Обсудить работу с автором в интерактивной теме
Наталия Подзолкова в Сборной Воздушного Замка
Текст прислан автором лично для публикации на портале «Воздушный Замок».
Публикуется впервые.

Н.А. Подзолкова
Русская философия всеединства: традиции школы

Глава 2
София – вдохновительница

«В самой себе Она неполна, полна лишь в единении любовном с твореньем своим. Ждёт и тоскует Она, доколе, всецело Её, восприняв, не сольётся с Ней и не станет Ею творенье. Но не тоскует уже Она и не ждёт, ибо в Ней, в Полноте, всё искони совершилось. Выше совершенства Совершенная. Но выше Она его потому, что, будучи совершенной и несовершенна. Выше божественности Божественная; – потому, что божественной будучи и не божественна. Несовершенна же и небожественна Она в том, что сама становится и твореньем своим, дабы творенье стало Ею. Так познаётся Она в полноте своей полноты. Кто же Она как творенье своё? – Конечно, Слово и Ум, Её самопостиженье. Слово же есть Человек, Человек – Соборность, Соборность – София»¹.

Лев Карсавин.

1.1 Влюблённый Бог

В современном мире западноевропейских чаяний и научно-технических стандартов нет места для Софии. Имя Бога известно всем, имя Софии случайно и незначительно. Когда по Ницше «Бог умер», София ещё «не родилась». Однако нет и не будет в мире подлинного богопознания, пока не прояснится лик Софии. Пока её имя не будет услышано и произнесено повсеместно.

Вплоть до ХIХ века знание человечества о Софии было ограничено избранным кругом посвящённых. Их речи зачастую были туманны и противоречивы, поэтому ту мистику, которую они проповедовали, люди предпочитали называть мистификацией. Однако уже более века назад Владимир Соловьёв начал писать о Софии открыто и отчётливо. Вслед за его учением возникла настоящая софиология: Сергей Булгаков, Евгений Трубецкой, Павел Флоренский, Лев Карсавин… Не достаточно ли этих имён, чтобы вполне убедится в реальности и жизненной необходимости того существа, которое они любили, которым восхищались, которое по-своему боготворили.

И всё-таки сегодня, когда волна атеизма вновь отступает, София всё так же далека от людей. О ней мало говорят и почти ничего не знают. Очень хотелось бы по мере собственных сил попытаться восполнить этот пробел.

Несколько месяцев назад вышла маленькая книжечка, появления которой заранее ждали тысячи людей. Это книга не для философов и не для эзотериков, не для православных верующиx и не для учёных. Она – для всех, для тех, чьи души стосковались по всеединой любви. Кто уже родил в своём сердце заветное «да» совершенному и прекрасному миру. Кто самостоятельно ищет путей осуществления этого мира для каждого.

Конечно же, далеко не все отнеслись к этой книге серьёзно, не все приняли высказанные в ней идеи, не все поверили в неё. И не мудрено, ведь идеи, заключённые в ней, находятся вне привычной нам парадигмы мышления, вне путей становления западноевропейской мысли. Эта книга о будущем всеединстве, которое предвидел Владимир Соловьёв. Эта книга о Человеке-Творце, на которого уповал Николай Бердяев. Эта книга о Мировой Женственности, которую встречал во время своих трансфизических медитаций Даниил Андреев.

Пусть все наши «мэтры» от науки и философии придержат свой вздох разочарования и пренебрежения. Я говорю о четвёртой книге Владимира Мегре «Сотворение».

Рассказ Анастасии о сотворении, на мой взгляд, самое живое произведение, которое когда-либо создавал человек на эту тему. Как оказалось, для этого не нужно специального литературного или философского таланта, достаточно просто знать, как это было и каждый раз переживать в себе заново это знание. И ещё одна «малость»: чтобы знать, нужно самому уже быть частицей будущего всеединства, нести и отражать в себе свет всего. Что касается меня, знание Анастасии отвечает самой заветной моей надежде: надежде на доброе и разумное устройство мира, которая долгие годы питалась авторитетами любимейших философов и собственными софийными откровениями. Впервые о Софии сказано просто, достоверно и понятно. Осталось только услышать.

«Представь начало. Ещё не было земли. Ещё материя не отражала свет вселенский. Но, как сейчас, заполнена Вселенная была энергий разных множеством великим…

И вдруг как импульсом коснулось всех общение! … То среди комплексов энергий тех живых один вдруг озарил других…

– Чего так пылко ты желаешь? – вопрошали все…

– Совместного творения и радости для всех от созерцания его.

– Что радость может принести для всех?

– Рождение, в котором частички будут заключены всего!..

– Как сам себя назвать ты можешь?

– Я Бог. В себя частички ваших всех энергий я принять смогу. Я устою! Я сотворю!..

Бог обладал энергией мечты…

Был холод омертвления. Испуг и отчуждение вокруг, а Он один прекрасные рассветы уж видел, пенье слышал птиц, и аромат цветенья. Он своей пылкою мечтой один творил прекрасные творенья…

И вдруг Он ощутил прикосновенье…

– Кто ты?..

– Энергия любви и вдохновенья я.

– Во мне частичка есть твоя…

– Я поняла, что я любовь. Я не могу частичкой…Я вокруг тебя заполню вакуум собою…

– Ещё сильней ты засветилась!

– Я не сама… Твоя душа! Она лишь мною отразилась. И в навь твою свет отражённый возвращается…

– Всё ускоряется. Бушует всё во мне. О, как прекрасно вдохновенье! Так пусть же сбудутся в любви светящейся мечты моей творенья!»²

Разгадка сотворения мира очень проста. Бог сам полюбил. Сущность, которую Он полюбил, была Другой. Эта сущность единственная не стремилась к господству и самоутверждению, потому что была абсолютно женственна и податлива. Анастасия назвала её Любовью. Однако нам привычней слышать, что Бог есть Любовь. Здесь нет противоречия: любить Любовь, значит, преумножать в себе Её сияние, как было сказано. Любовь сильна тогда лишь, когда есть любимый. Возлюбленный Любви есть Бог. И лишь Его существование даёт Ей смысл и силу быть Любовью.

Но у этой Прекрасной Сущности есть и другие имена, которых Анастасия не называла. (Ведь она разговаривала с Владимиром Мегре, которому другие имена были бы не понятны). София, Божественная Премудрость, Мировая Душа, Вечная Женственность – так зовут эту удивительную энергию³. И Она хочет стать Существом. Стремится воплотиться в прекрасном богосотворённом мире, материализоваться на этой Земле. Здесь единственный Её помощник и спаситель – Человек!

1.2 Воплощение Софии

1.2.1 Закон совпадения индивидуальности и универсальности

То, что кажется на первый взгляд противным законам человеческой логики, на деле абсолютно отвечает жизненной силе интуитивного чувствования. Таков закон совпадения индивидуальности и универсальности, сформулированный В.С., Соловьёвым. Это, пожалуй, одно из центральных положений всей его системы. Закон подчеркивает положительную конкретность всеединой идеи. Формулируется он по-разному. Например, так: «между идеями как положительными определениями особенных существ: отношение объёма к содержанию необходимо есть прямое, т.е. чем шире объём идеи, тем богаче она содержанием»⁴.

А вот как звучит объяснение этого принципа «из уст самой Софии»: «Не называешь ли ты универсальным то, что включает в себя наибольшее число различных элементов и то, что находится в наибольшем числе связей и отношений с другими существами? … Так как каждая связь или отношение двух существ есть в то же время со всей необходимостью отличие; чем больше связей имеет одно существо с другими, тем больше оно отличается от них и тем более оно различимо, то есть тем более оно самоутверждается или тем более оно индивидуально. Таким образом, знай, что это великий и вечный существенный закон, по которому универсальность существа находится в прямой связи с его индивидуальностью: чем более существо индивидуально, тем более оно универсально»⁵ (Последний курсив мой. Н. П.).

Этот закон обладает обратимостью, что ясно следует из двух различных формулировок, приведённых здесь. Если во втором случае, его следует применять к будущему состоянию человека. (Как это прекрасно сделал Тейяр де Шарден). То первая формулировка касается обратного процесса: вочеловечения универсальных идей, т.е. главным образом, осуществления Софии как живой и конкретной Личности. Здесь мы наблюдаем восходящие и нисходящие потоки мировых энергий: восходящие – от человека к Богу (путь Богочеловечества) и нисходящие – от Бога к человеку (путь божественной эманации через воплощение Софии). В этих потоках природная сила индивидуальной любви соединяется с необходимой всеобщностью, которую невозможно достичь иначе, нежели приобщаясь к сверхмировой сущности всеединой идеи.

«Смысл любви в расширении – её сущность реализуется, когда восходящая любовь находит своё необходимое дополнение в любви нисходящей… Высшее существо по своей природе любит все остальные, низшее существо, любя высшее, участвует в этой любви»⁶.

Всё это необходимо уяснить для того, чтобы почувствовать стремление всякой идеи к своему осуществлению. Чем безусловнее такая идея, чем более она универсальна и всеобъемлюща по своей сути, тем менее она абстрактна, тем сильнее соответствует конкретному лицу. И если каждый человек как носитель конкретной идеи, т.е. уникального комплекса существенных отношений, является личностью, то высшая идея – идея всеединой любви – должна обладать личностью наиболее совершенной, т.е., конечно же, быть и волящим духом и чувствующей душой и бытийствующим существом.

«Применяя сказанное к идее безусловной, мы находим, что она, определяясь по своей объективной сущности как всеобъемлющая или всеединая, вместе с тем определяется и в своём внутреннем субъективном существовании как единичное и единственное лицо, всё одинаково в себе заключающее и тем самым от всего одинаково отличающееся.

Этим даётся нам впервые понятие живого Бога…»⁷

«Для Бога Его другое (то есть вселенная) имеет от века образ совершенной Женственности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для Него, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индивидуального существа, способного с ним соединиться. К такой же реализации и воплощению стремится и сама вечная Женственность, которая не есть только бездейственный образ в уме Божием, а живое духовное существо, обладающее всею полнотою сил и действий.»⁸

Но если Бог и София уже изначально являются существами в силу своей безусловности и универсальности, то как могут они нуждаться в человеке, как могут зависеть от своего же собственного творения, от его восходящих устремлений. Для этого нужно увидеть, какие отношения существуют между человеком, Софией и Богом. Возможно ли изменение внутри этих отношений, что питает их и какие существуют для них надежды.

Я снова обращаюсь к Анастасии.

1.2.2 Бог, мир и София

«Вселенная услышала слова, и через них и мудрость, и величие познала Бога:

– Мой сын есть образ и подобие моё. Частички всех энергий в нём вселенских. Он альфа и омега. Он сотворение! Он будущего претворенье! Отныне и во всём грядущем ни мне и никому дано не будет без его желанья менять его судьбу. Всё, что захочет сам, ему воздастся…Мой сын своими чувствами Вселенную всю ощущает, он знает всё, Вселенная чем обладает.

– Чего же может не хватать тому, в ком наши все энергии имеются и все энергии твои?

– Энергии любви.

И вспыхнула энергия любви:

– Но я одна, и я твоя. Тобой одним сияю.

– Да! Ты одна, любовь моя… Ты – вдохновенье… Тебя прошу, вся без остатка на землю опустись. Собой, энергией великой благодати, окутай их, детей моих…

– О, Бог мой! Никто, ничто не в силах воспротивиться полёту мысли и мечтам твоим. Они прекрасны! По их следу по воле я пойду своей… Лишь об одном прошу тебя, мой Бог. Позволь лишь искорку одну своей любви с тобой оставить…

Вселенский свет – энергия любви, кометой сжавшись, к земле спешила… Всё ближе, ближе…И, вдруг, над самою землёю остановилось, задрожало сияние любви… И поняла Любовь, от Бога искорка последняя её, и та к земле за нею устремилась…

Из тьмы вселенской, уже невидим никому, ещё не понятый никем, Бог дал ответ…

– Себе оставить, значит, недодать им – дочерям и сыновьям моим.

– Мой Бог!..

– О, как прекрасна ты, Любовь, и искоркой одной.

– Мой Бог!..

– Спеши, Любовь моя, спеши, не рассуждая…

Людей земли вселенская энергия любви объяла. Вся, до последней искорки. Всё было в ней. Среди Вселенной необъятной, во всех живущих планах бытия одновременно, встал человек всех сущностей сильней»⁹.

Вдохновлённый Софией, Бог сотворил мир силой своей мечты. Центром и духовным средоточием этого творения стал Человек. Человек «чувствовал Вселенную», интуитивно знал её недра, не знал только одного – радости творения. Бог всей душой желал дать Сыну всё, чем обладал Сам. Но он не обладал Софией. Она всегда оставалась для Него существом свободным и самостоятельным – его возлюбленной. Подтверждение этого факта мы можем найти у Владимира Соловьёва. «Мировая душа (т.е. София – Н. П.) воспринимает божественное начало и определяется им не по внешней необходимости, а по собственному воздействию, ибо, как мы знаем, она по самому положению своему имеет в себе начало самостоятельного действия, или волю, т.е. возможность начинать от себя внутреннее движение (стремление). Другими словами, мировая душа может сама избрать предмет своего жизненного стремления»¹⁰.

Только добрая воля, только любовь, только искреннее влечение прикрепляло Софию к Богу, удерживало Её подле Него. Но нет радости творчества без Софии, нет вдохновенья, значит, невозможно без неё новое рождение. Потому Бог просил Софию навсегда остаться с Его детьми. Служить им, любить их, сиять их светом, преумножая его и обогревая Вселенную.

Здесь, мне видится серьёзная ошибка В.С., Соловьёва и С.Н., Булгакова, которая повлекла за собой определённый раскол в рядах философов всеединства. «…Хотя и обладая всем, мировая душа может хотеть обладать им иначе, чем обладает, т.е. может хотеть обладать им от себя как Бог, может стремиться, чтобы к полноте бытия, которая ей принадлежит, присоединилась и абсолютная самобытность в обладании этой полнотою, – что ей не принадлежит»¹¹. Критика со стороны Е.Н. Трубецкого не исправила эту ошибку, но даже усугубила, т.к. поставила под сомнение не направление софийной воли, а самою её самостоятельность. Владимир Соловьёв говорит о самоутверждении Софии, о её отделении от Бога и сосредоточении на самой себе. Но это противоречит женственной природе Софии, которая не хочет другой воли, кроме как отдавать себя Любимому, которая приемлет в себя Божественный свет, только чтобы излучать его обратно, чтобы им согревать и озарять Любимого.

Получается, что с одной стороны: «Только как открытая во внутреннем существе своём действию Божественного Логоса, мировая душа в нём и от него получает силу надо всем и всем обладает»¹². С другой стороны: «Душа мира в начале мирового процесса лишена в действительности той всеединящей организующей силы, которую она имеет только в соединении с божественным началом.., отделённая же от него, сама по себе она есть только непосредственное стремление к всеединству…»¹³ Зачем, будучи по своей сути «непосредственным стремлением к всеединству» и реализовав свою потребность, отдавая себя целиком всеединой божественной мечте, София захочет покинуть Бога для самоопределения? Она ведь именно через Бога самоопределилась как любящее существо, и других определений Ей не надо.

Итак, София покинула Бога ради Человека, согласная с доброй и всеблагой волей возлюбленного Бога. Такова история этой любви. Но она не завершена, и звучит даже трагично, если мы со всей силой нашего воображения представим себе этот подвиг самоотречения, эту добровольную разлуку, которой подвергли себя два прекраснейших и совершеннейших в абсолютном смысле Существа.

Человек получил величайший дар навеки и безвозмездно. Дар любви от Бога – Его возлюбленную Софию. Это дар безграничных возможностей, дар абсолютной свободы, дар духовного равенства. Это не многие дары, а именно суть разные грани одного дара – дара творческой духовной жизни. «В нас самих заключается бесконечное богатство сил и содержания, скрытых за порогом нашего теперешнего сознания, через который переступает постепенно лишь определённая часть этих сил и содержания, никогда не исчерпывающая целого»¹⁴.

Но, получив всё сразу, человек начал использовать свои возможности неосознанно и наивно, как любой ребёнок – бесконечно мудрый, но совершенно неискушённый. Бог не готовил никаких подвохов для своих сынов, не искушал их и не испытывал. Он только положил своею волей особенную границу между собой и человеком. Бог ограничил своё влияние на людей их свободой. Эта граница, с одной стороны, делает всесильного Бога бессильным перед собственным творением, с другой стороны, даёт возможность самому человеку преодолеть эту границу и вернуть Богу силу всеединства, силу творить и направлять ко благу. Для этого человек должен сознательно, добровольно и ответственно выбрать для своего будущего творчества путь, указанный Богом.

Господь же указал путь своими поступками: вдохновенным творением, жертвенным самоотречением и безграничным доверием. Он вдохнул в нас тем самым возможность Истины, Любви и Веры. А значит, именно эти живые идеи наиболее естественны человеческой природе и наиболее эффективно должны содействовать достижению нашей важнейшей цели – осуществлению всеединой мечты.

«Новое единство уже не может быть непосредственным, невинностью: оно должно быть достигнутым, оно может быть только результатом свободного дела, подвига, и подвига двойного – самоотвержения божеского и человеческого»¹⁵.

Что же случится тогда с Софией, вот уже бесконечное количество времени верной своему обещанию, и тем самым, лишённой живительного общения с Богом? Она верит в своего Возлюбленного, по-прежнему верит в силу его Мечты, а великая мечта Бога воплотилась в человеке. Бог не перестаёт надеяться на человека, не перестаёт ждать его возвращения для будущих прекрасных совместных творений. Бог ждёт человека как взрослого сына и друга, ждёт воссоединения и нового всеединого мира. Вот и для Софии главная надежда – человек. Открывая человеку всю полноту Божественной любви, Она ждёт его ответного стремления, ждёт одухотворения человеком всего богосозданного мира, ждёт свободного акта единой человеческой воли, растворяющей в себе границу, отделяющую и удаляющую в недосягаемую даль живого, а значит, страдающего и любящего Бога. София ждёт Возвращения и Встречи, хочет долгожданного Свидания и небывалой полноты свершения, чтобы обнять собою единство человека и Бога и засиять умножаемым до бесконечности светом их обновлённой любви.

1.2.3 Назад к антропоморфизму?

Следует ли из всего написанного выше, что понимание Бога, как конкретного индивидуального существа ведёт нас назад к отсталому и первобытному антропоморфизму? Конечно, нет.

Через своё стремление к метафизическому пониманию Бога, философия когда-то выделилась из архаической мифологии. Тем более не свойственно антропоморфное понимание Бога религиозному откровению. Так философия всеединства как своеобразный синтез Откровения и Гнозиса просто «застрахована» от антропоморфизма. Более того, ей удаётся избежать противоречий, которые таятся как в философском, так и в религиозном отношении к Богу.

Религия и философия «совместными усилиями» возвели Бога на такую сверхчувственную и сверхрациональную высоту, на которой Бог стал постепенно «исчезать» из поля зрения, превратился сначала в недосягаемую абстракцию, а затем, просто в фикцию, уступив место откровенному и вполне убедительному атеизму.

«Отрицательный ход в религиозном сознании всегда был таков, что сначала Божество очищалось, так сказать, от всякого действительного определения, сводилось к чистому абстракту, а затем уж от этого отвлечённого Божества легко отделывалось религиозное сознание и переходило в сознание безрелигиозное – в атеизм»¹⁶.

Восточная религия превратила Бога в Ничто, в отрицание живой человеческой воли. Запад решил понять это Ничто буквально. Даже многовековой опыт Ветхого и Нового Заветов не остановил этот процесс. Парадоксально, но факт: последовательно отказываясь от антропоморфизма, т.е. от принципа измерения божества человеческими мерками, западный мир пришёл к извращённому усилению этого принципа. Не Бог становится человеком, а человек становится здесь Богом.

«…И если восточный мир, представляющий момент – исключительного монизма, уничтожает самостоятельность человека и утверждает только бесчеловечного бога, то западная цивилизация стремится, прежде всего к исключительному утверждению безбожного человека, то есть человека, взятого в своей наружной, поверхностной отдельности и действительности и в этом ложном положении признаваемого вместе и как единственное божество, и как ничтожный атом…»¹⁷

Философия всеединства осознаёт ограниченность и незавершённость этих попыток человека представить Бога. Причём несостоятельность наша заключается отнюдь не в бессилии разума или в трансцендентности самого предмета. «…Ибо всякий, чей бы то ни было разум как разум может постигать только логическую сторону существующего, его понятие (logoz) или общее отношение ко всему, а никак не само это существующее в его непосредственной единичной и субъективной действительности»¹⁸. Всё дело в нашей нерешительности, в неспособности довести свою позицию до совершенства, в котором всякая отстаиваемая нами истина обретает статус всеединства.

Представление Бога как цельного существа, универсального организма, который предполагает внутри себя множественность живых элементов, никак не противоречит понятию абсолютности Бога. Во-первых, потому что «нет никакого основания ограничивать понятие организма только организмами вещественными, – мы можем говорить о духовном организме…, а потому мы можем говорить об организме божественном»¹⁹. Надо только дать чёткое определение организму, что и делает В.С., Соловьёв. «Мы называем организмом всё то, что состоит из множества элементов, не безразличных к целому и друг ко другу, а безусловно необходимых как для целого, так и друг для друга, поскольку каждый представляет своё определённое содержание и, следовательно, имеет своё особенное значение по отношению ко всем другим»²⁰.

Такое понимание организма хорошо дополняет закон о совпадении индивидуального и универсального, который требует от всеединой сущности максимальной конкретности и максимального осуществления. Границы индивидуальности не препятствуют универсальности существа, но лишь конкретизируют её.

«Именно для того, чтоб Бог различался безусловно от нашего мира, от нашей природы, от этой видимой действительности, необходимо признать в Нём свою особенную вечную природу, свой особенный вечный мир. В противном случае наша идея Божества будет скуднее, отвлечённее, нежели наше представление видимого мира»²¹.

Что же касается существа самой Софии, то здесь мнения философов (даже внутри школы русского всеединства) сильно расходятся. Евгений Трубецкой категорически отрицает обладание Софией действительной и конкретной сущностью. Естественно, что мысль о её воплощении и, тем более, о зависимости этого воплощения от человека кажется ему совершенно неприемлемой. И это вполне закономерно, если учесть те метафизические акты и намеренья, которые «выводятся» из её самостоятельного существования В.С. Соловьёвым и С.Н. Булгаковым. На мой взгляд, все эти противоречия суть следствия нечёткого и не до конца последовательного понимания софийной сущности. Если соединить вместе, все положительные черты Софии, которые осознаёт каждый из философов, «знавших» Софию, Её лик, наконец, засияет для нас всеми истинными красками.

1.3 Как открывалась София русским философам

1.3.1 Владимир Соловьёв

Для Владимира Соловьёва София была не только философской категорией, необходимой в системе. Она была его непосредственной вдохновительницей и наставницей. Его софийные тексты очень напоминают Боэция. И в этом случае мы можем с уверенностью утверждать, что диалоги с Софией не поэтический приём, не метафора, но отголоски «живых» разговоров и опыт личных встреч. Рукопись В.С., Соловьёва «София», которая является первым наброском всей его дальнейшей положительной метафизики, заключает целые абзацы «автоматического письма», авторство которого всегда принадлежит Софии. Вот, например: «Автоматическое письмо на обороте листа: [по-французски:] «Я бы хотела бы быть живой для тебя. София». [по-русски:] «Я воротилась к тебе, жизнь моя. Я приду к тебе завтра».»²² Или так: «На полях рукописи – автоматическое письмо: София. Отвечаю тебе. Только лишь земля населена человеческим родом. Начатки организации есть также и в других звёздных мирах, но нет организмов, способных стать жилищем человеческих душ»²³.

Вся проблема в том, что, общаясь с Софией как с любимым и безусловным существом, Владимир Соловьёв так и не определил смысл и место этого существа в своей философской системе. Возможно, этому мешало то сильное и восторженное чувство, которое он испытывал к Ней. Так или иначе, слишком по-разному определял он Софию, что послужило поводом в дальнейшем критиковать всю систему и не придавать ей того значения в развитии и становлении человечества, которая она заслуживает.

«Даже в рамках одной рукописи Соловьёва, нередко бывает трудно судить, что подразумевает Соловьёв под Софией, или, иначе, о какой Софии – небесной или падшей – он ведёт речь. В рукописях круга «Софии» её имя становится в один ряд с понятиями: идея, сущность, Душа, Святой Дух (третья ипостась), Мировая Душа»²⁴. В «Чтениях о богочеловечестве» София вообще оказывается произведённым единством божественного организма (Христа), т.е. становится как бы ипостасью ипостаси и, таким образом, входит во второе лицо Троицы. «София есть тело Божие, материя Божества, проникнутая началом божественного единства. Осуществляющий в себе или носящий это единство Христос, как цельный божественный организм – универсальный и индивидуальный вместе, – есть и Логос и София»²⁵.

Я ограничилась здесь кратким обзором видимых противоречий в системе Владимира Соловьёва, потому что ещё не однократно в своей работе буду обращаться к его софийному опыту уже только в положительном смысле.

1.3.2 Сергей Булгаков

Софиология С.Н., Булгакова удивительна. Она глубоко правдива и истинна, но, возможно, лишена того личного огня, той личной влюблённости, которая «помешала» Владимиру Соловьёву рассуждать о Софии логично. В начале осознав Софию всей силой интуитивного откровения, С. Н., Булгаков в последствии говорит о Ней как о непостижимой метафизической абстракции, требующей уже не понимания, а подвига отречения от всякой разумности. Но такая абстракция «губит» Софию, даёт повод для бесконечных возражений и спекуляций, которые ещё более задерживают Её окончательное проявление и воплощение в нашем многострадальном мире.

С. Н., Булгаков полагает Софию как Предвечную Идею Бога, как то, что Он вне Себя представляет, чем любуется, что стремится воплотить в своём творении. Это вполне справедливо, так как Она являлась вдохновительницей Бога и в этом смысле «соучастницей» творения. Особенно замечательно то, что Булгаков предельно конкретизирует эту Идею. «То, что Бог существенно и потому предвечно, вневременно представляет (…), надо мыслить в смысле реальнейшем, …, и именно такой реальнейшей реальностью и обладает Идея Бога, Божественная София»²⁶.

Бог любит Софию как реальное отличное от Себя существо. В этом заключается гениальное откровение Сергея Булгакова. «София не только любима, но и любит ответной Любовью, и в этой взаимной любви она получает всё, есть ВСЁ. И, как любовь Любви и любовь к Любви, София обладает личностью и ликом…»²⁷

Очень чутко отмечается философом женственная природа Софии, её стремление отдавать себя, а не самоутверждаться. «София же только приемлет, не имея что отдать, она содержит лишь то, что получила. Себяотданием же Божественной Любви она в себе зачинает всё. В этом смысле она женственна, восприемлюща, она есть «Вечная Женственность»»²⁸.

Но, в целом, в системе Сергея Булгакова роль Софии постепенно растворяется. Эта роль сначала делается слишком велика, слишком всеобъемлюща, и, наконец, слишком абстрактна. Из обладательницы положительным всеединством София превращается в неуловимую границу между миром и Богом, в нечто существующее ни здесь – ни там, а значит, нигде.

Вот как писал сам Булгаков: «Так как ей принадлежит положительное всеединство, то ею обосновывается вся связность бытия…»²⁹. «Она является началом новой, тварной многоипостасности, ибо за ней следуют многие ипостаси (людей и ангелов), находящиеся в софийном отношении к Божеству»³⁰. «Поставляя рядом с Собой мир вне-Божественный, Божество тем самым полагает между Собою и миром некую грань, и эта грань, которая по самому понятию своему находится между Богом и миром, Творцом и тварью, сама не есть ни то, ни другое, а нечто совершенно особенное, одновременно соединяющее и разъединяющее то и другое…»³¹

Громадная роль положительного и утверждающего себя всеединства непосильна хрупким плечам Вечной Женственности. Это задача Бога и человека, в то время как София лишь вдохновляет их на подвиги, лишь отражает свет их индивидуальных устремлений. И если сегодня София и несёт в себе бремя раздробленности и тварности, то только по вине человека, которого искренне и беззаветно любит как и самого Бога. Что же касается этой границы между миром и человеком, то она никак не относится к Софии, но только к человеческой свободе, о чём уже говорилось выше. Эту грань положил Бог, и С.Н. Булгаков сам писал об этом с удивительной проницательностью.

«Бог как Абсолютное совершенно трансцендентен миру, есть НЕ-что. Но как Творец Он открывается твари, давая в Себе место относительному; неизреченным актом любви-смирения Он полагает его рядом с Собой и вне себя, ограничивая Себя Своим же творением»³².

1.3.3 Евгений Трубецкой

Софиология князя Евгения Трубецкого наиболее близка догматическому пониманию Софии как Божественной Премудрости. Он борется против всякой субстанциональности Софии, против выведения её за пределы божественной жизни.

«Не очевидно ли, что в ней (т.е. в Софии – Н. П.) христианское учение мыслит не только неотделимую от Бога силу, но и неотъемлемое от Него качество! Бог не может ни стать, ни перестать быть Премудрым, потому что Премудрость принадлежит Ему от века: она не может отпасть или отделиться от Него, как не может отделиться от Него полнота, могущество или благость»³³.

Не понимая и не принимая личного существования Софии, Евгений Трубецкой по-своему спасает Софию от «перегрузки». Для него окончательный образ мира, т.е. воплощённая всеединая идея, не может обладать софийной сущностью. По сути, у Трубецкого просто нет Софии, как нет её в самом ортодоксальном христианстве. То, что он называет этим именем есть сила Божия, та самая сила, которая сотворила весь мир. «…. По христианскому учению, предвечная Мудрость, творящая мир, есть начало своего другого: в этом «другом» всё положено её творческим актом – и материя и форма: всё создано ею… из ничего»³⁴. Не зная той Софии, о которой писали Соловьёв и Булгаков, Трубецкой очень чётко определил те качества, которые не должны ей принадлежать. Он вернул Богу богово – его собственную премудрость, его родную ипостась. И теперь София может свободно вздохнуть, проявляя свой лик повсюду, где только пожелает, не превращаясь при этом в пустую абстракцию или всемогущую устроительницу сущего.

Несмотря на всё сказанное, откровение самой Софии насквозь пронизывает сочинения Трубецкого. Он чувствует её не столько своим философским разумом и богословским знанием, сколько поэтическим чутьём, сердечной тягою и неизбывной тоской по будущему всеединому царству. На данном этапе нашего развития не столь важно, каким образом каждый из философов определяет роль Софии в понятиях. Важно, чтобы была понята её открытость, её женственность, её бесконечное любовное стремление к Богу и к человеку, жажда способствовать их воссоединению. Всё это в полной мере можем мы найти в сочинениях Евгения Трубецкого.

«…Реальность Софии видна во всём, даже в этих неудачах и падениях. Ею обусловлена самая действительность суеты и хаоса; ибо, в конце концов, вся эта суета – не что иное, как заблудившееся искание вечной полноты бытия. София живёт в мировом движении как неосознанная цель всеобщего стремления, как сила, всё приводящая в движение. Ибо мир стремится к всеединству; а всеединство действенное, осуществлённое, есть София»³⁵.

«Творческое дело Софии, с одной стороны, отлично от творческого дела человечества во времени, а с другой стороны, в Богочеловечестве сочетается с ним в неразрывное и неслиянное единство»³⁶.

1.3.4 Павел Флоренский

Из всех богословов Павел Флоренский живее всех ощутил Софию, именно как вдохновительницу и хранительницу человечества, как снизошедшую в мир Божественную Красоту. Слова его о Софии проникнуты удивительной искренностью, лаской, душевной доверительностью. Флоренский как будто ждал каждый раз Её появления в своих мыслях. Не в силах заставить Её явиться пред умственным взором, он только просил Её прийти и развеять уныние и скорбь, порою обуревающие душу. Флоренский заранее предуготовлял своё сердце, чтобы почувствовать Софию как радость и бесконечную благодать любви.

«Благодать широкими потоками вливается во все очищенные поры сердца. А «что – от благодати, в том есть радость, есть мир, есть любовь, есть истина», – говорит св. Макарий Великий. Другими словами, с субъективной стороны София воспринимается как посредница радости и тем отождествляется с Радостью. Чистота сердца есть блаженство; девственность души есть радость и даже некоторая весёлость»³⁷.

Флоренский, с одной стороны, говорит о Софии как о четвёртом лице Троицы, с другой стороны, видит это лицо как Другое, отличное от внутритроичной жизни. В отличие от Евгения Трубецкого он называет Софию тварной силой, силой бытия. Причём не в отрицательном значении «твари», а в самом положительном, должном, т.е. святом. Для Флоренского София и есть залог будущего перерождения твари, стимул для поисков новых духовных состояний. «София есть постольку Церковь в её земном аспекте, т.е. совокупность всех личностей, уже начавших подвиг восстановления, уже вошедших своею эмпирическою стороною в Тело Христово»³⁸.

Именно София постоянно напоминает человеку о вечносущей божественной Троице. Не будучи ей по существу, София проявляет через себя её качества, как будто отражает на землю свет Всеединой Божественной Любви. Явления Бога в Софии человек воспринимает как Добро, Истину и Красоту.

«Под углом зрения Ипостаси Отчей София есть идеальная субстанция, основа твари, мощь или сила бытия её; если мы обратимся к Ипостаси Слова, то София – разум твари, смысл, истина или правда её; и, наконец, с точки зрения Ипостаси Духа мы имеем в Софии духовность твари, святость, чистоту и непорочность её, т.е. красоту»³⁹. Интересно, что для Флоренского святость, т.е. добродетельность, есть именно Красота, тогда как изначальная сила бытия лишена атрибута безусловного Блага. Мне кажется, что такое «упущение» следует из логики построения «Столпа и утверждения истины». Флоренский неоднократно подчёркивает здесь, что наступает эра Святого Духа, что именно Его постижение ляжет в основу нового мироотношения и послужит завершающим этапом на пути к всеединству. И поскольку огромное значение на этом пути он предавал Софии, которая для него есть всё же красота по преимуществу, Флоренский вольно или невольно концентрирует свои «любимые» понятия – святость и красоту – именно в Ипостаси Святого Духа.

Это замечательный пример индивидуального, глубоко личного переживания сокровенных божественных истин, которое всегда подчёркивалось и утверждалось всеми без исключения философами всеединства, начиная с Владимира Соловьёва. Никогда субъективная чувственная окраска понимания не вредит существу Истины. Напротив, именно она конкретизирует и усиливает Её, приближая возможность осуществления в едином духовном организме.

1.3.5 Даниил Андреев

Разговор о Данииле Андрееве всегда был особым. Для кого-то его трансфизические откровения до сих пор являются болезненным бредом, реакцией «перегруженного» душевными и телесными муками сознания. Тем не менее, «Роза Мира» навсегда остаётся великим произведением гениального человеческого разума, попытавшегося осмыслить и изложить в стройной системе философских категорий трансцендентный опыт духовного ясновидения.

Что же касается понимания существа Софии, то здесь опыт Андреева поистине бесценен. Именно в «Розе Мира» впервые дан обзор наблюдаемых в мировой практике софийных проявлений. Впервые приоткрыта завеса над тайной гениальных художественных творений. Вся мировая история получила новое осмысления в свете задачи воплощения Идеального Женственного Существа. «Роза Мира» – это то самое недостающее звено, в колесе человеческой эволюции, без которого мы ещё очень долгое время продолжали бы буксовать на месте, не в силах осмыслить и собрать воедино опыт своих гениев.

Андреев дерзнул изменить саму Троицу, ввести Софию-Вечную Женственность в святая святых Божества. Такая явная ошибка простительна, а может быть, просто необходима, чтобы, наконец, пошатнуть устои нашего косного мира. Современному обществу до такой степени не хватает чувствования женственного (софийного) начала, что человечество не раз уже стояло на пороге самоуничтожения. Причина тому вовсе не агрессия как следствие чрезмерной мужественности (сама по себе мужественность, конечно, не зло, ведь творческая созидающая сила отнюдь не агрессивна), а возрастающая бессмысленность. Человечество просто собиралось покончить собой от отчаянья. Стало казаться, что Бог действительно умер, или отвернулся от нас или Его никогда не было. На самом деле отвернулись мы. Не понимая, забывая, игнорируя Софию, мы сами теряем единственный канал, единственную связь с нашим Богом. Более того, этим мы причиняем страдания не только себе, но и Софии, и самому Богу, который в неимоверной тоске и скорбной надежде ждёт своих возлюбленных. Ведь как писал Лев Платонович Карсавин: «Бог бесстрастен совсем не так, как ты думаешь…»⁴⁰

Между прочим, именно Даниил Андреев максимально воплотил идею всеединой философии о конкретности высших сущностей. То, что является у Владимира Соловьёва теоретической иерархией существ, у Андреева есть действующий мир конкретных сверхмировых личностей. Кроме того, в книге дано максимально чёткое и доказательное изложение структуры Вселенной и её основных принципов, возможно, обгоняющее на многие годы современную (изменяющуюся довольно медленно) научную картину мира.

Но вернёмся к Божественной Троице. Вот что пишет Андреев: ««Бог есть любовь», – сказал Иоанн. Будут сменяться века, потом эоны, … наши нынешние представления о Божестве исчезнут из памяти, как бледные, отцветшие, ненужные больше тени; но и тогда истина о том, что Бог есть любовь, не утратит своей истинности. Бог любит не Себя (такое предположение было бы кощунственно), но Каждая из таящихся в Нём непостижимостей обращена любовью на другую, и в этой любви рождается третье: Основа Вселенной. Отец – Приснодева-Матерь – Сын.

Высочайшая из тайн, внутренняя тайна Божества, тайна любви Отца и Матери, отнюдь не «отражается» в человеческой любви, какой бы то ни было… Но и ничто в мире, за исключением того, что исходит от начал богоотступнических, не может быть сторонним по отношению к этой тайне»⁴¹.

Даниил Андреев говорит о сущности любви как о совместном творчестве. Ведь и по Анастасии энергия Любви (София) полюбила Бога именно за его Прекрасную Мечту о Будущем Мире, именно как Вдохновительница сама Она была воспринята Богом. Акт любви для них, не отличим от акта Сотворения, это один и тот же единственный акт, в котором любовь и творчество сливаются воедино. Из этого отчётливо следуют и человеческие задачи. «Думается, что правильный религиозный ответ на вопрос о любви между мужчиной и женщиной может быть только один: эта любовь благословенна, прекрасна и свята в той мере, в какой эта любовь творческая»⁴².

По-своему решается в «Розе Мира» вопрос о дробности и «падшести» Софии в нашем мире, так сильно волновавший всегда русских философов. Мистические прозрения о Лилит – женственной субстанции, отпавшей от Бога, а также о Навне-Идеальной Соборной Душе, находящейся ныне в пленённом состоянии, возможно, как раз отражают ту метафизическую катастрофу, которую В.С. Соловьёв и С.Н. Булгаков представляли как акт самоутверждения Софии. Но Андреев однозначно утверждает, что какое бы то ни было падение не может коснуться существа Мировой Женственности (а именно, Она, на мой взгляд, отражает идею возлюбленной Богом Софии). Сферы Её обитания абсолютно недосягаемы для всякого зла, поэтому все перипетии средних и нижних слоёв только осложняют и задерживают Её нисхождение в наш мир.

И вот, новый творческий акт (Божественный или человеческий?) – грядущее воплощение Мировой Женственности. К нему сходятся все пути, начертанные в «Розе Мира».

«Её, Пресветлую и Благую, выражение Женственной ипостаси Троицы, мы зовём Звентой-Свентаною… Близится день Её долгожданного спуска в один из верховных градов метакультур. Там должна Она родиться в теле из просветлённого эфира – дитя демиурга и одной из Великих Сестёр. С Нею спустится в этот затомис из Элиты Шаданакара сонм высочайших душ. Вот Она, надежда и упование, Свет и Божественная красота!»⁴³

«И не только Роза Мира отразит в Энрофе мистерию рождения Звенты-Свентаны в одном из затомисов: возрастание женственных сил и их значение в современности сказывается и везде вокруг. Этим и прежде всего этим обусловлено всеобщее стремление к миру, отвращение от крови, разочарование в насильственных методах преобразований, возрастание общественного значения женщины, усиливающаяся нежность и забота о детях, жгучая жажда красоты и любви… Это будет цикл эпох, когда женственное в человечестве проявит себя с небывалой силой, уравновешивая до совершенной гармонии самовластие мужественных начал»⁴⁴.

1.4 Человек и София

Во введении А.П. Козырева к публикации в журнале «Логос» рукописи Владимира Соловьёва «София» есть следующее наблюдение: «В софийных записях содержание довольно однообразно: бесконечные признания Софии в любви к своему адепту, выражение желания соединиться с ним, просьба никогда не расставаться с ней… В основном записи касаются именно взаимоотношений Софии и её возлюбленного. Записей, сообщающих нечто, касающееся собственно философских и теософских занятий Соловьёва сравнительно немного»⁴⁵.

На первый взгляд, это может показаться странным. Само имя София, т.е. Мудрость, предполагает всезнание, всепонимание и, конечно же, научение. Вместо того, чтобы инспирировать своему избраннику полноту божественной информации, Софии только ищет его взаимной любви. Однако, если не проигнорировать этот факт как случайный, если попытаться его осмыслить, мы обнаружим величайшую метафизическую целесообразность действий Софии.

Сущность Софии как посредницы между человеком и Богом не в том, чтобы наставить человека на путь истинный, не в том, чтобы научить его или объяснить строение Вселенной, но в том, чтобы вдохновить его на творчество, чтобы осветить его устремления светом божественной любви. В человеке всё заключено изначально, ему нечего больше просить у Бога, а значит, и не чему учиться у Софии. Но для осмысленного и полного существования мало обладать всем, надо выражать это всё в себе, проявлять всё через себя, давать всему осуществляться. Другими словами, для полноценного существования нужно совершать новые Сотворения, ещё более прекрасные и совершенные чем сам человек.

Почему творение не может быть беднее и проще своего Создателя. Потому что истинное творение есть Рождение. Любой отец мечтает, чтобы его сын превзошёл его в тех добродетелях, которыми он обладает сам. По образу Своему Бог создал человека для творчества. Но нет творчества без вдохновения. Вдохновение же есть Прекрасная София, любовь Любви, вечная Спутница Бога. Сам Бог не совершает новое Рождение, потому что расстался с Софией ради людей. Она теперь с нами, и всё, чего ждёт от нас, это новой Прекрасной Мечты, способной стать явью.

Однако человек надолго перестал мечтать. Он углубился в познание собственных недр, а поскольку они безграничны, он завяз и окончательно растерялся. Вместо того, чтобы обратиться ввысь, лицом к Софии; вместо того, чтобы узреть Её, светящуюся во всём божественном творении, и полюбить всем сердцем; вместо того, чтобы родить в совместном с Ней творении прекрасный Мир Мечты на радость Богу и всем вселенским сущностям, человек посчитал себя никчёмным и маленьким, бессильным, случайным и одиноким во Вселенной. Он стал худо-бедно обустраиваться на своей Живой Планете, уже и без того идеально для него устроенной. Он перестал чувствовать во всём гармонию и восхищаться мудростью Творца, потому что взгляд его был направлен вниз, голова опущена к земле.

Конечно, мир меняется. Мир движется к совершенству, потому что человек, как бы сильно он не заблуждался, всегда стремится к истине. А Истина одна – Любовь. Человек стремится к Любви. И рано или поздно он обретёт Её. Тогда исчезнет сама возможность богоотступничества, ибо сердца всех преисполнятся благодарностью. Человек сам захочет дарить Благо, а такое желание изначально лишено всякой самости. Мир, зачатый в Любви; мир, в основание которого положена великая жертвенность и самоотречение, не должен быть побеждён силой эгоизма и самоутверждения. Пусть страстная сила воображения и уверенность в собственной мечте, переданные нам в наследство Богом, принадлежат будущему всеединству.

София не наставляет нас, а вдохновляет. Философам Она является как Истина и побуждает их творить себе воплощение в бесчисленных системах и учениях. Праведникам Она является как Добро и побуждает их творить себе воплощение в живых и добродетельных поступках. Художникам Она является как Красота и побуждает создавать прекрасные творения для своего воплощения. Но суть всех воплощений одна – Любовь.

И потому мечта о Всеединстве стремится сделать все усилия прозрачными друг другу: чтоб Истина не замыкалась от Добра, Добро чтоб находило себя в Красоте, а Красота была всегда причастна им Обоим.