Дорога привела нас к небольшому пруду с фонтаном. Фонтан бил прямо из огромного цветка иллиунурии, искусно вырезанного из полупрозрачного темно-зеленого камня. От пруда, веером, расходились и сходились многочисленные тропинки. Вдоль тропинок росли очень необычные кусты; каким-то непонятным образом они становились скамейками, куполообразными навесами и беседками. А потом обратно кустами.

Сразу за фонтаном была просторная поляна; на ее противоположной стороне виднелось странное здание. По фасаду оно напоминало небольшой средневековый замок, с многочисленными башенками и куполками. За башенками и куполами возвышался гигантский сферический купол, серебристый и полупрозрачный, как арка, сквозь которую мы шли. Над куполом вращалось огромное «веретено», бесшумно разбрызгивая ослепительные солнечные «зайчики».

Между зданием и фонтаном мы столкнулись со стражами. Увидев нас, стражи почти бегом устремились к нам.

– Фью-ию! – громко воскликнул высокий, как Белодрев, страж в таком же, как и у Белодрева одеянии, только серебристого цвета.

Я сразу мысленно окрестил его Серебряным.

Серебряный первым добежал до нас и низко поклонился. У него была длинная серебристая борода, причудливые брови – тонкие, изогнутые, идущие чуть ли не вокруг глаз, как очки. И прищуренные, смеющиеся глаза.

 – Приветствую вас, друзья-человеки, наконец-то вы у нас, – сказал нам Серебряный приятным, вполне человеческим голосом.

А потом обратился к Пестрому, уже на своем, «птичьем» наречии. Пестрый что-то быстро «прощебетал» в ответ. Они обнялись. Серебряный пожал руку каждому из нас, каждого приветствуя. Ладонь у него была сухая, твердая и горячая.

– Здравствуй, друг Капитан. Рад тебя видеть снова у нас… Здравствуй, служитель Кон-Аз-у..., друг Иван… Здравствуй, друг служителя Кон-Аз-у… и наш друг, Дима, – обратился он ко мне. – А меня зовите, да, как и назвали, Серебряный, – и он захохотал.

– А вот ее зовите… – обратился он к подошедшей следом за ним женщине.

Я и отец Иван вытаращили глаза. Мы впервые видели стража женского пола. Женщина страж почти ничем не отличалась от обычных земных дам. Пожалуй, она была даже ближе к людям, чем Пестрый, Серебряный, Белодрев и Клен (чертами лица). Если б только не ее большой рост. Перед нами стояла очень высокая, величественная дама, вся в белом. Больше всего она  напоминала игуменью, только что без креста и четок. Лицо у нее было смуглое и немного печальное. Глаза большие, внимательные, но тоже, как бы немного с грустинкой.

– Да, как вы и подумали, – воскликнул Серебряный после короткой паузы, – Игуменья.

Он снова рассмеялся.

 – У вас дар, друзья-человеки, давать имена. Чудесно, – страж хлопнул в ладоши.

– Вы все шутите, – сказала подошедшая женщина низким грудным голосом. И назвала Серебряного по-птичьи. Потом окинула нас внимательным взглядом. Ее взгляд был одновременно скорбным и солнечным, цепким и в тоже время нежным.

– Друзья-человеки очень устали, – сказала она после небольшой паузы. – Они шли к нам из страны, где жизнь не так проста, как у нас… А Вы все шутите…

– Ну, точно, Игуменья, – всплеснул руками Серебряный.

Подошли остальные стражи. Среди них я тут же узнал Клена и Белодрева. С Кленом и Белодревом мы здоровались, словно со старыми друзьями. Следующий страж был очень похож на Пестрого. В точно таком же балахоне, с точно такими же чертами лица, как и Пестрый. Разве что немного ниже ростом, с огненной шевелюрой на голове и выразительными зелеными глазами. 

– Вот мой брат! – закричал Пестрый. – Мы с ним часто спорим, как я и рассказывал. Хоть он и мой брат… да, так и зовите его, Брат!

– Хорошо, – с легкостью согласился брат Пестрого, – буду Братом. Только ты мне уже проспорил последний спор. Ты говорил, что друзей из мира человеков будет два, а их три! Три!

– Что я говорил, – сказал Пестрый, – уже начинает спорить.

– Тут не о чем спорить, – обратился к ним Белодрев. – Ясно одно, чем больше будет у нас друзей из мира человеков, тем лучше будет нашему народу…

Последний из встречающих нас стражей также оказался женщиной. Полной противоположностью Игуменье – легкое, порхающее, беззаботное создание в нелепом, трудноописуемом синем одеянии. 

Внезапно я сообразил, на что похоже ее одеяние – на цветок иллиунурии.

– Легкая, – шепнул на ухо мне и Капитану отец Иван. Мы согласились.

– Легкая, – повторила женщина-страж в синем. И засмеялась.

– Легкая, – сказала она еще раз, как бы наслаждаясь словом.

– Легкая – повторил стоящий по окраинам поляны лес.

А внезапно налетевший ветерок, принес легчайший запах иллиунурий.

– Да будет так, – сказал Серебряный. – Но Игуменья права. Вы, действительно, устали, проделав большой путь к нам. Идемте. Вот ваш дом, – Серебряный показал на здание с серебристым куполом и огромным «веретеном»:

 – Омоетесь, отдохнете. А потом вместе покушаем и поговорим. Много поговорим. Все обсудим…

***

Комната, в которой мы оставили наши рюкзаки, в первый момент напомнила мне нечто вроде номера люкс, виденного в фильмах. Бросилось в глаза огромное, чуть ли не во всю стену окно. Окно давало ощущение простора и света. Дальше прекращались все сходства не только с номером люкс, но и с любым человеческим жилищем.

Недалеко от окна и прямо на полу росла какая-то зелень – цветы, кусты и даже небольшие деревца. За всей этой зеленью, буквально под окном, текла небольшая речушка. Через нее даже перекинули миниатюрный деревянный мостик. Речка появлялась непонятно откуда, казалось, что прямо со стены – и также уходила в стену.

Сбросив рюкзаки, мы с наслаждением умылись прохладной речной водой и «попадали» в роскошные кресла, вытянув гудящие от долгого перехода ноги. Клен вкратце поведал нам о народе стражей. Кое-что мы уже знали от Капитана, но только теперь смысл сказанного Капитаном стал до нас доходить.

Со слов Клена выходило, что главной заботой стражей было произрастание. Стражи помогали расти траве, деревьям, лечили небольшие речки, которые здесь, в засушливой степной зоне, на вес золота. Небольшая группа стражей, во главе с Белодревом, наблюдают за Брамой. А Капитан наблюдает за Брамой со стороны человеков. В этом месте Клен притворно вздохнул и признался, что у Капитана получается лучше, чем у них, вести наблюдение. Поэтому народ стражей называет Капитана не просто Капитаном, а Капитаном Брамы. Кажется, это название лучше всего отражает суть того, чем занимается Николай.

Я и отец Иван с удивлением посмотрели на покрасневшего Николая. Николай в ответ что-то смущенно промычал. А Клен уже рассказывал о том, что сейчас стражей на холме осталось мало. Большинство разошлись по степи, полям, лесопосадкам, что б помогать травам расти, деревьям цвести. А чудом сохранившимся речушкам – свободно течь, до жаркого лета. Сейчас апрель, самое время роста. Поэтому большинство братьев и сестер сейчас далеко от холма и Серебряных Деревьев.

Да, Серебряные Деревья – оказывается, это и не совсем деревья, в нашем, обычном понимании. Это высокие духи, исполины из-за моря, принявшие облик Деревьев. Светоносный покров и защита народа стражей.

***

Прошло несколько часов после нашей беседы с Кленом. Омытые в горячем подземном источнике и натертые специальными пахучими травами (стражи не признают мыло), поднимаемся витыми лесенками наверх. На нас балахоны, такие же, как у Пестрого и Брата. Нашу одежду сестры-женщины, как сказал Клен, приведут в полный порядок.

Отец Иван не хотел надевать балахон, еле уговорили. Теперь мы почти не отличаемся от стражей. Разве что ниже ростом. Я отметил, что больше всего на стража похож Капитан. Верней, Капитан Брамы.

Балахоны очень удобные, из какого-то мягкого, приятного телу и очень теплого материала. Идем босиком. Пол под ногами и даже лестницы теплые, словно чем-то подогреваются. Вообще у стражей все экологично и чисто – не любят они наше электричество и машины, не жгут нефтепродукты. Зато пользуются какими-то неизвестными нам источниками энергии. Еще умеют читать мысли. В этом я убедился, когда имена давали. 

 Кстати, Серебряному даже в голову не пришло, что чтение мыслей, а затем прилюдное их озвучивание – не совсем нам привычно, даже совсем непривычно и неприятно. Ощущение беззащитности. Хорошо хоть, стражи благие существа…

Витые лесенки окончились. Мы оказались в просторном зале, в котором царил глубокий полумрак. Видимо, на улице стемнело, наступил вечер. В глубине зала неярко горели серебристые фонари. Их свет отчасти напоминал неоновый, но был мягче. Они практически ничего не освещали, но каким-то образом свет падал на дорожку, по которой мы шли.

– Свет фонарей тоже природная сила земли? – поинтересовался отец Иван у Капитана.

– Точно так, – ответил Капитан, – сила земли.

– А чего они такие тусклые?

– Ради того, чтобы мы могли любоваться звездным небом, – ответил Капитан. – Посмотрите наверх.

 Мы посмотрели наверх и тут же остановились, остолбенели. Шедший впереди нас Клен тоже остановился, терпеливо дожидаясь,  когда мы налюбуемся небом. Взору открылась сияющая звездная бездна. Не черная пустота с мигающими звездочками, как у нас, а именно полнота, полнота миллиардов звездных миров, яркий звездный ковер, покров, облако… Образов много, но все они не дают той картины, что мы увидели.

Звезды не только сияли, некоторые, особенно крупные, плавно меняли свою цветность, образуя вокруг себя какие-то концентрические круги, сферы, необычайно величественные, яркие и красивые. Звездного света было столько, что это именно он, а не фонари, освещал нашу дорожку.

Особенно впечатляла яркая и широкая полоса, протянувшаяся через все небо с юго-запада на северо-восток. Я догадался, что это Млечный Путь. Но какой необычный вид у него! Над нашими головами, в зените, от полосы Млечного Пути расходились под острыми углами два небольших обрывающихся рукава. В этом месте Млечный Путь был похож на птицу, или на крест.

В центре креста звездное сияние достигало апогея. Там пульсировало небольшое, ослепительное облако, схожее с эллипсом, или яйцом. Что-то подсказало мне, что это самый центр нашей галактики, в обыденном мире скрытый от нас облаками космической  пыли.

Было ясное ощущение, что передо мной не просто астрономический центр галактики, а нечто гораздо большее – духовная ось всей нашей звездной системы. Я увидел, увидел на грани ощущения, как все бесчисленные звездные миры сходятся в точке пересечения «галактического креста». Я увидел всю галактическую плоскость! Я увидел то, что мечтал увидеть со школьных лет (всю галактику целиком). От открывшейся беспредельной панорамы захватило дух. 

 –  Мы сейчас под шатром? – спросил я Капитана.

 –  Да, мы под шатром, –  ответил, не отрываясь от звездного неба Капитан.

 – Интересно, могут ли в шатре быть какие-то телескопические линзы, –  тихо, как бы сам себе сказал отец Иван, –  ощущение, будто сквозь большой телескоп на небо гляжу.

–  Нет, конечно, –  возразил Капитан. – Таковы здесь свойства самого пространства. Возможно, чище мир, меньше космической пыли и даже меньшая разреженность пространства, нет таких пустот, что у нас.

–  То есть, ты хочешь сказать, что из мира стражей до центра галактики не тридцать

тысяч световых лет, как у нас, а меньше? – спросил я.

 –  Не знаю, –  простодушно пожал плечами Капитан, –  не летал.

     –   Красиво, –  спросил тихо подошедший Клен, –  нравится?

   –  Нет слов, –  ответил отец Иван.

   –  Я рад, что вам нравится наше ночное небо, – сказал Клен. – Может быть, небо объединит наши народы. А пока укажу вам главное.

   Клен махнул рукой и длинным узловатым пальцем показал в центр неба. В полумраке его рука напоминала ветвь дерева.

 –  Это духовное сердце нашего мира, как оно открывается нашему народу, –  спокойно сказал Клен. – Там обитель очень высоких и благих духов, если по-вашему. Средоточие Аз-А-у…

–  Что-то вроде Бога Отца, –  уточнил Капитан.

–  Идемте, –  попросил Клен. – Друзья, надо торопиться, нас ждут.

Клен повернулся и бесшумно зашагал по дорожке. Мы нехотя поплелись за ним, с огромным трудом оторвавшись от сияющей звездной бездны.

–  Да, –  сказал Капитан, –  первый раз я здесь полночи простоял. И никто не торопил. А теперь вот ждут. 

 Мы снова вступили на лестницу, поднялись и оказались в еще одном зале меньших размеров. Здесь потолок был уже нормальный, сплошной. Но одна из стен, повернутая к вершине холма, была «прозрачной». Я увидел Серебряные Деревья («прозрачная» стена обращена именно к ним), они тихо светились отраженным звездным светом. Какое-то светило непередаваемого вида сияло над ними, испуская целую световую гамму лучей.

 В зале внезапно вспыхнул свет, и пропали Серебряные Деревья и непередаваемая небесная сфера над ними. Свет лился из ниоткуда, не было ни фонарей, ничего. Мы увидели стражей, сидящих прямо на полу, на подушках, подобно арабам, или индусам. Стражи встали и шумно приветствовали нас.

 Мы ели и пили. Все было необычайно вкусно, а вода в кувшинчиках имела разный аромат и пьянила, как очень хорошее вино. Специально для нас была запечена рыба. Весьма хитрым способом. Ее бесподобный вкус запомнится, наверное, на всю жизнь. Сами стражи вегетарианцы (этому я как раз совсем не удивился).

Ели и пили в благоговейном молчании. Лишь на лицах стражей менялись эмоции, стражи выглядели тревожно и что-то бурно обсуждали на своем, мысленном уровне. Наконец Белодрев сказал:

 – Боюсь нашим друзьям-человекам не очень уютно оттого, что мы тут беззвучно говорим.

 –  Не очень вежливо с нашей стороны, –  подхватила Игуменья.

 –  А давайте, что-нибудь споем, –  предложил Серебряный. – Нашим друзьям жевать будет веселее.

   И стражи запели. В их пении переливалось многоголосое «а-а-а», что мы уже слышали у Пестрого. Но только теперь в многоголосье вплетался набор совершенно непостижимых звуков, от птичьего щебета, до шелеста листвы. Трудно было поверить, что все это производилось сидящими рядом с нами и внешне сейчас мало от нас отличающимися существами.

Мы ели и пили, а перед нами разворачивалась картина Творения. Прекрасные, далекие, чуждые страданию и злу миры возникали из звуков пения стражей. Описав величественный, непостижимый круг в мироздании, все сотворенное устремлялось к Творцу.

Голоса стражей становились все выше, миры все ослепительней. Наконец, оборвались все звуки, кроме переливчатого «а-а-а», дошедшего до раздирающих сердца высот, до Истока, и затихшего. Мы погрузились в безмолвие и тишину. Это было божественное безмолвие, безмолвие до Творения. Трудно сказать, сколько мы пребывали внутри него. Раздался голос Серебряного, и голос этот произнес невозможное, немыслимое в этом мире:

   – Народ земли убил двух наших братьев.