Сергей Борчиков
малая философская проза

8

Жизнь –

я вижу ее, если вижу смертную завершенность.

Тогда и жизнь выступает.

И наоборот, путь вверх есть путь вниз.

Мераб Мамардашвили¹

Сегодня мне явился сон.

Я приехал в командировку в неизвестный город, сделал дела и блуждал по улицам, удовлетворяя любопытство.

Вдруг вижу: за оградой, в зелени, стоит одноэтажный особняк из красного мрамора, с бочкообразными колоннами и высокой черной дверью.

Я подумал – музей. А впрочем, если даже и не музей, то всё равно решил в нем побывать. Хотя бы для того, чтобы показать лестную для меня власть какого-то большого должностного лица.

Я легко открыл дверь. Старичок-вахтер мирно дремал на стуле. Благополучно миновав охрану, я очутился в просторном зале – тоже из мрамора, но разноцветного и яркого.

Было пусто и безлюдно. Широкая лестница с массивными перилами вела вниз. Я стал спускаться и взглянул в лестничный проем. В глубину уходило множество этажей, все они были освещены, но самое главное – дна не было видно.

Я не придал этому значения, твердо решив ограничиться первым этажом, на том и успокоиться.

То, куда я попал, было мрачным и напоминало узкий, длинный купейный вагон. Только двери шли по обе стороны коридора, но открывались так же, двигаясь вдоль стен на колесиках.

Пока я соображал, не оставить ли мою затею, одна дверь выпустила худого человека в очках и в белом халате. Он строго взглянул на меня и спросил:

– Вы с какого этажа?

– С пятого, – машинально и спокойно ответил я.

– Возвращайтесь обратно, здесь нельзя быть, – почти приказал он, и мне ничего больше не оставалось, как продолжить путешествие.

Я стал спускаться, не оглядываясь, и остановился, миновав несколько этажей.

Пока я шел, странное видéние сопровождало меня. С одной стороны находился лестничный проем, пугающий своей бездной, с другой стороны была стеклянная стена, через которую я четко видел оставленный город. Город постепенно раскрывал свою перспективу и уменьшался.

Я абсолютно точно спускался вниз, но, глядя в окно, я обнаруживал, что с каждым шагом поднимаюсь всё выше и выше.

Когда голова моя окончательно закружилась от вращения по сторонам и от напряжения уяснить, что же происходит, я остановился и прикрыл глаза ладонью.

Соображая, я решил не отвлекаться на внешние картины, а приглядеться к внутренней жизни здания, тем более что к каждой лестничной площадке примыкали уже просторные, светлые, опять из красного и разноцветного мрамора холлы и коридоры, в которых росли пальмы, слышались человеческие голоса и шорохи шагов.

Я робко взглянул через щелочку пальцев и увидел в конце помещения двух девушек в длинных белых платьях. Они тихо шествовали и сладко беседовали. Вдруг каждая приспустила лямку платья и обнажила левую грудь.

От смущения я сжал пальцы. А когда через время отнял руку от глаз, девушки, как ни в чем не бывало, пристойно одетые, со смехом проплыли мимо меня и скрылись за дверью комнаты.

– Померещится же такое, – промолвил я и стал спускаться ниже, поскольку здесь никто больше не появлялся.

Чем ниже (или выше) продвигался я, тем становилось многолюднее.

Было много мужчин и женщин. И все являлись перед моим взором одним и тем же способом. Женщины при первом взгляде виделись с обнаженной грудью; я моргал, и верх платья вмиг оказывался на месте. Так что я не знал, галлюцинация ли это или так происходит на самом деле. Мужчины первое время вовсе не виделись. Я чувствовал, я знал, что вот он, мужчина, здесь, рядом, но его не видел; мгновение – и он появлялся. Все женщины были, как и первые, в длинных белых платьях, а мужчины – в черных брюках, клетчатых рубашках и почему-то в черных цилиндрах.

Я не пытался ни с кем заговорить, да и ко мне никто не проявлял интереса.

Я погружался всё ниже и ниже, с удивлением озираясь по сторонам.

В холле одного этажа четверо мужчин забивали «козла»², пятый стоял рядом и наблюдал, прислонив голову к мраморной колонне.

Я подошел и, тоже опершись на колонну, попытался уловить игру. Но ничего понять не мог.

Обессилев вникать, я отвлекся и вдруг увидел, что единственный зритель тоже отрешен и с грустью смотрит вдаль мимо меня.

– Вы не играете? – зачем-то спросил я.

– Играет тот, кто не нашел, а я нашел, – раздался глухой голос. – Мне жарко, – добавил человек и еще плотнее прижался щекой к холодному мрамору. Цилиндр на голове покосился и чуть не упал, мужчина взял его в руку.

– Что нужно искать? – в напряжении спросил я.

– Разве не знаете? То, что имеете. Ведь то, чего нет, не найдете.

– Как это? – поразился я.

– Просто, всё в мире просто, друг мой, – был ответ. – Вижу, вы преждевременно вкрапились, – заключил странный собеседник, так и не удосужив меня взглядом.

– Позвольте, да вы-то что ищете? – оскорбившись, вспылил я.

– Я не ищу, я нашел, – устало разъяснил он, и вдруг глаза его страстно заблестели. – Я нашел ее, Софиюшку, мечту мою тайную. Многими, ой многими покрывалами сокрыта была она. Но я восходил, восходил. Покрывала истончались. Не раз соблазн сорвать их и подсмотреть запретное одолевал меня. Я чуть было не прегрешил против целомудрия. Но Бог спас меня. И возблагодарил. На самой вершине возблагодарил. Со вершиной явилась мне истина. Жизнью моей истаяла Софиюшка, и я узрел: ничего не осталось от моего бдения. Покрывала спали, а там – Ничто. Но не мрачная гулкая пустота, а сияющее, как солнце в капле росы, Ничто. Ничто, в котором весь мир, совершенный во Боге, живет и моему возвращению радуется. Полное бытия и смысла лучезарное Ничто нашел я. И в нем – моя Софиюшка³.

Тут человек замолк, его губы дрожали, из глаз лились слёзы.

Я онемел и окаменел. Видимо, тягость терпеть мое присутствие подтолкнула его к совету:

– Спускайтесь вверх, там истоки. Может быть, спасетесь. Впрочем не обольщайтесь: вы лишены времени, – здесь он обреченно махнул рукой. – Мне тяжело. Прощайте.

Ноги плохо слушались меня. Титаническим усилием воли я передвигал их со ступеньки на ступеньку, погружаясь в бездну дальше. А за окном земля всё удалялась, и в самой близи стали появляться облака.

Вокруг продолжали мелькать лица, но теперь я не был так дерзок и понимал, что никакой власти над этими людьми не имею. Напротив, я чувствовал, что смешон и жалок.

На пути встретилась широкая мраморная скамья, я в изнеможении присел на нее и попробовал забыться. Вблизи послышался смех, и группа девушек обступила меня. Они с интересом разглядывали, как я отдыхал, и о чем-то игриво щебетали. Одна стояла ближе всех и, робко протягивая руку, пыталась погладить мои волосы.

Неожиданно ко мне возвратилась уверенность, и я без стеснения проговорил:

– Вот схвачу тебя за руку и обниму.

– А я и не боюсь, – кокетливо ответила она и, сама обняв меня за шею, вспорхнула ко мне на колени.

Девушки захлопали в ладоши и закружили хоровод вокруг нас, смеясь и напевая:

– А мы и не боимся, а мы и не боимся!

Венок на голове нежданной кокетки источал полевые ароматы, а распущенные волосы были мягкие и обдавали запахом речной свежести. Во мне забурлили молодые силы.

– А вот возьму и поцелую тебя, – не унимался я.

– А вот и поцелуй, – словно передразнивая, сказала она и вдруг оголила левое плечо и грудь.

Соблазнительная белизна юного тела помутила мой разум, и я, не помня себя, припал губами к тому, что так бесстыдно к себе манило.

Но не успел я даже и в мыслях вкусить наслаждение, как раздался нечеловеческий вопль. Ногти девушки впились в мою шею, и я был с силой оттолкнут. Лицо ее от страха было сведено судорогами, оно сделалось зеленым, а глаза впали в черные глазницы.

– Ты же еще живой! – вскричала она.

– Он живой, живой! – голосили ее подруги, от испуга сбившись в кучу.

Я вмиг всё понял.

Я был в склепе, среди мертвых. Только случай и настырный характер позволили мне забрести туда, куда живым нет входа.

Неописуемый ужас охватил всё мое существо. Зеркало мрамора отразило мою мгновенную седину. Я возопил от страха и тут… проснулся.

Я понял всё, всё, всё. Тело мое дрожало. Со всех сторон что-то наступало, давило, рвало на части.

Я закричал:

– Не хочу! Где выход? Выход где? – и хотел было помчаться вверх, на свободу, но ноги понесли меня вниз. Со всех этажей выглядывали люди, тысячи людей, и все хором уличали и осуждали меня:

– Живой, живой! Ты же живой!

Наконец я не выдержал и бросился в проем вниз головой. Я стремительно падал. Постепенно голоса стали удаляться. Замелькали какие-то рыла, крылья, щупальца, которые пытались схватить меня. Их сменила мерзкая копошащаяся слизь и мразь. Я цепенел от страха. И вдруг достиг дна.

Я не разбился, не ударился, а мягко-мягко приземлился на небольшую площадку, выше которой простиралось только звездное небо. На площадке стоял хрустальный стол, а на нем под стеклянным колпаком мирно почивало загадочное существо, похожее на сплетение разноцветных шариков. К столу был прикреплен невообразимой длины ярлык, на котором четкими буквами было обозначено много раз «Пра-пра-пра-пра-…» и в конце «…-матерь всего живого».

И я вдруг осознал: там, позади, были все мои родные пра-пра-пра-дедушки, пра-пра-пра-бабушки, праотцы и праматери, братья и сёстры. От этих мыслей мне сделалось спокойно, страх стал постепенно отступать от меня.

Теперь, сидя в кровати, я проснулся окончательно и, совершенно придя в себя, сказал вслух:

– Нет, не всё еще потеряно. У меня есть еще время.

1989 г.