1. Разговоры путешественников про Боснию

– Между прочим, я вместе со Стекловым ездил и в Боснию. – Борис Моисеевич решил, что настало время исполнить роль лисы из басни про виноград. Это, как показывает практика, неплохо помогает.

В зоне ожидания посадки на самолёт участников экспедиции встретил генерал, который теперь внимательно слушал рассказ человека, объездившего множество этих загадочных мест. Объездил в рамках научно-популярных проектов, к которым привлекали лириков, популярных в среде физиков. Потом, когда Коркиры Филипповы взяли реванш, и вместо бардов вновь оказались востребованными акробаты и трубадуры, эту тему прикрыли. Но кое-где Херсонский успел побывать.

– Интерес к холмам неподалёку от столицы Боснии, города Сараево, подхлестнули умело организованной кампанией, «звездой» которой был Свемир… Забыл фамилию. Что-то созвучное Османам. Из этого «балканского Остапа Бендера» сделали настоящую культовую фигуру. Он, само собой, был известен в кругу подвижников новой хронологии и всей сопутствующей культуры – начиная от мифов про гитлеровские базы в Антарктиде, и оканчивая предметом нашего интереса. Бывал Свемир, ясное дело, в Латинской Америке на «наших» объектах.

Затем ему удалось убедить общественность в том, что группа заросших холмов вокруг городка неподалёку от Сараева являются пирамидами, причём, ясное дело, древнейшими. Построены были эти пирамиды не то атлантами, не то гиперборейцами. Нашлись кое-какие средства для проведения раскопок, во время которых было обнаружено всё то, что и должно было быть обнаружено: каменные блоки, тоннели, вымощенные брусчаткой подъездные дороги. Само собой, пирамиды были сооружены строго по сторонам света.

Возможно, не будь Босния тогда оккупирована атлантистами, там можно было бы либо обнаружить что-то стоящее, либо, по крайней мере, сфабриковать туристический миф, который бы сделал эту местность культовой для любителей энергетики и инопланетян.

Наш неугомонный Свемир уже делился планами восстановления гиперборейского святилища, находящегося в главной пирамиде, и запустить генератор. Он, кстати, был адептом собственно инопланетного мифа. То есть рассуждал не в рамках эзотерического библейского контекста, а в рамках того мировоззрения, которое наш уважаемый Фома весьма остроумно нарёк «рептилоидным недофрейдизмом».

Короче говоря, было принято решение наладить связь с иноземными цивилизациями. На счета фонда, организованного Свемиром, пошли реальные деньги, работа закипела с новой силой. Как вдруг, по Свемиру и его пирамидам одновременно ударили со всех сторон. Высмеивали и его теории, и ставили под сомнение наличие у него академического диплома об окончании университета, и тоннели объявляли просто заброшенными шахтами, а фрагменты каменной кладки – просто кусками скалы. В общем, от мифа о гиперборейских мегалитах Боснии не оставили и камня на камне. Сам незадачливый археолог уехал в Штаты.

Туристического объекта не получилось, академические исследователи обходили холмы близ Сараево десятой дорогой, ибо малейшее упоминание об участии в экспедиции могло стоить научной карьеры. И, тем не менее, через некоторое время в этом районе появилась целая сеть киосков с сувенирами, всяких закусочных и тому подобных объектов сферы услуг.  Туристов не было, а торговцев сувенирами и жареными чевапами – целое подразделение. Личный состав которого бдительно наблюдал за тем, чтобы те немногие туристы, которые приезжали побродить в  этой местности, именно бродили, а не пытались заниматься чем бы то ни было иным.

Журналюги соревновались друг с другом в остроумии глумливых формулировок, которыми награждались исследователи этих холмов.

– Значит, там, всё-таки, что-то было? Раз британцы взяли там всё под непосредственный контроль?

– Говорили о неком «энергетическом пучке», находящемся в центре пирамиды. Всё это перепроверить не представляется возможным. Однако, есть кое-что весьма любопытное, с чем сталкивались археологи, работавшие там. Тоннели были засыпаны вовсе не обломочным материалом. Потому что он со временем обязательно должен был бы просесть. Этого не произошло. Материал плотно заполняет весь объём выработки, все пустоты. Как будто грунт подавали под огромным давлением – по аналогии с заполнением неких пространств монтажной пеной.

Вот это – факт. А насчёт энергетического пучка, не знаю.

– То есть мы не можем дать стопроцентную гарантию того, что исследование мегалитов является абсолютно тупиковой темой? Хорошо. Товарищи. Друзья. Сейчас мы летим в Белград, а там продолжим.

Затем обратился к Антону:

– Антон Павлович, Виктория Александровна собиралась Вам что-то передать.

– Да. Блокнот своего отца. Там, кстати, тоже говорилось о том, какую роль должны играть эти завалы.

Антон всё ещё пребывал под впечатлением встречи. Вика появилась вместе с Василисой, которая волокла вызволенного из неволи Фому. И для него было важно не предать её второй раз подряд.

Отпустив какую-то дежурную остроту в адрес Фомы и Василисы-освободительницы, он подошёл навстречу Виктории и взял её руки в свои руки. Она их выдёргивать не стала.

– Ну, хорошо, потом доложите, что там в этом блокноте.

2. Белград. Корчма «?»

Харчевня, в которой расположились наши путешественники, имела самое оригинальное изо всех возможных названий – «Знак вопроса». Вывеска представляла собою один лишь этот знак «?». Сегодня подавали жареную рыбу и белое вино. Впрочем, жареную рыбу тут подавали не только сегодня, но и вчера, и полвека назад, и может быть даже и не полвека, а все полтора столетия. Ведь харчевня располагалась напротив Соборной Церкви, неподалёку от канцелярии Белградского Патриархата.

Близость к такого рода местам обязывала кормить белградцев и гостей столицы не только традиционной для Балкан жареной на роштиле свининой, но и чем-то более-менее постным.

Но рыба была всегда самой свежей и приготовленной на уровне, достойном находившейся неподалёку канцелярии.

В Белграде группу исследователей встретил давний друг Майки-Русии, Гойко Ранкович, крепкий старичок-герцеговинец, ещё в молодости осевший в столице. Он же и сообщил генералу, что какой-то агент британцев ищет русских учёных, которые прикидываются паломниками, но едут в Боснию.

То, что супостат был в курсе наших перемещений, никого особо не удивило, тем более, генерала, который, после выявления «крота», был морально готов ко всякому.

Британскому агенту предложили встретиться в небольшой гостинице «Фея Весна», расположенной неподалёку от жилья Гойко Ранковича. Но британец вежливо отказался, сославшись на то, что «Фея Весна» слывёт у них в конторе местом встречи русских резидентов, поэтому предлагает встретиться где-нибудь на нейтральной территории.

В качестве таковой была предложена харчевня «?»

«Британским агентом» оказался Бородецкий. Правда, на сей раз, он был без бороды.

– Коллеги, Христос Воскресе!

– О! давненько не виделись! Воистину! Воистину Воскресе! Давай, фотограф, присаживайся.

Генерал не знал Баратэску лично, но был в курсе всего, произошедшего в аэропорту Таврида, благо, видеозаписи разговоров были сделаны качественно, и он эти записи изучил самым внимательным образом.

Сегодня Евгений Баратэску выглядел не столь вальяжно, как тогда, да и в глазах его читалась едва замаскированная тревога. Белградцы демонстративно презирали антиэпидемические предписания, поэтому он, дабы не выделяться, тоже ходил с голым, без респиратора и антиковидных очков, лицом.

– Как Вы находите наш Белый Град? – вежливо поинтересовался Гойко.

– Белый Град. Интересно. Эклектично. Даже тут – собор явно в стиле австрийского барокко, а через дорогу такой псевдовизантийский новодел. Крепость совершенно в турецком стиле, и тут же – лекорбюзье середины ХХ века. Короче говоря, Стамбул. В уменьшенном виде. Встреча Азии с Европой, прошлого с настоящим. Да, «славянский Стамбул». Точнее, мини-Константинополь.

– Так Вы, уважаемый Евгений Баратэску, договоритесь до того, что Белград – это Третий Рим! – Генерал попытаться шутить.

– Белград – Третий Рим? М-да. Нет. Не смешно. Нет, говоря о «славянском Стамбуле», я имел в виду лишь этот очевидный стык Запада с Востоком, прошлого с настоящим.

– А настоящего – с будущим?

– Нет. Не думаю. Будущего не предвидится. Будущего, вообще, может и не быть. Вот уже несколько дней, как я ощущаю себя панком. Нет, не в эстетическом смысле. В самом прямом. В том смысле, что «No Future!»

Баратэску вертел в руках предложенный ему бокал с белым вином, но к вину не прикасался.

– Ну, ладно. Это всё лирика. В аэропорту «Таврида» я вас пытался обмануть. Мне нужны были вы все просто в качестве той массовки, на фоне которой я должен был блистать. Не вышло блистать. Потускнел, и теперь пора линять. Простите. Нелепые каламбуры. Так вот. Конечно же, мегалитами занимаются. Занимаются достаточно серьёзные пацаны. Те самые, которые гораздо круче всяких там «соросят».

Поставил бокал на стол.

Затем выпил.

– Хороший тут у них рислинг. Я расскажу вам кое-что существенное. По интересующей всех нас теме. Но расскажу не здесь. Расскажу, если ты, Борис, поможешь мне.

– Борода, я выбрал сторону.

– Да я не про пафос. Я по существу. Вы все поймёте, что я имею в виду. Когда я расскажу вам кое-что. Но мне нужны ноты. Ноты, которые запускают резонатор. Запускает резонатор много всего, но в числе прочего, должен прозвучать ключ. Человек, который знает этот звуковой ключ, не дал мне ноты. Он вообще исчез. Нет, не совсем исчез, но его нет дома. Он вышел на связь, сказал, чтобы я его не искал, и сказал, что мелодию знаешь ты, Борис. Речь идёт о каком-то «Вальсе в метро». Я гуглил это словосочетание по самым продвинутым музыкальным архивам, но никакого «Вальса в метро» нигде не обнаружил.

Херсонский задумался.

– Господин Баратэску, да вы закусывайте. Такая рыба в Темзе не водится.

– В Стиксе тоже, – Бородецкий не сдавался и пытался острить.

Наконец, Борис произнёс.

– Борода, старик твой немного ошибся. Наверное, речь идёт о композиции, которую Соловей написал. Только она называлась не «Вальс в метро», а «Подземное кружение». Кто-то, наверное, перевёл название на инглиш, а кто-то другой, потом, – назад. Ну, вспомни, мы её играли на «Весенних слонах».

Херсонский взял пять стаканов, наполнил их негазированной минералкой таким образом, чтобы они соответствовали определённому музыкальному строю.

– Нет, не ждите, что получится Феллини. И даже Евстигнеева не ждите. Но, тем не менее.

И он, вооружившись ножом и вилкой, отбарабанил мелодию, ради которой Баратэску рискнул потерять целых двое суток, разыскивая своего однокашника в этом городе, представлявшем собою нейтральную зону.

– Идиот. Какой я идиот. Это же Underground Waltz… Название мы исковеркали сами. Мы же тогда как раз изображали из себя «Митьков». Ну, хорошо. Долг платежом красен. Поделюсь с вами кое-какой информацией. У меня есть примерно час времени. Давайте, пройдёмся немного по воздуху, что уж тут сидеть как мишени в тире.

3. Лекция Бородецкого

– В Крыму я приврал, конечно, но не во всём. Кое-что из сказанного мной тогда является правдой. Сейчас вы поймёте, что я имею в виду.

Ну, вы все, разумеется, в курсе того, что за лужей в своё время был разыгран спектакль с так называемой «Великолепной дюжиной»,  Majestic-12. Я говорю о спектакле вот почему. В русском массовом сознания существует такой мэм «жидомасонский заговор». И для любого публичного человека упоминание об этом заговоре стало бы последним публичным выступлением. Нет, никто бы никого не убирал, но репутация… Поэтому будь у вас на руках даже факты, стопроцентно доказывающие существование заговора, вы этими фактами всё равно не сможете воспользоваться. Потому что факты не могут существовать вне парадигмы. И если парадигма изначально конструировалась ради того, чтобы вышучивать конспирологов, то тогда то, что будет для вас фактом, для собеседника будет просто бредом маниакальным.

Таким образом, сам факт существования мифа о Majestic-12 служил замечательной ширмой. Делайте всё, что угодно, но никто вас не воспримет всерьёз. Поэтому team мог совершенно спокойно заниматься мегалитами, не опасаясь того, что их исследования кто-то воспримет всерьёз.

Ну, Majestic-12! Это же городские сумасшедшие! Принимать их всерьёз – всё равно, что верить в Супермэна или в Человека-паука.

Между тем, мегалиты исследовали, каталогизировали. Выделив в основную группу те строения, которые отвечали определённым критериям. Это не должны были быть объекты «культа карго», и там должна была быть в неповреждённом состоянии система, которую мы условно называем дренажной.

То есть речь шла об объектах, сооружённых допотопной цивилизацией. Несмотря на формально протестантскую веру, «пендосы» веруют в инопланетян. Русские исследователи, формально веровавшие либо в атеизм, либо в Православную веру, впрочем, точно так же веруют именно в пришельцев. Ну, это когда речь не о «скрепах», а когда дело доходит до разговора всерьёз, до поиска парадигмы, контекста осмысления.

В общем, в Штатах занимались мегалитами в контексте предположения о том, что если их запустить, то работать эти камни будут наподобие мифических «башен Теслы». Тема получилась многообещающей, в духе модных трендов про экологическую энергетику. Да и можно было слегка потроллить ребят, стоящих за арабской нефтью и вашим Газпромом.

Но те, кто прикрывался масками Majestic-12, пошли не по тому пути. Поскольку они веровали в НЛО, то пусковой механизм, согласно их логике, должен был находиться в одном из кораблей пришельцев, якобы спрятанных под одним из тех особенных мегалитических объектов, о которых я упоминал раньше.

А вот наши с вами соотечественники пошли по правильному пути. Хотя и совершенно случайно попали в коридор, ведущий к нужным дверям. Впрочем, в коридор попали в правильный, но до двери так и не дошли. Хотя и оставалось всего ничего.

Я имею в виду проект «Комната», которым занимался НИИ Космической медицины. Собственно «комната» представляла собой камеру из гранита размерами семь метров на одиннадцать, внутри которого был сплетён кокон из медной проволоки. А внутри кокона…

– Игла Кащея Бессмертного, – подал голос помалкивавши всё это время Фома.

– Нет, не совсем. – Бородецкий сейчас не был настроен шутить. Он, вообще, как оказалось, был человеком не самого оптимистического склада.

– Внутри находилось кресло психонавта. Ну, того, чью нервную систему необходимо было оперативно привести в порядок и даже мобилизовать.

Разноцветные сполохи света, послушные пульсу медитативной музыки, звучащей внутри «комнаты», погружали человека в некое, так сказать, изменённое состояние. А все впечатления, которые переживал испытуемый во время сеанса, фиксировались при помощи шлема. Шлем передавал сигналы на записывающее устройство ЭВМ.

Шлем не просто служил для прикрепления всяких датчиков и шлангов с проводами. Необходимо было изменить свойства мозгов, и наши мозги в сочетании со «шлемом» формировали некий виртуальный мозг, якобы соответствующий тому, что помещалось внутри т.н. «длинных черепов» легендарных нефилимов.

Команда, расшифровывшая эти сигналы, состояла как из тех, кто был стойким материалистом, так и из тех, кто увлекался всяческими фрейдизмами. И прочими буржуазными псевдонауками. Ну, понятно, что делалось это для того, чтобы не было зацикленности.

Интересно, что изначально требования госзаказчика к проекту были крайне расплывчатыми. Заказчики и сами толком не знали: чего им надобно? Некие примерные требования.

Но хорошее финансирование, компетентность коллектива, задор, присущий физикам и лирикам, – всё это закономерно привело к тому, что результаты экспериментов превзошли не только осторожные требования заказчика, но даже и неофициально высказываемые пожелания.

– Так, а чего от них в принципе хотели добиться-то?

– Первоначально от них требовалось создать нечто, вроде «Комнаты психологической разгрузки», оборудованной приборами, фиксирующими протекание психофизиологических процессов у «разгружаемых». В этой «комнате» человек должен был не просто отдохнуть и расслабиться, но, как сказали бы в эпоху всеобщей компьютеризации, «перезагружаться».

«Комната» предназначалась для «перезагрузки» нервной системы специалистов, которых можно определить как «операторов точных систем». Речь идёт, например, о космонавтах, военных лётчиках, диспетчерах аэропортов, бойцов элитных подразделений спецназа и т.д.

«Перезагрузка», как я уже говорил, осуществлялась посредством погружения сознания в некое изменённое состояние. Химия исключалась. Только физика. Цвет, звук. В общем, волны. И, разумеется, особая организация пространства.

Непосредственных требований по работе не конкретизировали. Необходим был результат. Гарантируемо повторяющийся результат. Ну, наука же как-никак. Точность кодирования параметров, соответствующих психосостояниям.

Над цветомузыкальными кодами работал специалист по Египту Илья Шершнев. Музыкальные аранжировки к цветовым пьесам писал знаток американских психоделических рок-групп Артемий Эдуардов. Приборы делались одним из «ящиков» одного из приморских городов.

– Батенька! Так Вы же рассказываете про «Гермес»! – Директор Биостанции был немного в курсе того, чем занимались в НИИ Космической Медицины.

– Именно. Итак, результаты превзошли самые смелые ожидания. А потом нагрянула перестройка вкупе с гласностью, и всё зашаталось. Зашаталась, в том числе, и эта самая шарашка. Вскоре проект закрылся, а собственно «комнату» раздерибанили на вторсырьё. Сами же фрейдисты с марксистами разбрелись кто куда. Кто вписался в рынок и стал обучать колдовству вчерашних атеистов, почуявших вдруг тягу к неведомому. Называлось это дело «коучингом по экстрасенсорике». Ну, кто-то, ясное дело, сразу угодил в дурдом. Кто-то ушёл в религию.

А вот моего отца,  Баратэску-старшего, работавшего в этом проекте, подобрали шпионы британской разведки. Нет, ну, не «Джеймс Бонд», конечно, но почти. «Новичком» тогда перебежчиков не травили, так что всё обошлось. Да и кому травить-то? В Кремле сидели менеджеры белых сахибов, так что всё путём.

Попал отец в закрытый исследовательский проект, занимавшийся… правильно. Проблемами телепортации. Только эксперименты проводились не в самодельном пенале из гранита. А в аутентичных камерах-резонаторах. Встроенных в мегалитические объекты, оставленные нам, гомо-сапиенсам на память от допотопной цивилизации.

Борис помнит, когда мы были студентами, у меня был в личном пользовании персональный компьютер, штука, совершенно немыслимая для студента начала 90-х. Откуда у меня мог взяться предмет, который тогда стоил почти столько же, сколько квартира? Но мы тогда не особо думали о земном. Всё больше о том: как мир изменить. Да и самим прославиться. Мир изменить не удалось. Прославиться – тоже. А потому решил я бросить «пароходную школу», где мы вместе с паном Херсонским постигали премудрости автоматизации судовых систем, и уехал к отцу. Заниматься в его лаборатории.

– И что: за полвека вы там не смогли подобрать ключа? Имея ресурсы и технологии.

Баратэску указал рукой на крепость.

– На месте теперешнего Белграда уже в античное время были какие-то там римские поселения. Потом поселения пришли в запустение. Потом чего-то сооружали другие властелины оной местности, потом – турки. Если смотреть на этот процесс неким отстранённым взглядом компьютера, фиксирующего технологии в хронометраже, то всё будет выглядеть каким-то нелепым топтанием на месте. С периодами прогресса, перемежающимися периодами деградации. А между тем речь идёт о перипетиях человеческой истории, с её драмами и трагедиями. С её роковыми ошибками стратегического характера.

Вот скажите: разве сто лет назад, когда шарахнули атомной бомбой и стремительно приступили к освоению космического пространства, мог бы кто-то поверить в то, что НТР захлебнётся, и, вместо того, чтобы бороздить это самое пространство, человеки будут убивать время просиживаниями в виртуальной реальности. Причём вести себя будут не как мифические прогрессоры, а как подопытные крысы, которые нажимают рычажок, пускающий импульс удовлетворения до тех пор, пока не околевают. Так и тут. Шарашка наша капиталистическая помаленьку работала, но появлялись иные приоритеты. То же самое клонирование.

Борис почувствовал, как Генерал напрягся при словах о клонировании.

Баратэску либо не почувствовал этого, либо сделал вид, что не чувствует сгущавшейся атмосферы.

– Но теперь тема с клонированием полетела вверх тормашками. И крысы теперь начинают разбегаться кто куда. Ну, я о тех крысах, которые вовремя поняли, что жизнь не сводится к рычажкам.

Ну, что ж. Пора прощаться.

Вашу контору придумал я. Придумал, и предложил людям, курирующим процессы, происходящие в Евразии, сфабриковать такой патриотический тайный орден. Всё равно ведь патриотов нужно куда-то девать. Не всё же убивать в локальных конфликтах. Которые так удобно использовать для регулирования количества пассионариев.

Тему подкинули многообещающую. Но, при этом, – совершенно безобидную. Заодно готовя вас на роль потенциального объекта насмешек. И так далее. Про это я в аэропорту не врал.

– Почему мы безобидны для Ваших хозяев?

– Потому что те мегалиты, которые можно использовать находятся вне досягаемости вашего горе-ордена. Индокитай, Мезоамерика, Египет. Где – из перечисленных мест – вы смогли бы спокойно заниматься полевыми научными исследованиями? Приехали сюда, намерены поковырять эти холмы в Боснии. Да ковыряйте на здоровье! Даже если предположить, что сумеете разгерметизировать систему, восстановить дренаж… Ну, и что дальше? Да что там говорить. Представляете себе объём предварительных работ? Даже если бы вдруг случилось маловероятное – и вы бы подготовили этот объект к той степени, в которой находятся объекты, которые давно уже контролируют британцы… Ну что дальше-то? Если бы вы зашли слишком далеко, то вас бы остановили. Ну, просто замутили бы тут очередную бойню, только теперь не между православными и католиками, а между протурецкими мусульманами и проарабскими. И всё. Какая наивность просто гомерическая! Вроде же взрослые люди…

Ну, вот так. Я благодарен вам за помощь. Думаю, информация, которую я вам предоставил, стоит того, чем поделился сегодня со мной Борис Моисеевич.

И обратился уже непосредственно к Борису:

– Если б ты знал, как я ненавижу всю эту байду! Засесть бы с пивом, Соловьём и тобой, и поиграть в какое-нибудь Трио Архаичного Джаза*… Да не судьба. Прощай.

Бородецкий торопился не зря. На ключевых фигур «Мёбиуса» вот уже несколько дней велась серьёзная охота. Кто-то пытался скрыться от мстителей в Новой Зеландии, кто-то, напротив, в злачных кварталах Еврабии. Баратэску решил сбежать от киллеров в другое измерение. Или, по крайней мере, в далёкое прошлое.

Задержка была именно со звуковым ключом. Экспериментировать на компьютере с подбором музыки времени не было, а старичок, сбывший ему Дневники, куда-то пропал. На месте его так и не удалось найти, но, впрочем, он объявился сам, переслав странное сообщение: «Пусть Херсонский сыграет Вам «Вальс в метро», и тогда в «комнате» отворится дверь. Но это будет не просто портал. Это разверзнется Шеол. Учтите это!»

Теперь, когда звуковой ключ был у него в распоряжении, оставалось только выбрать: какой из станций наименее рискованно воспользоваться? Где именно он будет пытаться выйти из пространства XXI века от Р.Х., пока ещё решено не было. Вначале нужно было убраться из Старого Света. Быстро и, по возможности, незаметно…

4. Трансформаторные будки нужно держать запертыми

– Да, – сетовал заметно постаревший за эти трое суток генерал. – Одурачил нас супостат.

Воинственный пенсионер ощутил, как пустота постепенно отвоёвывает у него всё новые и новые внутренние пространства. Теперь, когда противник исчез из прорези прицела, вновь стали ребром вопросы: против кого бороться? Кого объединять в «дружбе против»?

– Одурачил. В который раз уже. То что-то стоящее заставят считать нас  «лженаукой». То наоборот. Чепуху какую-нибудь – перспективным направлением. А мы всё ведёмся. То на «Звёздные войны». То на эти наши «Космические ворота»…

Мимо, пританцовывая, проковыляли несколько подростков, изображавшие движения кукол-марионеток. Эти ритмичные подёргивания назывались «стилем Пиноккио». Когда-то молодые люди пытались изображать подчёркнуто угловатые движения как бы роботов, которые по логике выстраивания пластических контрастов,  перемежались струящимися движениями и виртуозной акробатикой. Назывались эти ритмические упражнения «брэйк-дансом». Дети асфальта таким образом демонстрировали некие ритуальные танцы, изображающие таинство слияния человека с промышленной средой. Сейчас в моде уже другие ритмы, звуки которых, как уже отмечалось, и не слышны стороннему наблюдателю. Всё теперь транслируется прямо в башку, ну, точнее, в нервные центры. И человечки, так и не ставшие людьми, с упоением отдаются игре в марионеток.

– М-да, а ведь деды этих пацанят были для нас воплощением того, что глобалистам можно сопротивляться. Сербия была знаменем.

– А наши-то пацанята – чем лучше? Всех зазомбировали. Всю планету. В стадо превратили.

– Люди сами выбрали то, что им по душе. Что нам по душе. Точнее выбрали, конечно, за нас. Но мы приняли.

Директор Биостанции продолжил тот самый спор с Генералом, к которому они возвращаются всякий раз, когда в работе возникает пауза.

– Разве мог себе кто-то сто лет назад представить, что обожествляемый почитателями Жюль Верна, Циолковского и Нобеля Научно-Технический Прогресс – в конечном итоге будет сведён к тому, чтобы выстроить высокоэффективный электронный концлагерь, который, впрочем, человеческая популяция выберет совершенно добровольно?

Космос, который начинался с величественных утопий, в конечном итоге свёлся к бизнесу частных аэрокосмических компаний. И весь прогресс теперь принял понятную любому бухгалтеру форму выражения: сколько долларов будет стоить доставка на орбиту килограмма грузов? «Ваш спутник весит десять тонн? Очень хорошо. Платите двадцать миллионов! Нет? Не устраивает? Хотите найти аэрокосмическую шарашку, которая выведет спутник на орбиту за восемнадцать? Ну, ищите…»

– Ну, во времена Холодной Войны ситуация была другой, – пробурчал Генерал.

– Да в сущности-то то же самое – шпионаж. Просто тогда были конкурировавшие проекты будущего. А когда конкуренция закончилась, то и космос занял свою скромную нишу. Бороздить что бы там ни было никто уже не намеревался. Да и потом: положа руку на сердце… А зачем бороздить? Чтобы найти «братьев по разуму»? Так они и так скоро сюда к нам заявятся. В качестве мудрых спасителей человечества. Через эти самые порталы и заявятся.

Генерал решил сменить тему:

– Да, Антон, кстати. А что там было в блокноте отца Виктории?

– Там в основном упиралось на то, что странности, связанные с характером заполнения ходов в мегалитах, привели его к мысли о работах по консервации объектов. Даже больше. Не столько о консервации объектов на некий стратегически длительный срок, а о создании неких саркофагов. Защитных сооружений типа того, что пытались сделать в Чернобыле.

– То есть некто позаботился о том, чтобы малыши не совали пальцы в розетку…

– Там, кстати, любопытные рассуждения в том числе и об этом. Сейчас прочитаю, чтобы было дословно.

Антон достал блокнот и быстро нашёл нужное место.

– Вот. «Человек по глупости своей полез голыми руками в трансформаторную будку. Его понять можно: понадобились медные провода для изготовления каких-то штучек. Пулек для рогатки нужно было из чего-то сделать или украшение хотел он смастерить, не важно. Дорвавшегося до работающих трансформаторов любителя цветмета долбануло хорошенько. Но его откачали. Руки-ноги теперь толком не работают, мозги тоже с перебоями. Теперь так и живёт: перемещаясь на коляске.

Эта коляска – наша промышленная цивилизация. Она помогает нам, лишившимся заложенных в нас Творцом былых возможностей, хоть как-то выживать в агрессивной среде.

Могли раньше камни ворочать и силой мысли воздействовать на реальность. На неком уровне – м.б. и квантовом, а теперь – нет. Теперь только на костылях, с пилами и машинами на двигателях внутреннего сгорания. Чтоб не наделали чего такого.

А трансформаторную будку теперь не просто на ключ закрыли, а заварили дверь. Чтоб калеки опять не полезли туда. За блестящими проводками из цветмета».

Карабас ухмыльнулся. Ему понравилась метафора с трансформаторной будкой.

Генерал не сдавался, намереваясь отсутствие результата превратить в результат.

– Если подвести итог сказанному, то выходит так, что для работы с мегалитами необходимо выполнить ряд условий, и эти условия нам известны.

Первое: есть работающие объекты, а есть макеты, то есть то, что относится к карго-культам.

Второе: одним из критериев исправности работы объекта является функционирование дренажной системы. При этом, сейчас не важно: какую именно функцию выполняет ток воды.

Третье: Ключом зажигания является мозг, но этот мозг должен обладать некими свойствами, которыми наше «серое вещество» не обладает, однако свойства эти могут быть воссозданы при посредстве «шлема», создающего фантом мозга, соответствующего «мозгу обладателей длинных черепов».

Четвёртое: мозг включается в особое состояние посредством особого звукового ключа. По всей вероятности, ключ – по тембру звучания – должен соответствовать каменным вибрафонам.

И, наконец, пятое: от несанкционированного доступа объекты – речь идёт о камерах-резонаторах – защищены саркофагами. Плотным наполнением каменной породы в ходах и облицовкой из полигональных плит.

У кого-то есть дополнения?

5. «Ну, я и влип!»

«Дунн… Думм… Дунн… Донн…»

Чарующие звуки инструментов, так забавно напоминавших окаменевшие французские батоны, в согласии с нашёптыванием воды, струившейся где-то в толще гранита, погружали пилотов-мнемоников в состояние полной безмятежности. В этой топи полусна и не хотелось ни за что цепляться.

Стирались и границы своего «Я».

Пилоты лежали в геометрически безукоризненной тёмной камере, вырезанной в толще скалы. И пребывание там рождало состояние отрешённости от всего сущего. В тёплом, чистом и сухом мире не было ничего, кроме звуков, издаваемых этими батонами. Впрочем, нет. Не совсем так. Порою мнилось, что вибрируют даже и не стены камеры, а вообще – всё. Поневоле смиришься с тем, что и тело-то наше – так… всего лишь один из возможных вариантов оболочки сознания.

Доносились лишь гудящие и клокочущие звуки литофона, точнее, казалось, что звучат уже не эти багеты, обозначенные в рукописи забавным словцом «франзоли», но поёт вся скала. И всё, в ней находящееся.

Искра сознания личности гасла.

«Стоп. Какие «франзоли»? Какая рукопись? А… ладно. Шут с ними. Какие там «франзоли», если уже ничего нет вообще».

Слышно лишь «Донн… дунн-донн»». И тихий шелест воды. Далеко. Очень далеко отсюда.

«Откуда ни возьмись, появилась контролёрша и стала требовать плату за проезд. А открытые двери вагона – вот они, совсем рядом. Можно ушмыгнуть. Но ноги не слушаются. Достаю какие-то огромные монеты с отчеканенным барельефом «Камня Солнца».

Интересно, откуда у меня мексиканские монеты?

Может быть, польские или китайские подделки?

Вряд ли. У мексиканской монеты проба – ниже некуда. Десять процентов серебра. Смысл подделывать? Отдам, пусть отстанет.

Но никакой контролёрши уже нет, а рядом, на соседней полке в купе железнодорожного вагона, такого, в которых мы когда-то любили путешествовать, когда позволяли средства, уже сидят трое каких-то цыган. Сидят и глядят на меня.

А, нет. Не цыгане. Латиносы какие-то. Чада солнечного Гондураса. Или Эквадора. Крепкие, коротко стриженые, в солдатских ботинках. Да, в берцах. Кто сталкивался, ни с чем другим не спутает.

И смотрят чего-то так пристально. Что им от меня нужно?

Поезд нырнул в тоннель».

Один из пилотов-мнемоников зашевелился было, но никаких сил сопротивляться наваждению не было. Не было и желания отделять себя от этих волн, от колебаний вселенной вокруг.

«Опять эти пограничники. Или таможенники.

Откуда в вагоне метро взяться пограничникам? Полиция? Или просто гопота? И никого нет рядом, только дрыхнет кто-то в углу вагона.

Но агрессии от них нет. Не пугают. А чего их бояться? А сколько можно всех и всего бояться! И вообще. Да что они сделают? …»

Бородецкий очнулся первым. Было тихо. Только где-то далеко шелестела вода.

Он приподнялся и кашлянул. Рядом кто-то зашевелился.

«А, второй пилот. С кем меня сегодня запустили? Не припоминаю…» – Вяло размышлял опытный пилот-мнемоник, собиравший впечатления, которые потом, по возвращении на базу, сканировали нооскопом. Затем кодированную информацию опять возвращали в мозг исследователя, и он комментировал бумеранги картинок.

Но это там.

А тут, покашливая, он покидает пространство камеры-резонатора, чтобы изучить тот кусок реальности, в который их угораздило заскочить в ходе «трипа» на этот раз.

Бородецкий зацепился головой за камень и невольно ойкнул.

Опять закашлялся.

«Стоп. Что-то не то».

Ощущений такого рода быть не должно. Портал перемещает лишь сознание того, кто укладывается в камеру-резонатор. Сознание перемещается, а тело лежит себе, почивает.

Бородецкий нажал пальцами на правый глаз. И картинка на мгновение раздвоилась.

«Так. Не может быть. Я вижу то, что входит в сознание через глаза».

Пилот лёг на пол камеры и закрыл глаза. Рядом ворочался второй пилот.

«Так. Похоже, мы влипли».

И тут он вспомнил…

Да ведь сейчас же никакой не «трип». Сейчас он вовсе не мнемоник-психонавт. Сейчас он испытывал работу резонатора – как камеры, осуществляющей телепортацию.

Дневник академика. Ноты, по которым их запускали, были из того Дневника. Хозяин Дневника предупреждал его, что по этому коду в тоннель через портал отправится не только лишь сознание.

«Но смогут не только лишь все». Неизвестно откуда в голове Бородецкого мелькнула эта нелепая фраза.

Итак, сработало. Камера отправила в трип всего Бородецкого. Не фантомом, а тушкой.

«Или чучелом?»

Пилот аккуратно покинул камеру, стараясь не будить второго пилота. «Пусть поспит. Успеет ещё насладиться новым дивным миром…»

Неба не было.

Как-то неестественно низко над долиной висело плотное одеяло сплошных облаков. Дышать было нелегко. Но терпимо.

Бородецкий опять закашлялся.

«Надо быстро соображать. Как можно восстановить устойчивое сообщение?»

Он прошёлся по земле, которая, казалось, вливала в него молодую силу.

«Значит так. Убираться отсюда можно точно таким же образом, как мы сюда и приехали».

Несмотря на то, что атмосфера давила, и дышать было не очень легко, но, в то же самое время, силы восстанавливались каким-то непостижимым образом. Поневоле вспоминались истории о «питании Духом Святым», истории, которые давно и безвозвратно превратились в пренебрежительный штамп.

Покашливая, Бородецкий подошёл к выдолбленному в скале «фонтанчику» и напился воды, струящейся прямо из отверстия в граните. Новый прилив сил был встречен пилотом как должное. А ведь ничего не пил – не ел уже не одну тысячу лет. Если предположить, что сейчас ориентировочно шесть тысяч лет до Рождества Христова. А то и все семь.

«Впрочем, всё идет прямо по писаному. Повышенное атмосферное давление, обусловленное наличием пароводяного купола, приводит к повышенному парциальному давлению кислорода. Что, в свою очередь, способствует большему насыщению кислородом организма. А раз так, то совсем иначе ведёт себя обмен веществ. Тут можно жить на одних овощах и фруктах, и этого будет вполне достаточно.

Осталось только встретить прекрасную туземку, и мне вообще перехочется эвакуироваться из этого чудесного мира. Но, боюсь, всё это напоминает какую-то космо-мелодраму в духе Рэя Брэдбери».

Как бы там ни было, туземка появилась.

Пригожая, грациозная, и, надо полагать, не ведающая ни о феминизме, ни, даже об эмансипации. О чём, и о ком же ещё можно мечтать!

Бородецкий прижал руку к сердцу, затем поднял её вверх, ладонью в сторону незнакомки, и произнёс первое, что взбрело ему в голову:

– Пакс вобискум!

Туземка сморщилась и рефлекторно отпрянула.

«М-да, вот уж это наше чужебесие! Откуда же туземцам знать латынь? Уж скорее они поймут по-армянски, или там по-еврейски. Или на санскрите? Ну, в любом случае, латынь вряд ли можно употреблять в качестве средства межцивилизационного общения».

Туземка, между тем, зацокала и защёлкала, жестикулируя при этом.

«Понятно, общаются наподобие того, как наши бушмены».

Цокать и щёлкать по-бушменски Евгений не умел, поэтому просто стоял и глядел на юную туземку любящими глазами.

Тут из-за камней выглянули ещё несколько туземцев. Одеты они были просто, но аккуратно. Никаких шкур и ожерелий из клыков саблезубых тигров и прочей допотопной фауны.

К Бородецкому подошёл малыш и отважно потрогал его пальцами. Он что-то зацокал своим соплеменникам, и те последовали его примеру.

«Ага, они боялись, что я – это не человек, а некий призрак. Ну, ясное дело, явился неизвестно откуда, облачение странного фасона. Ну, изучайте. Мне не жалко!»

Девушка протянула Бородецкому какой-то тропический фрукт.

«Уж не плод ли с Древа познания Добра и Зла?

Впрочем, я же не Адам, так что можно есть смело. Грехопадение, судя по всему, уже и так совершено. Без моего участия».

Плод был, наверное, очень вкусным и полезным, потому что пилот ощутил новую волну прилива сил. А вот запаха и вкуса этого овоща он не почувствовал.

«Наверное, что-то у меня с нервами. Не пришла ещё система в норму. Путь был неблизким».

Туземка, окружённая уже почти взводом разнокалиберных малышей, повела Бородецкого по тропе вглубь леса. Селение туземцев представляло собою полтора десятка шатров, расположенных на поляне кругообразно.

Туземцы что-то цокали и щёлкали, подходя и аккуратно прикасаясь к одежде Бородецкого. И, всё же, несмотря на то, что пилот пытался изображать бодрячка, и даже внушать самому себе, что всё складывается весьма романтично, нарастало чувство тревоги и ощущения близкого присутствия неких невидимых глазу существ.

И если оранжерейную духоту ещё можно объяснить причинами физиологической некомфортности, то объяснить физиологией это чувство было бы самообманом.

Поэтому когда где-то за спиной раздался властный голос и туземцы повалились на землю, Бородецкий был морально готов к самому худшему.

Обернувшись, путешественник понял, что лучше бы он не просыпался. Точнее, лучше бы он вообще не ложился спать в эту гранитную коробку. От трёхметровых великанов исходила такая сила, как будто мимо вас проносится поезд метро. Да вот только когда поезд останавливается, это ощущение всесокрушающей мощи тут же куда-то уходит, а ныне эти самые стоят ожившими истуканами острова Пасхи, и давление сгустившейся силы никуда рассеиваться не собирается.

Бородецкий чуть было не повалился перед этими источавшими власть громадинами с образинами неандертальцев, но удержался. И лишь склонил голову, продолжая исподлобья наблюдать за теми частями ног гигантов, которые оставались в его поле зрения.

Один из гигантов что-то пропел, и Бородецкий взглянул ему в глаза.

В тот же миг другой громила коротко икнул и Евгений потерял сознание.

6. Самое главное оружие

Поскольку поездка в Боснию отменилась, то Гойко Ранкович предложил нашим исследователям съездить в монастырь Рукумию, где путешественники могли бы передохнуть и в мирной обстановке переосмыслить всё, произошедшее за последние десять дней.

Генерал сильно приуныл, поскольку внезапно наступившее затишье вселяло в него нешуточную тревогу.

«Против кого теперь дружить?»

В свою очередь Антон ощутил неизъяснимую радость от того, что эта более чем сомнительная затея так благополучно закончилась. Теперь он с каким-то новым, доселе неизведанным ощущением мира в душе, старался поддержать товарищей, готовых впасть в отчаяние. Всё-таки, эти десять невероятно фантасмагорических дней наполнили жизнь каким-то смыслом. И не каким-то, а достаточно высоким, что уж там…

Сидя в трапезной монастыря за столом, помнящим локти многих, наведовавшихся в эту обитель, герои нашего повествования делились своими мыслями с игуменом, который неплохо понимал по-русски. А то, что игумен недопонимал, ему внятно растолковывал Гойко.

– А какое бы могло получиться чудо-оружие! Победили бы глобалистов! Построили бы цивилизацию справедливости! – продолжал мечтать генерал.

– Справедливости и Духовного Роста! – вторила ему Дина.

– Да не было бы никакого царства справедливости и духовности, тут, кстати, Баратэску, отчасти, прав. Ну, когда называл нас теми, кто на месте разрушенной мелкими бесами христианской цивилизации, мог бы заложить фундамент новейшего и последнего якобы теократического государства. – Антон решил, что где, как ни в монастыре, поставить, наконец, точки над «i».

– А что же касается наилучшего оружия, то таковым являются не освобождённая энергия ядер – как это казалось сто лет назад; и не освобождённая энергия неких потусторонних сил, как это казалось нам ещё несколько часов назад.

– Что же является таковым?

– Нет оружия сильнее игрушечной шпаги.

– Не понимаю.

– Какая-то «крапивинщина»? – Вторил Генералу Борис Моисеевич.

– Да, почти. Я, правда, не знаю, что такое «крапивинщина», но ладно. Да, я о воспитании. Такие-сякие разэтакие англосаксы додумались ещё в девятнадцатом веке, что если нужна власть над миром, то нужно обрести власть над сердцами и умами молодёжи. Чтобы обрести власть над умами, нужны не только и не столько победы в прениях академических, сколько популяризация тех идей, которые тогдашние политические инженеры считали стратегически важными.

Причём речь идёт не только об идеях созидательных, но и о вирусах, идеях разрушительных. Понадобилось развалить Испанию с Францией – забросили им вируса масонского про «свободу, равенство и братство»; Понадобилось развалить Германию с Россией – получите марксизм и «пролетарии всех стран соединяйтесь». И наоборот, хотите увидеть, как выглядит образцовое общество – читайте книжки про Шерлока Холмса и про Пуаро. И там вы увидите «старую добрую Англию». Заметьте, я говорю не о философиях, а о произведениях, относящихся к качественной массовой культуре. То есть о том, что читали наши не такие уж далёкие предки. Читали и зачитывались. О том, какую музыку слушали и считали эталонной.

– Хорошо. Качественная массовая культура. Нацеленная на подрастающее поколение. Но почему «игрушечная шпага»? А не, скажем, «игрушечный бластер»?

– Потому что шпага – это атрибут личной отваги. Бластером можно разрушить противника из засады, с недосягаемого для ответного удара расстояния. Бластер – это упование на технический аспект схватки. А вот шпага – совсем другое дело! Шпага – это способность к риску. Это – принципиально иное.

– Хорошо. Вы, Антон, советуете переключить нашу энергию на культурное сопротивление. Вы полагаете, что спасти человечество можно будет в том случае, если мы сможем победить в столкновении на поприще массовой культуры.

– Не совсем так. Точнее, совсем не так. Я сказал, что «нет оружия сильнее шпаги», но я не сказал, что нам удастся отобрать у молодых людей игрушечные бластеры из компьютерных реальностей и предложить им преобразить землю, на которой мы живём, и самих себя, свои собственные тела и души.

Сегодня уже поздно. Уже позже, чем кажется.

– Так, понятно. Вы, Антон, пораженец, – внезапно посуровел генерал. – А Вы, Борис Моисеевич, готовы стать в строй бойцов культурного фронта?

– Видите ли… Я, как и Антон Павлович, не очень верю в возможность спасения человечества. Но верую в возможность спасения каждой конкретной отдельно взятой человеческой души. В этом деле нет, да и не может быть универсальных инструкций. Путь может быть разным. Кому-то достаточно накормить голодного, а кому-то едва хватает жертвы всего, что было ему дорого в этой жизни. А то и жертвы самой своей собственной жизни.

Потом, видимо, смутившись собственной патетичности, скомкал сказанное дежурной скороговоркой:

– Ну, как-то так…

– Хорошо. Что думает наш специалист по декодированию, отметившийся невоздержанностью в употреблении горячительных напитков?

Фома до сих пор, всё-таки, немного побаивался генерала. К тому же, он отдавал себе отчёт в том, как глупо он той пасхальной ночью подставился сам и едва не подставил товарищей. И, тем не менее, речь его была речью «не мальчика, но мужа».

– Давайте с самого начала. Как всё это дело выглядит со стороны. Я – чтобы не сбиться, записал некоторые тезисы, так что теперь прошу разрешения у собравшихся подглядывать в свою шпаргалку.

Он достал аккуратно сложенные листки и разложил их на столе.

– Итак, сотрудников некого НИИ, то есть нас троих, привлекают к исследованию таинственных объектов, с целью выяснить их функциональность. Мы присоединяемся к участникам проекта, который курируется спецслужбами, имеющими покровительство на самом верху. Мы соглашаемся поиграть с огнём, не сразу отдавая себе отчёт, чем эта игра может быть чревата.

Это – лирика, но от неё никуда не денешься, мы же не роботы.

А теперь физика. Перед участниками программы поставлена задача: выяснить, как работали эти объекты, опоясывающие планету? Этот вопрос мы, худо-бедно, не без посредничества конкурирующей фирмы, но, вроде бы, выяснили. На вопрос: «Как их строили?» ответа нет вот уже около сотни лет. В качестве рабочей гипотезы остаётся предположение, что мегалитические объекты, сложенные из полигональных камней, созданы теми людьми, которые ещё имели непосредственный контакт с Творцом.

Этот опыт непосредственного контакта давал возможность использовать некие немеханические способы воздействия на объекты материального мира. Механизм этого воздействия нам не ведом, тут остаётся простор для самой буйной фантазии.

Фантазии небезопасной. Потому что идея вступления медиумов в некий некромантический контакт с существами, якобы имевшими отношение к мегалитам; затем фиксация при помощи нооскопа тех впечатлений, которые получили бы медиумы в результате этого оккультного сеанса, – всё это с точки зрения религиозной мысли – игры с нечистью.

Нельзя бороться с Содомом при помощи преисподней. Иначе чем мы лучше пресловутых иезуитов?

У меня пока всё.

Генерал повертел в руках карандаш и спросил:

– А что же плохого в том, что для достижения благой цели не всегда приходится выбирать средства? Тем более, что лозунг иезуитов, десять раз таких-сяких, звучит полностью так: «Цель оправдывает средства, если эта цель – спасение души!» Что вы на это скажете, господа специалисты по коммуникациям?

– Господин генерал, – мне кажется, такой вопрос лучше задать духовному лицу. Вот, отец игумен, наверное, что-то скажет по существу. Отче, скажете?

Игумен аккуратно вытер уста салфеткой, осенил себя крестным знамением и сказал следующее:

– Латиняне неверно понимают спасение души как таковое. В католической религии, да и в магометанской тоже… – Он слегка призадумался, – да, наверное, и в иудейской, не знаю, я с ней не знаком… Во всех этих верах спасение понимается как исполнение закона. А потому они убеждены, что если держава заставляет своих подданных исполнять религиозный закон, то такая держава делает Божье дело.

Игумен приумолк, и генерал, горя нетерпением, воспользовался образовавшейся паузой.

– Так что, отче, выходит так, что пускай народ превращается в скот? В бесов? А мы будем сидеть в сторонке и размышлять о высоком!?

Игумен покачал головой.

– Нет, дорогой брат, не размышлять о высоком, а соединять душу свою со Духом Святым. Что сказал ваш русский великий святой батюшка Серафим? «Стяжи Дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Было время, когда нужно было поднимать людей под знамёна и сражаться. Сейчас уже не то время. Теперь людей уже всё устраивает.

Генерал, при всём своём искреннем желании жить в согласии с Православием, всё-таки знал, что в Церкви существует разномыслие, и ничего плохого в разномыслии нет. Ибо должен же как-то выявляться искуснейший.

Антон почувствовал, что старый милитарист замыкается, и решил снова озвучить давно припасённую им метафору. Быть может, хоть так удастся впечатлить генерала, ранее заклеймившего его «пораженцем»:

– В идеале неплохо бы, чтобы люди сами осознанно делали выбор пути, по которому стоит двигаться. А пока получается так, что как ни крути, а Баратеску высказал вещи, звучавшие своего рода приговором для нашего дела.

Что мы видим рядом с собой?

Людей погрузили в вагон поезда, и уносят всё дальше и дальше в преисподнюю. Мы – из самых благих побуждений – пытаемся сломать двигатель локомотива, чтобы остановить поезд. «Тогда», рассуждаем мы, «пассажиры покинут вагоны и  дружными колоннами вернутся по мрачному тоннелю назад, на поверхность земли». Но я глубоко убеждён в том, что сломав Систему, подталкивающую людей к погибели, мы, всё-таки, не спасём этих людей. Напротив. Пожалуй, ещё и вред принесём. Потому что когда в подземелье сломается поезд, и все вывалят из остановившихся вагонов, то начнётся хаос. И наши пассажиры вцепятся друг другу в глотки.

– Значит просто стоять и смотреть, как лукавый супостат будет увлекать людей в вагоны этого поезда?

Генерал задал Антону совершенно логичный вопрос, тот самый вопрос, который – в той или иной форме откровенности – неоднократно задавали себе все собравшиеся. Настало время прозвучать ответам.

– Прежде всего, хочу сказать вот что: к себе самому я отношусь достаточно трезво. У меня нет никаких оснований считать себя мыслителем или, тем более, пророком. Но к своим убеждениям я отношусь серьёзно. Это важное замечание.

Мы пытались заниматься мегалитами, гигантскими каменными сооружениями неизвестного назначения. Полагая, что, научившись использовать энергию этих таинственных генераторов, можно остановить этот адский поезд.

А я убеждён, что спасти человека – нет, не человечество, а отдельного человека, – может не сеть гигантских каменных генераторов, а маленький камешек, попадающий в обувь. Точнее, не спасти, а подтолкнуть ко спасению.

Попадёт нам что-то такое в туфлю, мы можем перетерпеть и доковылять, куда шли. А можем и остановиться, чтобы вытряхнуть попавший предмет. И вот эта остановка – сделанная исключительно ради того, чтобы избавиться от неудобства, вызванного камешком, попавшим в башмак, – может, в конечном итоге, помешать кому-то вовремя подоспеть к вагону поезда, уходящего в преисподнюю.

Генерал молчал и продолжал машинально рисовать на листе бумаги какие-то шары, треугольники и кресты. Антон продолжил:

– Камешком в башмаке может стать всё, что угодно. Для нас таким камешком в башмаке стали мегалиты. Эти мегалиты подбросили нам именно Вы. Иначе мы бы так и продолжали плестись в сторону станции, откуда отправляются эти поезда, несущиеся под землю.

Теперь наша очередь искать то, что может стать камешками в башмаках тех людей, которые готовы вернуться с платформы назад.

– Хорошо. Проснулись-потянулись. А дальше что? – Не сдавался Генерал.  –Устраивать массовые самоубиения, как когда-то наши староверы? И как на прошлой неделе – несчастные клоны?

– Дорогой брат, – снова заговорил игумен. – Христос всегда рядом. Православные храмы в России хоть и прикрывают, но ведь ещё не закрывают. И там, в храмах, по-прежнему, за каждой литургией происходит чудо. Обычные вино и хлеб Господь Вседержитель превращает в часть Себя. И никто не запрещает людям причащаться Святых Таин. Было бы желание. Святые Тайны – это не «орден за Заслуги благочестия». Это – то Лекарство, Которое Спаситель оставил нам. И это рядом – только сделай шаг…

– Подождите. Это всё понятно. Ну а как же фраза Спасителя про то, что «принёс Он не мир, но меч»?

Антон впервые за многое время попробовал помолиться. Причём движим был он в этом порыве вовсе не страхом за себя. Сейчас он пытался молиться и за игумена, чтобы Господь вложил в его уста именно то, что нужно сейчас услышать нашему неугомонному милитаристу, и за генерала, чтобы воспринял.

– Спаситель тут говорит вовсе не о джихаде. Он говорит о разделении. Не в том смысле, как говорили марксисты, хотя в каком-то смысле и об этом. Не всякое объединение само по себе благо. И не всякое разделение людей – так уж плохо. Но дело не в этом. Человек должен в самом себе отделить верное от неверного. В самом своём сердце отделить веру от религии.

– Веру от религии? Ничего себе, заявочки. Вы, отче, никак «шмемановец»!

– Когда мы говорим о религии, мы говорим о тех переживаниях, подчас сентиментальных, которые связаны у нас либо с народным благочестием, либо со своим собственным психологическим опытом. Опытом успокоения нервов в храме. Опыта прикосновения к некому несуетному ладу храмовой культуры. Это всё религия, но это ещё не встреча со Христом. Когда вы, дорогой брат, переживёте опыт такой встречи, а у Вас, простите за откровенность, этого опыта пока ещё не было, то всё станет на свои места.

А поскольку в Боснию вам ехать уже не нужно, то у вас всех есть промыслительная возможность побыть тут, в монастыре. И насытить себя внутренней тишиной. Тогда и встреча эта произойдёт непременно.

Ну, время-то есть. Всё равно, вы ведь планировали расчищать завалы в тоннелях пирамиды Свемира Османлиевича. Теперь, вместо этого расчистите завалы внутри себя.

Встреча со Спасителем стоит того, чтобы её немного подождать.

Потому что наши предки встречу и счастье одним словом обозначали – срећа.

– О, так вот, откуда Сретение!

7. Послесловие. Бородецкий пишет послание потомкам

Обнаружив своего напарника по полёту в снах наяву всё так же мирно почивающим, как и неделю тому назад, Бородецкий решил не выводить его из состояния такой формы «трипа», а отправить назад. В будущее.

Бумаги у туземцев, ясное дело, не было, а сдирать шкуру с мёртвых нефилимов и превращать её в пергамент – дело хлопотное, поэтому Евгений решил попытать счастья и пошарил у пилота по карманам. В одном из карманов оказался блокнот, в который Бородецкий чётким чертёжным почерком записал следующее:

«Метод, описанный в дневнике академика Н., в целом совпадал с тем, что прорабатывалось исследователями группы И.Шершнева. Телепортация возможна. Теория «совмещённых пространств» работает.

Пока мы можем пользоваться лишь теми «маршрутами», которые были проложены представителями допотопной цивилизации. То есть можно перемещаться лишь из одной камеры – в другую, точнее, в ту же самую. В ту же самую пространственно, но находящуюся в другом времени.

Нотная запись кода запуска прилагается ниже.

Впрочем, неизвестно, работает ли предложенный звуковой ключ в других порталах? Это вы, дорогие коллеги, уже будете выяснять без моего участия.

После того, как я верну коллегу в наше, точнее, теперь уже только ваше, время, я предприму все меры предосторожности, чтобы этим порталом никто не смог воспользоваться.

Никто – имеются в виду существа, серьёзно осложняющие жизнь туземному населению, милым набожным вегетарианцам, в коллектив которых я намерен влиться полностью и бесповоротно.

Трёхметровые гиганты, эти совершенно инфернальные каннибалы (в прямом смысле слова), сейчас вымерли. Они собирались было принести меня в жертву, во время ритуала, назначенного на ближайшее полнолуние, но до полнолуния времени было много, и я успел заразить их коронавирусом. Вирус выкосил этих психократов-тоталитаристов подчистую. Сейчас они мертвы. Трупы сожжены.

Однако, оставлять полуоткрытой эту пространственно-временную лазейку в виде портала было бы беспечностью в высшей степени безрассудной.

Чёрный ход в наш мир придётся замуровать. Во всяком случае, тот из чёрных ходов, который ведёт к жилому помещению, в котором я оказался.

Поэтому мы с моими новыми соплеменниками вначале заложим лабиринт ходов к камере-резонатору, затем перекроем подачу воды в дренажную систему, пробитую в скале вокруг камеры, а в конце – просто обложим весь комплекс гранитными глыбами. Соорудим нечто, подобное саркофагу над погибшей Чернобыльской АЭС.

Оказывается, мои новые соплеменники обладают некоторыми навыками по бесконтактной работе с объектами материального мира, так что соорудить конструкцию из полигональных блоков, соединённых в замок, не составит для них особого труда. 

Возможно, что-то из вас, дорогие коллеги, посчитает мои действия преступным вмешательством в течение истории, и напомнит мне об эффекте «раздавленной бабочки». Но течение истории не так уж детерменировано бабочками и прочими насекомыми. Есть некоторые узловые точки, которые, хочешь – не хочешь, Человечеству придётся пройти.

Своих местных нефилимов мы с помощью Ковида выморили, но в других областях планеты эти тоталитаристы-психократы по-прежнему коптят небо.

Поэтому рано или поздно, хляби небесные разверзнутся, и этот мир будет смыт в унитаз истории. Потопом. Так что раздавленная бабочка или даже одно-единственное племя Сифитов, освобождённое от этих полубесов, – всё равно в глобальном смысле погоды не сделают. Но, для нас, жителей того места, которое когда-нибудь станет называться Египтом – это немаловажно. Мы свободны, значит, будем жить.

Сколько? Неизвестно. Может быть, сто лет, может быть тысячу сто. В любом случае, это лучше, чем быть ресурсом для кровавых ритуалов.

За сим прощаюсь».

Затем Бородецкий вставил в шлем своего напарника аккумулятор из своего шлема, а в блокнот вложил флэш-карту с записями допотопных ландшафтов и обликом обитателей. Тела поверженных вирусом титанов были зафиксированы также аккуратно.

Покончив с формальностями, он заиграл на самодельном литофоне мелодию, которая уносила очнувшегося было психонавта-мнемоника назад, в будущее.

Потом потомки Сифа что-то пропели, и «чёрный ход» был надёжно замурован.

КОНЕЦ и БОГУ СЛАВА!

Новозыбков, июнь-декабрь 2020