Да, это был тот самый Николай, человек из Брамы! Войдя, он с удовольствием потянул носом воздух, еще пропахший ладаном.
– Прошу меня простить, – сказал он и улыбнулся своей дружелюбной улыбкой, – не получилось у меня в день вашего приезда прийти. Так что приношу извинения.
– Какие извинения, дружище, – воскликнул заметно повеселевший отец Иван. – Никакие извинения не принимаются. Ты пришел (ничего, что я на ты), так вот, ты пришел тогда, когда надо. И более того, Николай, нам требуется твоя помощь!
– Понимаю. – Николай поставил на пол свою объемную матерчатую сумку, извлек из нее что-то большое завернутое в такое же большое полотенце. Еда – мгновенно промелькнуло в моей голове – еда!
Под полотенцем оказалась кастрюля, набитая доверху вареной картошкой. Картошка была обильно полита постным маслом, приправлена перцем, укропом, еще какой-то зеленью и изящно нарезанными колечками свежего лука. От созерцания всего этого у меня едва не свело прижатый к позвоночнику живот.
– Николай, – сказал я взбодрившимся голосом – никогда в жизни мне не снились вещие сны. И вот впервые приснилось. Вчера ночью. Когда мы тут дуба давали. Так вот, мне приснилось, будто Вы… ты, выходишь из Брамы с полным казанком вареной картошки. Представляешь?!
– Представляю, – эхом отозвался Николай и, загадочно улыбаясь, продолжил извлекать из своей «волшебной» сумки продукты. За картошкой последовала банка с маринованными огурчиками, еще какие-то соления…
– А потом ты опять выходишь с огромным таким горшком, в горшке белое дерево, да, белое дерево…
Я запнулся, чувствуя, что не в силах пересказать сон дальше. Наверное, еще не время. Николай как-то странно поглядел на меня. Его взгляд словно говорил: ты прав, еще не время говорить о сокровенном.
Между тем на столе появилась банка с медом и добрый каравай хлеба. И это еще не все! Помимо продуктов сообразительный Николай принес нам вилки, ложки, тарелки и две кружки. Так кстати! У нас не было ничего (кроме книг, пачки чая и зубных щеток). И тот же чай мы пили из одной банки по очереди. Мы просто не знали, как благодарить Николая. И решили, что наш благодетель не уйдет от нас живым, если не потрапезничает и не почаевничает с нами. Николай не отказался.
Поев от души, заварили крепкий чай. Плотная еда и чай с медом заставили взглянуть на все наши проблемы не торопясь, философски. Отец Иван вкратце рассказал о наших злоключениях и попросил Николая описать нам все, что здесь происходит по церковной линии. И что известно об исчезновении отца Василия. И вообще, как он тут служил?
Николай с минуту помолчал, видимо собираясь с мыслями.
– Что касается отца Василия, – осторожно сказал он, – впервые я его увидел у нас, э-э-э, года полтора назад. Правда, в самом начале он появлялся у нас больше эпизодически, приезжал из Черноморки на велосипеде. Занимался с хором, готовил помещение под церковь, иконостас делали.
– Отец Василий сюда прибыл сам, или его пригласили? – поинтересовался отец Иван.
– Нет, приехал он не на пустое место. У Михалыча, который кумом приходится председателю, мать сильно верующая была. Это она настояла на открытии здесь церкви. Бабулька была очень пробивной. Из кубанских казачек…
– А почему была? – Перебил отец Иван.
– А она, э-э-э, скончалась, скоропостижно.
– Вот как. Странно, – отец Иван задумчиво почесал лоб. – Ничего-ничего, Николай, продолжай.
– Эта бабушка накрутила своего сына и уже вместе обработали председателя. Председатель здесь, как, может, вы заметили, к вопросам веры весьма равнодушен. Но сумели, убедили и его. Тогда дело и сдвинулось. Да оно бы никогда и не сдвинулось, без головы. Все ж общественные фонды, деньги, недвижимость в его руках. Тут же помещение под будущую церковь нашли. Собрали нечто вроде приходского совета. Дело несложное, если сам голова взялся. Более того, даже закупили в городе все необходимое для служения, начиная от нарукавников и кончая кадилом и паникадилом. Иконы, у кого они еще были, поприносили из хат в будущую церковь. Чаша для Причастия, то вообще отдельная тема. Чаша у нас особая реликвия. Некогда она принадлежала Алексеевскому священнику, отцу Геннадию, что мученически погиб во время хрущевской антирелигиозной компании.
– Да-да, – воскликнул отец Иван и аж прищелкнул пальцами от возбуждения. – Черноморский батюшка мне говорил, что храм там при Хрущеве взорвали. И до сих пор он так в руинах и лежит.
– Верно так, – спокойно подтвердил Николай и, окинув нас своим ясным мечтательным взором, продолжил свой неторопливый рассказ. – Только храм тот прямо с людьми взорвали.
– Не может быть, при Хрущеве-то и с людьми! Это же не эпоха военного коммунизма! – с жаром сказал я, хотя и подумал про себя, что от чего это не может быть, очень может быть в этой глухомани, все может быть!
– Увы, – горестно вздохнул Николай. – Отец Геннадий, видимо, так же думал, что с людьми взрывать не решатся, ни те времена. И поэтому забаррикадировался с несколькими самыми преданными ему прихожанами в притворе храма. Но перед этим он все же, наверное, мистически предчувствовал, что дело может кончиться смертью. Поэтому оставил бабе Марии, на хранение, кое какие церковные вещи и в том числе Причастную Чашу. Вот эту Причастную Чашу и принесла в церковь баба Мария. Она очень Ей дорожила. Считала, что Чаша окроплена мученической кровью отца Геннадия. Так Чаша стала святыней для наших немногочисленных прихожан.
– Да, брат Николай, немногочисленных, это сколько? – спросил отец Иван. – Ну, из тех, что постоянно в церковь ходили.
– Очень мало, – с готовностью ответил Николай, – пожалуй, на пальцах одной руки можно пересчитать.
– Ясно. Ну и что отец Василий?
– Да, отец Василий, – сказал Николай и вдруг задумался.
– Ну да, все на велосипеде к нам ездил. Ну а где-то с октября уже полностью к нам перебрался. Как и вы, в общежитии жил. С хором занимался. Иконостас делали. А потом, вначале зимы, была первая полноценная литургия. А потом он перебрался жить в дом к одной бабке, в общежитии холодно стало. А потом, э-э-э…
– Николай, – терпеливо перебил его отец Иван, – это все детали. Ты можешь внятно рассказать, что здесь происходило. Как воспринимали отца Василия. Может, он чрезмерно аскетичен был. Все-таки монах. Что, по-твоему, могло привести к исчезновению отца Василия. Понимаешь, мне важно в этом разобраться. У меня и благословление владыки на этот счет есть. Понимаешь, Николай, очень важно!
– Кое-что могу рассказать, – вздохнул Николай, – но очень бы не хотелось. Кто я такой, что бы судить духовное лицо, хотя и не был понят и принят этим лицом. – Николай еще раз мучительно вздохнул.
Отец Иван молча встал и положил руку ему на плечо:
– Николай, дорогой, – тихо сказал он, – мы в данный момент не осуждаем, а рассуждаем. Ведь не шутка же, иеромонах пропал. Войди и ты в наше положение.
– Да, конечно, – согласился Николай, – простите, развел тут нюни. В общем…. Э-э-э. Надо сказать сразу, без осуждения, что отец Василий, хоть и молод был, но очень такой жесткий батюшка. И что удивительно, проговаривал он свои инквизиторские жесткости прямо таки тихим, елейным голосом. Например, говорит той же учительнице, тете Тамаре: Вам, дорогуша, не мешало бы двадцать поклончиков. Не можете. Спина болит. Ну, тогда я буду не спать, всю ночь буду за Вас молиться, что б Господь Вас сподобил поклончики делать. Вот. И приходилось, бедной тете Тамаре надрывая больную спину делать поклончики. А то ведь любимый батюшка не будет спать из-за нее… Строгий был отец Василий. И проповеди длинные такие произносил. На мой взгляд, что-то больше похожее на политинформации. Темы мне немного знакомые – мировое правительство, масоны, капитал, дьявольская сущность телевизора, нумерация, спайка униатов и раскольников с оранжевой властью, их война с православием… Ну и так далее. В похожем духе.
– Ох, да, темы знакомые, – вздохнул я.
Николай кивнул головой и продолжил:
– Бабки, конечно, мало, что в этих речах понимали. Но слушали и потом говорили всем, что батюшка замечательный проповедник. Чудово так балакает, непонятно, но красиво, як соловей поет. Как ни странно, голове проповеди-политинформации нравились. Иногда он специально заходил на службу, проповеди послушать. А потом, зимой, отец Василий объявил войну иеговистам. Перед Новым Годом он специально ездил в город. Привез антисектантскую литературу. Ходил, раздавал ее. Собственно иеговистов в Красном Куту мало. Центр у них все же в Алексеевке, а здесь несколько корейских семей и несколько соблазненных ими славян время от времени по хатам журнальчики свои носят.
– Тут отец Василий, что делает на Крещение? Отказывается святить дома, в которых эти самые иеговисткие журналы. А это большинство хат. Скандал был, конечно. Те, кто не успел эти журналы попрятать, сильно обиделись на отца Василия. Тогда же и первое столкновение с иеговистами у него произошло. Они прямо в церковь приходили, кричали, что он не имеет права мешать им свидетельствовать. А отец Василий при всех назвал их опасной тоталитарной сектой. Потом, весной уже, вот где-то в это время, то есть, год назад, пожалуй, самое интересное произошло. Один из корейцев-иеговистов обратился в православие. А с ним и несколько человек из славян, что пахали у него на поле.
– Это, конечно, был триумф отца Василия. Здесь он действительно как миссионер показал себя. Но это, опять же, на мой взгляд, не очень хорошо сказалось на его душевном облике. Он стал еще более жестким и нетерпимым. Жить переехал к новообращенному корейцу, благо тот жил отдельно от остальных корейцев, бобылем. А после Пасхи, скоропостижно умирает баба Мария. Она у нас была старостой прихода. И отец Василий ставит вместо нее Виктора, корейца новообращенного. Многие из старых прихожан обиделись. Особенно учительница. Тетя Тамара. Видимо, сама на место старосты метила. А отец Василий ей сказал, что-то вроде – женщина знай свое место. Вот она и обиделась.
– Но, а дальше, я подробностей не знаю. Был отлучен от Причастия, и даже от своих обязанностей чтеца. В церковь ходил редко. Знаю только, кончилось все тем, что отец Василий, э-э-э, где-то в сентябре пропал. Не пришел на службу. Все вначале думали, что он в городе, не успел приехать. Потом думали, что епископ его по каким-то причинам не отпускает. Ездили к епископу и выяснили, что там не было отца Василия. Стали грешить на иеговистов. Кто-то пустил слух, что корейцы ему отомстили за миссионерский успех, куда-то в багажнике машины увезли. И там держат. Ходили даже разбираться к корейцам. Те клялись своим Иеговой, что им криминал не нужен. И они в глаза не видели нашего попа. Но им, кажется, не поверили. Еще раза два к епископу ездили. И он пообещал, что скоро приедет новый поп и во всем разберется.
– А староста где? – спросил отец Иван.
– Староста?.. А он исчез вместе с отцом Василием, или сразу после него; никто не знает.
– Ну да, ну да, – задумчиво покачал головой отец Иван. – Хорошо, Николай, а что с приходом, куда подевались люди, что к отцу Василию ходили?
– Тут странная история. Люди эти в селе. Но о церкви даже слышать не хотят. Все сильно напуганы. Говорят, что… – Николай смущенно покашлял, – говорят, что им приснилось, будто антихрист в образе нового попа пришел в село. И про отца Василия расспрашивал.
– О, Господи! – с мукой в голосе воскликнул отец Иван, – они, что, снам верят?!
– Всем одновременно, в одну ночь приснилось, – уточнил Николай.
– Вот она, батюшка, сельская магия, – сказал я, – которая… ладно, промолчим.
– Очень тревожный знак, – вздохнул отец Иван. – Получается, теперь мне не только приход собирать, но еще доказывать, что не антихрист… Полный бред! Что здесь творится, безумие!.. Хорошо, а что ты сам обо всем этом думаешь?
Вместо ответа Николай порылся во внутреннем кармане своей ветровки и извлек оттуда небольшой сверток. В свертке был нарукавник, который одевается священником на руку, поверх рясы.
– Ого, – сказал отец Иван. – Откуда это у тебя?
– Это я нашел… возле Брамы.
– Возле Брамы!
– Возле Брамы, – подтвердил Николай.
– Итак, ко всему добавляется еще и Брама. Этого тоже следовало ожидать. Конечно же, Брама! – отец Иван даже зачем-то хлопнул в ладоши. Николай, а ведь ты очень смущаешься, когда разговор заходит об этой аномальной зоне, Браме, – продолжил отец Иван. – Не сложно догадаться, что весь твой конфликт с отцом Василием был именно на почве этого. Иеромонах Василий отлучил тебя от Причастия и от обязанностей чтеца в церкви именно потому, что ты ходишь на Браму. И, наконец, где мы познакомились? Возле Брамы.
– Да, Николай, – встрял в разговор я, – помнится, ты там ключик искал.
Николай смущенно опустил глаза:
– Именно в тот день, когда вы меня там увидели, я и нашел… нарукавник. Нашел сразу за Брамой. Потом перед ней решил поискать. И тут вы меня и увидели. А насчет ключика, что мне оставалось делать. Если б сразу все рассказал о находке, боюсь, вы бы меня не так поняли.
– Не переживай, дорогой мой Николай, – отец Иван улыбнулся. – Я не иеромонах Василий. Епитимии на тебя накладывать не собираюсь. Наоборот, рассчитываю, что так, как ты нам хорошо церковную ситуацию обрисовал, так и об этой самой Браме расскажешь. Под свежую чашечку чая, конечно.
– Ну и что б тебя совсем не смущать, Дима поведает сейчас, что он там возле Брамы пережил. А ведь он у нас еще тот борец с антихристовым духом… был. А я пока чаек сделаю.
– Не обращай внимания, – сказал я изумленному Николаю. – Это батюшка шутит. А насчет Брамы случилось следующее….
И я рассказал все, что пережил в тот день возле «холмика с вынутой серединой». И о приснившимся мне в прошедшую ночь сне. Все рассказал.