Стражи разбудили нас на рассвете.  Мы умылись, оделись (наша человеческая одежда уже лежала аккуратными стопочками на кресле), позавтракали и вместе с Белодревом, Кленом, Пестрым и Братом тронулись в путь.  На лужайке нас ждали Серебряный, Игуменья и Легкая.  Желали нам доброго пути.

Легкая обещала мысленно помогать и предупреждала, что через несколько часов на эти земли придет гроза с запада. Первая и желанная гроза в этом году. Она очистит воздух от мути и, быть может, принесет с собой добрую воду для весеннего роста, но неизвестно, какова будет ее сила. Ее совет – переждать грозу до спуска в сумрачные земли. А уже потом выходить за защиту Деревьев.

Серебряный попросил нас, человеков, держаться вместе с народом стражей. На сумрачных землях хозяйничают духи с кургана. Насылают дурные мысли, пугают привидениями, обещают несбыточные плоды. Друзья, не поддавайтесь и не принимайте от них ничего. Главное – держитесь все вместе. Белодрев знает путь. И да будет с вами Кон-Аз-у…

Серебряный, Игуменья и Легкая низко нам поклонились. В ответ мы смущенно кивнули головами, а отец Иван всех незаметно благословил. И мы тронулись в путь. Вошли в лес, и провожающие нас стражи скрылись из глаз. Тропинка вела прямо, но так казалось; на самом деле мы постепенно огибали вершину холма с южной стороны. На лужайке Серебряные Деревья были от нас на востоке, теперь же они оказались севернее нас. 

Шли молча. На душе было ощущение светлой грусти от предстоящего прощания с чудным миром стражей. Понемногу давало о себе знать и другое чувство, пока очень слабое, неопределенное. Что-то вроде беспричинной тревоги.

Вот и восточный склон. Деревья теперь были позади нас. Повернув на дорожку, что бежала от Деревьев на восток, мы начали спускаться. Очень скоро вышли из леса и остановились.

– Друзья, – сказал Белодрев, – давайте окинем взглядом простор, что нам предстоит преодолеть.

Панорама, открывшаяся с восточной стороны холма, была гораздо более обширная, чем мы наблюдали, восходя на холм. Но от нее веяло какой-то суровостью, безлюдьем. Прямо под нами начинался луг. Однако прекрасных цветов илиунурии на нем было значительно меньше. И сам луг выглядел менее ярко, более, что ли, аскетично. Но зато он продолжался гораздо ниже, по склону холма, чуть ли не до подножия. И склон с этой стороны был круче, чем с северной.

У самого подножия холма колыхалась светлая завеса, покров мира стражей, его граница. И на этой границе виднелся небольшой дом. Дом колыхался и плыл, вместе с завесой.

       – Это дом, это дом… – Белодрев на несколько секунд задумался, подбирая подходящее слово в нашем языке, – Отшельника, да, Отшельника. Он стережет наши восточные границы. Вы с ним познакомитесь. Скорее всего, у него и встретим грозу.

За домом Отшельника, за завесой, краски меркли. От подножия холма мир становился черно-белым. И опять возникло ощущение невероятной дальнозоркости, словно мы наблюдали местность сквозь мощную оптику. Больше всего было непонятно, как подобная четкость сохраняется на фоне колышущегося марева, светлой завесы этого мира.

Местность за холмом открывала себя постепенно. Сначала я увидел плоскую серую степь, уходящую на многие километры. Степь казалась совершенно необитаемой. Но вот взгляд зацепился за нечто интересное – аккуратные кучки из плит и камней; возможно, очень небрежно сложенные домики. Впрочем, это могли быть и люки и шахты, и все что угодно.

 – Мы пойдем на юго-восток? – спросил Капитан у Белодрева.

 – Точно так, на юго-восток. В сторону вон того леса, где убили наших братьев. И дальше, к тем вон холмам на горизонте, где прячется от своего страха служитель Кон-Аз-у…, Василий.

      Мой взгляд невольно скользнул на юго-восток.  Там, очень далеко, виднелся лес. Перед лесом клубился неприятный темно-серый туман. Но до деревьев он не доходил. Лес просматривался четко, как на ладони. За лесом, на самом горизонте, шла волнистая линия холмов. В сторону севера линия плавно переходила в степной горизонт. На самой границе степи и холмов что-то мигало отдаленным желтым цветом. Я догадался, или кто-то подсказал – в той стороне Алексеевка, значит, мигает та недостроенная солнечная станция на въезде. Это надо же, за столько километров!

 – Отец Иван, – не удержался я, – смотри, даже отсюда ту солнечную станцию, на въезде в Алексеевку, видно.

 – Точно. А самого села не видно.

 – Наверное, холмы загораживают.

 – Друзья, – воскликнул Пестрый, – ну вы опять не туда смотрите. Смотрите на юго-восток, на южную кромку холмов. Там наша и ваша надежда. Туда стремимся все мы. Там ваш рай-у.

К югу линия холмов обретала цветность, а затем  резко обрывалась. Дальше шла как бы бездна, как бы отдельное от этого мира огромное пространство, заполненное ослепительным, едва выносимым для глаз, лазурным сиянием. Я повернул взгляд чуть в сторону. И увидел, как лазурное сияние плавно переходит в пронзительную синюю гладь. Море, – дошло до меня. – Море!

Увы, при приближении к нам, краски моря тускнели. Береговая линия проходила южнее нас, где-то километрах в пяти, семи. И там море было совершенно безжизненным, свинцово-серым. Серая степь безрадостно упиралась в неподвижную и свинцовую гладь моря. От такой картины тоскливо заныло сердце.   

 – Какое разное море? – сказал я.

 – Да, море разное, – подтвердил Клен. – На степном берегу море кажется мертвым, оттого что на него брошена тень с кургана. Но тень не так сильна, как о себе думает. К востоку море сбрасывает тень и становится все чище и светлее, пока, наконец, не приводит к другому берегу. Жаль, что вы не видите его так, как мы.

 Повисло молчание. Стражи отрешенно смотрели на юго-восток. Брат и Пестрый блаженно улыбались. Клен что-то напевал. А потом Белодрев тихо вздохнул и сказал:

 – Пора…

 Спуск с холма оказался длиннее, чем я думал. Но склон не был таким уж крутым, как виделось мне с вершины. Аккуратная песчаная дорожка змеилась, изгибалась вдоль всего склона. В самых отвесных местах, в земле, были вырезаны удобные ступеньки. Через полчаса, может чуть больше, мы достигли подножия холма. До дома Отшельника оставалось совсем немного.

Здесь, у подножия, светлая завеса была совсем незаметна. Ничто не рябило, не плыло в глазах. Так что дом Отшельника теперь был виден очень хорошо. Первое, что бросилось – солнечное веретено над небольшим островерхим куполком на крыше.

Дом был небольшой (если сравнивать с домами-замками на вершине холма), но двухэтажный, из неведомого красновато-фиолетового полупрозрачного, воздушного материала. Дом казался легким, как пушинка, и одновременно прочным, как алмаз.

Вокруг жилища было непривычно пустынно – песчаные дорожки, газоны и ни одного дерева. В этот момент, когда я обратил внимание на «пустынность» вокруг, из дверей вышел человек и направился к нам. Тут же за нашими спинами раздался отдаленный грохот грома. И еще один. Подул свежий ветерок, и воздух наполнился почти осязаемым электричеством. Я ощутил приятные покалывания в области затылка и на кончиках пальцев рук.

Человек приближался – да, именно на человека он был похож гораздо больше, чем на стража!

– Вот и Отшельник нас встречает, – сказал Белодрев.

 Отшельник одновременно напоминал древнего библейского пророка, колдуна и обычного крестьянина, пастуха овец. На крестьянина делала его похожим одежда; был он в коротком и легком овчинном тулупчике, без рукавов, в белой рубахе и белых штанах. Босиком. А густая, косматая грива волос на голове, длинная седоватая борода и внушительный, странно изогнутый, чем-то схожий с молнией, посох в руках, превращали его не то в пророка, не то в колдуна.

Не доходя до нас, Отшельник остановился и, подняв для приветствия руку вверх, закричал низким и густым голосом:

– Эгей-гей! Кого я вижу?! Сюда, друзья, сюда!

Последние слова смешались с новым ударом грома. На мгновение мне почудилось, что звук его голоса звучит в полный унисон с грохотом грома.

Так человек он, страж, или кто? – подумал я.