Как только рассвело, Прошка осторожно покинул свое укрытие. Перед тем как выйти, он долго прислушивался, не топочут ли где его соплеменники. Все было тихо. Но Прошка все же не решился идти сразу на Брошенную дорогу. Он двинулся к лесу напрямик, через холмы. Стараясь четко придерживаться западного направления.

Идти напрямик было сложно даже ему, гному. В этом месте у холмов слишком крутые склоны, а между ними одни сплошные ямы да овраги. Вдобавок склоны преимущественно песчаные, предательские: карабкаешься на склон, а он вдруг начинает под тобой осыпаться. Один раз Прошка едва не угодил в глубокий овраг. После этого решился выйти на дорогу. Впереди был знакомый ориентир – большие и призрачные развалины человеческих домов на высоком холме с широким и плоским верхом.

Прошка остановился, снял с плеча дорожный мешок и извлек из него небольшой (чуть больше пятака) осколок родового камня Раха-а-халд. Несколько минут он пристально разглядывал ничем непримечательный серебристо-серый камень. Затем, вздохнув, завязал дорожный мешок, а камень положил в карман…

Раха-а-халд защитит меня. Я буду идти по дороге, тереть камень и думать, много думать. Я мог бы и дальше идти через горы, но так я не могу тереть камень и думать. А я должен многое понять, прежде чем встречу лесной народ и скажу правильные слова...

Прошка вышел на Брошенную дорогу и, не оглядываясь, зашагал в сторону Брошенного леса.

…Ляксашка тер камень и стал другим. Сначала он вспомнил свое настоящее имя. Он не Ляксашка, он – Гам! А потом Гам вспомнил, что была совсем другая жизнь, до того как они попали под молнию ангеля. И в этой, другой жизни, они долго шли с больших гор, что находятся где-то далеко на востоке. А вот зачем они шли, Гам вспомнить не успел. Но зато он вспомнил, что до молнии мы не служили человекам и ангелям. А теперь служим, как последние рабы.

Гам тер камень и понял – это колдовские чары, злые чары. Злой ангель и злой авве Василий хотят, чтобы мы воевали с лесным народом. Мы не должны убивать лесной народ. Лесной народ мудр и добр к нам, пусть и разные у нас пути. Но лесной народ знает наш путь и подскажет, как нам быть. Плохо, что Тимошка с Филькой пролили кровь. Лесной народ может быть зол на нас, но я попрошу прощения, я скажу, что мои братья не виноваты, они под колдовством. И я скажу главное, о войне…

Так размышляя и потирая пальцами заветный камень, Прошка оставил за собой холмы и вступил в Брошенный лес:

…Гам много и хорошо думал. Он сразу обо всем мне рассказал и дал немного потереть камень. И я тоже начал вспоминать. Тогда Гам расколол Раха-а-халд, кусочек мне подарил, а другой взял себе. Сказал, что идет в шахту, попробует еще кого-нибудь из братьев пробудить. Не получится, возьмет в сумку блестящий металл и камень-самородок. Вернется, будем уходить. Если же его, Гама, схватят, то тогда мне надо будет дождаться ночи и иди к лесному народу. Сказать им о готовящейся войне…

Прошка встал как вкопанный. К нему вернулся прежний страх. Впереди, прямо возле дороги, в кустах, под деревом виднелась хорошо знакомая ему шляпа.

Пастух! Плохой человек, хоть и старается быть добрым к нам.

Прошка пожалел, что не взял топор. Но тут же вспомнил, что идет с миром и топор ему больше ни к чему. Ему никого не хочется убивать, даже Пастуха.

Прошка решил опять положиться на Раха-а-халд. Сжав изо всех сил пальцами камень, он стал мелкими шагами двигаться мимо сидящего Пастуха. Пастух не шевелился. Сквозь дымчатую весеннюю зелень были хорошо видны его скрещенные ноги и широкополая шляпа – она немного примялась о ствол дерева, но сидит все равно ладно, словно одно целое с головой. Вот уже видно лицо: широко открытые глаза, приплюснутый нос и полуоткрытый рот.

Странно, – подумал Прошка, и тут же понял, что именно «странно» – Пастух не дышал! Совсем не дышал! Широко открытые глаза колдуна смотрели в небо, остекленевшим взором. В стеклах мертвых глаз застыл неподдельный ужас, смешанный с удивлением. А c искаженного, полуоткрытого рта, казалось, еще рвется беззвучный вопль. 

Тут только до Прошки окончательно дошло – колдун мертв. Понять это было непросто, на теле колдуна не было крови, ран, следов борьбы. Он сидел, как живой, только не дышал. Этот факт так удивил гнома, что он вспомнил свое подлинное имя. Мысль, пришедшая в голову, была такая:

Топ, болван, что ты стоишь, лесной народ рядом!

– Топ, – тихо повторил Прошка, – я Топ, Топ! Топ!.. Тогда что же я стою?!

Топ радостно поправил дорожный мешок и двинулся бодрым шагом дальше.

***

Всю ночь мне чудилось, будто ледяные пальцы тянутся к моему горлу, а холодный голос шипит: все, путешествие окончено... путешествие окончено…

Только под утро провалился в долгожданное забытье. Перед пробуждением мне приснился дождь с грозой. Сверкали молнии, грохотало, я стоял под теплыми струями дождя. Дождь смывал с меня черную болотную слизь, и на душе становилось радостнее и легче. Где-то в отдалении пели стражи, и так же стояли под струями дождя отец Иван с Капитаном. Наконец громыхнуло так, что я проснулся окончательно. И услышал знакомый голос:

– Э-гей-гей, вставайте сони! Солнце уже поднялось, э-гей-гей!

Отшельник ходил вокруг шатра и постукивал по нему своим посохом.

Отшельник был в обычном облике. Лучи восходящего солнца падали на его голову. Лохматая грива волос пылала золотистым цветом, словно нимб.

Несмотря на беспокойную ночь и на пережитый ужас я чувствовал себя отдохнувшим.

– Да, ночь была тяжелая, – сказал Отшельник. – Непростая ночь, тьма едва не раздавила нас. Но все окончилось лучше, чем мы предполагали. Так что умывайтесь, кушайте и слушайте.

– Тот, кто следил за вами, мертв, – сообщил Отшельник, когда мы сели есть.

– Пастух мертв! – воскликнули стражи, – вот так новость!

– Пастух, о каком Пастухе речь? – спросил отец Иван.

– Ах, да, извините, – сказал Капитан, – про Пастуха я вам совсем забыл рассказать. Помните того мрачного дядечку в ковбойской шляпе, с которым вы столкнулись еще в свой первый поход в Кут?

– Конечно, помним, – сказал я.

– Это и есть Пастух.

– Можно поподробней, – попросил отец Иван.

– Мы давно за ним наблюдаем, – сказал Белодрев. – А он за нами. Но главное не в том. Он немножко, совсем чуть-чуть, по нашим меркам, владеет своей внутренней силой. Колдует, по-вашему. И сила эта у него для зла. С духами из кургана у него давние и прочные связи. Через него и стал доступен для духов Василий. Пастух и сам о такой связи не подозревает. Он думает, что верой и правдой служит Василию. Да, духи тьмы не любят раскрывать свои карты… И что же с Пастухом?

– Если вы, друзья-товарищи, – продолжил Отшельник, – пойдете по Брошенной дороге, а лучше всего двигаться по ней, вы его обязательно увидите. Если, конечно, его не обнаружат раньше рабы отца Василия и не отнесут в катакомбы. Он сидит почти на границе Брошенного леса и холмов. Недалеко от дороги. Сидит, как живой, но он мертв. Так и сидит с ранней ночи, с часа, когда на вас напали демоны с кургана.

– Так это Пастух демонов натравил? – спросил отец Иван.

– Пастуху очень не хотелось идти к отцу Василию с плохим известием, что вы благополучно миновали Могильники и стоите у него под боком. Тогда он осторожно, с помощью демонов, пощупал, так сказать, вас. А вы дрыхните в своей норе, как серые после тяжелой работы на кургане. Ну, тогда он и решился на последний и решительный бой. Задача была вывести из строя отца Ивана и его друга Диму… Да, если б ему это злодейство удалось, то тогда бы терялся весь смысл вашего похода… Так он думал и с такими мыслями сел под дерево колдовать. Он призвал всех демонов, которых смог призвать, и более того, сделал себя как бы… фокусом силы для бесплотных духов, как бы линзой для их воплощения. Очень опасное колдовство. Да. Очень опасное. Оно его и погубило, когда внезапно явился тот, кого он ненавидел, боялся и меньше всего ожидал здесь увидеть.

Отшельник сделал многозначительную паузу.

– Ну, брат Отшельник, не мучь, – сказал Белодрев.   

– Тот, кто когда-то был в вашем мире отцом Геннадием, – торжественно произнес Отшельник, – явился с того Берега на огненной колеснице в сопровождении Ангелов.

– Отец Геннадий, – просиял Капитан, – батюшка из Алексеевки, которого взорвали вместе с храмом. И его Чаша…

– О чудеса, – прошептал отец Иван, – Господь с нами.

– Тот самый! – Отшельник радостно хлопнул в ладоши, и сразу вдалеке прогрохотало.

– Тот самый, друзья-товарищи! Ах, если б для Пастуха свет не был тьмой! Ему бы понять, что отец Геннадий давно простил его и хочет только ему помочь. Ему бы пасть к его ногам и попросить о помощи. А он уцепился за своих демонов. А когда увидел, что демоны бегут от отца Геннадия, как мошкара от огня, то сразу решил, что ему конец. Сейчас ему отец Геннадий отомстит за взорванную церковь, за свою мученическую кончину.

– Что, Пастух взрывал?! – воскликнул удивленно Капитан.

– Нет, не Пастух, конечно же, взрывал, – поправился Отшельник, – но, благодаря ему, тогда носящему маску молодого комсомольского активиста, все это дело и закрутилось. При вашем Хрущеве. О, Пастух тогда немало сил приложил. Как он ненавидел отца Геннадия. И вот пришло время расплаты. Сейчас его заберут в огненную колесницу и швырнут в глубины адские, на муки вечные и непредставимые, уготованные колдунам от начала века. И никто ему теперь не поможет. Да. Тут-то сердечко у колдуна и не выдержало.

– Что ж, друзья-товарищи, будем надеяться, что отец Геннадий поможет Пастуху в его очень трудном пути на Другой Берег. А у меня вам другая радостная весть. Отец Геннадий с Ангелами этой ночью прямо в курган явились. Была большая битва. Над курганом теперь белый шатер. Над Могильниками так же светлая преграда. Пришельцы пока выйти не могут. Нам неслыханно повезло! Демонских козней не будет, путь открыт! Кто знает, может и отец Василий в себя придет. Без своего искусителя. Вот насчет духов земли сложней, они упрямые.

– Впрочем, вот еще интересная новость – один из народа гор движется сейчас вам навстречу. Хочет с лесным народом говорить. Так что вы уж, товарищи мои зеленые, не ударьте в грязь лицом. С таким союзником уже не надо будет лезть в катакомбы вслепую... Теперь наш план окончательно ясен. Пора. Солнце высоко.

Отшельник резво поднялся и нырнул в кусты. Через минуту из кустов взмыла большая чайка, и с протяжным криком устремилась на юго-восток.

***

Отправив Анатолия и Сергея с металлом в село, отец Василий вышел во двор. Во дворе гномы исполняли особый боевой танец, представляющий собой целую сложную мистерию. Попутно оттачивались удары боевыми топорами. Всем руководил Гришка. Отец Василий только давал свое благословление. Вот сегодня, с самого раннего утра, едва рассвело, благословил всех земляных духов освободить от послушаний. И срочно оттачивать боевую подготовку.

Пора начинать войну с лесными демонами. И затворяться…

О войне он старался не думать. Он ее совсем не представлял себе.

Если в ближайшие дни от ангела не будет указаний, – размышлял отец Василий, наблюдая боевую пляску гномов, – придется тогда во всем на Гришку положиться…

С противным картавым криком промчалась большая белая чайка. Чайки над холмами летали довольно часто. Все-таки море рядом. Но эта чайка отцу Василию почему-то крайне не понравилась. Отец Василий проводил птицу  взглядом полным неприязни:

Кричит, как жид в синагоге.

Наглая картавая птица снова появилась из-за холма. И вновь с противнейшим криком пронеслась над ними. Отцу Василию даже показалось, что клюв у чайки изогнут на манер семитского носа, а перья, по бокам головы, свалялись… Ну, один в один жидовские пейсы! Вспомнились слова ангела: «и птицы некоторые здесь на стороне антихриста…»

Жидовская чайка появилась снова. На этот раз высоко в небе. Сделав несколько кругов, чайка полетела в сторону моря. Отец Василий внезапно понял (понимание вторглось в его разум, минуя рассудок, как бы извне), чайка – это знак. Сегодня явятся непрошенные гости.

Отец Василий подозвал гнома Гришку и дал ему указания по поводу гостей: человеков пропустить к нему беспрепятственно, лесных же демонов задержать и убить. Но убить только после того, как человеки войдут внутрь катакомб. Если же демоны побегут, то преследовать их всюду.

На мгновение возникла жуткая и одновременно сладостная мысль – приказать убить всех. И концы в воду, кто чего будет искать здесь, в аномальной зоне…

Нет! Нельзя! Сатанинское искушение. Человек создан по Образу Божьему и Подобию. Убить его большой грех. По приказу государя одно дело, а самовольно – грех страшный. Не убить, а убедить надо. К тому же поп не безнадежен.

Отдав указания, отец Василий отправился в катакомбный храм. Надо было помолиться перед встречей. Попросить духовного мира и разумения. Попросить грозного царя о молитвенном предстательстве у Престола Господа за него многогрешного.

Он вошел в холодный пещерный полумрак храма. Встал на колени перед алтарем. Полились привычные слова молитвы. Однако мысли были не здесь. Отец Василий попытался сосредоточить ум на словах молитвы.  Но мысли упорно бежали к предстоящему разговору с краснокутовским попом (отец Василий разил попа убедительными доводами), а то и вовсе улетали неизвестно куда.

Молитва не шла. И все же он окончил правило. Истово перекрестился, коснулся лбом холодного каменного пола, снова перекрестился и тут подумал, что надо бы спрятать Антиминс с Чашей…

Ничего он прятать не будет. Он не вор. Он будет свидетельствовать об истинном положение вещей в церкви.

Отец Василий вышел из храма. Но тут же вернулся снова. И взял с алтаря Антиминс.

Припрячу-ка я его в келье. Естественно, не ради того, что б спрятать, а ради более аргументированного разговора с краснокутовским попом.