Обсудить эссе с автором в интерактивной части портала
Рубрика автора в Сборной Замка

Ярослав Таран

Богочеловеческий и человекобожеский синтез

реальность и утопия

Содержание:

1. Дано и вопросы

2. Понятие «человекобожеский путь синтеза»

3. Метафизика – наука?

4. Откровение первично

5. Человекобог или Богочеловек?

6. Миф

7. Логика с большой букы

8. Текучие внесистемные жанры как питательная среда диалога

9. Синтез как искусство перевода

1.

Несколько лет в разделе «Философия синтеза»¹ рассматриваются различные подходы к синтезу, методологии и предметы, которые должно синтезировать. Примем, как аксиому, благую цель этого синтеза – полнота, всеединство, обогащение, духовный рост.

Теперь попробуем выделить те базовые утверждения, что не вызывают разногласий, как некое «дано». И далее посмотрим, какие существуют пути для осуществления синтеза и в чём их смысл.

Дано:

1. Реальность.

2. Человечество, способное эту реальность осмыслять.

3. Философия – работа со смыслом реальности и человечества.

4. Разные тысячелетние религиозные картины мира, творящие свою мифологию. Есть философские школы, работающие со смыслом религиозной мифологии. Все религиозные традиции занимают определённые культурные лакуны в человечестве, но ни одна из традиций и её философия (как правило, это несколько школ) не имеют общечеловеческой универсальной убедительности.

5. Начиная с эпохи Возрождения, из религиозной сферы выделяется наука как независимое мировоззрение, апеллирующее к объективной реальности и практическому опыту, общих для всего человечества и не вызывающих разночтений. Постигаемые наукой истины становятся общеобязательными, подтверждаются практикой и не обуславливаются религиозной мифологией и её философией.

6. Для осмысления научной картины мира (объективной реальности, не зависящей от религиозных взглядов) формируются философские школы, имеющие свои истоки в античной философии. В отличие от научных истин, ставших общими для всех культур и для всех людей, единой философской системы создать так и не удалось. Внутри научной картины мира (научного мифа, научной религии, поклоняющейся объективной реальности так же, как религии прошлого – Божеству) сосуществуют взаимно противоречивые философские школы: несколько течений материализма и ещё больше школ идеализма.

Это то «дано», которое вроде бы не должно вызывать возражений. Далее следуют вопросы, сама постановка которых направляет мысль по разным путям в поиске решения задачи:

Является ли разнообразие и взаимная противоречивость религиозных картин мира заблуждением, недоразвитостью религий; и возможно ли, и нужно ли синтезировать религиозные мифы и осмысляющие их философские системы?

Являются ли недоразумением (стадией) отсутствие единой философской (метафизической) системы и неразрешимые пока противоречия между теми философскими школами, что провозгласили свою независимость от религиозных мифов и опираются на объективную реальность, познаваемую наукой и подтверждаемую практикой?

Если научная истина (совокупность истин) стала единой для человечества, то отсутствие такой же единой философско-метафизической системы и неспособность философских школ, уже эмансипировавшихся от религий, преодолеть разъединяющие их противоречия не есть ли следствие человеческой косности, имеющей исток в косности религиозного мировосприятия, и нужно ли эту косность наконец-то преодолеть и создать единую общечеловеческую философию?

В зависимости от ответов на эти вопросы мы получаем разные направления осуществления синтеза, а также разный смысл, вкладываемый нами в понятие всеединства. Перебрав всё множество вариантов, в итоге мы обнаружим только два основных духовных вектора, которым принадлежат всевозможные пути философского синтеза – богочеловеческий и человекобожеский. Ниже постараюсь показать, почему это так.

Если многообразие религиозных мифов является следствием ограниченности человеческого разума, то на определённой стадии эта ограниченность принципиально преодолевается. Тогда теоретически возможно согласование религиозных мифов, различных религиозно-философских школ и созидание непротиворечивой и единой религиозной картины мира и религиозной философии. И это будет благом, всеединством, ростом.

Если же многообразие религиозных мифов является Промыслом – следствием укоренённости их в духовном мире, по отношению к которому мир эмпирический (объективная реальность, исследуемая наукой) есть лишь часть, мир относительный, символизация наиреальнейшей духовной реальности, а не сама реальность, – тогда для каждой из религиозных систем становится общей аксиома о принципиальной невместимости в мир относительный Абсолютной Истины духовного мира. Тогда Истина Целого являет Себя в нашем мире в различных проекциях. Совместить эти проекции в одну непротиворечивую систему на плоскости относительного мира невозможно (и не нужно).

Тогда искомый синтез и всеединство могут состояться только в вечности, а не во времени. Во времени же может измениться отношение различных проекций Истины друг к другу, что поменяет вектор противостояния и вражды на вектор взаимопонимания и диалога. В первую очередь перемена отношения к Истине и её выражениям во времени скажется в исчезновении претензии каждой из систем на обладание абсолютной Истиной.

Тогда всеединство станет процессом общения различных проекций Истины, благодаря которому синтез состоится не внутри нашего мира как его феномен, но в духе. Никакой единой религиозной мифологии и религиозно-философской системы такой синтез не даст, но он даст взаимный интерес и взаимное понимание разным системам, с сохранением их различий и устранением самой претензии эти различия нивелировать в одной системе.

Тогда поливариантность истин становится нормой, а звучание вечности – полифоническим.

Если противоречия эмансипировавшихся от религий философских школ являются стадией и должны быть преодолены на стадии высшей, то синтезом этих школ должна рано или поздно стать единая метафизическая система, опирающаяся на единую научную истину.

Если, несмотря на единую научную истину, философские школы так и не смогут договориться и выработать единую метафизическую систему, это можно расценивать двояко:

1) Как невозможность преодоления человеческой косности. То есть – зло.

2) Как принадлежность даже эмансипировавшихся от религиозного мировоззрения философских школ духовному миру, хотя бы частично.

Расшифрую немного второй тезис. Если наука ни в каком религиозном мифе не нуждается и творит свой (миф об объективной реальности), то философия по самой своей природе имеет истоком мир духовный, осознаёт или нет это та или иная школа. Смысл (логос) – это прерогатива духа. И как различие религиозных систем является необходимым условием отражения Высшей Духовной реальности через многообразие Её проекций в относительном мире, точно так же и разнообразие философских школ, даже формально эмансипировавшихся от религии или вовсе отрицающих духовную и мистическую первореальность, есть необходимое условие существования философии как самоценной области познания, а не как обслуживающего жречества научной религии (религии от мира сего). Философские школы невольно отражают то же, что и религии: отношение духовной первореальности (вечности) и реальности относительного мира. Философские школы являются такими же символами (проекциями-окнами) Единой Истины, как и религии, и невольно повторяют собою историю религиозных систем. Аналогию можно проследить весьма отчётливую в истории философии.

Получается, что главной трудностью на пути синтеза философских школ является их принадлежность не только человеческому плану бытия, но и духовному миру. И синтез их, как и синтез религий, может быть осуществлён только в вечности, а не во времени. Во времени же всеединством философии будет содержательный диалог разных школ без претензии свести их в одну систему.

Для религиозной философии этот вывод понятнее потому, что синтез в одной системе при отсутствии единой общечеловеческой религии осуществим лишь ценой отказа от собственной религиозной принадлежности, но этот отказ приводит к исчезновению религиозной философии как таковой и ставит её в один ряд с эмансипировавшимися от религии философскими школами. Последние вроде бы должны синтезироваться по аналогии с наукой, но на деле ведут себя как религии и никак не хотят поступаться чем-то таким, что как бы и не важно, но оказывается той изюминкой, что только и делает философию искусством мысли, а не формальной методологией.

Если же синтез философских школ таки состоится как единая система, то философия схлопнется во времени и оборвётся её связь с вечностью. Более того, непомерно возрастёт гордыня философии. Пока существуют разные философские школы и разные религии, оба способа познания могут относиться друг к другу с уважением. Но если философия, как и наука, станет единой и общечеловеческой, а религии останутся разрозненными, то мысль о превосходстве философии над религией не сможет не посетить миллионы умов (просто будет витать в воздухе). Если человеческая философия осуществит синтез, в отличие от религий, то ни в каком Боге человек нуждаться не будет, но сам станет богом.

Богочеловеческий синтез – это синтез в вечности. А во времени – это процесс, общение систем.

Человекобожеский синтез – это синтез во времени в единую систему, не нуждающуюся в выходе в духовный объём.

Первый недостижим как результат в нашем мире, пока мир не перейдёт в вечность. И потому реален.

Результат второго – окончательное схлопывание мира сего в самом себе. Но сие есть утопия.

2.

Теперь расшифрую тот смысл, что я вкладываю в понятие «человекобожеский путь синтеза». В человечестве уже состоялся научный синтез как признание научных истин общечеловеческими и общеобязательными. Этот синтез произошёл ценой устранения из научной методологии алхимии, астрологии и других эзотерических систем. Формула истины «наукой доказано» стала убедительнее «Слова Божьего» или «это говорит Бог» (у пророков).

Религиозный и философский синтез пока не состоялся в человечестве: нет ни одной религиозной истины или философской системы, которая бы имела такой же общечеловеческий и общеобязательный характер, как методология научного мировоззрения. Научный синтез относится к человекобожескому пути – без оценки – по определению:

1. Научная методология не нуждается ни в признании Творца, ни в признании Божественного и Духовного мира, высшего по отношению к эмпирическому миру, как Целое – к части или как реальность – к символу. Равно как и не нуждается в отрицании Божества (последнее является обязательным только для религии атеизма, которую не обязан исповедовать ни учёный, ни кто-либо принимающий научные истины за общечеловеческие). Непременным условием научного синтеза является только условие вынесения религиозных вопросов в сферу личной субъективности. И в этом смысле научный синтез есть чисто человеческий.

2. Научная методология принимает как первичную волевую установку возможность человека применять полученные при помощи этой методологии знания к окружающей среде. По отношению к природе научный синтез ведёт себя как божество, которое руководствуется только своими интересами и своей волей. Никакого согласия у Природы не спрашивается, она выступает в роли мёртвой материи, из которой можно творить те или иные формы, угодные божеству-науке. И в этом смысле научный синтез – это человекобожеский путь.

3. Те редкие голоса, которые раздаются изнутри научного сообщества о том, что Природа – это живые духовные существа, многие из которых мудрее человека и его науки, что с ними нужно выстраивать диалог на совершенно иных и прежде всего нравственных началах; что в мире действует творческая воля Бога через никак наукой пока не осмысленное Время и что согласие с этой волей определяет смысл и результат научных экспериментов, вплоть до невообразимых в старой научной парадигме результатов, – все эти голоса отвергаются по одной простой причине: человекобожеский путь научного синтеза закрывается при таком изменении отношения к миру и Природе. Принятие равноценности и паритетности новой научной парадигмы (например, козыревской) меняет на противоположный путь научного синтеза – с человекобожеского на Богочеловеческий.

Вот эти три аргумента (третий от противного) и позволяют отнести научный синтез, сделавший научную истину общечеловеческим достоянием, к человекобожескому пути.

Возможен ли синтез философских систем в единую метафизическую систему, общечеловеческую, научную и общеобязательную? И на каком пути этот синтез достижим?

Я берусь утверждать, что синтез всех философских школ в единую систему возможен только теоретически и только на человекобожеском пути. Причины:

1. Неизбежность исключения ради такого синтеза из единой метафизической системы религиозно-философских ликов. Неизбежность такого исключения вытекает из принципиальной невозможности создания единой религиозной философии в нашем мире – просто по определению религии как мировоззренческой системы, имеющей свой исток в Духовном Мире и в Боге. Религия формируется через Откровение Высшей реальности. Эта духовная аксиома является общей для всех религиозных систем без исключения (кроме религии атеизма и, с некоторыми оговорками, пантеизма). И эта аксиома делает немыслимым адекватное отображение в одной человеческой системе Абсолютной Истины Божества и Духовной Вселенной. Соответственно, и свести религиозные системы в одну можно только ценой отказа всех религиозных систем от самих себя в пользу одной (например, одной из христианских конфессий или их объединения, что оказывается проблематичным по той же причине невместимости Откровения в одну систему в нашем мире). Так как единую религиозную систему (как систему с общей догматикой) создать не представляется возможным, если религия не откажется от самой себя, то и ни одну религиозную философию нельзя включить в общечеловеческую философскую систему, если эта философия не пожертвует своей религиозной принадлежностью, то есть, если она не отречётся от своих духовных корней. Для общефилософского синтеза придётся вычленять из каждой религиозной философии что-то общечеловеческое, а её религиозную идентичность выносить за скобки. Это будут делать люди-философы, а не Божественное Откровение, благодаря которому и появилась в мире та или иная религия и её философские течения. Таким образом, это чисто человеческий путь, не нуждающийся в Божественном Откровении, более того, выносящий всё, что от Откровения, а не от человеческого разума, за скобки.

2. Но и внерелигиозным философским системам для создания общечеловеческого философского синтеза необходим отказ от Духовной Выси и Глубины. Только ценою такого отказа можно свести все школы в одну. В противном случае, каждая философская школа придёт к тому же, к чему и религиозные системы: к невозможности адекватного отражения в одной человеческой системе Высшей Духовной Истины. Если Высшая Духовная реальность принимается как Целое и Абсолютное, по отношению к которому относительный мир является частью и символом, то вместить в одну, даже грандиозную проекцию-символ в этом мире Абсолютную Истину невозможно. Более того, только наличие в нём разных проекций истины делает возможным прозревание духовного объёма Истины Абсолютной. Как только все философские системы, поступившись своими различиями (переосмыслив их в пользу единой системы), придут к метафизическому единству в нашем мире, так они оставят в нём только одну проекцию истины, тем самым закроют философствующему разуму выход в Духовный Объём. А это и есть отказ от собственной Духовной Выси и собственной неповторимости.

3. Сотворить единую философскую или метафизическую систему внутри человеческого мира человек может только тогда, когда возьмёт на себя функцию Божества и сам будет решать, что из религиозных и философских систем брать для синтеза и что не брать. Это и есть творчество истины, но исключительно в рамках человеческого разума и без приоритета Божественного Откровения над человеческим философским творчеством. Это и есть человекобожеский путь, когда человек берёт на себя функцию Бога в творчестве единой общечеловеческой истины, а её отражением и должна стать единая метафизическая система.

Я уверен, что не только религиозные философские школы не поступятся своей религиозной идентичностью ради общечеловеческого философского синтеза, но и ни одна из глубоких внерелигиозных философских школ не откажется от того отблеска в ней Духовной Выси, что делает эту школу неповторимой, уникальной и узнаваемой в полифонии человеческого познания. Пусть грядущий синтез сулит небывалое превосходство философии над религиями, такое же, какого достигла наука в гуманистическую эру, но что-то слишком важное, несказанное, оригинальное придётся каждой из школ из себя исключить ради грядущего апофеоза общечеловеческой философии...

Вот эта уникальная несказанность философских ликов и не даст состояться общефилософской утопии. И здесь кроется сущностное отличие философии от науки: философия оказывается не только не наукой (была бы наукой, то давно стала, как наука, единой), но и не принадлежащей только человеческому миру. А всё, что имеет исток в Духовном мире, не может быть ни вмещено целиком в мир человеческий, ни сведено в нём в единую систему.

Исходя из утверждения о духовном и внемирном истоке человеческих философских ликов, я утверждаю, что человекобожеский путь синтеза для философии закрыт. А если такой синтез состоится, то он будет смертью философии как смысловой связи человека с Духовной Родиной. Множество философских школ и ликов делают реальным другой путь синтеза, на котором эти лики не нивелируются в одну общечеловеческую систему, но раскрываются в общении. Это Богочеловеческий путь синтеза, с совершенно иными приоритетами и методами. Но прежде, чем поговорить о нём, нужно было назвать вещи своими именами и показать два противоположных пути синтеза.

Человекобожеский путь синтеза начинается с мысли, что многообразие истин, философских и религиозных систем есть промежуточная стадия развития человеческой мудрости. И если с религиями и национальными культурами вопрос об объединении их в некоем синтезе вызывает огромные трудности и пугает возможной унификацией и обеднением, то с внерелигиозными философскими школами кажется задача принципиально решаемой, ведь смогло же человечество выработать единые для всех научные дисциплины и методологии, почему этот путь заказан для философии, если она перерастёт субъективность и косность религий?

Богочеловеческий путь синтеза начинается с мысли, что разнообразие культурных, религиозных и философских ликов входит в Божественный Замысел и санкционировано Свыше. И унификация этих ликов является противобожеской волей. Только разные проекции истины позволяют человеку подняться над собой и почувствовать Духовную реальность Целого. Этому же служат и разные философские школы, как религиозные, так и внерелигиозные. Более того, общечеловеческая универсальность научного познания заканчивается тогда, когда появляются разные научные пути, исходящие из разного отношения к Природе, Космосу, Времени и Богу.

Как только Природа оживает и из мёртвой материи становится населённой многими духовными существами, творящими плоть Природы, так и Космос начинает говорить с человеком языком Великих Духов, а согласование научных методов и целей с нравственным законом и волей Бога, проявляющей себя через вдруг ожившее и ставшее осмысленным Время, становится научной методологией, приносящей неожиданные и потрясающие результаты. И тогда общеобязательная и единая научная истина уходит в прошлое, а наука, как и философия, как и религия, становится поливариантной и полифонической. Наличие в мире разных математик, физик и химий не такая уж и фантастика, а для духовного роста человека и для его диалога с Природой (оказавшейся весьма разумной и живой, а не пассивной материей) научная полифония будет очень полезной, обогащающей и самого человека, и мир. Как сейчас его обогащает религиозная, культурная и философская многовариантность. И такая многовариантность появляется и гармонизируется только на Богочеловеческом пути синтеза.

Как может осуществляться на практике гармоничное общение философских систем друг с другом – через какие инстанции и за счёт чего? Об этом я и хочу поговорить дальше.

3.

Метафизика – наука?

Метафизика, как и философия, это наука только в том смысле, в каком наука – алхимия, астрология, богословие или Теория Времени Н.А. Козырева. Речь не идёт о ложности-истинности, но об объективности-обязательности истин. На сегодняшний день наукой – в точном смысле слова – признаётся только та дисциплина и та методология, которая ведёт к общим для всех культур и обязательным истинам. Метафизических систем, как и философских школ, множество. Единой метафизики и единой философии у человечества нет. На мой взгляд, и не будет.

Исходя из отсутствия единой метафизической системы в мире, называть метафизику наукой нельзя. Метафизику, как и философию, можно будет назвать наукой только в двух гипотетических вариантах развития событий:

1. Если состоится метафизический синтез как создание общечеловеческой метафизической системы. И будет признана общеобязательной единая метафизическая методология. Пока же существует множество метафизик и философий, включая религиозные или внесистемные философские лики отдельных мыслителей, которых нельзя отнести к какой-то школе, – до той поры ни метафизику, ни философию науками считать нельзя (и по определению объективной научности, и по методологии). К слову, по той же причине нельзя считать наукой и психологию, имеющую множество версий и школ. Психиатрию – можно, психологию – нет. Пока нет единой метафизической и философской системы, и метафизику, и философию с большим основанием можно отнести к искусству мысли. Хотя философский и метафизический способ познания отличается от художественного. Но ещё больше они отличаются от научного – того, что приводит к объективным научным истинам. Никаких единых для всего человечества истин и методологий ни метафизике, ни философии создать пока не удалось (увы или к счастью – оценка зависит от избранного духовно пути синтеза).

2. Если наука вплотную подойдёт к признанию объективности не синонимом научности. Тогда появится несколько паритетных научных направлений, каждое из которых не будет иметь общеобязательного характера, что никак не скажется на истинности направления. Квантовая механика уже вплотную подошла и к научным антиномиям (по аналогии с антиномиями религиозными), и к признанию субъективного фактора как одного из критериев истинности. Осталось сделать следующий шаг – и в мире появится несколько математик, физик и химий с разной аксиоматикой и методологией. Первой ласточкой субъективной истинности в науке была Теория Времени – как неповторимый Опыт личности Козырева. Неповторимость опыта может стать таким же критерием истинности научного эксперимента, как раньше была принципиальная его повторимость и независимость от личности учёного.

Путь синтеза как гармонической поливариантности и полифоничности истин, я и называю «Богочеловеческим».

Если наука перестанет быть единой и общеобязательной системой, а станет полифонией научных школ и даже личных научных путей, как путь Козырева, тогда и многовариантность метафизики, и полифонию философии можно будет признать наукой без всяких оговорок. Только зачем? Хочется быть наукой, когда научность – это критерий истинности. Научность же в классическом понимании есть объективность, общеобязательность и независимость от личности.

Нужно ли метафизике и философии становиться объективными, общеобязательными и внеличностными? Для меня это вопрос риторический: и не нужно, и вредно для философского пути познания. Но на вкус и цвет товарищей нет, поэтому я вполне могу уважать и претендующую на общеобязательную объективность метафизику, но с допущением: лишь в качестве одного из паритетных и равноценных метафизических путей и философских типов. А не единственным и универсальным, каким пока является, например, математика.

Пока является – в слове «пока» сокрыт до поры невообразимый расцвет науки будущего. За отказом от общеобязательной объективности открывается колоссальное пространство новых путей и новых истин, закрытых от науки только её претензией на объективную научность и независимость от личности. Стремиться к такой же объективности для метафизики и означает закрыть для себя большинство дорог истины.

Человекобожеский путь синтеза – это одна линия, причём тупиковая.

Богочеловеческий – это гармония сфер.

4.

Откровение первично

Сначала появляются первые произведения искусства, а уже потом теория искусства. Сначала – поэзия, а потом поэтика. Сначала человек входит в воду и начинает плыть, а уже потом появляются методологии плавания и тренерские школы. Сначала человек начинает искать смысл жизни и мыслить, а уже потом появляются различные философские школы с их методологиями.

Я не знаю ни одной сферы, хоть как-то связанной с духовной и даже душевной жизнью человека, где бы сначала появилась методология, поэтика, школа, сущность, а уже потом опытное освоение этой методологии, поэтики, школы, сущности, которое бы принесло феноменальные плоды. Сначала появляются первые феномены, а уже потом в них ищутся формальные взаимосвязи и формируются благодаря этим взаимосвязям школы. Причину этого я вижу в первичности духовного мира по отношению к миру форм.

Вопрос: кто этот «кто-то», кто создал само мышление? Это человек-философ или Тот, Кто создал самого человека мыслящим?

5.

Человекобог или Богочеловек?

До возникновения методик мышления человеку открывается духовная высь и глубина. Откровение, исходящее не от человеческого разума, но от Высшего Духовного Мира, предохраняет человека от «химер и фикций чистого разума» лучше всех формальных методологий вместе взятых. Философия зародилась в мире как попытка осмысления Откровения и творимого через Откровение религиозного Мифа. Духовное Откровение первично. Именно Откровение облекается в плоть Мифа. И уже потом человек пытается осмыслять открывшееся ему в Мифе и в Духе. Поиск и сотворение смысла и есть философия.

Творение же новых сущностей философствующим разумом – это лишь один из путей обретения смысла в открывшемся духу. И насколько творимые разумом сущности будут органичны Откровению и символизирующему его Мифу, настолько эти сущности жизнеспособны в культуре. Те же метафизические сущности, что сотворены только человеческим разумом и не имеют истока в Духовном Мире и Откровении, будут мертворожденными (человекобожеский путь).

Прежде чем перейти к раскрытию того варианта философского синтеза, который я в заглавном тексте обозначил как общение проекций, вот ещё какой момент хочу затронуть:

Освоение философией наукообразного языка с привлечением мощного математического аппарата обогащает, расширяет возможности философии и способствует ли искомому синтезу?

Казалось бы, вопрос элементарный и ответ на него очевиден: привлечение нового языка и нового мыслительного аппарата, конечно, должно обогащать философию и тем сближать разные философские системы, создавая для них своего рода межсистемный язык, общие методологические пути и т.д. Тут вроде бы и обсуждать нечего – нужно просто работать.

Но это для специалистов всё понятно. А у дилетанта другой ракурс – и от него не так легко отмахнуться. Специалисту не до того: он погружён в задачу.

Проблема ведь не в том, что сложность языка, оперирующего математическим аппаратом для решения философских задач, отсекает непосвящённых и такая философия становится уделом избранных профессионалов. Высшая математика на своих вершинах давно стала уделом немногих жрецов. И тем не менее открываемые этими жрецами формулы оплодотворяют другие области науки и так спускаются по ступеням к общечеловеческому знанию. Понятные лишь узкому кругу высших профессионалов истины трансформируются в бесчисленных проявлениях в других областях знания и подтверждаются практикой. Поэтому сохраняется абсолютное доверие человечества к высшей математической элите, и добытые ею истины становятся универсальными. Тот же самый алгоритм работает во всех областях науки: открытия делаются узким кругом жрецов, язык которых доступен лишь им, а уже потом спускаются по ступеням к опытному воплощению в культуре и технике.

Возможен ли тот же самый алгоритм для философии? И тут мы упираемся в исходный вопрос, породивший настоящую тему: о возможности создания общечеловеческой философской системы по аналогии с научной.

Не буду повторять вышеизложенную аргументацию – только вывод: первичность Духовного Мира делает создание общечеловеческой философии, по аналогии с наукой, невозможным. Более того, философия, как самоценный способ познания, может открывать человеку живые смыслы только при условии существования в мире множества религиозно-философских и внерелигиозных философских и метафизических систем (хотя, на мой взгляд, их внерелигиозность скорее способ оградить свою свободу от посягательств богословия). То есть, философия может оставаться самою собой только в поливариантном и текучем состоянии. И в этой безусловной поливариантности онтологическое отличие философии от науки и общее у философии с религией и искусством.

И не только поливариантность и текучесть роднит философию с религией и искусством. Математике и физике всё равно, какие человек испытывает чувства по отношению к их формулам, главное – практический результат. В утилитарной заточенности на результат сказывается общий корень у науки с магией. Это человекобожеский путь овладения материей. Но у философии общий исток не с магией (самодовлеющей методологией), а с религией и искусством, и в этом общем духовном истоке заключено благородство и бескорыстие философии.

Философия призвана открывать смысл в самых важных для человека вопросах, поэтому не может быть обращена только к разуму, но должна говорить и сердцу. А для того необходимо говорить и на понятном языке, а не языком бесстрастных абстракций, как математика. И поэтому в философии так важна личность самого мыслителя, его судьба, его целостный облик. Сама личность мыслителя открывает людям не меньше смысла, чем его философские построения. И в этом качестве философии опять мы видим в ней общий исток с религией и искусством, а не с наукой. Безликие объективные философские конструкции напоминают андерсеновского Кая, складывающего слово «Вечность» из кусочков льда. Может быть, ценою отказа от личностного и эмоционального начала философия и обратится в науку, но философией она быть тогда перестанет.

Выработка единого для философии языка (метафизического эсперанто), хоть с привлечением математического аппарата, хоть богословского, хоть эзотерического, хоть какого-то иного, не обогащает неповторимых философских ликов, но нивелирует их, растворяет в общей методологии. А с другой стороны замыкает касту философов, овладевших таким сверхтяжёлым языком, на саму себя. И если у математиков и физиков, тоже говорящих друг с другом на «марсианском языке» для подавляющего большинства людей, остаётся связь с человеческим миром благодаря общеобязательности научной методологии, то философы, перейдя на «марсианский язык», будут вынуждены выкипать в самих себе.

Причина тому проста и сложна одновременно: никакой универсальной и общечеловеческой философии, как и религии, не появится в нашем мире никогда, потому что корни и философии, и религии в Мире Духовном. Наука же принимает символы мира относительного за объективную реальность и только благодаря этой изначальной догматике достигает общечеловеческой универсальности. Для философии этот путь не просто сужающий и обедняющей её призвание в мире, но гибельный.

Общеобязательная философия – это уже не творчество смысла, но идеология. Как и единая религиозная система для всего человечества – это тоталитарная инквизиция. И религия, и философия сохраняют связь с Духовным Миром для человечества до той поры, пока они не схлопнулись в единую систему мировоззрения. Как только такое произойдёт – эта система мгновенно переходит в отрицательное духовное поле и начинает работать на самоуничтожение.

Таким образом, усложнение и утяжеление философского языка за счёт его не сдерживаемого ничем наукообразия ведёт не к расширению философского кругозора и не к преодолению границ между философскими системами, но к возникновению новой специфической философской системы, понятной лишь узкому кругу её жрецов. Претензия же такой системы выработать на перспективу общефилософскую методологию – это претензия идеологическая, но не философская.

На каком же языке могут общаться друг с другом разные философские системы и за счёт чего может открыться принципиально иной путь их синтеза, который я в данной теме противопоставляю человекобожескому пути? Чем должны заполниться пустоты, разделяющие разные проекции истины, чтобы между этими проекциями состоялось качественно новое общение, чем мы знали до сих пор? Об искусстве перевода – как заполнении лакун между системами и необходимом условии Богочеловеческого пути синтеза – я и хочу поговорить дальше.

6.

Никакой метафизики и никакой философии вне того или иного Мифа никогда в человечестве не существовало и существовать не может. Научная философия существует внутри научного Мифа об объективной реальности. Религиозная – внутри того или иного религиозного Мифа. Также любая философия существует внутри того или иного культурного Мифа. Например, античного, средневекового, гуманистического, постмодернистского – если речь об европейской философии.

Никакой объективной реальности вне отражающего её Мифа человек не может воспринимать вообще. Миф может быть индивидуальным с теми или иными привнесениями из коллективно творимых мифов, имеющих ту или иную степень давности и общественного признания. Наиболее живучие мифы в истории человечества имеют в своём основании религиозное Откровение. Нет ни одного мифа, в основании которого лежала бы чистая философия. Научный миф об объективной реальности является доминирующим только внутри безрелигиозной (гуманистической) эры. С её окончанием этот миф станет в один ряд с мифами олимпийскими, пантеистическими и т.д. Его влияние останется на культуру, но о ведущей роли в человечестве не будет уже речи.

На мой взгляд, не будет и такой научной дисциплины для преподавания, как «Философия». Её по существу и не было никогда как научной дисциплины. Преподавать как предмет можно только «Историю философии». Так же, как «Историю религии», например. Предмет «Философия» сравним с предметом «Религия». Преподают «Религию» только в том или ином её конфессиональном отражении – в семинарии, медресе и т.д. То же касается и «Философии»: либо это будет идеология (как материализм в советское время), либо доминирование той или иной школы (такое доминирование тоже насквозь идеологизировано), либо это будет «История философии».

«История философии» и есть путь синтеза-диалога. Как и «История религий». А «История культуры» есть по существу История человечества и её творящийся Миф. Синтез философии и создаётся как История философии во всём многообразии её граней. И в этой Истории уже открыта Новая глава...

7.

Логика с большой буквы

Критерии истины – см. в Логике с большой буквы.

Серегй Борчиков

Вот какая интересная развилка тут вырисовывается... Логику, хоть с маленькой, хоть с большой буквы, разрабатывает сам человек, исходя из своего человеческого опыта, своих представлений о мире и о том, что логично, что нелогично. Практику, подтверждающую истинность и логичность тех или иных своих умопостроений, человек (человечество) черпает из эмпирического опыта. Например, логическое исключение тождества двух взаимно исключающих тезисов следует из свойств нашего материального мира – как невозможность нахождения в одной точке пространства двух объектов в одно время. Но духовный мир обладает иными свойствами. Истина же имеет свои корни в мире духовном, а не материальном. Однако делается утверждение, что Логика (чисто человеческая: другой в человеческом разуме нет) есть критерий Истины.

Истина, данная человеку в Откровении и мистических озарениях, подвергается поверке человеческой Логикой (универсальным критерием). Сама возможность существования иной Логики, недоступной человеческому разуму, отвергается. Никакая Логика духовного мира тоже в расчёт не берётся (в той степени, в какой она не укладывается в Логику человеческую). Таким образом, Откровение Истины, имеющее свою Логику, накладывается на Логику человеческую, и последняя признаётся главным критерием Истины. Получается, что человеческая Логика выше Логики Божества и критерии человеческой Логики определяют истинность или ложность Откровения (или озарения, т.е. всего того, что приходит к человеку не от мира сего, но от мира духовного, Высшего).

Утвердив свою человеческую Логику главным критерием Истины, человек ставит себя на место Бога (Истины). Логику Бога человек подменяет своей Логикой, наделяя её Божественным свойством-критерием. Это и есть человекобожеский путь синтеза – создание человеческой метафизической системы, в которой высший критерий Истины есть человеческая, а не Божественная Логика. Читай – воля, потому что за любой Логикой стоят первоначальные установки воли и веры.

«Наукой доказано» – новая формула истинности, ставшая выше и убедительнее формулы «Так говорит Бог». Встав на человекобожеский путь, человек больше верит своей Логике, чем Логике Божества, данной в Откровении. И уже под человеческую Логику подминается Откровение, от которого отсекается всё нелогичное как химеры. Отсечённые части Истины оставляют пустоты, которые заполняет очень логичная и правдоподобная Ложь. На человекобожеском пути неизбежен рубеж, когда Ложь станет перевешивать Истину.

Человек – это путь (человектор): от животного к Богочеловеку или дьяволочеловеку. Всё зависит от того, чью волю на этом пути человек признал Высшей – свою (человекобожеский путь) или Бога (Богочеловеческий). Но нет никакого человекобога в Замысле Вселенной, и человекобожеский путь неумолимо ведёт к дьяволочеловеческому провалу в небытие (духовная смерть).

8.

Текучие внесистемные жанры как питательная среда диалога

В предыдущих параграфах рассмотрев различные, из теоретически возможных, варианты глобального синтеза, мы пришли к выводу: все они укладываются в два интегральных и духовно противоположных пути: Богочеловеческого синтеза-диалога и человекобожеского синтеза-системы.

Если бы сама тенденция к синтезу не стала в человечестве актуальной и совершающейся объективно, помимо воли отдельных систем, то разговор о путях синтеза носил бы теоретический характер. Но информационное и экономическое объединение человечества – идущий на наших глазах процесс, который невозможно остановить. Возможно другое: увидеть и осмыслить два полярных пути синтеза, борьба между которыми является главным нервом текущего исторического процесса; и победа одного из них определит духовное, нравственное и культурное состояние единого человечества на многие века вперёд (или приведёт к духовной и затем физической смерти, распаду и разложению).

Увидев это противостояние двух путей синтеза, двух глобальных духов нашего времени, которых я символически назвал Духом Диалога и Духом Системы, можно сделать сознательный выбор между ними и работать на тот или другой путь. Остаться в стороне от этого противостояния двух моделей объединения человечества всё равно нельзя: это глобальный и объективный процесс, – возможно только с той или иной степенью осознанности вкладывать душу в один из путей. В чём их духовная несовместимость и, соответственно, противоположность нравственных плодов на этих путях, было сказано выше.

В заключение же я хочу поговорить о тех реальных проявлениях Богочеловеческого синтеза, которые мы уже в состоянии увидеть воочию и попробовать осмыслить. Если синтез стал объективным глобальным процессом, значит появилось нечто новое в мире, что этот процесс сделало реальностью. И это новое можно увидеть и как конкретные плоды, а не только как тенденцию. О Духе Системы и его гибельных плодах много говорилось в других темах, в частности о Системе неолиберализма² и т.п. Но как проявляет себя Дух Диалога, в чём мы можем увидеть его реальные плоды, почему у нас есть основания верить в его победу над Духом Системы?

Диалог, в отличие от системы, крайне трудно описать как феномен, как и описать предметно гармонизацию систем и саму суть того процесса, что в итоге составит ансамбль систем, вместо их прежнего автономного существования, колеблющегося от дипломатической толерантности до непримиримой вражды. Ансамбль систем должен явить собою не просто их мирное сосуществование, но новое качество целого и каждой автономной системы. И путь к такому всемирному ансамблю лежит только через диалог систем. Альтернатива ему – унификация систем в одной гиперсистеме или тотальная вражда (на стадии конечного распада гиперсистемы). Иных вариантов нам не оставила история: синтезирование систем необратимо, вопрос только в его пути и модели.

Сразу сделаю две оговорки (ибо как показала практика, мою мысль понимают зачастую слишком формально):

1) Под диалогом я не имею в виду какие-то симпозиумы, семинары, переговоры, форумы школ, встречи представителей религий, споры, совместные акции и т.д., и т.п. Это уже внешние проявления, в которых пока ничего нового нет: в той или иной степени разные системы общались друг с другом всегда и взаимно влияли друг на друга. Речь идёт о внутреннем содержании самих систем и тех изменениях, что делают их диалог друг с другом насущной творческой потребностью, вопросом буквально жизни и смерти. То есть, диалог становится тем воздухом и той водой, без которых сама жизнь системы делается невозможной в принципе, вне зависимости от её древности и полноты. Это диалог между системами внутри каждого конкретного человека, принадлежащего той или иной системе. Это вовсе не «парение над системами» лишённого корней и духовной Родины «общечеловека» – то как раз карикатура, одно из проявлений Духа Системы, для которого разрыв человека с его корнями, с его религиозной и культурной принадлежностью является необходимым предварительным условием для схлопывания человечества в тоталитарную и бездуховную гиперсистему, несущую смерть всем неповторимым соборным ликам. Нет, диалог систем внутри человека – это раскрытие его уникальной соборной сущности в общении с другими соборными ликами. Раскрытие в «я» системы «ты» других систем, а не смешение всех в безликом «оно».

2) Диалог не противопоставляется системе как таковой, нет и речи о размывании систем в какой-то текучей субстанции. Речь идёт о сохранении неповторимых соборных ликов в процессе объединения человечества, а это сохранение возможно только через новое качество общения их, через раскрытие их и обогащение. Под Духом Системы я подразумеваю тенденцию к унификации и обезличиванию всех локальных систем в одной гиперсистеме. Вместо ансамбля – одно здание (новая Вавилонская башня), дробление и смешение в нём всех уникальных систем.

Так в чём же то новое, что принёс миру Дух Диалога?

До конца 19-го века всё религиозное и культурное бытие человечества происходило в лоне тех или иных целостных систем. Они, конечно, влияли друг на друга, но между ними было мёртвое пространство, в котором не было никакой культурной жизни вообще. То же касается и философских школ. Исключением была только наука и техника, но это исключение произошло ценою отказа от духовной первореальности и сосредоточенностью на исключительно эмпирическом плане бытия. Вся же духовная жизнь протекала в лоне устоявшихся и целостных систем.

И вдруг, как по мановению волшебной палочки, начинают появляться такие жанры, которые не укладываются ни в одну из систем. В том числе и в устоявшиеся жанровые рамки. Философия не философия, проза не проза, мифология не мифология, богословие не богословие, что это вообще такое? Как-то решили проблему классификации жанром «эссе». Но к этому жанру можно отнести всё что угодно. Я спросил у Фёдора Козырева, к какому жанру он относит свою книгу «Обморок либерализма»? Даже с «эссе» как-то не получается уже...

Поэзия Максимилиана Волошина – это что? Формально – поэзия. А в то же время философия. А в то же время – историософия (тоже новый жанр, не пойми что). А романы Гессе? А бормотания Розанова? А вырывающийся из всех классификаций поток мыслей Бердяева? А «Три свидания» Соловьёва? А Борхес, Толкиен? А тут ещё и «Роза Мира» Даниила Андреева, какие-то поэтические ансамбли с богословскими формулами и философскими умозаключениями. Дальше хуже – «Теория Времени» Козырева. Вообще ни в какие ворота. Или Григорий Померанц – что за принцип такой посреди культурологии? Примеры можно длить и длить. К слову, «Перекличка вестников»³ Евгения Морошкина – тоже принципиально новый подход к освоению поэтического космоса.

Для оправдания безобразия появилась теория, что на стыке жанров происходит самое интересное. Да, происходит, но не в том смысле, что это синтез жанров. Синтез рождает новую систему, а здесь налицо принципиальная внесистемность – новая текучая субстанция. Её можно налить в сосуд той или иной системы, даже доказать принадлежность ей, раскритиковав обоснованно (с точки зрения данной системы) всяческие несоответствия и нестыковки. Но стоит убрать твёрдую форму – и опять растечётся. И самое обидное, что с тем же успехом эту субстанцию можно влить в форму другой системы. И тоже всё будет похоже на правду.

С появлением Интернета всё стало ещё запутанней. О смысле единого поля диалога и новых интерактивных жанров, несущих собою такие кардинальные изменения в устоявшихся культурных ролях, что и представить ещё толком нельзя (практика опережает теорию семимильными шагами).

Таким образом мы наблюдаем процесс заполнения пространства между системами странной текучей субстанцией, имеющей своих ярких представителей, свои достижения, которые не укладываются ни в одну устоявшуюся систему, ни в один традиционный жанр. Что такое «поле диалога»? Это некая атмосфера, воздух, не только заполняющий пространство между системами, но и проникающий внутрь систем. Сравнения с воздухом, водой и т.д. – лишь символы совершающегося Откровения Женственного Духа, если осмыслять тенденции в культуре с мистических позиций. Женственная природа и есть текучая субстанция, способная заполнять создаваемые мужественным духом системы, но при этом остающаяся самой собой. Эта Женственная субстанция и создаёт тот феномен, что Даниил Андреев назвал общечеловеческой культурой, Аримойей. Это культура диалога, а не новая культурная или религиозная система: это поле, а не частица.

Если не привлекать сюда мистику (хотя без мистики ничего не происходит существенного в нашем самодостаточном мире), а рассмотреть процесс исключительно с человеческой колокольни, то знакомство человека с любым из вышеприведённых авторов неизбежно погружает душу в некую текучую субстанцию, пробуждает внутри человека диалог систем, делает его актуальным и насущным. Изменяется отношение к очень многим вещам, смягчаются душевные ткани, появляются дополнительные творческие импульсы, без которых невозможно понимать иные системы и вести с ними внутренний диалог. А все системы состоят из людей – соответственно меняется и отношение самих систем друг к другу, возникают иные подходы, иные углы зрения, начинает чувствоваться тот духовный объём, для выхода в который недостаточно уже полноты одной системы, но необходим диалог с другими (в нашем мире недостаточно, подчёркиваю).

Например, одной из главных задач «Теории Времени» Козырева (а может, самой главной) было не только создание паритетной научной парадигмы, но поля для диалога науки и религии. И не только, но и поля диалога человека и природы, языка искусства и науки. Поле диалога создаёт и «Роза Мира» Даниила Андреева, и поэзия Максимилиана Волошина, и творчество Александра Меня, и многие и многие внесистемные жанры, в том числе и наш скромный ресурс. Нас пытались классифицировать то по идеологическим признакам, то по жанровым, то по политическим, то по организационным (всего и не упомнишь), но выскальзываем, утекаем, находим дырочку...

Показательно, что самый глубокий диалог, какой я только встречал, представителей православия и читателей Даниила Андреева состоялся не внутри системы (православной или родонистской), а на принципиально внесистемном ресурсе. В слово «система» я не вкладываю негативного смысла, ещё раз уточню. Без систем – только хаос, мерзость запустения. Речь у меня о текучей субстанции между системами, а не об отмене иерархического системообразующего принципа как такового. Вакуум между религиями и культурами оказался живым и проводящим духовные токи, более того – генерирующим творческую энергию. Время пришло (буквально, как живое существо).

Богочеловеческий синтез – как вектор гармонизации систем – возможен, потому что Свыше низливается в мир Женственный Дух. Это первопричина. Я лишь попробовал обозначить некоторые конкретные явления в культуре, что делают рассуждения о Богочеловеческом синтезе и Откровении Вечно Женственного не голословными, но имеющими в том числе и эмпирические основания, а не только мистические и философские.

9.

Синтез как искусство перевода

Классика – это высший образец качества, прошедший проверку временем. И многие, ныне кажущиеся внесистемными, жанры станут классическими. Так и работает культура испокон веков: Пушкин не воспринимается всерьёз старой одописной школой, а потом сам становится недостижимым образцом классицизма, которым можно пугать молодых (впрочем, Пушкиным уже никого не напугаешь, как и любым поэтом). Пусть эти процессы изучает искусствоведение: надо же ему что-то изучать. Но не было ни одного прецедента в культуре, когда бы искусствоведение само породило новый жанр или хотя бы предсказало новое направление в искусстве. Не было до недавних пор.

Искусствоведение отныне способно не только предсказывать появление новых жанров, но и созидать таковые. И не только искусствоведение, но и культурология, историософия, даже религиоведение (если к нему можно отнести эссе на религиозную тематику) из обращённых исключительно в прошлое дисциплин становятся профетическими, интерактивными, творчески генерирующими новые жанры, что раньше представить себе было немыслимо. Это и есть действие той межсистемной текучей субстанции, о которой я говорю как о новом в мире, делающим синтез-диалог реально существующим явлением культуры. Поэтому, когда маятник времени качнётся вновь к классическим строгим жанрам, их понимание друг друга и их взаимодействие с миром будут уже иного качества, станут в прямом смысле слова интерактивными.

Для любого диалога необходим общий язык, понимаемый сторонами, вступающими в общение. Поиском такого общего языка (общей методологии, общей системы понятий и т.д.) и занимается то направление в метафизике, что мыслит синтез как созидание универсальной понятийной системы. Но язык является неотделимой от религиозной, богословской, культурной, национальной, философской, научной систем составляющей. Любая попытка изменения языка ради приведения его к некоему общему знаменателю с языком другой системы приводит к таким изменениям в самой системе, которые нивелируют и обезличивают её. На такие операции ни одна система, имеющая духовную основу и древнюю традицию, никогда не пойдёт. Следовательно, создание общего языка для науки, философии, искусства и религии, на котором бы мог состояться их неформальный диалог, есть утопия. Или крайне нежелательная и вредная методология (как известно, утопии имеют свойство осуществляться в человеческой истории в виде химер).

Таким образом, для синтеза-диалога необходим не общий язык, но искусство перевода. Вот внесистемные текучие жанры, появившиеся в 20-м веке, и являются не чем иным, как искусством перевода с языка одной системы на язык другой. Эту текучую субстанцию две системы, а то и больше, могут принимать в себя и соответственно понимать одновременно. Ни одна из систем не может вобрать в себя другую и понять изнутри как самоё себя, не исказив до неузнаваемости. Текучие же формы культуры способны трансформироваться в разные системы, не нарушая ничего в них и не теряя своей сущности. Вступая во взаимодействие внутри себя с текучими формами, устоявшаяся система обретает глубокое понимание языка другой устоявшейся системы, с которой соприкасалась данная текучая форма. Текучие внесистемные формы становятся с одной стороны проводящей средой между системами, а с другой – обучающей искусству перевода. Понимая язык текучих форм внутри себя, одна система учится понимать язык другой системы, содержащийся в этой текучей субстанции наряду с твоим языком.

В приведённых выше примерах мы обнаружим такое искусство перевода: с языка религии на язык науки, с языка природы на язык культуры, с языка искусства на язык мистики, с языка философии на язык мифологии, с языка богословия на язык поэзии и т.д. Более того, текучие формы позволяют осваивать языки других религий каждой из них на совершенно ином качественном уровне, чем был представим когда-либо прежде.

Например, Александра Меня ортодоксы от православия обвиняли в экуменизме, не понимая того, что экуменизм Меня – это высочайшего уровня искусство перевода на язык православия языков других религиозных и философских систем. А чтобы предметно показать, с каких языков на наш культурный и религиозный язык учат искусству перевода «Теория Времени» Н.А. Козырева и «Роза Мира» Д.Л. Андреева, нужно писать не один внушительный исследовательский труд. Хочется верить, что серьёзные исследования под таким углом зрения появятся наряду с существующими критическими исследованиями, исполненными с точки зрения той или иной системы (научной, философской или православной).

2017