– Да, брат, все в жизни взаимосвязано, – сказал мне отец Иван на следующий день. – Я вчера так это ясно, возле Брамы, увидел. Я всю свою жизнь, как бы со стороны, на ладони, увидел! И все это в несколько секунд! Говорят, так бывает перед смертью. Я и подумал, что умираю… Да, дружище, мне и сейчас кажется, будто я умер. И заново родился. Точнее, переродился.

Отец Иван сделал небольшую паузу и продолжил, с трудом роняя слова:

 – Понимаю, немного отдает мистицизмом, причем дешевым – умер-переродился – но, друг мой, я просто по-другому не знаю, как все это объяснить.

Батюшка мучительно напряг свой загорелый лоб и быстро, скороговоркой закончил:

 – Только не подумай, что я стал там каким-то просветленным, или прочее. Нет, конечно. Думаю, духовности во мне немного прибавилось, но что-то внутри изменилось, почти неощутимо изменилось. Что, пока и сам не пойму… Впрочем, Дима, это так сказать, личное. Самое же интересное для нашего дела, вот что… Даже не знаю, как подать… я видел отца Василия! Да, именно его, в какой-то пещере. Странно, конечно, откуда здесь пещеры, но, тем не менее, это был он! И это не все! Он стоял в окружение каких-то бородатых карликов. Знаешь, как лилипуты в цирке: все в старинных таких кафтанах. Все с длиннющими, пышными, прямо архиерейскими бородами и с… топорами. Огромные такие топоры, странно изогнутые.  В жизни таких не видел. Да и лилипутов, кажется, таких не бывает.

– А это точно иеромонах Василий был? Ты же говорил, что незнаком с ним.

– Да, незнаком, – вздохнул отец Иван, – но в этом видении, у Брамы, я точно знал, что это отец Василий.

– Тогда интересный образный ряд получается, если символически толковать. Смотри: пещера может означать, что отец Василий ушел из Православной церкви в какую-нибудь катакомбную секту. Лилипуты с архиерейскими бородами, это их лжеучителя. Ну а топоры у них в руках, могут означать их отношения ко всем, кто не с ними. То есть, неприятие, если ни ненависть.

– Может быть, может быть. Только, Дима, не думаю, что ларчик открывается так просто.

Отец Иван уставился невидящими глазами в серое и мутное пространство за окном, где сеялся унылый, ледяной дождь, периодически переходящий в мокрый снег. Еще вчера сияло весеннее солнышко, зеленела травка и паслись овечки… и вот, на тебе. И, кажется, во всем этом виновата эта аномальная зона.

Поначалу, со стороны моря, появилась зловещая черная туча, в ней даже что-то сверкало и клубилось. Мы как раз возвращались обратно в Черноморку, только что миновали неприятный курган, случайно обернулись и тут ее увидели. Туча только еще вставала над горизонтом, но на фоне зловещего кургана выглядела жутко. Туча двигалась прямо на нас! Ничего не оставалось делать, как со всех ног кинуться в наше убежище, в Черноморку.

Несмотря на то, что до села было еще не менее десяти километров, мы все же успели достичь нашего дома раньше тучи. Когда входили в Черноморку, я был едва живой. Смутно помню глубокие сумерки, переходящие в ночь. На улице ни единой души, даже собаки не лают – гробовая, выжидающая тишина. На небе уже вовсю горят равнодушные звезды, а сзади, за нами, буквально по пятам движется стена мрака.

Едва мы ввалились в нашу «нору», как на мир обрушился сильный ветер вместе с тоннами песка. Поднялась самая настоящая песчаная буря. Буря, правда, довольно быстро стихла, но после нее сразу же похолодало. Пошел мелкий и частый дождь со снегом.

Сегодня с утра та же погода. Еще я ухитрился натереть огромную водянистую мозоль на пятке. Так что это просто счастье, что мы не сегодня переезжаем. Вот и сидим на кухне попиваем чаек и обсуждаем наши вчерашние приключения.

– Ты знаешь, – нарушил долгое молчание отец Иван, – а мне нравится даже, что все так получается. Эта Брама для нас, может быть, Милость Божья! Ведь не сами же мы все это придумали или выбрали! Более того, я именно и хотел подать за штат, когда узнал, что меня в аномальную дыру посылают, такую, что здесь попы пропадают. Но теперь вижу, что все не просто так. Правда, пока совсем не ясно, куда дело повернет, но то, что перемены будут, это точно. И это все изменит.

Отец Иван улыбнулся.

– Ну а что ты, все-таки, про мои видения возле Брамы думаешь? – спросил я. – Бесовщина?

– Свет на холме точно не бесовщина. Да и сам холм образ очень хороший, библейский такой. Деревья, как мне кажется, что-то личное, твое. Ну а вот тьма и лиловая луна… сдается мне, что местная нечисть очень недовольна нашим вчерашним появлением. Тучу помнишь?

– Еще бы!

– У меня такое чувство, – продолжил батюшка, – что нам поможет разобраться во всем Николай.

– Да, Николай! – воскликнул я, – этот человек из Брамы – интереснейший тип! До сих пор понять не могу, как он через кусты прошел?!

– Вот тебя зациклило на кустах, – рассмеялся отец Иван. – Как прошел, как прошел…. Ладно, придет время, лично у него поинтересуешься насчет кустов. – Отец Иван престал смеяться и снова впал в задумчивость:

–  На самом деле, друг мой, мне интереснее другое. Что Николай вообще там делал?! В аномальной зоне! Я не думаю, что местные там особо любят гулять. Обратил внимание, рядом с этой Брамой нет ни колхозных полей, ни пасущихся овечек – ни-че-го! Мертвая зона.

– Да, – подхватил я, – а тут человек не просто возле Брамы гуляет, а выходит из самой что ни на есть Брамы. И ведь как смутился, когда я его спросил насчет того, что он там делал. Ключик, говорит, искал.

– Ключик искал, – эхом повторил отец Иван. – Знаем, брат, мы эти ключики. Есть у меня некоторое предположение… Он не местный, хотя и живет в селе. Это видно по нему. Для стандартного городского жителя так же странноват. Зачем-то лазит в этой Браме, что-то ищет. Внешность неординарная. Кто он тогда? Уфолог? Как там еще называются исследователи аномальных зон и паранормальных явлений? Вот. Скорее всего, когда-то приехал в Красный Кут, исследовать Браму. Да здесь по неведомым нам причинам и остался.

– Странно, уфолог и верующий, – возразил я. – Ведь это у него не поза была, когда он к тебе под благословление подошел. Ему требовалось, это было видно, требовалось благословление священника.

– Верно. Я это почувствовал. Кажется, он верующий человек.

– Дык уфолог, – снова возразил я.

– Ах, тебя смущает уфолог и верующий в одном лице?.. Кстати, почему же, обязательно уфолог? Уфологи, это, по-моему, те, кто за тарелочками бегает. А Николай, может, просто исследователь аномальных зон. Понятно дело, что не монах, но и мы не без греха.

– Да, возможно, во мне говорят прежние привычки, борьба с сектами и прочее… Хорошо. Но почему тогда он так смутился, когда я его спросил конкретно, что он там делает, в Браме?

– Наверное, и смутился, – ответил отец Иван, – что ты его конкретно спросил. Может это его тайна. Может, его тот же отец Василий зашугал. Например – пока шастать на Браму не бросишь, к Причастию не допущу. Или что-то в этом роде. А он не в силах увлечение всей своей жизни бросить, или что там еще.

– Увидим. Только я не Василий. Я с ходу рубить не буду. Мне самому интересно будет послушать Николая.

***

На следующее утро меня разбудил бодрый, слегка гнусавый мужской голос на фоне космического свиста. Я открыл глаза. Отец Иван задумчиво сидел в кресле, он слушал радио.

– Неужели, – сказал я, зевая, – у отца Михаила ничего нет, кроме радио?

– Чем тебя радио не устраивает? – спросил отец Иван.

– Не знаю, не могу, хоть убей, информацию по радио воспринимать. Не привык.

Отец Иван выключил радио и подошел к окну:

– У меня такое чувство, – сказал он, – что в мире что-то происходит. Во всем мире! Что-то сдвигается с незыблемой многовековой оси… Тут, друг мой, или конец долготерпению Божьему, или, действительно, все изменится. Хочется верить во второе. Я оптимист. Не все еще так плохо. Хотя порой и кажется, что конец. Но это от малодушия и маловерия. Это от страха. Нет, не все еще потеряно… Вот, хочешь посмотреть? Это вселяет надежду.

 Я встал и подошел к отцу Ивану. Мы, как зачарованные, смотрели. За окном была удивительная, для этих мест, погода: тихое безмолвие и безветрие и огромные, огромные снежинки медленно опускались на землю и таяли.

Снежинки появлялись как маленькие чуть-чуть синеватые точки на фоне светло-серого неба. Плавно и даже величаво они опускались вниз, становились белыми, увеличиваясь в размерах. Вот уже можно было легко разглядеть узор, на каждой из проплывающих мимо окна снежинок. А спустя какие-то секунды эти чудные Божии творения опускались в серо-коричневую грязь дороги и исчезали.

Не знаю, сколько мы простояли возле окна. Кажется, я «выпал из времени и пространства». Я погрузился в мир бесконечно летящих и танцующих от радости снежинок. Снежинки искренне радовались мне, стоящему рядом со мной отцу Ивану и всему этому унылому серому миру.

И тут сквозь светло-серые тучи внезапно блеснул луч солнца. Мы очнулись.

– Надо потихоньку собираться, – сказал отец Иван. – Надеюсь, председатель сельсовета свое слово сдержит.

Краснокутовский голова свое слово сдержал. Во второй половине дня за нами пришла машина. Это была старенькая заляпанная грязью «Нива» темно-синего цвета. За рулем сидел немного угрюмый, мордатый бугай, где-то тех же лет, что и председатель. Он и назвался «кумом головы».

Погрузив в багажник машины наши нехитрые пожитки, тронулись в путь. Вся дорога заняла от силы минут двадцать! У меня было такое ощущение, что машина словно сожрала время и пространство. Все чудесное, все, что нам казалось значительным, все эти тропки, пастухи и курганы - все исчезло, будто и не существовало вовсе! Будто это и не мы два дня назад совершали наш пеший путь. И не с нами случилось столько происшествий. Даже Брама из окна машины выглядела унылым мокрым холмиком. Было удивительно вспоминать наши видения в этом месте, встречу с «чудным» Николаем.

Вдруг мне подумалось, что окружающая Браму степь удивительно похожа на плоскость канцелярского стола, стоящего в кабинете у головы сельсовета. Она так же безжизненна и безобразна. И так же не оставляет следов в памяти.

Пожалуй, все, что запомнилось из этого путешествия, так это лужи. В Черноморке они были небольшие, но частые. По мере же приближения к Красному Куту лужи становились все больше и больше, но реже. Наконец, на повороте к Браме нам попалась просто огромная лужища. Объезжая ее, водитель тихо выругался.