Рубрика Валерия Байдина в Сборной Замка
Валерий Байдин
Наследница гения
Отрывок из автобиографической повести «Неподвижное странствие».
Воспоминания Валерия Байдина о Нине Вадимовне Чижевской, вдове А.Л. Чижевского.
Публикуется впервые с разрешения автора.
В середине 1970-х годов имя Чижевского, автора теории «гелиотараксии» и основателя космобиологии, часто мелькало в журналистских статьях. Интеллектуалы называли его «космистом», ставили в один ряд с Циолковским, Вернадским и православным утопистом Николаем Фёдоровым. О Чижевском я и мои друзья знали только понаслышке. Упоминания о стихах и рисунках учёного большого интереса у меня не вызывали. С трудом верилось, что после Леонардо и Ломоносова на свете жил ещё один подобный им, но безвестный гений. К тому же ходовая интеллигентская этикетка «русский Леонардо» была уже приклеена к имени Павла Флоренского. И всё же известие о появлении книги Чижевского «Земное эхо солнечных бурь», в которой, как сообщил по телефону знакомый, было опубликовано кое-что из его литературно-художественного наследия, привело меня в радостное отчаяние. Мне редко везло с покупками, и я ненавидел погоню за новинками. Стремительный пробег по самым крупным книжным магазинам Москвы оказался безрезультатным. Книга была расхватана в течение нескольких часов.
– Продана! – услышал я под конец дня и в книжном на Кузнецком Мосту, куда часто забегал по пути.
Наверное, на моём лице отразилось страдание такой силы, что признавшая меня молоденькая продавщица кивнула и смутилась:
– Неужели она так вам нужна? Там же про науку. А вы обычно художественную литературу покупаете.
– Нужна – не то слово, – бессильно выдохнул я. – Придётся искать на чёрном рынке.
– Ну, раз так… я вам свою продам. Мне она не очень интересна. Я посмотрела, там какие-то формулы, графики…
– Никогда вас не забуду, – в благодарность я протянул ей руку, пожал холодные хрупкие пальцы и стремительно исчез. Углублять это «полезное знакомство» мне не хотелось.
Книгу я проглотил залпом. Оказывается, она вышла уже вторым изданием, с перерывом всего в три года. Перечитал внимательнее подборку стихотворений, напечатанную в самом конце, вгляделся в репродукции нескольких акварелей и понял, что у меня в руках оказалось лишь введение. За книжными страницами смутно проступал огромный, незнакомый мир – замолчанное властями, «идеологически чуждое» творчество Чижевского. Его имя я добавил к длинной веренице отверженных писателей, философов, художников, наследие которых по крупицам проникало через цензурное сито и оживало по-настоящему лишь в самиздате.
В те дни я никак не мог предположить, что всего через пару лет, осенью 1978 года, окажусь в однокомнатной квартирке на первом этаже блочной девятиэтажной башни, где Чижевский прожил последние годы. Передо мною сидела, присматриваясь к гостю, Нина Вадимовна Чижевская, урождённая Энгельгардт. Вдова гения. Жилище всемирно известного учёного ошеломило. Сыроватым подвальным воздухом, скудным освещением, убогой мебелью, будто привезённой из казахстанской ссылки. Письменный стол канцелярского вида с коричневым дермантином поверху и двумя тумбами, громоздкая пишущая машинка предреволюционных лет, старые книжные шкафы, простецкий диванчик – несчастные вещи, с которыми Чижевский делил последние годы жизни. Оставшееся место занимали стеллажи с папками и книгами – архив учёного, остатки его библиотеки. Летели в глаза акварельные пейзажи в самодельных рамках. Посреди комнаты, под серым потоком поблескивала странная проволочная конструкция. «Обитель Мастера, – мелькнуло в сознании. – О нём Булгаков мог бы ещё один роман написать».
– Это та самая люстра? – спросил я, наконец.
– Та самая – это какая? – усмехнулась Нина Вадимовна. – Самая первая не сохранилась. А эта изготовлена по чертежам Александра Леонидовича, когда мы уже в Москву вернулись. Суть действия ионов воздуха на живые организмы он открыл ещё в двадцатые годы. И тогда же, кстати, заметил вред комнатных растений. Ведь они выделяют не только кислород, но и положительные ионы воздуха, как человек при дыхании. А нам для жизни нужны отрицательные. Домашние растения и животные – наши соперники, – она повела рукою вокруг. – Видите, на окнах и вообще в квартире ни одного цветка нет? Я цветы очень люблю, но Александр Леонидович заставил меня от них избавиться.
Говорила и держалась она с достоинством аристократа, доведённого жизнью до нищеты. В первый раз Нину Вадимовну арестовали в 1920 году – без вины, лишь из-за дворянского происхождения. Ей едва исполнилось семнадцать лет. Затем, когда она попыталась убежать из СССР, схватили у границы и выслали на Соловки. Больше тридцати лет её то выпускали на свободу, то снова ссылали. Этой пытке не было конца. Жизнь теряла смысл. Но именно в ссылке, измождённая и отчаявшаяся, она вдруг встретила великую любовь и обрела великую цель. В лагпункте Долинка под Карагандой Нина Энгельгардт столкнулась с Чижевским, которого мельком видела в детстве. Они узнали друг друга. Обрели друг в друге спасение и с тех пор не разлучались.
При жизни учёного и после его смерти Нина Вадимовна в одиночку перепечатала и подготовила к изданию его огромный научный и литературный архив. Благодаря ей пронеслось по стране «Земное эхо солнечных бурь». Эта книга и привела меня сюда. Что ей эти стены, мебель, случайные декорации жизни. На книжных полках виднелись несколько фотографий Чижевского. В простенках и над кроватью, преображая комнату, светились залитые внутренним солнцем рисунки.
– Акварели эти Чижевский в Москве нарисовал?
– Нет, они из ссылки привезены. Всё, что удалось из лагеря получить. Многое пропало – сотни работ, особенно юношеских, калужского периода. Здесь Александр Леонидович уже не рисовал. Некогда было, – она помедлила, вскинула на меня зоркие глаза. – Шла борьба за выживание – не физическое, хотя жили мы очень бедно. Нужно было спасать его научное наследие, бороться за признание, отвечать на клевету.
– Мне рассказывали знакомые, как тяжело вам приходилось. Даже после реабилитации. Саму мысль Чижевского, всё его творчество будто хотели заново в Гулаге заточить, навсегда замолчать.
– Хотели! Но не получилось, – глаза Нины Вадимовны вспыхнули. – Он был сыном царского генерала. Воин по духу. В первую мировую ушёл добровольцем на фронт, был ранен, получил Георгиевский крест. Боролся всю жизнь, до последнего дня. Его не сломили ни в лагерях, ни после... Он многое смог опубликовать. Основные научные открытия, книги, статьи. Далеко не все, конечно. Выставку рисунков недавно удалось организовать. Несколько десятков работ сейчас в Карагандинской художественной галерее находятся. Вас ведь, кажется, интересует живопись Чижевского?
– Да. И его поэзия. Всё, что дополняло научное творчество.
– Не только дополняло. Иногда опережало. Александр Леонидович не раз об этом говорил и писал. Считал, что мысль вначале может быть выражена в поэтической и художественной форме и лишь потом получить научное подтверждение. Из-за этого, кстати, догматики от науки считали его лжеучёным. Утверждали, что настоящий исследователь не может стихи писать. Будто Ломоносов их не писал…
– Ломоносов к тому же замечательные мозаики создавал. А Чижевский рисовал прекрасно. Без его акварелей в такой квартире вы бы, наверное, задохнулись. Теснота немыслимая, извините уж.
– Мы и такое жильё были счастливы получить. После лагерей и ссылки… Никогда не жалейте о потерянном – это закон жизни. Радуйтесь тому, что есть! – она выразительно глянула и сменила тему: – А вы знаете, что в молодые годы Чижевский прекрасно играл на скрипке и фортепьяно, любил импровизировать? Был очень музыкален, артистичен, даже в гимназических спектаклях участвовал.
Об этом я ничего не слышал, удивлённо покачал головой и добавил:
– Да, ничтожества этого не прощают – свободы быть самим собою!
– Именно. Его из зависти ненавидели! Но и друзья у него были замечательные. Иначе жить было бы невыносимо. Смерть всё время рядом ходила… – Нина Вадимовна чиркнула спичкой, закурила папиросу. – Извините, лагерная привычка. Так вот, писал стихи и рисовал Чижевский лет с семи-восьми. Поначалу был убеждён, что станет поэтом или живописцем, хотя под влиянием отца уже всерьёз увлекался точными науками. Леонид Василевич, его отец, был военным учёным, артиллеристом. В кабинете рядом со своим столом поставил Шуре маленький столик, за которым тот уже в семь лет писал свои «научные трактаты». Мать умерла, когда мальчику был всего год, его воспитывали тётя, две бабушки и отец. Эта была старая дворянская семья… Чижевский получил прекрасное домашнее образование, знал много языков. Но здоровье у него было очень хрупкое, и его часто вывозили в курортные места, на юг Франции. Мальчиком он несколько месяцев жил с семьёй в Париже, учился рисованию у Гюстава Нодье. Слышали про такого? Ученик и друг Эдгара Дега. Благодаря ему, Александр Леонидович с детства узнал импрессионистов и всю жизнь ими восторгался. Считал, что суть живописи в передаче энергии солнца. Видите, даже искусство вело его к изучению нашего светила и научным открытиям.
– А поэзия?
– И поэзия. Основой творчества, научного или художественного, он считал интуицию – дар гениев. Одной логикой истину не отыщешь. И красоту не создашь.
– Он считал, что человеческий разум художник по природе? Что сначала в сознании рождается некий образ истины, а слова и формулы приходят потом?
– Да, пожалуй, – Нина Вадимовна одобрительно кивнула. – В античности научные трактаты создавали в стихах, и никого это не смущало. Вы ведь, наверное, читали поэму Лукреция «О природе вещей»… Чижевский без конца повторял: деление на учёных и художников искусственно. Он рисовал и писал стихи чуть ли не ежедневно, не всё успевал заканчивать, оставлял в набросках и черновиках. В общей сложности в его архиве сохранилось около тысячи стихотворений и несколько сотен рисунков. В основном, акварели и карандашные наброски сороковых и пятидесятых годов. Большинство ранних работ, картин маслом пропало.
– Он писал портреты?
– В юности пробовал, но впоследствии писал только пейзажи. Причём, почти не работал с натуры, рисовал по памяти. А память у него была отменная.
На прощанье Чижевская протянула руку:
– Буду рада помочь, если всерьёз займётесь живописью Александра Леонидовича.
– Моя цель – сделать его художественное творчество известным. Организовать в Москве выставку лучших рисунков, издать альбом. А, может быть, и книгу стихотворений.
– Буду рада, если что-то у вас получится.
Она глянула отстранённо и чуть суховато:
– Многие ко мне приходят, но немногие остаются. Заходите.
Было ясно, что подобных обещаний Нина Вадимовна слышала немало. В галерею «Время-Пространство-Человек» при издательстве «Молодая гвардия» я готов был сходу взять несколько акварелей Чижевского. В тот же вечер у меня возникла идея организовать выставку, на которой от его работ нельзя было бы отмахнуться, и придумал её название: «Учёные рисуют». Там акварели Чижевского получили бы самое достойное место. Кого ещё можно было бы на ней выставить я представлял плохо. Графику математика Анатолия Фоменко, поклонника Сальвадора Дали? Картины Смирнова-Русецкого, кандидата технических наук и поклонника Рериха? Ходили слухи о существовании рисунков Флоренского, но как их найти и дадут ли их выставить? Меня не покидало убеждение, что «феномен Чижевского» в той или иной мере свойствен великим учёным.
В гости к Нине Вадимовне я заходил нечасто, всегда по делу. Расспрашивал о Чижевском, записывал её рассказы, разглядывал фотографии в домашнем альбоме. Отснял с издательским фотографом два десятка больших и малых слайдов с его рисунков: и для печати и для выступлений. Зимой 1979 года в Политехническом музее, в годовщину рождения учёного, прочёл лекцию «Живопись Чижевского». Она стала первым публичным выступлением на эту тему с показом слайдов. И всё же убедить Нину Вадимовну отдать несколько акварелей на выставку в «Молодой гвардии» оказалось непросто. Она с трудом выходила из дома и не могла проследить за судьбой рисунков. Работы Чижевского надолго застряли в Караганде, лишь осенью я смог выставить в галерее «Время-Пространство-Человек» десять его работ. Эффект в журналистских кругах возник мгновенный. Ко мне потекли имена, телефоны и адреса крупнейших учёных и их наследников. Оказалось, искусство сопровождало жизнь многих замечательных представителей русской науки.
Весною 1980-го года вышел тонкий текстовой каталог Международной художественной выставки «Время-Пространство-Человек», в которую помимо работ художников «Амаравеллы» и моих друзей с Малой Грузинской, были включены десять акварелей Чижевского. Это было скромное начало.
В обмен на подаренный каталог Нина Вадимовна вручила мне увесистую папку:
– Тут все стихи Александра Леонидовича. Я сама их перепечатывала. Дарю с надеждой, что когда-нибудь вам удастся издать сборник стихов Чижевского. Ну, и альбом его рисунков. Часть слайдов вы уже отсняли.
Я принялся энергично готовить выставку рисунков учёных, ядром которой должны были явиться живописные работы Чижевского, не раз обсуждал её идею с Ниной Вадимовной. Она загорелась и сразу поверила в успех. Мне предстояло посетить десятки академических квартир и подмосковных дач, отобрать лучшие работы, подготовить аннотированный каталог со сведениями о каждом участнике. На эту работу ушли два года. Вдовы и потомки учёных неизменно, иногда мучительно долго колебались в ответ на мои просьбы. Приходилось писать письма, давать гарантии от издательства. Я убеждал, показывал копии писем другим учёным, каталог моей выставки, слайды Чижевского.
Именно его имя вызвало эффект всё ускоряющегося снежного кома. Передо мной начали открываться одна дверь за другой. Для отбора работ меня возили по недоступным московским квартирам и подмосковным дачам на машинах Академии Наук с личными водителями. Настоящими находками стали живописные наброски физика-ядерщика Дмитрия Блохинцева и знаменитого офтальмолога Владимира Филатова, акварели авиаконструктора Антонова и рисунки Павла Флоренского.
Впервые выставку «Учёные рисуют» мне удалось показать в Киеве. При содействии всемогущего Олега Антонова она была открыта в декабре 1981 года в выставочном зале республиканского Министерства культуры. Выставку сопровождало облако хвалебных журналистских статей и растерянный скепсис профессиональных искусствоведов. Нина Вадимовна не скрывала радости, но в Киев приехать не могла. Она была уже тяжело больна, обняла меня за плечо невесомой рукой. Этот жест и прощальные слова оказались её завещанием:
– Жаль, Александр Леонидович не дожил. Верю, вы сможете… Спасибо за всё.
После столь успешного начала удалось договориться о почти невозможном, о проведении выставки «Учёные рисуют» в Центральном Доме Художника на Крымском валу – самом престижном после Манежа выставочном зале Москвы. Она открылась в марте 1982 года и была в три раза больше киевской. В двух залах впервые были собраны вместе рисунки и картины светил отечественной науки, академиков, членов-корреспондентов, докторов наук: химика-органика Александра Несмеянова, создателя управляемых космических систем Бориса Петрова, старейшего математика Бориса Делоне, авиаконструктора Николая Поликарпова, вертолётостроителя Михаила Миля, создателя первых советских ракет Николая Тихонравова, изобретателя дореволюционного геликоптера Бориса Юрьева…
Искусствоведы удивлённо вглядывались в абстрактные, похожие на ташистские обманки для дальтоников, композиции академика Владимира Филатова. Безупречные авиационные рисунки Олега Антонова будто подтверждали его знаменитый афоризм: «некрасивый самолёт не полетит». На отдельной витрине были впервые выставлены рисунки священника Павла Флоренского: наброски 1900-х годов к курсу лекций по античной космологии в Московской Духовной Академии и «гулаговские» зарисовки водорослей. Включить их в каталог устроители побоялись. Художественным ядром всей экспозиции явились тридцать пять прекрасных акварелей Чижевского. Весною 1983 года эта выставка была с огромным успехом показана в ленинградском Доме учёных. Мой первоначальный замысел оказался верным.
Нина Вадимовна скончалась 27 марта 1982 года, так и не увидев этой уникальной выставки. За несколько недель до кончины я навестил её в больнице. Она лежала одна посередине палаты, в которой был пригашен свет, и шептала в полубреду:
– Выживу, выживу, выживу…
Помочь ей было невозможно. В мертвенном зеленоватом свете уличных фонарей виднелся чеканный, устремлённый ввысь профиль.
– Мученица! – дрогнуло в груди, и я тихо закрыл дверь.
Осенью того же года, в десятом номере журнала «Природа», вышла моя статья «Художник науки. Поэзия и живопись А.Л. Чижевского» с пятью цветными репродукциями его акварелей – первая публикация о живописи Чижевского. Увы, подарить этот журнал Нине Вадимовне я уже не смог: слишком долго статья валялась в редакции, слишком стремительно, за несколько месяцев, оборвалась её страдальческая жизнь.
Лето 2016, Нормандия