивилизация и чудовищность которого вы перестали замечать. Ибо ваше «жить по закону» есть не что иное, как форма отчуждения совести.

Китайцы говорят: уходит дао – приходит дэ, уходит дэ – приходит ли. Дэ – мораль, ли – ритуал, а дао и трудно перевести. Это и блаженное бытие, и согласие с природой, и личный жизненный путь. «Стезя благодатная» – так в первом русском переводе. Переводя же на общие европейские категории мысль эту можно передать следующим образом. Когда мы отказываемся от целомудрия, от целостной, органичной и самобытной жизни, нами начинает править мораль. А когда и мораль оказывается слишком просторной для нашего ищущего безопасности существа, на ее место приходит закон, предписание и правопорядок. Так и существует мораль между религией благодати и религией закона, так что первая возвышает совесть человека, а вторая принижает, первая дарует свободу, а вторая отнимает. Вот и решайте, жить ли вам по закону.

Воспетый Некрасовым мужичок задумал убить свою неверную жену, но его отговорил от этого зеленый шум весенних деревьев и трав, напевающий: «Люби покуда любится, терпи, покуда терпится. Прощай, пока прощается, и – Бог тебе судья!» Таков естественный человек и его дао. Какими мыслями и чувствами руководствуется в схожей ситуации человек, движимый высокими моральными принципами, мне трудно представить. Спросите об этом лучше мою сестрицу. А вот в каком направлении развивается мысль попавшего в столь печальную историю человека вашей культуры, приученного жить по закону, я, пожалуй, скажу. Он будет принимать решение исходя из прагматических соображений. И центральным из них будет вопрос о том, как избавляться от тела.