6.

Что стало с вашими мужчинами! Это какая-то другая порода людей. Нет, я не виню их. Попробуйте-ка сохранить честь и достоинство, когда у вас отняты возможности их упражнять. Раньше мужчины выковывали ум и волю в войне, охоте и управлении имением. Свободное же от этих занятий время они посвящали облагораживанию чувств по преимуществу в общении с прекрасным полом. Охота теперь почти запрещена, поскольку нескольким поколениям детей читали душещипательные книжки о том, как злые охотники застрелили олениху и маленький олененок остался без мамы. И дело не в том, что животных мало. Швейцария страдает от нашествий диких кабанов, Англия – от переполнивших города лис, Америка – от оленей. Дело в том, что убивать животных стало не гуманно. К рыбалке отношение посвободнее, но уже и здесь появляются знаковые перемены. В популярных передачах о любительском рыболовстве становится хорошим тоном отпустить пойманную рыбку, предварительно ее взвесив. Даже выращивание свиней стало предметом серьезнейших дебатов: можем ли мы производить на свет живую душу, чтобы потом умертвить ее. На сторонников отрицательного ответа не действуют доводы. Испанцы, с невероятным трудом отстаивающие корриду, уверяют, что бык, обреченный на заклание, проводит самую счастливую жизнь среди своих соплеменников. Ему обеспечены все условия для счастья и дано достаточно лет наслаждаться им, так что любой человек, будь у него такая возможность, выбрал бы подобные привилегии. Но противники корриды не унимаются и, меняя аргументацию, заявляют, что коррида портит нравы и – по натоптанному: если человек убивает животное, завтра он может убить человека. Сдается мне, что нападки на охоту мотивированы все же не столько заботой о природе, сколько стремлением вытравить из человека все природное, столь чуждое новому пластиковому миру. Охота ведь сильнее всего остального сближает человека с естественным и правильным порядком вещей, когда для того, чтобы накормить свою семью мясом, мужчина должен сам заколоть свою жертву.

То, что собаки во всем мире ежегодно загрызают десятки тысяч людей, никого не возмущает. Но попробуйте обидеть собаку! Это тоже характерный штрих к вопросу о безусловной ценности человеческой жизни и к размышлению о психическом здоровье человечества. Вообще во всей своей исступленной любви к животным и неровных взлетах экологического сознания человек как-то совсем забыл, что он тоже часть природы, что он, как говорили отцы-каппадокийцы, животное, получившее повеление стать богом. Выведя себя за скобки в экологическом понимании мира, человек оказался и вне Бога, и вне природы, в каком-то странном состоянии, подвешенным между небом и землей. Это его состояние можно, скорее всего, описать как состояние банкрота, наблюдающего со слезами на глазах, как из его квартиры выносят мебель, но ничего уже не могущего предпринять. Экологическое сознание – роспись человека в том, что он не можем возделывать вверенный ему райский сад и оставляет его на зарастание. А стремление поделиться своими правами с животными – роспись в том, что человек – не вершина творения. Самое удивительное, что в авангарде этого движения стоят христиане, хотя их вера состоит именно в том, что Бог воплотился в образе человека, подтвердив тем самым совершенно уникальное положение человека в природе. Христос ведь не Будда, который воплощался много раз и в разных животных. Мне всегда представлялось, что для христианина ставить на одну ступень человека и животное есть предельная степень богохульства.

Имений больше нет, потому что нет слуг и господ, и все равны. Многоукладность жизни старого имения расширяла рамки опыта отдельной жизни, приоткрывая слугам дверь в большую политику, высокое искусство, науку и все то, чем увлекались их господа, а господам давая чувство сопричастности народной жизни с ее вековыми традициями, чувство родной земли. С разрушением этого уклада двери закрылись, и мир сузился, ибо человеку в одиночку трудно охватить и вместить в свою душу то, что раньше добывалось сообща. Увлечься обустройством своего дома, пожалуй, можно, но происходит это, как правило, в одиночестве и к одиночеству же приводит. Да и способ труда изменился. Все, конечно, стало проще и удобнее. Да только человек, точивший балясину на своем токарном станке или сбивавший лодку из досок, в большей степени чувствовал себя созидательной частью мироздания, чем тот, кто составляет конечный продукт по типу конструктора из приобретенных синтетических полуфабрикатов. Если мы говорим о крупном бизнесе, то в нем почувствовать себя хозяином дела едва ли возможно, потому что такой бизнес функционирует по требованиям стандарта, как сложная, жесткая и достаточно бесчеловечная система. Если о малом – то он исчезает вслед за кустарным промыслом, унося с собой многообразие оттенков мастерства и уступая последние уголки обжитой и уютной, как семейный быт, материальной культуры тяжелому конвеерному катку гигантских корпораций.

Что касается войны, то степень ее безобразности возрастала все последнее время пропорционально технической оснащенности. Некоторые историки связывают качественный скачок в этом процессе с изобретением пулемета, в результате которого основным времяпрепровождением военного стало сидение в мокрой и вонючей траншее. Максимилиан Волошин смотрел глубже и винил во всем порох:

Он создал армию,

Казарму и солдат,

Всеобщую военную повинность,

Беспрекословность, точность, дисциплину,

Он сбил с героев шлемы и оплечья,

Мундиры, шпаги, знаки, ордена,

Все оперение турниров и парадов

И выкрасил в зелено-бурый цвет

Разъезженных дорог,

Растоптанных полей,

Разверстых улиц, мусора и пепла,

Цвет кала и блевотины, который

Невидимыми делает врагов.…

Что уж говорить о войне, в которой уничтожение противника осуществляется нажатием кнопок из укрепленного и надежно спрятанного бункера. Такая война имеет к мужественности самое отдаленное отношение.

Но самым мощным орудием воспитания мужественности во все века была мужская компания. Подобно детенышам льва и волка, мальчики проводили время в бесконечной возне, в которой, собственно, и осваивался навык мужского поведения. Они дружили и состязались, пробуя себя и друг друга «на зуб». В ходе игры органически выстраивались оптимальные отношения, при которых каждый занимал отведенное ему природой место в иерархии силы, и каждое из этих мест открывало перспективу роста и давало чувство сопричастности будущей совместной славе и власти. И если эта щенячья возня продолжалась достаточно долго, возникал сплоченный и непобедимый мужской союз, верный своему неоспоримому лидеру. Только в такой среде могли появиться Александр Македонский и Петр Великий. Но сегодня общественным воспитанием мальчиков заведуют женщины, которые строго следят, как бы кто кого не обидел. Соревнования проводятся, но проигравших принято все равно награждать и утешать. А драки совсем запрещены. Чего же вы хотите от современных мужчин!

Мужчины по природе своей менее коммуникабельны чем женщины, более замкнуты и менее склонны к новым знакомствам. Это – при всем нивелировании половых различий – подтверждается современными психометрическими исследованиями. Но зато у них гораздо более развита научно необъяснимая природная способность физически заряжаться друг от друга энергией. Посмотрите на военный танец – тот, что существовал у всех воинственных племен, да и до сих пор еще существует на Кавказе. Он стоит особняком и от религиозных ритуалов, и от физических тренировок, и от публичных собраний. Потому что там есть и первое, и второе, и третье. Я не сторонница называть этот феномен стадностью. Скорее мужчины – животные стайные. Их коммуникация в отличие от стадной всегда иерархична и слаженна. Она нацелена на эффективное выполнение совместной задачи. Лидерство у них зиждется не на симпатии, а на способности лидера привести стаю к желанному результату, отвечая тем самым ее ожиданиям и в этой же мере полагаясь на ее поддержку. Конечно, существуют среди них принципиальные одиночки, те, кто охотится по одному. Я называю их барсами. Герман Гессе был неправ, когда назвал своего героя-одиночку степным волком. У волка стайная психология, даже если он иногда охотится один. Кошачьи – совсем другое дело. Попробуйте забрать из миски еду у кошки и у собаки, и вы мигом почувствуете разницу. Кот просто не поймет, зачем вы залезли в миску. Такие коты и барсы – самая лакомая добыча женщин. К сожалению, они чаще всего не склонны подпускать близко к себе не только мужчин, но и женщин.

Вы не заметили, что мужские компании куда-то исчезли? Где под эгидой борьбы с алкоголизмом, где в результате расформирования крупных производств, но мужчины стали меньше собираться вместе. Последний клапан, оставленный для выпуска пара, – это массовые спортивные зрелища, и тут уж в болельщиках стихия выплескивается в полноте, причем явная несоразмерность кипящих страстей значимости совершающихся событий выступает красноречивым симптомом ненормального состояния дел. Вот уж воистину: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не затевало революций! Многие переживают за свои любимые команды, как за своих детей, и при этом даже не делают ставок. Какое отношение к вашему городу имеют эти наемные игроки, которые завтра переедут играть за другую команду? Какое отношение имеете вы к их победе? В этой имитации причастности к истории горше всего ощущается пустота современной жизни и безнадежность будущего.

Теперь о чувственности и прекрасном поле. На самом деле, я хотела бы совсем избежать темы половых отношений. Раньше она была щекотливой, теперь стала болезненной. Но совсем обойти ее невозможно, ибо, как верно подметил мой редактор, тема эта доросла до богословского осмысления, так что XXI век в будущих учебниках по богословию и церковной истории (если до них доживем) будет, скорее всего, называться эпохой великих гендерных споров. Так что скажу несколько слов, обращаясь на этот раз преимущественно к дамам. Кстати, могу рекомендовать эссе моего почтенного редактора под названием «Обморок либерализма», в котором указанной теме посвящена целая глава. Я бы смелее рекомендовала ее, если бы в ней было поменьше философии. Ну да на безрыбье и рак рыба.

В этом эссе вы найдете немало глупостей, например, по поводу того, что эмансипация женщин выгодна кому-то экономически. Цыплят по осени считают, и я бы не стала из временного всплеска интереса к женщинам на рынке труда делать столь долгосрочные выводы. В экономике правят бал волны, и не далек, возможно, тот день, когда очередная волна пойдет на спад, и женщины станут обивать пороги трудовых бирж чаще, чем это делают сегодня мужчины. Что же касается причин гендерных трансформаций, надо признать, что ни одна из четырех предложенных в эссе гипотез не попала в «яблочко», но и не улетела в «молоко». Не буду раскрывать вам все тайны Великого замысла, чтобы вы много не возомнили о себе, скажу лишь намеком, что если все останется как есть, и вы не броситесь в мои объятия, скоро вас ждут весьма занимательные события, в результате которых вы напрочь забудете то, что на биологическом языке называется двуполым размножением.

Если бы мы писали это эссе вместе, я убедила бы моего редактора уделить побольше внимания одному занятному качеству половых отношений, появившемуся совсем недавно, с тех пор, как люди стали сбривать волосы на теле, мыться по несколько раз в день и пользоваться всеми преимуществами невероятно усовершенствованной гигиены и косметологии. Цель этих затей состояла, в первую очередь, в том, чтобы повысить свою сексуальную привлекательность и насыщенность половой жизни. Эффект получился противоположный. Никогда еще эротичность в человечестве не падала до такого низкого градуса, а получение удовольствия от половых встреч не сопрягалось с таким количеством психологических затруднений. Но ведь это можно было предвидеть! Если вы объявили стандартом не ту жизнь, которая есть, а ту, которую вам представляет реклама, со всеми ее трюками по устранению несовершенств, – расхлебывайте последствия. Какое может быть удовольствие от отношений, и в особенности от их интимнейших форм, если ты только и думаешь, как бы не открылось то, что было тщательно отфильтровано с помощью техник фотошопа или гигиенических приспособлений? И дело ведь, к сожалению, не только в самовнушении, с которым можно было бы справиться. Дело в том, что восприятие твоего близкого действительно настроено так, чтобы мигом выхватывать то, что контрастирует с той гламурно-рекламной виртуальной действительностью, в которой формировались его чувственность и эстетический вкус. Не кажется ли вам, дорогие мои, что и в этом случае корень бед в том, что вы отвернулись от меня?

Физический и моральный перфекционизм, как и физическая и моральная трезвость, идут бок о бок. Никогда еще в истории человечества так не порицался «с низов», изнутри общественного мнения так называемый адюльтер. То, что раньше было предметом для шуток и сплетен, теперь выносится на общественный суд. Теперь оно окружено ореолом торжественности. Нарядные дамы усаживаются в первые ряды собраний, на которых очередная знаменитость, пойманный на измене муж, рассказывает, как он раскаивается в своей ошибке и как он любит свою жену, а дамы обсуждают, можно ли ему верить и насколько искренним было его раскаяние. Поистине это самая большая победа кальвинизма! Но соотносить это новое настроение при внимательном рассмотрении стоит все же не с возросшей силой брачных уз (статистика говорит об обратном), а с возросшим ханжеством и требованиями взаимной изоляции граждан в интересах общественной гигиены. Торжество любви мне здесь трудно усмотреть, так что я не засчитываю очко в свое поражение, пусть его и засчитывает в свою пользу моя сестрица ханжа. Я-то знаю, что сострадательная Агапа, которую так любят христиане и ради которой, по большому счету, и был объявлен священным брачный союз, выходит из эротической стихии, как Афродита из воды и цветок из земли, так что, растеряв одно, трудно надеяться сохранить второе. А прельщенные моей сестрицей болванчики думают, что любовь возникает из того, что каждый день, уходя на работу, муж должен говорить жене «люблю тебя», а она в ответ – «и я тоже». Некоторые чуткие в религиозном отношении народы правильно усматривают в этой манере глубокую порчу нравов и гнушаются ей как нарушением третьей заповеди Моисея.

В связи с этими бурными переменами некоторые наиболее толковые учителя литературы отмечают, что с какого-то времени стали чувствовать себя крайне неудобно перед учениками при изучении литературной классики. Вплоть до того, что почувствовали себя развратителями малолетних. Сами посудите, как может порядочная девушка испытывать сочувствие Анне Карениной или чеховской даме с собачкой? И можно ли испытывать это сочувствие, хоть самую малость не породнившись со мной? Скоро, я думаю, ситуация дойдет до критической точки, когда будет принято единственно правильнее решение исключить изучение классики из школьного курса. А пока имеют место и прямые конфликты. Мне доподлинно известны случаи, когда дети – особенно в этом преуспевали, как вы догадываетесь, ученики протестантских школ – подавали рапорт о том, что они отказываются изучать произведение Островского «Гроза», потому что это произведение оправдывает грех.

А какой верх издевательства над моралью являет сие стихотворение Некрасова:

Когда горит в твоей крови

Огонь действительной любви,

Когда ты сознаёшь глубоко

Свои законные права, –

Верь: не убьет тебя молва

Своею клеветой жестокой!

Постыдных, ненавистных уз

Отринь насильственное бремя

И заключи – пока есть время

Свободный, по сердцу союз.

Но если страсть твоя слаба

И убежденье не глубоко,

Будь мужу вечная раба,

Не то – раскаешься жестоко!

Все было бы гораздо хуже, если бы современные дети умели читать между строк и понимали все те недомолвки, к которым прибегали литераторы галантных времен, дабы миновать препоны цензуры и не потревожить чувства неопытных в делах любви. Благодаря отсутствию этой способности у детей чаще всего создается совершенно ложное представление о нравах былых эпох, и только редкими протуберанцами искусства доносится до их выхолощенного и выморочного сознания тепло моего дыхания и пьянящий запах моих духов. Те места романов, которые заставляли девицу прошлых времен заливаться краской, читаются современными барышнями с зевотой и коровьим хлопаньем глазами. И то во благо, ибо вскормленный современными средствами информации молодой человек переводит все в визуальные образы и будучи толком не в состоянии вникнуть в переживания героев, а равно и в суть происходящего без этого грубого переноса, остается огражденным от множества искушений. Что было бы, если бы мы стали экранизировать классику без купюр, дабы компенсировать этот вакуум собственного воображения подростка? Например, такой фрагмент, рисующий патриархальные нравы русского уездного городка, из рекомендованного к изучению в школе «Однодума» Лескова:

«Но самая возвышенная деятельность происходила в центральных гнездах уездного властелинства – в судебных канцеляриях, где дело начиналось с утомительной и скучной отметки регистров, а кончалось веселою операциею обметания стен и мытья полов. Поломойство – это было что-то вроде классических оргий в дни сбирания винограда, когда все напряженно ликовало, имея одну заботу: пожить, пока наступит час смертный. В канцелярии за небольшим конвоем кривых инвалидов доставляли из острога смертною скукою соскучившихся арестанток, которые, ловя краткий миг счастия, пользовались здесь пленительными правами своего пола – услаждать долю смертных. Декольте и маншкурт, с которыми они приступали к работе, столь возбудительно действовали на дежуривших при бумагах молодых приказных, что последствием этого, как известно, в острогах нередко появлялись на свет так называемые «поломойные дети» – не признанного, но несомненно благородного происхождения».

Да! В моем любимом кинематографическом жанре этот эпизод в один абзац потянул бы на сюжет полноформатного фильма. Думаю, что чиновники от образования, наконец, поймут, что к чему, и налепят «18+» на всю русскую литературу. Может, для литературы это было бы и лучше. Ни Пушкин, ни Чехов, ни Лесков не могут ведь подать с того свет иск о защите чести и достоинства против служителей моей сестрицы, выставляющих их напоказ в шутовском колпаке добродетели, который они сами на себя никогда бы не надели.

Раньше женщинам удавалось совершать то, к чему они приспособлены лучше мужчин и к чему лучшие из них искренне стремятся: спасать падших, нуждающихся и заблудших. Теперь ваша цивилизация предоставляет имитацию этого в виде служения в различных общественных организациях и благотворительных фондах. Только это служение могут нести и мужчины. А вот стать Сольвейг, которая скажет погибающему Перу Гюнту: «Ты был самим собою в надежде, вере и в любви моей», – на это способна только женщина. И эту возможность, судя по всему, вы катастрофически теряете.

Самое странное в мужчинах – это их либидо. Нам никогда не понять его до конца, мы можем лишь в меру нашей отзывчивости смутно догадываться о том, что это такое. Легенда о Клеопатре, предлагавшей мужчинам отдать жизнь за ночь с нею – не преувеличение, а преуменьшение реального положения дел. И дело совсем не в том, что в Клеопатре было что-то особенное. Предложения такого рода при определенных условиях могла бы выставлять любая сколько-нибудь привлекательная женщина, и они не остались бы без ответа Что для этого нужно – всего лишь долгий запрет мужчине на общение с женщинами и, прежде всего, голод для мужских глаз. Мужчины ведь любят глазами. Я знавала в старые времена немало пылких юношей, готовых без колебания отдать все, что у них было, включая жизнь, не только за ночь неограниченного воплощения фантазий, но даже за хорошую порцию развратного зрелища. И что же мы получили сегодня? Сегодня это самый дешевый товар, да что дешевый – бесплатный! Понимаете ли вы, милые дамы, какую власть вы потеряли? Попытки компенсировать эту потерю и отомстить мужчинам, преследуя их за либидо (то, что сегодня называется домогательством) я, честно говоря, не приветствую. Мне кажется, что это поведение зайца, попавшегося в петлю и затягивающего ее на шее в попытках вырваться. Чего доброго, мужчины решат совсем с вами не связываться. Они ведь расчетливы, а риски и неприятности связи с женщиной начинают потихоньку перевешивать бонусы. Я уже встречала мужские статейки с расчетами подобного рода, доказывающие, что брать на себя роль отца и мужа в нашем мире невыгодно. Противные животные! Боюсь, что если вы перегнете палку в этом вопросе, они могут обратиться к себе подобным в более широком смысле подобия и посчитать, что не только мужеложество, но и скотоложество несет в себе меньше хлопот и больше приятности, чем общение с женщиной.

Вы справедливо рассудили, что у мужчин слишком много недостатков, чтобы править миром. И стали бороться за новый «женский мир», и почти построили его. И что-то мне он не очень нравится. А вам? Во-первых, меня немного смущает количество денег, потраченных на вашу победу еще в те времена, когда миром официально управляли мужчины. Что-то я редко слышала, чтобы эксплуататоры платили революционерам за свое свержение. Вы никогда не думали об этом? Вы не думали о том, что с каждым отвоеванным себе местом в сообществе сильных вы подрываете свою мечту? Ведь никто из вас не хочет жить с безработным, бесправным и никчемным человеком. А количество таковых на душу женщин будет несомненно расти. Вернее – будет стремительно сокращаться количество незанятых «настоящих» мужчин на сотню женщин. Вас ведут в полигамию, и вы давно могли бы это понять.

Вы преодолели экономическую зависимость от мужчин, но вам этого кажется мало. Вы хотите полного избавления от наказания Евы: «и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (Быт.3.16). Думаете, сможете справиться психологически? Я думаю, что да. Вопрос в том, кем вы станете, когда это произойдет. Я знаю вашу слабость. Она неотделима от вашего величия. И я не верю, когда женщина, сохранившая человеческий облик, говорит, что ей никто не нужен. Лишь несущие разрушение могут не бояться одиночества, краха и уничтожения, могут наслаждаться демоническим стоянием на вершине и хождением по краю бездны. Имя вашей праматери – Жизнь, и разрешение от клятвы Евы будет для вас равносильно признанию победы Смерти. А я, хоть и ее дочь, не советовала бы вам добровольно отдавать себя в ее власть и даже заигрывать с нею. Уж лучше оставьте эту долю мужчинам, а сами отдавайтесь им. Смысл наказания Евы не в том, что женщина не может господствовать, а в том, что она может делать это только в союзе – либо с мужчиной, либо с дьяволом.

7.

Три силы предопределены от века к тому, чтоб превратить некогда гордое и славное племя человечества в биомассу. Это право, воспитание и медицина. Ибо дух человека можно угнетать не только напрямую с помощью закона, но и опосредованно через душу и тело. Использование медицины с этой целью – последнее из изобретений вашей неутомимой цивилизации. Хотя дома умалишенных существовали века, они предназначались лишь для малых избранных. Посягнуть на всех цивилизация еще не решалась. Теперь с каждой новой пандемией, с каждым новым открытым вирусом, с каждым новым «вызовом», брошенным человечеству синтетическими заменителями старых наркотиков эта третья сила подавления человека накачивает мышцы. И это есть приближение к последнему акту трагедии, ибо порабощение духа дошло до своего логического предела. Дальше тела идти уже некуда, кроме души и тела у человека ничего нет. Сбылось то, о чем не мог догадаться даже тот ревностный обличитель русского рабства, который воскликнул: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, – воздух». Теперь, когда по всякому поводу и без него вас заставляют надевать гигиенический намордник, у вас отняли право свободно дышать.

Юриспруденция, похоже, осталась последней и единственной обителью Диониса в вашем выхолощенном законом мире. Ибо там царит настоящая вакханалия законотворчества. Иногда даже кажется, что это агония в предчувствии приближающегося Очищения. Ликургу пришлось убить себя, чтобы уберечь спартанцев от этой пагубной страсти. Уж не знаю, что надо сделать сегодня, если только не разогнать всю эту свору, закрыть суды на правовой карантин и начать все сначала, установив, к примеру, что всякое слово закона может быть высечено только на камне, а весь свод законов, издаваемых в год, не должен превышать ста слов.

Не прошло и полвека с начала законотворческой лихорадки, а сколько уже успели нагородить! Идея политкорректности – самая плодовитая грядка этого огорода. С нее вы вкушаете ту травку, которая призвана напрочь отбить чутье на то, что можно, а что нельзя, что хорошо, а что плохо, и в результате передать добровольно решение в этих вопросах «профессионалам». Вот человек назвал нигерами кого-то в частном разговоре по телефону. Его лишают работы и вменяют громадный иск. Вам-то что до этого? А то, что по прецеденту больше не существует де-факто понятия частного разговора. Вот кто-то додумался ввести уголовное наказание за отрицание холокоста. Исключение? Нет – ящик Пандоры. Теперь вас будут наказывать за суждения – нет, не за оскорбления, не за клевету, а за точку зрения, за дерзость иметь собственное суждение по историческим, этическим, антропологическим и иным вполне себе гуманитарным вопросам. Инквизиции давно не было, и вы явно соскучились по ней. За отрицанием холокоста пришло оскорбление чувств верующих, отрицание роли отдельно взятых стран в отдельно взятых войнах, отрицание опасности тех или иных болезней. За ними, несомненно, в состав уголовных преступлений войдет отрицание существенных различий между мужчиной и женщиной. Термин уже заготовлен – сексизм. И коль скоро за расистские высказывания уже положена тюрьма, то за «сексистские» она вот-вот будет вменяться. И коль скоро хунвейбины американского образца уже громят памятники великим историческим деятелям за то, что те были расисты, нет сомнения, что детки ваши будут громить все консервативные религиозные организации и все достояние классической культуры за сексизм. Поскольку тема эта обладает большой многогранностью, включающей психологические, биологические, социальные и иные аспекты, все эти аспекты потянутся следом. Преступлением может стать публичное заявление о том, что можно топить котят или о том, что массовые собрания молодежи в царской России проводились без контроля полиции, или о том, что курящих беременных женщин не обязательно сажать за это в тюрьму. Да все что угодно может стать предметом уголовного преследования. Никто ведь не может предугадать, что ваши мудрецы посчитают завтра исключительно вредным для общественного порядка и нравственного здоровья граждан. Ящик Пандоры открыт.

Про такой плод с этой грядки, как оскорбление чувств верующих, – отдельный разговор. То, что служители Фемиды взвалили на себя это нелегкое дело, свидетельствует о таком уровне их смелости и мужества, за который полагаются уже не трудовые, а боевые награды. Как бы вам это объяснить? Объясню на примере с порнографией. Один раз я видела телевизионную передачу, в которой корреспондент отлавливал на улице обычных прохожих и приглашал их по одному в маленькую закрытую будку. Там механический голос предлагал им посмотреть в камеру и сказать слово «любовь». При этом их лицо показывали крупным планом. Я так и не поняла, зачем это все делалось, но ничего более неприличного я в жизни не видела. Но разве кто-нибудь сможет квалифицировать это как порнографию? Так же и с религиозными чувствами. Как я понимаю, верующих оскорбляет чаще всего не то, что говорят неверующие в защиту своей позиции, а то, что неверующие принимают за веру. То есть, если неверующий священник произносит благочестивую и правильную в нравственном отношении проповедь – это оскорбительно для чувств верующего. Если он призывает верить в то, во что сам не верит, – это оскорбительно вдвойне. Религиозно образованный человек понимает, что регулярных чудес не бывает, что если какое-то событие совершается из года в год в одно и то же время, то это природное явление или артефакт. И когда он замечает, что духовенство не только не противится суеверию, но пытается его всячески поощрять из побуждений, о которых мы лучше умолчим, его чувства бывают сильно оскорблены. Понимаете ли, какая здесь открывается волшебная перспектива для тех, кто зарабатывает на хлеб, сажая людей в тюрьму? Сначала можно сажать тех, кто отрицает такие чудеса, потом – тех, кто их фальсифицирует, потом тех, кто их неправильно понимает и интерпретирует, и так по кругу.

 Соседняя грядка больше напоминает клумбу, так цветисты и благоуханны произрастающие на ней растения. Раньше это был весьма скромный уголок юридического сада, где ютились изнасилование, гомосексуализм и два-три других никчемных преступления, по которым почти никогда не заводили дела. Теперь это самая роскошная часть, истинная гордость садовников. Под грохот фанфар и аплодисментов оттуда вынесли увядший гомосексуализм, чтобы занести целый букет новых диковинных растений: педофилия, домогательство, домашнее насилие, заражение СПИДом… Да есть такие преступления, которым и название-то трудно придумать. Буквально в последние годы в Америке стали сажать преподавательниц вузов за секс со студентами. Педофилию тут никак не пришьешь – студентам больше восемнадцати лет. Насилия нет тоже, так что ссылаться приходится на нарушение контракта и общие этические соображения. То же касается нашумевших дел с воротилами шоу-бизнеса, которых бывшие потаскушки хотят наказать за то, что не сделались их женами и не смогли обобрать их до нитки. Там идет в ход термин «домогательство», то есть, иными словами, настойчивое ухаживание, и хотя подсудимые небезосновательно утверждают, что они не то что не домогались, а с трудом отбивались от претенденток на их внимание, падение судейского молотка сопровождается реальным сроком с самой общей, непререкаемой и самой перспективной формулировкой, к которой, как мне кажется, сведется в конце концов все остальное: сексуальное преступление.

Но все же педофилия – самая выдающаяся победа моей сестрицы. Определять одинаковую меру наказания мужчине, который зверски изнасиловал и измучил ребенка, оставив его на всю жизнь калекой, и мужчине, который не сделал ничего, но подозревается в том, что в его отношении к ребенку есть эротический элемент, – это поистине гениально! Кто не верит, что такое бывает – познакомьтесь с делом священника Глеба Грозовского. Простите за конспирологию, но я не верю, что это дело было состряпано из чьей-то мести, передела сфер влияния или еще каких-то мелких интересов. Здесь размах покрупнее. У латинян каждый год сажают священников и епископов за педофилию, а мы что – хуже? Надо, наконец, и у православных распаковывать эту колоду. А если есть жрец, агнец найдется. Как я понимаю, у христиан жрец в то же время и Агнец? Что ж, символы имеют свойство время от времени воплощаться.

Кроме того, что изобретение педофилии дает возможность легко и быстро продвигаться по службе наиболее беспринципным служителям закона – а эта публика, несомненно, будет пользоваться все большим спросом в государственных аппаратах – оно несет важнейшую идеологическую нагрузку. Во-первых, оно заставит мужчин шарахаться от детей, как от заразы. Древние греки, положившие, как известно, начало публичному воспитанию, хорошо знали ту способность человека передавать энергию через тактильный контакт, о которой я уже говорила. Поэтому греки ценили педофилию, а точнее ее специфическую разновидность – педерастию – в качестве воспитательного средства выше педагогии, и предписывали каждому мальчику, который хочет стать хорошим воином, самый тесный телесный контакт со взрослым мужчиной. Если вам интересна эта тема, могу посоветовать почитать Анри-Ирене Марру, одного из самых видных мэтров образования, особенно чтимого среди христиан. В своей «Истории воспитания в античности» он раскрывает механизмы того, почему античная традиция «последовательно связывает педерастию с доблестью и мужеством», и рассматривает педерастию «как самую совершенную, самая прекрасную форму образования».

Насколько ревностно эта традиция сохранялась в Средние века, мы не знаем. С приходом христианства о таких вещах стало не принято говорить, а однополая любовь была объявлена вне закона. Но мы знаем, что церковь не порицала ранний брак, и в течение большей части христианской истории половая жизнь у подростков начиналась очень рано, сразу после достижения ими половой зрелости, то есть где-то в 14 лет, а где-то и раньше. В трудах авторитетных сексологов полувековой давности этому находилось вполне медицинское объяснение: чем раньше начинается половая жизнь, тем ярче и дольше она проходит. Но, как это часто бывает, научные данные с тех пор претерпели значительную метаморфозу не без содействия хранителей общественных устоев. Надо же хоть как-то оправдать введение столь страшных мер, включая кастрацию (в самых жестких теократических и авторитарных обществах на это не решались). Вот и оправдывают «непоправимым вредом» для физического и морального здоровья ребенка, хотя более ощутимым и массовым следствием дистанцирования детей и взрослых, очевидно, становится эмоциональная недоразвитость ребенка, его меньшая зависимость от родителей и большая – от общественных учреждений, а также возросшая степень одиночества. Но ведь все это именно и надо для установления тоталитарного порядка.

Вторая очень важная идеологическая функция охоты на педофилов в закреплении и углублении тренда на превентивное применение права. Мало ли что, что ты еще не совершил преступления. Закон и государство должны выявить твою способность к этому заранее и исправить или изолировать тебя. Большая роль в техническом обеспечении этого процесса принадлежит психологии, которая со все большим удовольствием кормится с руки силовых ведомств. В сущности, здесь мы видим следующий шаг на пути вдвижения закона внутрь человека: вчера судили за дела, сегодня судят за слова и мысли, завтра будут судить за намерения и склонности. С тем вместе меняется и общественная роль закона. Подобно тому, как банк начинался как хранилище денег, а превратился в фискальную организацию, так и правоохранительная система создавалась для охраны и защиты, а стала главным средством воспитания нравов. Ибо не надо забывать, что закон – это религиозная категория, и жить по закону – религиозный выбор.

В религиозной же плоскости мы находим и третье значение педофилического проекта. Только здесь речь идет о религиозности темной, покоящейся на страхе и находящей свое удовлетворение в создании различных табу и наказании за их нарушения. Кто не понимает, о чем я говорю, – почитайте «Повелителя мух». Здесь проявляется свойственная человеческой натуре потребность в оргии, вывернутая в зеркале морали и права. Это мои шаловливые дети заставляют человечество во все века выискивать или придумывать тех, кто посягает «на самое святое» и с тем большим наслаждением их казнить, чем выше волна всенародной моральной ярости. В роли жертвенных животных на этих оргиях побывали и ведьмы, и еретики, и враги народа. Теперь вот педофилы. Это очень важный и действенный инструмент сплочения общества и канализации накапливаемых им иррациональных разрушительных сил, а заодно и напоминания о том, что с Левиафаном шутки плохи. С этими задачами он справляется даже лучше военных парадов, и поэтому он никогда не исчезнет из употребления.

Вы заметили, как увеличились сроки наказаний почти по всем преступлениям? Европейские государства и несчастная Россия вознамерились, видимо, догнать и перегнать флагман кальвинизма, где дают сроки и по сто, и по двести лет, а количество заключенных на душу населения выше, чем в самых авторитарных государствах. Они ведь кальвинисты (см. справку выше), поэтому оступившийся человек для них уже отрезанный ломоть. Его оставляют жить только из приличия. Новой важной задачей правоохранительной системы становится собирание тщательного досье на каждого человека, благо новые технические возможности позволяют это делать. Дальше идет отделение чистого от нечистого, благо специалистов в этом вопросе среди юристов тоже хватает. Опять меня изумляют христиане. Вы забыли, что христианство как отдельная религия началась с крещения необрезанного сотника, а совершил это Петр после того, как в видении ему было строго сказано не соблюдать более кошерных ограничений, и не почитать нечистым то, что освятил Господь (Деян.10)? Да и все эти истории с прощением и превознесением мытарей, блудниц и пьяниц, нарочито рассыпанные по четырем евангелиям, не прямое ли это напоминание вам, что именно в этом разделении людей на грешников и праведников пролегла самая глубокая черта, отделившая фарисейство от учения Христа? Предки ваши понимали это так хорошо, что даже посмеивались над этой особенностью христианства еще в самые суровые времена грозных Иоаннов, например, в остром, как памфлет, сказании о бражнике, где пьяница оказывается во главе стола в Небесном Царстве, потеснив и Петра, и Павла, и Иоанна.

В погоне за этой заманчивой селекционной целью – не скажу новой, ибо все это уже было в евгенике, только средства поменялись – творцы нового порядка готовы переехать любые препятствия и не моргнув глазом уничтожают установления, считавшиеся незыблемыми со времен древнего Рима. Куда делся срок давности преступления? Вы и этого не заметили? Вы не задумывались, почему Ассанжа или других вредоносных для цивилизации личностей преследуют за какие-то весьма сомнительные преступления через десять, двадцать и более лет после их – пусть даже оно и было – свершения? И не задумывайтесь, юристы вам все равно объяснят, что никакого нарушения принципов правосудия здесь нет. На то они и юристы. Примите просто как данность, что сроков давности более нет. Когда в целях отделения овнов от козлищ в России были введены справки о несудимости, некоторые учителя и профессора, честно прослужившие десятки лет, потеряли работу, потому что тридцать или сорок лет назад были судимы. Я даже заинтересовалась: как же это? Ведь все знают, что есть механизм погашения судимости, и статья 86, п.6 уголовного кодекса РФ строго и однозначно гласит: «Погашение или снятие судимости аннулирует все правовые последствия, связанные с судимостью». Каково же было мое изумление, когда я открыла кодекс снова, а там, в новой редакции… Нет, пункт 6 не исчез, он стал даже более пространным. В нем появилась приписка: «… правовые последствия, предусмотренные настоящим Кодексом…» То есть в рамках других кодексов – гражданского, трудового и т.д. – можно преследовать за судимость до конца жизни, что и происходит. Это не единственный пример последних усовершенствований. Теперь, например, можно сажать в тюрьму человека за одно и то же преступление по нескольку раз, в связи с открывшимися «новыми эпизодами». Если раньше какой-то балбес избил таксиста и угнал у него машину, он получал за это, скажем, лет пять. Теперь он отсидит за таксиста пять лет, а потом, сразу по освобождении, если Левиафану будет угодно, сядет еще на пять за угнанную машину. Так потихоньку, пока вы спите, до неузнаваемости меняется закон, с которым вам предстоит жить.

Но что это я все о преступниках? У правовых отношений гораздо более широкий размах, и все граждане должны быть вовлечены с их помощью в новые реалии жизни. Мне ужасно нравится, когда всемогущее и безжалостное государство вдруг становится скромным и тщедушным и беспомощно разводит руками, когда дело касается злодеяний, направленных не на него самого, а на его граждан, то есть когда дело касается того единственного, ради чего оно, собственно, и существует. Необходимы, безусловно, десятки лет и десятки тысяч пострадавших для того, чтобы выработать простой механизм защиты приобретателей жилья от грубых мошенничеств. Теперь вот новая напасть: на людей берут кредиты другие лица. Доказать, конечно, ничего не стоит, что кредит брал другой человек, – это если жить по понятиям – но юридически крайне трудно обойти некоторые чрезвычайной важности принципиальные формальности, так что пострадавший все же вынужден будет возвращать не им взятый долг. И государство, и могущественные банки снова лишь улыбаются и укоряющее качают головой: «Надо быть осмотрительнее, а мы ничего сделать не можем».

А для того, чтобы осмотрительность ни в коем разе не могла помочь обычному человеку, разработана целая культура юридического бумаготворчества со своим мало кому понятным языком, своей логикой и своим подтекстом. И поскольку этот вид творчества проникает стремительно во все стороны нашей жизни, то вскорости не только выйти замуж, но и купить электрочайник невозможно будет без помощи пронырливого юриста, ибо неудачная покупка чайника сможет обойтись в соответствии с неосмотрительно пропущенным параграфом увесистого договора значительной неустойкой. Договор – это, наверное, древнейшее установление человечества, которое появилось до письменности, религии и искусства. Но юристов никак нельзя считать представителями древнейшей профессии. Обходились без них, ибо цель договора была обратной. Договор должен был быть простым, прозрачным и понятным с двух сторон. И этого как-то веками удавалось легко достигать, пока не появились юристы. Даже в устной форме договаривались о довольно сложных сделках русские купцы всего чуть больше века назад, и это почему-то работало. Потерянного не воротишь, но занятно наблюдать, как меняются смыслы вековых установлений. Теперь, когда руководители предприятий знают, что смысл подготавливаемой для сделки документации непостижим для непосвященных именно потому, что суть их в лукавстве, обмен проектами договоров, которые «должны посмотреть юристы» представляет собой своего рода разведку боем или смотр сил противника. Кто-то даже гордится этим, считая это верхом цивилизованности: раньше, мол, выясняли отношения дубинами, потом с помощью кольтов, а теперь с помощью бумаги. Сбылась мечта Лейбница: вложим шпаги в ножны, возьмем перья и посчитаем. Только по мне – это просто мерзость, и Лейбниц мечтал о другом. Иногда называют нынешнюю эпоху пост-информационной, поскольку информации как сообщению, которому можно доверять, больше не существует. Мерещится мне и время пост-юридическое, когда сделка снова будет покоиться на честном слове и скрепляться пожатием руки. Но до этого человечеству, вероятно, предстоит сильно поредеть.

8.

 Пока право матереет в своем умении подчинять, усмирять и облапошивать граждан, другая подвластная государству сила берет на себя не менее почетную задачу оболванивания. Волошин назвал воспитание тягчайшим из преступлений человека над людьми, искусством производства «обеззараженных, кастрированных граждан». Здесь он не про ту кастрацию, что положена за педофилию, а фигурально. И здесь он представляет не самого себя, а появившуюся до него и живую еще по сей день почтенную педагогическую традицию, в рядах которой одно время стоял Лев Толстой. Толстой требовал доказательств того, что взрослые имеют право воспитывать детей. Педагогика, начало которой стоит вести с того момента, как Ева первый раз приложила к груди своего первенца, вошла в период своей зрелости именно с этим требованием. Сегодня эта наука, очевидно, пребывает в старческом маразме, ибо не только не сомневается в праве воспитания детей, но и берется без колебаний за воспитание взрослых. Идея непрерывного образования – вот, наверное, самое главное достижение государства в этой сфере с тех пор, как оно бесцеремонно вторглось в нее, отложив в сторону свои законные обязанности и сменив, как говорил Василий Розанов, военные кличи на совершенно несвойственную ему колыбельную песню. Англичане до последнего не пускали государство управлять школой, но и они сломались под натиском, полностью утратив автономию школы к концу второй мировой войны. Педагогика, как вы догадываетесь, это та сфера деятельности, где любое насилие над человеком можно оправдать его же собственным благом. В этом она уступает только медицине, но значительно превосходит юриспруденцию. По этой причине государства, утончающие свою методологию воздействия на человека, проявляют к системе образования все больший и больший интерес. В чем необходимость непрерывного образования? Почему старика нужно сажать за школьную скамью? Ответить можно по-разному. Можно сказать, что стремительно меняющиеся условия жизни, ускоряющийся научно-технический прогресс заставляет государство заботиться о том, чтобы зрелые и даже пожилые люди имели доступ к новым техническим разработкам и не теряли возможность социально-активной жизни. А можно сказать, что человек, которому привили самосознание вечного недоучки, могущий ориентироваться в жизни только с помощью напутствий Большого Брата, для этого самого Брата менее опасен, чем человек, имеющий самосознание самостоятельной и состоявшейся личности. Человек общества будущего должен всегда быть готов принять новые жизненные установки и не коснеть в своем миропонимании. Кроме того, с помощью бесконечной переаттестации служащих создается надежная система контроля за тем, чтобы никто не отклонялся от линии, проводимой в образовании государством, и не дай Бог не начал учить чему-нибудь от себя. Поэтому не страшно, когда старого профессора заставляют сдавать экзамен, а принимают экзамен те, кто должны бы в его присутствии молчать и слушать. Задача экзамена не в том, чтобы проверить квалификацию профессора, а чтобы ткнуть ему мозолистым государственным кулаком в нос.

 Для этой же цели в школах создается ситуация, которая заведомо исключает нормальное развитие ребенка. Чем должна быть по замыслу общеобразовательная школа? С тех, пор как цель ее была осознана в категориях всестороннего развития личности, она должна была стать обителью муз, местом сосредоточения духа, духовным садом, гуляя по которому в тишине и беззаботности, воспитанник впитывал бы в себя все краски, звуки и запахи предшествующей культуры, загораясь постепенно желанием служить ей и насадить свое дерево в этом прекрасном саду. Увы, современная школа являет собой полную противоположность и напоминает больше беличье колесо, в котором учитель вместе с учениками бешено крутятся во исполнение бесчисленных и бессмысленных предписаний, исправно поступающих от непомерно раздувшихся органов управления образованием. О, эти органы представляют собой настоящую раковую опухоль, пожирающую все живые клетки и отравляющие миазмами все тело школы, академии, университета. Безумие происходящего в образовании нельзя не заметить, и потому остается только предположить, что уничтожается образование намеренно. Или что этот процесс нельзя остановить, и, подобно неуправляемой ядерной реакции, он вышел из-под контроля, ибо клетки раковой опухоли тоже хотят жить и, несмотря на внешний призыв остановиться, продолжают пожирать, себе на пагубу, уже умирающее тело.

 Технологичность образовательного процесса и отчуждаемость инноваций – вот новые идеалы творчества педагога. Говоря проще, желанно то, в чем как можно меньше личного и человеческого. Технологическая карта урока – одна из вершин этого творчества. Это когда урок прописан в точности до минуты, так что ученик при всем желании не может задать учителю вопрос, если он не запланирован заранее, или выступить со своим комментарием дольше положенного. А учитель тем более не может отклониться от предусмотренного порядка действий. Таким образом, спонтанность реакции, живое слово, диалог – все то, в отношении к чему «тема урока» должна составлять лишь оправу – лишается права на существование. Это урок, в середине которого мерцает черная зловещая пустота. Есть и другие вершины, основанные на идеях цифрового и дистанционного обучения. Есть много дивных изобретений, общая цель которых минимизировать «человеческий фактор» учителя и дать возможность прямого доступа Матрицы к мозгу и сердцу ученика. В общем, как верно выразил мою мысль один школьник на ЕГЭ по русскому языку, «каждый должен шагнуть в пропасть социального развития».

Для того, чтобы традиция была жизнеспособной, одних хранителей традиции не достаточно. Можно хранить и мертвую традицию. Нужны те, кто может сказать изнутри этой традиции новое слово. Нужна свободомыслящая и творческая элита. Раньше ее подготовкой занимался университет. Но теперь ему не до этого. Во-первых, студент не тот. Образование, видите ли, процесс ступенчатый, и через ступеньки там не попрыгаешь. Не приучили в начальной школе сосредоточенно слушать, содержание следующей ступени не будет воспринято, как ни старайтесь. Не привили в гимназии любовь к самостоятельной мысли, студент и в университете останется ограниченным школяром, выучивающим наизусть заданные уроки и считающим вершиной научного поиска составление реферата по готовым источникам. Легкость получения и обширность информации, появившаяся с изобретением персональных компьютеров, значительно способствуют привычке существования в поверхностном слое информационного поля. Объяснить такому студенту, что представляет собой занятие серьезной наукой или художественное творчество, не легче, чем дать понять жуку-плавунцу, бегающему по воде, что означает глубоководное погружение. Но дело не только в студенте. Университет нынче живет от проверки к проверке. Помнится, как любили ехидничать прежние интеллигенты над армейцами, которые к приезду генерала выкрашивали траву в зеленый цвет. Теперь сами занимаются тем же, на интеллектуальном, конечно, уровне, да так рьяно, что армейцам и поучиться можно. В недолгих перерывах между проверками бурная деятельность тоже не затихает. Одни пишут заявки на гранты, другие – отчеты по грантам, третьи – учебные программы и планы, четвертые – статьи в рецензируемые журналы, которые заведомо никто не будет читать, но зато повыситься число публикаций и индекс цитируемости, И все вместе заняты жизненно важным и приятным для начальства делом повышения рейтинга университета. Поскольку вся эта деятельность не несет никакой пользы, государство перестало кормить академическую шантрапу и превратила ее в самый низко оплачиваемый класс граждан. Могло бы и совсем разогнать, да только тут, по словам одного высокопоставленного чиновника, будет как со стрижкой свиней: толку мало, а визгу много. В результате лифт заработал в обратную сторону, и среди школьных учителей стали все чаще появляться перебежчики с кандидатской, а то и докторской степенью. И дело не только в деньгах. В школе как-никак больше того, что напоминает настоящую жизнь.

На одной дисциплине ума и тела далеко не уедешь, все же школа – не арена для дрессировки. Нужно работать с внутренним убеждением ученика, транслировать, говоря научным языком, терминальные ценности. Слава Богу, на это дело отводится минимум времени и сил учителя, но и в таком формате доставляет большое неудобство. Дело в том, что весь материал, на котором эту задачу можно решать – исторический, литературный, культурологический – взят из той, прежней жизни, а за окном ученика ждет новая действительность, или, как сейчас стали говорить, – новая нормальность. Некоторые страны сдались и, выкинув все отжившие бредни, включили в национальные стандарты положение о том, что главная задача современной школы – выпустить квалифицированного потребителя товаров. Другие все не уймутся. Вот в России недавно издали документ о десяти базовых национальных ценностях. На первом месте там, разумеется, патриотизм, но осталось место и для творчества, и для религии, и для искусства с наукой. Забыли, правда, про свободу, и это весьма забавно, ибо отцы-основатели педагогики Нового времени в один голос твердили, что конечной целью образования является самостоятельность (автономия) человека. Ну да ладно, в этом-то и заключается отличие теперешней эпохи от Нового времени, что для нас автономия – не ценность. Не верим мы больше, что она существует. Проблема в другом: в том, что в фальшивом и насквозь прогнившем обществе учитель подвергает смертельной опасности ученика, внушая ему высокие идеалы. Многие совестливые учителя серьезно мучаются этой дилеммой. У меня есть для них свой рецепт. Его подсказал мне мой редактор, когда в уже упомянутом эссе о либерализме привел в качестве апокалипсического символа трагедию затонувшего южно-корейского парома «Севол», случившуюся в апреле 2014 года. Тогда погибло более трехсот человек, большей частью – школьники. Важны не цифры, а детали произошедшего. Команда, вся целиком – с капитаном во главе, покинула борт на шлюпках, оставив детей умирать одних. Вскорости появились спасательные катера и вертолеты, которые тоже ничего не стали делать и приблизились к парому только тогда, когда спасателям осталось заняться их с недавнего времени главным и излюбленным делом – идентификацией трупов. Но самое главное – то, что все долгое время, пока паром погружался под воду, из репродукторов монотонно неслось строгое приказание всем пассажирам оставаться в каютах. Большинство школьников и осталось. Те, кто не послушался, – спаслись. Первые звонки, поступавшие от детей родителям, были со смехом и песнями из «Титаника», последние – с уже разряжающихся мобильных телефонов – с плачем и просьбой их спасти.

Может быть, репродукторы забыли выключить, но скорее всего – просто следовали инструкции. И команда тоже действовала не из страха и подлости, а согласно инструкции. И спасатели, которые не хотели рисковать. Теперь все действуют по инструкции, как этому с детства учат в школе, а тех, кто не понял, – доучивает закон. И с учетом всего этого самое лучшее, что может сделать совестливый учитель, – это забросить в ребенка закваску непослушания. Он должен сказать ученикам: я не знаю, кем вы хотите стать, подлецами или честными людьми. Это ваш выбор и ваше дело. Но будьте очень осторожны, если кто-то начнет вас учить нравственности и незыблемым истинам, а тем более призывать к беспрекословному послушанию. Скорее всего, вас хотят одурачить и использовать в своих интересах. Христос остерегал учеников от фарисейской закваски и говорил так: «Все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте» (Мф.23.3). Времена изменились, и фарисеи стали опасней. Кто знает, что посоветовал бы Христос сегодня? Может быть то, что я обычно советую своим ученикам: «Делайте вид, что вы их слушаете, но повелений их не исполняйте».

У медицины есть два великих преимущества перед образованием. Во-первых, факт патологии или несоответствия норме легко доказать. Поэтому, например, в уголовном уложении нет статьи за оказание дурного влияния, но есть статья за передачу заразной болезни. И если какое-либо государство задумает произвести поголовную селекцию граждан по какому-то психологическому признаку, например, отделить дураков от умных, у него возникнут большие трудности. Совсем другое дело – отделить носителей определенного штамма бактерий или вируса от остальной части страны. Обрести для этой цели хороший тест вполне в силах современной медицины.

Второе преимущество заключается в статусе того, кто попадает в лапы медикам. Быть школьником совсем не стыдно, если тебе не много лет. Зваться студентом до недавнего времени было даже почетно. Теперь к этому званию примешалась доля иронии, но не настолько, чтобы сделать его смешным. Звание «больной», который получает всякий, переступивший порог медицинского учреждения, даже не смешно. Оно унизительно. Оно оказывает сильное депрессивное воздействие на всякого деятельного человека. Его можно без особого ущерба заменить словом «неполноценный». «Эй, неполноценный, куда пополз», – слышится больному в призыве сестры вернуться в палату. Кроме этого, многие чувствуют себя уязвленными от постороннего вмешательства в свой организм, воспринимая это как посягательство на свою собственность. Особенно от этого страдают мужчины, которые вообще менее склонны отдавать свое тело в чужое распоряжение. Поэтому всякое уважающее себя государство должно стремиться к тому, чтобы это звание было присвоено как можно большему количеству тех, кто не принадлежит к управляющей касте. Противовесом в этом случае выступает нежелание государства содержать больных за свой счет. Поиску оптимального баланса способствует усовершенствование медицинского законодательства. С его помощью можно, например, установить целый ряд промежуточных состояний между «больной» и «здоровый», так чтобы их носители лишались почти всех прав, но признавались не настолько беспомощными, чтобы им помогало государство. По мере повышения заботы о здоровье граждан дело это приобретает характер чрезвычайной государственной важности. Наверное, поэтому слово оптимизация так прилепилось к медицине.

Впрочем, чем больше заботы о здоровье, тем больше она касается здоровых. Для того чтобы эта забота не переходила в бесцеремонность, требуются дополнительные усилия и такт. Скажите сами, стоит ли ждать этого от тех, чья задача вас побольше унизить? Значительную поддержку возрастающей бесцеремонности современной эпохи оказало общественное движение за прозрачность жизни, охватившее целый ряд стран преимущественно, как легко догадаться, реформатской традиции. «Нам нечего скрывать», – гордо говорили голландцы приезжим в начале века, когда те удивлялись, почему вдруг с окон большинства домов исчезли занавески. Трудно поверить, что это движение было спонтанным, настолько органично оно вписалось в повсеместное сужение пространства частной жизни и расширение границ тотальной слежки. Так или иначе, за упразднением занавесок и тайн банковского вклада, переписки и телефонных переговоров последовало фактическое упразднение медицинской тайны, тем более дерзкое, чем громогласней де юре становилась ее защита. Один мой знакомый, человек довольно старомодных правил, был приглашен в США для участия в престижной программе академического обмена. Собрав документы и пройдя необходимое медицинское обследование, он обнаружил, что на первом листе собранного пакета красуется подробное описание состояния его прямой кишки, что его несколько смутило. Когда же по приезде на место он обнаружил, что документы эти он вынужден передать на рассмотрение не медику, а миловидной барышне, с которой, как предполагалось, он будет впоследствии вести академические беседы, он раскаялся в том, что поехал. На такие мелочи, как и на то, что женщины теперь везде должны открыто сообщать свой возраст, никто уже не обращает внимания, хотя всего век назад это вызвало бы настоящий общественный шок. Есть более серьезные причины для беспокойства.

Какой все-таки талантливый русский народ! Как мог Тарковский, снимая свой апокалипсический фильм «Жертвоприношение», предвидеть, что за бунтарями в последние времена будет приходить не черный воронок и не полицейский фургон, а скорая помощь? И то, что все произойдет тихо, как в его фильме, без взрывов и грохота военной техники, без мобилизации и призывов к сопротивлению? Просто успокаивающе тихий голос из телевизора в какой-то обычный день сообщит: «Ситуация полностью под контролем. Просим всех сохранять спокойствие и не покидать своих домов».

С какими бы катаклизмами ни предстояло еще столкнуться человечеству при переходе в последнюю стадию своей истории, начало этой стадии будут отсчитывать с 2020 года. Именно тогда, во время Первой великой пандемии, было опробовано несколько важнейших нововведений. Первое заключалось в изоляции всех от всех. Человечество с испокон века знало карантин. Это когда зараженная часть общества отделяется от здоровой. Карантинные установления мы находим в Пятикнижии Моисея, как и в других древнейших памятниках письменности. Но никогда еще не было такого, чтобы карантин распространялся на всех сразу и по всему миру, ибо это противоречит смыслу карантина. Поэтому его и не назвали карантином, а придумали слово «самоизоляция», замечательное тем, что в нем несчастные изолянты должны были увидеть указание на добровольность их заточения и меньше поэтому возмущаться. Но оно могло прочитываться и иначе – как изоляция себя, и не от кого-то или чего-то конкретного, несущего опасность, а вообще. То есть удаление себя – опять же всего себя, а не какой-то своей функции или части – из окружающей жизни.

Кто-то очень умный стоял за мерами социальной изоляции, опробованными в тот год. Лишь потом стало ясно, каким эффективным и долгоиграющим средством снижения численности земного населения стали эти меры. Люди перестали пожимать друг другу руки и обниматься при встрече на улице. Казалось бы, невелика беда. Но на свете много слабых людей, которым иногда очень нужно, чтобы кто-то просто подержал их за руку, пусть даже незнакомый человек. «Я с ними не раз выходил из беды / Я к ним прикасался плечами», – пел о случайных попутчиках, оказавшихся рядом в ночном троллейбусе, знаменитый московский бард. Поэтому слабые и одинокие начали в условиях «новой нормальности» вымирать первыми. За ними потянулись и те, кто посильнее, но по другой причине. Гнотобиоты нежизнеспособны. Полностью стерильная среда – это, конечно, особый случай, но раскрывающий закономерность. Человеческий иммунитет поддерживается малыми дозами заражения от контакта с разными людьми. Ввели изоляцию – контакты исчезли. Контакты исчезли – иммунитет ослаб. Ослаб иммунитет – стали более опасными те болезни, которые раньше считались обыкновенной простудой. Повысилась опасность болезней – усилили меры изоляции. Из этой спирали выйти очень трудно, как трудно подняться самолету, свалившемуся «в штопор».

В тот год лечили от одной болезни, и умерших от других стало значительно больше, чем раньше, но их никто не считал. Произошел скачок в слиянии силовых структур и медицины, и волна грязи, привычная для силовых ведомств, с их кампанейщиной, опорой на грубую силу и секретностью, надежно покрывающей намеренную дезинформацию, захлестнула медицину. Тогда же был впервые создан единый мировой штаб по борьбе с пандемией, и то, что не удавалось самым дерзким узурпаторам – чтобы весь мир плясал под их дудку – удалось кучке заговорщиков, прикрывшихся Всемирной организацией здравоохранения. Первые полосы всех газет и новостных каналов заняли сводки с полей сражений с пандемией, и статистика распространения вируса в какой-нибудь Бразилии или Индонезии вдруг в одночасье стала определять динамику важнейших мировых индексов экономики и судьбу целых отраслей бизнеса, никогда не имевшего никаких отношений с этими странами. Из единого штаба понеслись во все концы директивы о тестировании, изолировании, дистанцировании и введении других социальных норм, неслыханных прежде. И хотя директивы эти имели форму рекомендаций, созданные механизмы давления делали их обязательными для правительств, не желавших нанести непоправимый ущерб своей стране. Впоследствии было много попыток узнать, кто ловил рыбу в этой мутной воде. Все они оказались безуспешны, но факт того, что хорошо организованный вброс информации вызвал на пустом месте самое мощное обрушение акций в истории биржи, заставил многих поверить, что человечество вступило в новую эпоху, где корпорация, владеющая информацией (Министерство Правды), владеет миром.

Еще одно нововведение заключалось в наказании тех, кто не боится заразиться. Раньше незыблемым считалось право человека не подвергаться лечению без согласия и не следовать медицинским указаниям, если это не угрожает здоровью и жизни окружающих. Считалось, что здоровье, тело и биологическая жизнь взрослого человека принадлежат ему самому, если он человек свободный. Роковая черта была перейдена почти незаметно, когда людям старше определенного возраста запретили выходить из дома под страхом штрафа. Если бы пожилые люди были потенциально более опасными разносчиками заразы, черта не была бы перейдена. Но они, напротив, отличались от молодых тем, что были более уязвимыми перед болезнью. И это значило, что запрет связан с охраной их собственного здоровья. Их приравняли к детям, умалишенным и другим людям ограниченной дееспособности, за которых несут ответственность другие. Государство взяло на себя решение о том, как им следует заботиться о себе, установив тем самым раз и навсегда, что здоровье и жизнь взрослого свободного человека отныне ему не принадлежат.

Один из философов так называемого постмодернизма сделал занятное наблюдение о том, что предметом наказания в прошлом было тело человека, а в эпоху постмодерна стала его душа. Теперь, после пандемии, стало понятно почему. Тело уже не принадлежит человеку, что же его наказывать? Зачем портить свое добро, как говорили раньше работорговцы, отказываясь от слишком строгих телесных наказаний рабов. Я была не совсем права, когда вначале сказала, что тело – последнее, что у человека можно отнять. У человека есть еще то, что называется душевными привязанностями, и даже самому бесправному и нищему человеку они могут помочь испытать чувство собственности и сделаться стержнем его внутренней независимости. Для отмены независимости их необходимо отнять, и медицина здесь может оказать неоценимую услугу, большую, чем право и воспитание. Ибо самую сильную привязанность мы испытываем к живым существам, а где жизнь, там и надзор за ее благополучием со стороны Левиафана, там и медицина. В войне против семьи, ведущейся вот уже сколько лет под эгидой равенства полов, терпимости к сексуальным меньшинствам и заботы о здоровье детей, медицине принадлежит выдающаяся роль. При изъятии детей из семьи заключение медиков о нарушениях в развитии и физическом состоянии изымаемых чаще всего становится ключевым документом. Нет сомнения, что новые требования здравоохранения, продиктованные условиями непрекращающихся пандемий, придадут новый толчок деятельности в этом направлении. Ведь теперь несоблюдение этих требований – будь то изоляция, тестирования или прививки – будут ставить под угрозу здоровье не только членов семьи, но и их окружения. Помним то самое: «ваша свобода заканчивается там, где начинается свобода другого»?

Ветеринары не могут, конечно, похвастаться той степенью власти, которую в ходе сращения с органами правопорядка, получили медики, но у них все еще впереди. И теперь уже видно, как стремительно входят в нашу действительность обязательное чипирование и вакцинирование питомцев, их постановка на ветеринарный учет и рейды ветслужб по домам с целью надзора над условиями содержания животных. Видимо, и это последнее убежище любящей души должно быть отнято у человека, чтобы он, как герой Оруэлла, полюбил, наконец, одного лишь Большого Брата. Синтетические игрушки, имитирующие живые существа – вот, наверное, тот максимум, на который может рассчитывать человек в скором будущем. Это будет вполне гармонично вписываться в мир, который человечество активно строит последние десятилетия, ибо в нем имитируется все.

Христос призывал учеников не бояться убивающих тело, души же не могущих убить, а бояться более тех, кто может и душу и тело погубить в геенне (Мф.10.28). Нелегкий призыв! Человеку свойственно бояться смерти тела, боли и неизвестности, связанной с ней. Но и исполнение его, явленное в подвигах мучеников за Христа, стало подлинным основанием Церкви, в самом прямом смысле этого слова. Не стоит алтарь и не служится литургия там, где не присутствует вещественно частица плоти того, кто преодолел страх смерти. И потому выбор этой заповеди в качестве направления главного удара – правильный выбор со стороны тех, кого призвал бояться Христос.