1. Приезд в Аэропорт. Ещё одно ток-шоу

Аэропорт сиял как безумный алмаз. Точнее, не сиял как алмаз, а блестел как подсвеченная стекляшка. Не дворец науки и техники, поставленной на службу потребителю услуг, а так… «слот клуб» «Мульти-пульти». Пусть и размером в несколько гипермаркетов. Так что аэропорт не столько ошеломлял, сколько взвинчивал. Нет, алмазом сие могут обозначить только совсем уж бескорыстные в своей угодливости блогеры.

Прибывшие на двух машинах члены экспедиции в сопровождении одного агента прошли через главный вход, однако, тут случилось непредвиденное. Сотрудники охраны аэропорта развернули пассажиров как «непрочипированных». И если раньше достаточно было предъявить браслет с кодом и кое-какие карточки, то теперь, видимо, что-то изменилось. Теперь «непрочипированные» должны были проходить предварительный контроль в другом терминале.

Ну, что ж. Времени достаточно. Путешественники отправились по тоннелю в сторону искомого терминала. Туда, где располагался пункт пропуска «непрочипированных», и где их могли, наконец, оприходовать.

Перед тем, как прибыть в аэропорт, Фоме, Антону и Борису Моисеевичу нанесли специальный макияж, который был незаметен человеческому глазу, но должен был вводить в заблуждение механический глаз Системы. Глаз этот, точнее, тысячи камер слежения, уже могли получить команду выискивать среди мириад лиц ещё и лица трёх сотрудников Филиала Института Коммуникации, которые, как уже сообщалось службами новостей по некоторым тоннелям реальностей, были таинственным образом похищены.

Но могли и не получить такой команды.

Тем не менее, ради перестраховки, кроме макияжа, были вставлены линзы и надеты специальные перчатки, призванные имитировать ложный рисунок отпечатков пальцев.

Решение о срочной эвакуации экспедиции за пределы Евразийской Конфедерации было принято сразу же после того, как по тоннелям реальностей заговорили о наших героях.

По всей вероятности, в конторе работал крот, видимо, передававший информацию о работе проекта «Космические врата». Налицо были все признаки запуска информационной кампании, одним из звеньев которой был поиск похищенных сотрудников. Заказчиком кампании могли быть лоббисты интересов корпорации «Мёбиус».

Дабы контора не угодила в ловушку, и необходимо было вывезти разыскиваемых «прогрессивной общественностью» сотрудников Филиала куда-нибудь за пределы зоны досягаемости информационных щупалец агентств, фабрикующих информационные поля, пока информация об их пропаже не превратилась из скандальной новости во вполне рутинное оперативно-розыскное мероприятие. Пока ещё этого не произошло, нужно было действовать быстро и решительно.

Генерал приказал вывезти членов группы Антона в Сербию.

Сербия была очень удобным, хотя и небезопасным местом.

Эти края не вошли ни в состав Дунайской Монархии, объединившей практически все те земли, которые некогда принадлежали Австро-Венгерской империи; ни в состав Босфорского Султаната, раскинувшегося от Каспия до Адриатики.

И Дунайская Монархия, и Босфорский Султанат были воплощениями умеренного религиозного консерватизма (соответственно: католического и мусульманского), а также, с одной стороны альтернативами как фундаментализму (соответственно: восточноевропейскому и арабскому), так и постгуманизму, превратившему страны северной Атлантики в Содом и Гоморру.

Новые Габсбурги боролись с новыми Османами за Сербию, но задолго до того, как это противоборство оформилось культурно, политически и экономически, в этой части Балкан выстраивали и укрепляли свой плацдарм китайцы.

Та часть силового блока Евразийской Конфедерации, которая всё ещё продолжала считать себя сынами России, также не собиралась сдавать Сербию партнёрам. Получалось, впрочем, это с переменным успехом.

Сербия, как обычно, кишела самыми разнообразными шпионами, представляющих силы со взаимно исключающими интересами. При этом именно столкновение этих интересов как раз и сформировали то зыбкое равновесие, которое позволяло Скупщине этой страны довольно продуктивно балансировать и сохранять какой-то минимально возможный уровень самостоятельности, совершенно немыслимый для других частей цивилизованного мира.

Поскольку в Боснии находились мегалиты, которые наша экспедиция могла исследовать на предмет возможности использования в программе «Космические врата», то решение было принято быстро и бесповоротно. В команде хватало «слабых звеньев», и рисковать было нельзя.

Прикрывая лица антиковидными масками, оказавшимися весьма кстати, наша группа перемещалась по закрытому тоннелю. До Бориса Моиеевича, впрочем, точно так же, как и до всех остальных, долетали обрывки фраз, срывавшихся с динамиков визоров, размещённых на стенах тоннеля.

Один из этих обрывков заставил сбавить и даже приостановить шаг.

«-…Но если поступил тревожный сигнал о пропаже трёх сотрудников, среди которых и несправедливо замолчанный гений авторской песни Борис Херсонский, почему в дело поисков не вступают правоохранительные органы?

– В следственные органы ещё не поступили заявления ни от потерпевших, ни от родственников, ни от очевидцев…

– Какие «заявления от потерпевших»! – Перебила туповатого майора бойкая ведущая ток-шоу.

За кадром пустили заставку с записью идиотского смеха и прочими комедийными звуками. Но доставленный среди ночи в студию майор не сдавался. Поправив антиковидную маску, он продолжил озвучивать прописные для него истины резвящимся клоунам, а также пастве тоннеля восприятия:

– Для того, чтобы принять решение о возбуждении уголовного дела, следователь должен получить материалы, которые бы свидетельствовали о похищении человека или группы лиц. Может быть, указанные вами сотрудники уехали к кому-нибудь на дачу водку пьянствовать?

Ведущая растерялась, судорожно пытаясь хоть как-то прицепиться к словам майора, дабы выдавить из недр своего сознания хотя бы самую завалящую дежурную хохмочку. Но майор оказался не так прост. Теперь он вновь ощутил под ногами почву и, несмотря на мигания ламп и давящие на психику звуки фоновой музыки, не просто не сдавался, но начал лупить деятелей телевизионных искусств Сводом Законов Конфедерации:

– А вот если материалы поступят, тогда – другое дело. Тогда уже можно будет наметить комплекс необходимых следственных действий. Определить: какие из них следует отнести к категории неотложных. И в какой последовательности их проводить?»

Слова майора, не вписавшиеся в сценарную канву ток-шоу, привычно потонули в словопаде рекламы, и наш агент нетерпеливыми жестами призвал пассажиров не задерживаться. По ходу перемещения по тоннелю он непрерывно переговаривался с кем-то при помощи автономных от ноосферной сети устройств связи.

Внезапно он остановился и окинул взглядом своих подопечных.

– Багаж! Где ваш багаж?

– Нет никакого багажа, выдернули прямо из тех мест, где мы культурно проводили время, – отшутился было директор Биостанции, но агент так зыркнул на него, что тот передумал привычно хохотнуть.

Агент тут же сообщил кому надо о возникшей проблеме, и теперь ожидал вводных. Путешественники прилипли к очередному висящему на стене тоннеля визору, где транслировалась та же самая передача.

Теперь, после рекламы, в студии появился лоснящегося вида юрист, который был срочно доставлен на подмогу развесёлой ведущей, не сумевшей, однако, загнать майора в уготованную ему сценарием лузу.

«– Господин майор, мы с коллегами отдаём должное Вашему чувству юмора, но ситуация такова, что всем нам, возможно, скоро будет не до смеха. Хочу напомнить собравшимся статью закона, регламентирующую условия проведения оперативно-розыскных мероприятий…

– А я, – перебила лоснящегося вновь повеселевшая ведущая, – хочу напомнить обитателям нашего тоннеля реальности, что в студию непрерывной чередой поступают вопросы примерно одного и того же содержания: «Почему нельзя отследить место нахождения пропавших сотрудников, воспользовавшись инструментами Системы всепланетной ноосферной Сети?» И вот господин майор пытается доказать, что подобное мероприятие, якобы, «является незаконным, поскольку будет нарушать конституционные права лиц, подозреваемых в похищении». Мы пригласили в студию юриста высшей категории, адвоката, представляющего группу журналистского расследования, господина Алксиса Блё. Господин Блё, пожалуйста!

– Да, Зарина, благодарю. Так вот. Проведение оперативно-розыскных мероприятий (включая получение компьютерной информации посредством обращения к Системе), которые ограничивают конституционные права человека, допускается на основании судебного решения и при наличии информации, о действиях, – Блё сделал драматическую паузу, – создающих угрозу экономической, информационной или экологической безопасности Евразийской Конфедерации.

Вопросы есть? Вопросов нет.

– Вопрос, господин Блю..

– Блё!

– Ну да, простите. Есть вопрос: «А на каком основании можно утверждать, что обсуждаемые личности каким-то образом замешаны в деятельности, представляющей угрозу безопасности? Где доказательства?»

– Доказательства? Будут! И очень скоро!» – Патетически закончила Зарина, и тут же по визору пошла сводка наиновейших новостей.

Агент, сопровождавший путешественников, наконец, закончил свои переговоры и собрал всех в кружок.

– Так, баулы с нашим багажом доставят к входу в терминал «В», где мы и будем проходить контроль. Сейчас мы перемещаемся в сетевую кофейню напротив входа в терминал. Её, вроде, на карантин не закрыли. И там ждём приезда багажа.

 

2. В Аэропорту. Продолжение

Стеклянная сетевая кафешка находилась как раз напротив входа в терминал. Фома пытался было продолжить обсуждение, прерванное во время пересадки из автобуса в автомобили, но коллеги реагировали вяло. Мысли были заняты другим.

– Антон, всё то, что ты говорил о вере в инопланетян как о якобы сформированном целостном квазирелигиозном культе, конечно, по-своему философично, но ты мне ответь на простой вопрос: ты что же, отрицаешь научный метод? Существование законов материального мира?

Антон посмотрел на товарища с нескрываемым недоумением.

– Фома, какой «научный метод»? Четыре часа утра.

– Ну, вот ты всё пытаешься встроить в ту или иную схему религиозного осмысления. Тут у тебя акосмический пантеизм; там – атеистический космизм; ещё где-нибудь какой-нибудь рептилоидный недофрейдизм… А есть просто законы механики.

– Фома. Если мы рассматриваем полёт стрелы или даже полёт космического корабля, бороздящего просторы Большого Театра, то мы оперируем законами механики. Которые не зависят от того, какой из пантеизмов мы будем использовать в качестве контекста. Но, если мы берёмся рассуждать о тех предметах, которые классическая механика объяснить не может, то тут уже без этих контекстов далеко не уедем. Давай пока оставим это. Что-то меня напрягать стали эти наши дискуссии.

Человек из кафешки сделал присутствие визора полнее и попивающие кофе с минералкой ощутили иллюзию своего пребывания в студии, где выступали молодые лидеры политических партий: либеральной «За новую экологию» и консервативной «Зелёная стена».

«– Процессы перестройки культурного пространства Евразийской Конфедерации показывают неудовлетворительную динамику, – сетовал один из экологистов.

– Это совершенно закономерно. Поскольку креативные личности, которые обладали необходимым потенциалом, были в своё время были оттёрты представителями эстрадных мафий и кланов. Озабоченных сохранением статус-кво, сложившегося ещё во времена Коркира Филиппова и Алисы Болотниковой, – вторил «зелёному» либералу не менее «зелёный» консерватор.

– Наглядным примером чего является творческая судьба Бориса Херсонского».

– О, Борис Моисеевич, Вы сегодня стали настоящей «звездой» тоннелей реальностей, – похлопал Херсонского по плечу Фома, который уже умудрился где-то разжиться чекушкой и оперативно употребить оную. – Скоро узнавать начнут.

– Да уж, только этого нам не хватало, – пробормотал Антон и обратился к человеку: – Любезнейший. Пожалуйста, перестройте визор на другой тоннель. Тошно от этой болтовни. Зверюшек включите там. Или чудеса природы. Ага, спасибо.

Работник общепита обратил внимание, что народ собрался непрочипированный, т.к. расплачивались браслетами.

«Наверное, религиозники», сонно поразмыслил он. И переключил визор на тоннель трансляции богослужений для самоизолировавшихся сограждан.

Трансляция Пасхальной всенощной уже завершилась и теперь передавали ролики с песнопениями Русской, Сербской и Грузинской церквей, которые, несмотря ни на что, продолжали держаться юлианского календаря.

– Борис Моисеевич, Христос Воскресе! Давайте облобызаемся! – Как оказалось, чекушек у Фомы было даже не две.

– Товарищи, попрошу внимания, – негромко обратился к ним агент. – Сейчас подвезут баулы со стандартными дорожными наборами. Всё должно выглядеть естественно. Вы направляетесь в паломническую поездку в монастыри Сербской Православной Церкви. Да, правильно, лучше и платок женщинам одеть. И ещё. Пожалуйста, не забывайте о том, что обращаться друг к другу нужно строго по тем именам, которые соответствуют вашим новым документам. Проходим в зал ожидания и располагаемся возле аквариума. Я захожу последним, чтобы подстраховать кого-нибудь в случае форс-мажора. Так. Машина с багажом прибыла. Выходим.

Из машины вышла Василиса и Дон Кихот. Из багажника достали наши сумки. Там,  помимо сменной одежды, находилась всякая всячина, призванная создать иллюзию подлинности этих наспех собранных «багажей». У Фомы в сумке лежал разрешённый таможней блок папирос, которых за рубежами отечества днём с огнём не сыщешь; у директора – подарочное издание альбома с репродукциями фресок Дионисия и т.д. и т.п.

Кроме того, трое наших «жертв похищения» обнаружили в своих сумках чудовищно аляповатые курточки, которые нужно было одеть сразу же после прохождения контроля на входе в терминал. Кричащая расцветка этой одежды была смоделирована таким образом, чтобы затруднять работу оптических распознающих устройств. Дело в том, что, прежде чем распознать объект, системе необходимо его зафиксировать. И уже только потом включать процедуру распознавания. Но аляповатые картинки, сформированные из узоров, лишённых какой бы то ни было закономерности «подвешивал» работу системы распознавания ещё на стадии попытки фиксации объекта. Эти клоунские наряды должны были подстраховывать уже упоминавшуюся маскировку специальным макияжем. Перед контролем их не стоило одевать, чтобы не привлекать лишнего внимания охранников аэропорта.

Дело, конечно, вовсе не в том, что одежда так уж вопиюще безобразна. В наше время мужчина даже в каких-нибудь розовых кроссовках и жёлтых в фиолетовую крапинку кальсонах уже никого не удивит. Что уж говорить про курточки с репродукциями шедевров дегенеративного искусства. Всё дело просто в том, что если локальная система распознавания «заглючит» уже на проходной, то это вызовет ненужные вопросы и подозрения. Тем более, что шум с пропажей пока ещё не перешёл из категории сенсации СМИ – в категорию уголовного производства, поэтому как бы не истерили ведущие тоннелей визоров, на базе данных службы охраны аэропорта эта шумиха никак не отразится. Пока, во всяком случае. А решение вопроса таможенного и пограничного контроля должны были обеспечить свои люди в организации.

На проходной терминала проблем не возникло. Нет, охранники, ясное дело, повозмущались серостью и дремучестью «религиозников», отказывающихся от удобных средств идентификации и приобщения к благам ноосферной сети. Пытались организовывать мелкие пакости вроде придирчивого досмотра багажа. Но, поскольку придраться было не к чему, тем всё и закончилось.

А вот уже в зоне ожидания возникла проблема.

 

3. В зоне ожидания

Фома решил отпраздновать счастливое преодоление мытарств. Но поскольку боезапас чекушек был израсходован на дальних подступах к проходной терминала, то он «весёлыми ногами» отправился на поиски неспящего киоска. Киоск был счастливо обнаружен. Искомый товар был в наличии, но тут выяснилось, что торговая сеть, к которой принадлежит этот киоск, не обслуживает браслеты. Кассовый аппарат был уже не приспособлен к операциям с устаревшей системой электрокошелька.

Нельзя сказать, что Фома воспринял этот удар судьбы хладнокровно.

Скорее, наоборот.

Вначале он попытался шутить. Но, поскольку семантические доминанты озвучиваемого Фомой текста оставались для торговой работницы вне пределов рационального осмысления, то немудрено, что, вместо того, чтобы войти в положение пилигрима, продавщица пригрозила вызвать охрану.

Неудавшийся юморист не был готов к такому повороту, и в нём внезапно заговорила харизма обличения.

– Ничтожные рабы! Как же дрожите вы над своими оковами! Ничего вам, кроме пайка не нужно!

Фома с Василисой обнаружили манифестанта, покинувшего кресло возле аквариума, как раз в тот момент, когда его проповедь была услышана сотрудниками охраны аэропорта. И теперь ему пока ещё вежливо, но уже достаточно безапелляционно предлагали пройти в отделение, где можно будет определить и его личность, и размер штрафа за попытку нарушения общественного спокойствия.

Василиса пыталась было вмешаться, но ей дали понять, что заботиться о попутчиках нужно было раньше, а теперь гражданин пройдёт куда следует. Тогда она последовала вслед за узником и сатрапами, наступившими на горло певцу свободы, а Антон помчался к агентам, находившимся рядом с остальными тремя членами экспедиции.

Выяснив, что пока что ничего страшного Фоме не грозит, агенты отправили Антона к аквариуму, а сами остались у кабинета, надеясь, что их документы произведут на охранников нужное впечатление, и вопрос с задержанным будет закрыт.

В аэропорту было полупустынно. Закончилась первая неделя очередного коронавируса, и к исходу этой седмицы количество функционировавших авиалиний неуклонно уменьшалось.

Дина и директор дремали, а Борис Моисеевич Херсонский в глубокой задумчивости упёрся глазами в стеклянный ящик с водой.

– Ну, Антоша, что там?

– Да, всё закономерно. «Пел немузыкально. Скандалил. В общем-то, правильно, что взяли». Надеюсь, агенты быстро вызволят. Авось, пойдёт на пользу.

– Я бы не стал так легкомысленно относиться к любым – даже внешне комичным и, вроде бы, малосущественным – неприятностям. Особенно теперь, когда мы явно стали героями интриги. Точнее, не героями, а пешками в чужих играх.

– Да я понимаю. Просто изображаю бодрячка. Что толку паниковать. К тому же, какое-то душевное выгорание. Даже, пожалуй, не выгорание, это будет сильно сказано. А так… апатичность, вызванная ясным осознанием того, что поставленная перед нашей группой задача не может быть решена силами участников проекта.

Борис Моисеевич слушал молча. Поставленная перед ним лично задача вполне могла быть выполнена уже в ближайшие часы. Но могла быть и провалена.

Причём выполнение задачи вовсе не обязательно может стать той малой победой, которая даст новые шансы. Напротив, провал миссии может стать внутренней победой.

Между тем, Антон продолжал:

– Ладно, я вот хотел бы вернуться к неоконченному разговору про культы карго. Неужели Вы полагаете, что всё то, что Вы и Ваши единомышленники пытались возродить у нас вместо шансонов и рэпов, – всё это карго-культ?

Борис Моисеевич молчал, и Антон сам отвечал на свои вопросы:

– Какой же это карго-культ, если Вы работали с Русским словом? Просто эстетика, так сказать, код, используемый в нашем канале передачи информации, был написан не нами, а англо-саксами? Ну, так что же! Использование чужой знаковой системы – это никакой не карго-культ. Это не поклонение джинсам и жевательной резинке, о котором писали наши культурологи, исследовавшие причину катастрофы Советской цивилизации. И как раз Вы шли верным путём. Не напяливали косоворотку на «Человеков-Пауков», а наоборот, облачив героев Достоевского и Гоголя в кроссовки и бейсболки, создавали ситуацию, при которой возможна культурная конкуренция.

– Конкуренция… Не нравится мне такое определение. Отдаёт пошленькой такой деловитостью. Но раз уж прозвучало это слово, расскажу кое-что.

Борис Моисеевич оторвал, наконец, свой взгляд от содержимого аквариума и повернулся к Антону.

– После окончания университета я пошёл работать в контору, которая существовала на гранты Сороса. Между прочим, тогда, в начале нового тысячелетия, в подобного рода конторах собиралась не одна лишь только «демшиза», так что не торопись записывать меня в «либераста» со стажем. Я и сам в молодости бичевал всяческих «атлантистов» и местных их прихвостней.

И вот однажды сидим мы за столом. Нет, это было ещё до т.н. «корпоративов». Никаких виски, никаких водорослей, на которые нашего тщеславного Ваньку-дурака подсадили. Нет. Просто оливье, бутерброды и водка. Дело было на Украине, я раньше там обитал. Там, кстати, советский дух такой реликтово-человечный дольше сохранялся, чем тут у нас, в Конфедерации. Да. Как ни странно. До майданов там была атмосфера конкуренции культур. Сосуществовали украинские нацики с великорусскими шовинистами, либеральные продвинутые космополиты с романтиками всего советского и так далее, и тому подобное. Сейчас в это трудно поверить, но как раз отсутствие пресловутых «лихих 90-х» проявилось, в числе прочего, и в том, что сохранялась достаточно тепличная атмосфера.

И вот сидим мы, закусываем, а один из наших старших товарищей заявляет нам: «Вот вы не любите американцев и их местных прихвостней. Дескать, культура не такая. А дай вам возможность, сможете вы сделать что-то альтернативное? Вот представьте себе, вдруг что-то переменится, вызывают вас куда надо и объявляют, что времена переменились, и теперь вы, дорогие антиглобалисты, можете формировать сетку вещания, и наполнять контент».

Ну, тогда слово контент ещё не использовалось, но смысл такой.

Решили мы, что мысль здравая, и что нужно прекращать бранить макдоналдизацию, а, вместо этого, самим что-то делать. Ресурсы кое-какие были… Но главное, тогда и делатели были, и среда, готовая не просто потреблять, а сопереживать. Сейчас в это трудно поверить, время не то. Но тогда было так.

И чем же закончилась эта конкуренция…

Те, кто чуял мировые тренды, тот и победил.

Мы публикуемся в самиздатах тиражами в пятьсот экземпляров, а те, кто «сёк фишку» – в глянцевых журналах с гонорарами. Мы устраиваем концерты и выставки в третьеразрядных клубах, они – на главных площадках. Мы пропихиваем свои записи на местные радиоканалы, они – в телевизорах. А вышли практически из одной и той же среды, и одарённость была примерно одинаковая.

Потом, спустя четверть века, вроде и появилась возможность что-то делать, да время настало уже совсем другое. Время потребления «развлекательного контента». Да. Теперь уже это словцо можно применить по назначению.

Вот они сегодня льют свои крокодильи слёзы по поводу того, что, типа «вай-вай, как нехорошо, скушали человека, а могла культур-мультур пойти другим путём!» Да не могла она пойти другим путём, потому что какой мотор бы не стоял на паровозе, а приедет поезд туда и только туда, куда предварительно были проложены рельсы.

Разве что ломать паровоз и предлагать двигаться пешим ходом… Так ведь порвут же пассажиры. Порвут на части любого, кого заподозрят в желании остановить это безумное метро.

Ладно. Всё это – прописные истины. Не хочу перегружать тебя пессимизмами своими.

Что же Фому всё не ведут и не ведут? Пойду, посмотрю: как там ситуация развивается. Заодно разомну копыта.

 

4. Две цивилизации

Борис Моисеевич Херсонский тяжело поднялся и поплёлся по зоне ожидания. Курточка с идиотскими кляксами, которую он нахлобучил перед этим, ещё сильнее подчёркивала какую-то трагичность, которую являл весь вид этого человека, будто бы прогуливающегося по эшафоту.

– Антон Павлович, сколько там до начала регистрации осталось? – Директор Биостанции, видимо, решил, что поспать всё равно не получится, а потому тоже вознамерился довести до какой-то логической завершённости разговоры об огромных каменных многоугольниках.

– Часа два.

– Ага. Хорошо. Я, собственно говоря, вот о чём. Ещё раз позволю себе напомнить, что выстраивание версий – это точно такой же творческий процесс, как и успешное решение поставленной задачи. Вы готовы меня выслушать?

– Да, конечно, Юрий Владимирович.

– Во всех древних сооружениях видны следы двух цивилизации. Первая, более ранняя, использовала природные объекты, т.е. то, что Бог создал. Мы пока не знаем: с какой целью использовала и как, она использовала. Природные объекты.

– Места Силы.– Дина решила, что проспать такой разговор никак нельзя. Тем более, что она вовсе и не спала, а тихо волновалась за Фому.

– Эти места можно «усиливать» условно говоря. Что воплощается в неких «дополнениях», надстройках. Но в самой основе – нечто, созданное не человеком. Это условный «Египет». В основаниях великих пирамид всё же скальные комплексы. А «полигоналка» – это просто создание искусственных скальных комплексов с заранее заданными свойствами.

– Это мы говорим сейчас о первой цивилизации, – уточнил Антон.

– Да. А вторая цивилизация – это условный «Вавилон». Там нет привязки к природным объектам. И сами пирамиды ступенчатые. И построены из глины, а не из камня. И нет никаких привязок к «местам силы». Хуже того. Сами эти «места силы» пытались создавать за счёт жертв. Это магия в европейском понимании.

– А в Египте что, разве не было мистики?

– В Египте тоже мистика была, но на, условно говоря, «вавилонскую» был очень строгий запрет. Мистика была, а оккультизма не было. Поэтому в недобитом нашем Православии до сих пор условный Египет остался. Во всем внешнем мире – «Вавилон».

– Я бы не стал идеализировать поздний Египет.

– Да, конечно. На поздних стадиях развития Египта тоже оккультизм попёр. Но, всё же, это были некие благочестивые «целители», но не маги «Вавилона».

– Дина, Вы у нас благочестивая «целительница»? Или замаскированная колдунья? – Антон, прикрываясь прибауточками, решил, что настало время расставить точки.

Дина промолчала, решив не рисковать в споре с учёными мужьями.

– Между прочим, агент просил нас обращаться друг ко другу по тем именам, которые указаны в наших билетах.

– Ну, это касается только нас троих, пропащих. Продолжайте, Юрий Владимирович.

– Раз уж мы противопоставили мистику древнего Египта оккультизму Вавилона, то противопоставление это имеет яркие символы. Великие Пирамиды – это, скорее, молитвенное вопрошание, а Зиккураты – оккультно-магическое действие. К «Вавилону» относятся и более поздние цивилизации Центральной Америки. Там традиция сопребывания со Творцом уже была утрачена полностью. И остались игры с бесами.

– Мне встречалось сравнение зиккуратов с «молитвами из кирпичей». – Антон подумал, что просиживание на экуменических конференциях, всё-таки, было не совсем уж пустопорожним времяпрепровождением. – Библия говорит нам, что Вавилонскую башню строили, чтобы она стала «высотою до небес». Тщеславная попытка подняться над своей немощностью и попытка навязать Творцу своё общество.

Дина заёрзала, поскольку сама для себя она до сих пор не решила: насколько далеко простирается её «благочестие». Себя саму она считала человеком с редкими способностями, а потому разговоров «про гордыню» не приветствовала.

– Дина, а что такое «Места Силы»?

– Вы меня, Антон, решили проэкзаменовать?

– Я совершенно серьёзно. Всех нас ждёт экзамен, причём гораздо скорее, чем это может нам казаться.

Дина не стала ничего говорить. Не станет же она рассказывать директору Биостанции и руководителю экспедиции некие общие места. В любом случае: хоть скажи она что-то неверное, хоть верное; в любом случае это будет выглядеть одинаково глупо с её стороны.

– Легко сказать: «Место Силы»! А суть-то в чем? Человек, даже с пробуждёнными сверхспособностями, не сможет ворочать гигантские куски скалы. Сил не хватит.

– А если предположить, что в «Месте Силы» у человека открывались способности воздействовать на структуру вещества? Тот, кто ведал подлинные имена вещей, Логосы, вероятно, мог силой слова трансформировать кристаллическую решётку скальной породы. – Дина, всё-таки, рискнула вступить в спор. Да ей уже нечего было терять. Не слыть же «рёрихнутой» дурой в самом деле!

– Хорошо. Ну, допустим люди эти огромные блоки сначала «вырезали», потом перемещали, потом «обрабатывали», потом укладывали на место. И всё – «силою мысли». Точнее с помощью магии. Но ведь человек не имеет внутри себя ядерного реактора, чтобы такую работу проводить. Энергетика слабовата. Это только с помощью «внешних сил» такое сделать можно.

Значит, вступал в контакт с кем-то. С кем? С «джиннами»? Выходит так, что каким-то образом человеки входили в контакт с демонами.

Поэтому в сказках о джиннах за одну ночь воздвигающих и разрушающих города есть момент истины. Потому и все «боги» в древности были антропоморфны. К абстрактным силам межатомного взаимодействия не обратишься. А к «джинну», «демону»,  – пожалуйста.

Каким-то образом обретали власть над этими существами. Это их и погубило.

– Кого погубило? – Дина не сдавалась.

– Да как кого? Допотопную цивилизацию.

– А как же знание «подлинных имён»?

– Возможен – в числе прочих – подчёркиваю! И такой ответ: пока человек сохранял близость к Богу, и знал подлинные имена этих сущностей, то мог и власть над ними сохранять. Чем больше в гордыню впадал, тем дальше отходил от Бога, пока и сам не попал им в подчинение. Так что это знание и погубило допотопную цивилизацию.

Погубит, кстати, и нас, если мы полезем в эти трансформаторные будки без резиновых перчаток. Потому что сегодня любые обращения к этим силам вне Церкви приведут только к катастрофе. Нельзя с Содомом бороться при помощи Вавилона.

В лучшем случае – просто так шибанёт, что полезший ковыряться в этом генераторе «папа-мама» забудет. В худшем случае – заморочат голову похлеще «вражьих голосов», зомбирующих потребителей ноосферной сети. Человек или с ума сойдёт, или просто погибнет – во всех смыслах. Вне Христа – спасения нет. И 2000 лет назад была поставлена точка.

– И, всё-таки, не стоит забывать того, что эта допотопная цивилизация разделилась. Недаром же «Египет» уцелел, растворившись в Христианстве, а Индокитай и Мезоамерика погибли в страшной катастрофе. И на их обломках возникли откровенно сатанинские карго-культы.

– Согласен, Юрий Владимирович, но, что-то я стал беспокоиться за Фому. Да и Борис Моисеевич куда-то пропал.

 

5. Встреча с прошлым. Искушение возможностью будущего

Борис Моисеевич стоял на втором этаже аэровокзала и, упираясь вытянутыми руками о поручень ограждения, обозревал вяленькую суету немногочисленных пассажиров как бы сквозь рамку из хромированных трубок. Сверху капали звуки умиротворяющих мелодий, перемежавшиеся объявлениями попеременно на русском, английском и китайском языках; откуда-то сбоку доносились обрывки очередного ток-шоу, в котором дежурная бригада сетевого драмкружка полоскала его, Бориса Херсонского, имя…

Теперь к нему должен будет подойти связной, назначенный поставить точку в том спектакле, в котором он согласился сыграть. «Может быть, точку с запятой? А так легко было согласиться. Теперь предстояло за это согласие начать расплачиваться».

Он не знал ни того, кто будет связным, ни даже пароля. Завербовавший его агент заверил, что когда настанет нужный момент, у Бориса Херсонского не возникнет никаких сомнений относительно того, что пришла пора завершать операцию.

Навалилось чувство ужаса. Что-то, точнее, Кто-то посылал недвусмысленные сигналы.

Вспомнились строки архиепископа Иоанна (Шаховского), которые он в своё время ошибочно считал цветаевскими:

«Эти маски, эти роли

Так препятствуют блаженству!

Тело нам дано для боли,

Как душа для совершенства».

«А ведь боль, даже и душевная боль… В особенности душевная – это же просто сигнал. Сигнал. Но не просто», – продолжал философствовать Борис Моисеевич. Но погрузиться в эти рассуждения ему в этот раз было не суждено, ибо совсем рядом кто-то пропел строку из его собственной песни, сочинённой в пору ранней молодости.

– Все мои иллюзии, увы, // увертюрой прозвучат печальной…

Борис Моисеевич обернулся.

– Кто сказал, что счастлив будешь ты-ы, // утеряв нелепо чьи-то тайны.

Сомнений не было. Это – пароль.

Борис сглотнул и сипло попытался пошутить:

– Узнаю твой баритональный дискант.

Перед ним стоял очень бодрого вида творческая личность в джинсовых шортах и футболке цвета яичного желтка. На одном плече висел миниатюрный, почти девчачий, рюкзачок, а на другом – сумочка с принадлежностями для профессиональной фотосъёмки.

– Бородецкий… Надо же. И ты с ними…

– Главное, что ты – с нами!

Борис стоял на краю площадки, внизу копошились пассажиры, а внутри как-то неумолимо дотаивало то благое чувство, которое всего несколько часов назад было ниспослано ему в Сурб-Хаче, горном армянском монастыре. Чувство, инерции которого – как совсем ещё недавно казалось ему – должно было непременно хватить на то, чтобы хоть теперь совершить, наконец, верный поступок.

Но сейчас нужно было что-то говорить. Заполнять нелёгкую паузу.

– Ты, я вижу, всё так же снимаешь красоты?

– Скорее, патологии.

Сбросив лёгоньким движением плеча рюкзачок, Бородецкий достал оттуда стильно оформленный миниатюрный фотоальбом с чёрно-белыми фотографиями.

– Ух, ты. «Чёрная светопись Баратэску». Работаешь чёрно-белые снимки?

– Да, на чёрно-белых фотографиях всё получается как-то ярче. Это тебе от меня презент небольшой. Сейчас готовлю концептуальную выставку «A Whiter Shade of Pale».

– «Бледнее белого»?

– Да, вроде того. Буду обыгрывать разные смыслы этого выражения. И снег там будет, и японки с выбеленными физиономиями. Точнее, наши девахи, размалёванные мелом под гейш. Название взял по альбому «Прокол Харум». Кстати, иногда и мы с пацанами сэйшенуем. Джазец.

– Морбид как-то лет двадцать назад написал мне, что «джазом» ваши сэйшена называются лишь потому, что вы никогда не можете повторить тему один в один.

– Да ладно. Всё мы можем. Морбид, кстати, с нами никогда не играл. Так, один разок побренчал на репетиции. А как твои успехи?

Борису не хотелось включаться в эту игру. Он понимал, что принимая правила поведения, принятые на этой ярмарке тщеславия, ему саму придётся либо юлить, либо кокетничать. И, рано или поздно, это приведёт к тому, что нужно будет подыгрывать в той пьеске, декорации для которой уже расставлены, ружьё повешено, а зрители удобно расселись в своих засадах.

– Успехи… Это не наша лексика.

– Вот как. А какими критериями ты оперируешь?

– Другими. Миром и немиром в душе.

– Ты стал религиозен. Понятно. Ну, тем не менее, пора отрекаться. Петух должен пропеть уже с минуты на минуту.

– Слушай, Бородецкий. Ты же мой ровесник. Как это тебе удалось выглядеть так «молодёжно»?

– Про «Мёбиус» слыхал?

Борис молчал, равнодушно отметив, что пазлы складываются прямо по нотам.

– Тебя тоже перепрошьём, будешь как новый. Мотор и все прочие механизмы заработают как часы. Рекламу тебе сделали, так что турнёшь нафиг всё это хамьё и бездарей. Ладно, сейчас пацаны подойдут – я договорился с ребятами одного из тоннелей, сделаем сенсацию, сам попиарюсь на разоблачении фанатиков-милитаристов, мнящих себя способными остановить прогресс.

– Бородецкий, послушай. – Борис, наконец, полностью овладел собой и говорил спокойно и сильно. – Никакого разоблачения не будет. Я передумал.

– Боря, не тупи. Не смешно. – Бородецкий пока ещё держался молодцом и не выказывал волнения. – Эта достоевщина сейчас совершенно неуместна.

Пошарив взглядом по сторонам, Бородецкий снял очки и, прищурив миндалевидые очи, выдал найденные, наконец, слова:

– Охо-хо. Как говорится: Words don't come easy to me. – И, довольно хихикнув, отчеканил: – Твоя беда, Боря, в том, что ты боишься посчитать себя плохим.

– А твоя беда, Бородецкий, в том, что ты не боишься считать себя хорошим. Извини за киношный пафос формулировки.

– Так. Хорошо. Проникся за истёкшую седмицу идеями борьбы с мировым злом. Хорошо. Пошли, присядем. Копыта не казённые.

Борису Моисеевичу вдруг пришла мысль, что долго он не выдержит напора, и лучше ему спрятаться за спины товарищей.

– Пошли к нашим. Там и поговорим.

Бородецкий отвернулся. Но подумав, решил, что если в стриме будет трансляция того, как он накроет сразу практически всю группу фанатиков, то это принесёт ему ещё больше «лайков» в той передаче, которую он так сладострастно предвкушал.

– Пошли.

 

6. В джазе только девушка

Борис Моисеевич со своим бывшим однокашником, выглядевшим в два раза моложе его, спускались не на эскалаторе, а по лестнице.

На площадке – как из-под железобетона – перед ними образовалась крепкая рослая девушка в какой-то ободранной рыболовецкой сетке, накинутой прямо на телесного цвета бикини.

Русалка схватила Бородецкого за руки и томно выдохнула ему прямо в седой висок:

– Евген Баратэску! Наконец-то Вы в моих руках!

Бородецкий, точнее, конечно же, модный фотохудожник Баратэску, решил было, что это – какая-то экзальтированная модель, возмечтавшая о том, чтобы сняться у него в нуар-фотосессии. Попытался высвободить руки.

Не тут-то было.

Русалка, продолжая сжимать руки элитного портретиста своими стальными клешнями, вдруг обхватила всего его в охапку и впилась плотоядным поцелуем в сочные, хотя и несколько подрагивающие губы.

– Вот теперь всё нормульчик! Камеры наблюдения всё зафиксировали. Так что теперь – что бы там ни произошло… как говорится: «милые бранятся – только тешатся!»

И не дав Баратэску опомниться, заявила:

– А тут в сумчонке вместо фотика у нас что?

И, отпустив одну из рук фотографа, бесцеремонно открыла сумку.

– О! транслятор. Японский. Какое качество!

Затем сняла со своей сети какую-то штуковину и прислонила её к разъёмам транслятора.

– Нет! – рявкнул Баратэску.

Но треск разряда уже раздался и заструился лёгонький дымок.

– Пришлось сломать. Не выбрасывать же такую вещь. Её бы подобрали через пару минут бдительные сотрудники охраны аэровокзала. А появляться в стриме тоннеля реальности мы не хочем. Нет. Не хочем.

– Не хотим.

– Вот именно. Не хотим.

Неизвестная вновь прильнула всем своим русалочьим телом к Баратэску и приставила к нему электрошокер.

– Таки не хочем?

– Не хотим, – прошипел он. Уже, пожалуй, достаточно обречённым шипением.

– Разряд дам очень слабый, просто чтобы вырубить. Без конвульсий. А тушку я донесу, никто ничего не поймёт. Это ясно?

– Это ясно.

– Идём тихо и без нервов.

– Боря. Скажи своей знакомой…

– Какой Боря? Нет тут никакого Бори. Где Вы видели Борю?

Василиса, а это была именно она, свободной от электрошокера рукой вульгарно обняла Баратэску за шею. И остановила на несколько секунд клешню на горле. Дав коже фотографа протестировать на себе инструмент принуждения.

 

7. Про ложные цели и не только

Когда Василиса – то ли в одежде, то ли без оной – появилась перед нашими пассажирами, ютившимися в закуточке зоны ожидания, то ни Антон, ни Дина не оценили её эксцентричного сценического образа. Один лишь дремавший и вновь разбуженный директор Биостанции удивлённо-озадаченно крякнул.

Василиса вела в своих цепких объятиях какого-то молодящегся типчика, а вслед за ними с несколько отсутствующим лицом плёлся Борис Моисеевич.

– Принимайте трофей. Вот, поймала «языка». Сейчас будем разговоры разговаривать.

– Ребят. Может, хватит? – Баратэску пока ещё не смирился с мыслью, что он не просто остался в дураках, но и серьёзно рискует своей жизнью, попав в клешни молодой и – судя по всему – фанатичной революционерки. Или контрреволюционерки. Но от этого, пожалуй, легче не станет.

– Сейчас сюда должны подойти ребята с тоннеля реальности, запишем репортаж, все присутствующие станут своего рода знаменитыми людьми, сможете получать гонорары… Борис…

– Какой Борис! Тут нет никакого Бориса! Что Вы плетёте! – Василиса сделала своему пленнику какую-то пакость, и он тут же умолк, сдерживая гримасу боли.

– Послушай, детка. Когда эта комедия закончится, я ведь могу сделать так, что тебе дадут реальный срок. – Фотографу, видимо, надоело бояться, да, к тому же, меньше всего ему хотелось выглядеть жалким «трофеем».

– А вы, господа исследователи мегалитов, вы-то хоть понимаете, что стали участниками маскарада?

Присутствующие молчали.

– Понятно. Не понимаете.

И, сморщившись, обратился к Василисе:

– Уберите шокер. Я не собираюсь от вас сбегать. Это вы сейчас начнёте разбегаться в разные стороны по своим «шхерам».

Василиса ослабила объятия.

– Я пересяду вот сюда, чтобы мы видели друг друга. Да и ваше, мадам, близкое соседство меня уже утомило. И кто это посоветовал тебе так вульгарно вырядиться? Русских сказок, что ли, начиталась про разумных сироток. Которые отгадывали загадки про то, как быть и одетыми, и голыми? Ну, да ладно. На это мне… с прибором. Снимать тебя буду не я, а те, кто тебя будет оформлять.

К Баратэску возвращалась утраченная было уверенность в себе.

– Ребят. Я вот гляжу на вас и лишний раз убеждаюсь в том, что дурости человеческой нет предела. Вы что, настолько глупы и самоуверенны, что никогда не утруждали себя попыткой задуматься над одним простейшим вопросом… Который звучит примерно так: как, скажите ради осьминога, обстоят дела с изучением мегалитических объектов в других местах земного шара? Или вы думаете, что вы одни тут такие духовные и «продвинутые»? Америка с Израилем. Британия с подопечными им Китаем, Индией и Турцией. Персия… Они что, по-вашему, никогда не размышляли о том же, о чём и вы размышляете? Или вы всерьёз считаете, что Ротшильдам с Рокфеллерами жалко миллиарда-другого фантиков, чтобы основать серьёзные научные институты? Посадить туда всяких Мэсков с Гэйтзами, Петровых с Васечкиными, дать им в помощники самых лучших спецов по допотопным цивилизациям вкупе со всякими колдуньями, йогами и исихастами? Да хоть десять институтов можно наоткрывать. Фантиков под это дело выделить – дело нехитрое.

Но никто не открыл их.

На это было несколько причин.

Первая и самая важная причина – запустить камни невозможно. Я не знаю почему, но умные парни сказали, что нельзя. И точка.

Вторая причина – почему бы не дать возможность вам, мои юные друзья, заняться чем-нибудь таким… космическим, вселенским… Таинственным. И, понятное дело, всеспасительным. У вас же без мессианства – никак. Хе-хе. Да. Ну, и, при этом, – гарантированно бесперспективным. Занимайтесь себе – сколько влезет. Чем бы дитя ни тешилось. Лишь бы не мешало взрослым дядям заниматься серьёзным делом.

– Серьёзным делом? Это клонированием в промышленных масштабах? – Антон почувствовал, что если не вывести друзей из состояния какого-то гипнотического оцепенения, которое наводила на них речь Евгена Баратэску, то скоро они начнут превращаться в безвольных кроликов.

– Для Вас, молодой человек, – Баратэску обратился к Антону, повернув голову вполоборота, – проблема замены запчастей станет актуальной лет через пять – десять. А вот Борису Моисеевичу…

– Нет тут никакого Бориса!

– Девушка, да угомонитесь уже. Game is over. Так вот, для людей более старшего поколения запчасти совсем будут не лишними. Тем более, когда людям этим есть, что сказать или показать миру. Или спеть. Короче говоря, обидно уходить из активной жизни, когда наконец-то появилась возможность серьёзно продлевать сроки своего долголетия. Дело это недешёвое, но серьёзные люди вложили свои миллиарды именно в эту тему. А не в попытки запустить каменные генераторы.

Вот так-то. Вложившись в программу «Мёбиус», серьёзные люди заложили основы фактически нового человечества. Не партии, проповедующей очередной способ изменения мира. Не секты, проповедующей очередной способ изменения своего к миру отношения. А общества людей, преданных «Мёбиусу». Ибо «Мёбиус» гарантирует своим… сто, двести, пятьсот лет активной физической жизни. Столько, сколько будет нужно для того, чтобы люди, принятые в круг избранных, могли полностью раскрыть свой творческий потенциал.

– Всё это очень интересно, – Юрий Владимирович испугался, что в какой-то момент не справится с искушением и тоже размечтается о членстве в «Мёбиусе». – Очень интересно. Но, если мы такие уж ничтожные и глупые тупицы, ковыряемся в свих песочницах, занимаясь тупиковыми исследованиями… Если мы так микроскопичны и потешны для серьёзных людей, то что же Вы так разволновались? Пытаетесь мешать нам. Не вижу логики.

– Да никому вы, болезные, не мешаете. И не можете помешать. Всё идёт по плану. Вы нам не то, что не мешаете, вы нам помогаете. Да-да. Очень. В любом деле всегда есть некие силы, которые будут мешать. Общественные, научные и тому подобное. Вот мы и решили, что лучше уж самим создать тех, кто будет как бы «мешать» нам. «Как бы мешать!» Тех, кто будет как бы «бороться» против нас. «Как бы!» 

Помните, есть такое золотое правило: «если не можешь побороть протест, постарайся возглавить его». А есть не золотое, а бриллиантовое правило: «если хочешь контролировать протест, сам же его и сфабрикуй!»

Сфабриковать – это значит изначально заложить в теме такие элементы, которые гарантированно вызовут резонанс. Когда настанет время воспользоваться этим резонансом. Просчитываем отталкивающими для той или иной целевой аудитории атрибуты, и наделяем этими атрибутами сфабрикованное пугало.

Баратеску зевнул, окинув простофиль победным взглядом.

– Никак не пойму: вроде, культурные образованные люди, не пипл какой-то «ЕГЭшный». Неужели никого из вас не насторожили все эти водевильно масонские ритуалы? Прямо «общество Туле». Розенкрейцеры совдеповские.

Не понимаете простейшей вещи: все службы всегда работают в рамках правил игры, которые заключаются силами, стоящими за локальными правительствами. Их задача – служить охранителями. Менты охраняют пипл от босоты, чекисты – от террористов, пожарники – от пожаров. И так далее.

Исходя их этого, могли бы задуматься: а кто вас использует? Какая-то ЧВК с отставным свадебным генералом. А вы, небось, уж размечтались о том, что вас приняли в некий тайный орден чекистов. Который готовится к Армагеддону.

– Укушу, – тихо предупредила Василиса.

– Ладно-ладно. Давайте без фанатизма. По существу, – Баратэску уже мысленно потирал руки. Сейчас он надломит этих лохов, а потом – под камеры будет уже их просто размазывать. Главное, полагал он, поярче метафоры, повыразительнее мимику.

«Операторы, смею надеяться, не подведут с подачей».

– И потом, Вы, Антон, меня тоже несколько удивили. – Баратэску немного призадумался, подбирая уничижительное словцо, долженствующее способствовать водворению этого юнца на своё место.

– Листал я как-то Ваши размышлизмы на тему эсхатологии. Нет, не потому, что Ваше имя мне что-то говорило. Ни раньше не говорило, не говорит и сейчас. Просто мы же разрабатывали сцену разоблачения террористической организации, которая в бессильной злобе импотентных фанатиков пытается остановить колесо Истории. Вот и подбирали актёров для постановки. Присматривались к тем, кого брать в труппу. Тогда-то и знакомились с тем, кто собою что представляет.

Антон поглядел в маслянистые глаза Баратэску. Фотограф любовался собою, таким рафинированно нефанатичным обладателем вполне удовлетворительной потенции.

– Полистал, значит, я Ваш доклад на эту тему. Небездарно. Что греха таить. Небездарно. Понравилась мысль из Исаака Сирина, описывавшего времена антихристовы.

– Ефрема.

– А, да, Ефрема Сирина, а не Исаака. Ну, так вот. Не Вы ли, Антон Павлович, приводили слова этого подвижника, суть которых сводится к тому, что великий лжец прельстит так сказать «консерваторов» своим показным благочестием. И борьбой с мелкими бесами, со всякой шушерой типа…

– Типа Ваших хозяев.

– Ну, можете считать, что я пользуюсь некоторыми благами, которыми со мной расплачиваются те, кого вы обзываете «содомитами» и прочими нехорошими словами. Но сами-то Вы, лично Вы, Антон Павлович, совершено сознательно согласились служить Великому Инквизитору. Тому самому, который, согласно Ефрему Сирину, околпачит религиозников тем, что «не будет брать даров и станет говорить о зле с гневом». 

Василиса, ещё несколько минут назад метавшая молнии, испепеляющие фирменную электронику, сейчас обратилась к Антону с неподдельным простодушием:

– Это правда, Антоша? Если нет, то ответь ему!

– Господин Баратэску, оставьте Вашу лукавую софистику менее взыскательной публике. О том, что некто, так или иначе, работает на создание условий для воцарения Великого Инквизитора уместно было бы говорить, если бы это настроение поддерживало бы абсолютное большинство населения. То есть все те, кто будет страдать от бедствий и хаоса, которые наступят после разрушения остатков государственности по всему миру.

– Правильно. После того, как рухнет Система, наступит время хаоса. И выходом из этого состояния хаоса станет добровольное принятие того транснационального политического и экономического проекта, который вы называете «царством антихриста».

– Господин.. ээ, – Вмешался окончательно проснувшийся директор Биостанции.

– Баратэску.

– Да. Господин Баратэску, Вы, наверное, слышали в детстве анекдот про то, как Василий Иванович отправил Петьку учиться логическому мышлению? Ну, про логическую причинно-следственную связь отсутствия у Фурманова воблы и предположения о том, что тот является тайным импотентом? Не слышали? Подзабыли? Ну, так я расскажу. Тут у нас дамы, поэтому я воздержусь от озвучивания аутентичного текста. Но, тем не менее.

«Решил Петька выучиться логическому методу мышления. Котовский объясняет ему:

– Смотри, Петька, у меня в кармане вобла. Следовательно, я люблю пива попить. Следовательно, с мужиками поболтать. О чём поболтать? Правильно. О бабах. А раз есть о чём поболтать, значит, есть что вспомнить. А раз есть, что вспомнить, значит у меня в этом смысле всё в порядке. Понял?

– Понял.

Подходит Петька к Фурманову.

– Товарищ Фурманов, у Вас есть в кармане вобла?

– Нет.

– Значит, у Вас с этим делом не всё в порядке!»

Присутствующие для приличия хохотнули, кто искренне, кто – за компанию. Баратэску понял, что его «вышучивают». И взывать к разуму, ломая волю собеседников, уже не получится. Тогда он принял решение резко менять тактику.

– Зря, Борька, ты выкинул этот фокус. Надо было действовать по нашему плану. Сейчас тебя бы показывали  по всем тоннелям реальностей как жертву похищения. Этих лохов преподнесли бы в качестве человеконенавистнической организации, пытающейся дестабилизировать ситуацию и нанести вред экономической, экологической и прочим жизням Конфедерации…

Теперь придётся реализовывать припасённый план «Б». Ты что же, дорогой наш «последний герой», полагал, что нет у нас запасного плана? На тот случай, если ты что-то выкинешь?

М-да… Я был уверен, что ты, как и положено любому талантливому еврею-литератору, мечтаешь стать великим Русским Поэтом. Шанс у тебя был. Но.. не судьба.

Последнюю фразу Баратэску мог бы и не озвучивать. Борис Моисеевич Херсонский прекрасно понимал, что сейчас он отказался от возвращения в мир культуры, мир, который он до самого недавнего времени считал одним из важнейших инструментов борьбы со злом. Понимал он, что теперь разработчики долгосрочных идеологических кампаний спишут его в расход, а нового такого шанса в этой жизни уже не представится. Поскольку ни о каких услугах «Мёбиуса» не будет даже и речи.

Но, с другой стороны, он вдруг почувствовал такую силу и такую свободу, что ему больше не нужен был ключ от двери, которую нужно было непременно закрыть за собой, дабы оставаться самим собою.

– Бородецкий… Впрочем, не так. Господин Бородэску. Я не хочу, чтобы мой голос дурачил пассажиров… едущих в вагоне поезда на ту станцию, на которую сам я ехать не хочу. И другим не советую. Объявляйте маршрут другими голосами.

– Дурак. Да уж. И вправду, людям доверять на слово можно лишь в самых исключительных случаях. Ну, дело хозяйское… – Баратэску поднял глаза вверх и с удивлением обнаружил, что странноватая девушка из компании «полигональщиков», встала и совершенно бестактно вытаращилась на него. – Мадмуазэль, Вы чего? У меня что, ус отклеился?

– Нет, не ус, – нараспев ответила Дина. – У вас началось отторжение имплантированных тканей. Я чувствую Ваши чакры. Ощущаю, как приближается волна боли, которая утопит вас в «прокрустовой луже».

– Какой «прокрустовой луже!» Что за бред?

Тем не менее, Баратэску резвенько вскочил с кресла и начал испуганно шарить руками по спине в районе почек.

В этот момент Василиса молча встала и нанесла несколько коротких сильных ударов по содержимому жёлтой футболки фотографа. Баратэску обмяк сразу, после чего боевая русалка схватила его в объятия и усадила бесчувственное тело рядом с собой.

– Так. Началась регистрация на ваш рейс. Антоша, там к тебе Вика приехала, что-то передать хочет. Я посижу с ним, покараулю. Потом сделаю отход по другой схеме.

– А Фома? – Антону некогда было соблюдать конспирацию и играть в эту подходившую к завершению часть игры.

– Всё будет нормально, давайте, нет времени.

 

8. В привокзальном околотке.Прокрустова «лажа»

Напялив на лицо отрубившегося фотографа антиквидную маску и прикрыв его глаза тёмными очками, Василиса оставила Баратэску полулежать в кресле зоны ожидания, а сама на ходу набросила на себя извлечённый из сумки лёгонький плащик. Это переоблачение позволило ей тот час же превратиться из околобогемного вида мадам в обычную пассажирку вполне приятной наружности.

Агенты, озадаченные вопросом вызволения младшего научного сотрудника Трастова Фому Константиновича, топтались подле комнаты, в которой оный нарушитель общественного порядка томился в ожидании штрафа.

Подойдя к агентам, уставившимся в экран висящего под потолком визора, Василиса обратилась к тому, кого мы вслед за Антоном нарекли Дон Кихотом.

Однако, обладание мушкетёрской бородкой вовсе не делало этого человека ни д’Артаньяном, ни, тем более, Дон Кихотом. Скорее уж галантерейщиком Буонасье.

– Водолаз, Музыкант куда-то пропал. Туристы пошли его искать всей толпой.

– Куда?

– В сторону Терминала «А».

– Репортёры ещё ничего не сообщали об этом…

– А что, они должны были уже что-то сообщить?

Дон Кихот, точнее, агент Водолазов, понял, что совершил небольшой прокол, но понадеялся, что любимица их свадебного генерала ничего не заметит.

– Ну, они же ищут их. Вот уже часов шесть. Или семь.

– Надо срочно найти их, объявили начало регистрации. А я попробую вытащить этого клиента. Кстати, могли бы уже давно это сделать и без меня.

– Не получается, он несёт всякую чухню… Я боялся, как бы он не завалил операцию. Передаю его тебе, бегу искать Музыканта.

«Давай, беги. Надо же. Вроде, такой человек, а оказался «кротом»».

В куртке Фомы, так же, как и в куртках прочих членов группы, присутствовавших в аэропорту, были встроены «жучки». И Василиса прекрасно знала: кто, где, с кем и о чём говорил. И о чём не говорил. Водолазов даже не предпринимал попыток выручить бедолагу, набравшегося раньше времени горячительными напитками. Водолазов ждал сигнала от своего агента Баратэску, чтобы завалить Фому перед репортёрами в тот момент, когда Музыкант, то есть Борис Моисеевич, должен был устроить признание в компании другой команды репортёров. Но теперь что-то пошло не по плану и Водолазов помчался в сторону Терминала «А» на поиски пропажи.

А Борис Моисеевич вместе с товарищами в этот момент двигался в сторону, диаметрально противоположную той, куда был направлен Водолазов. Василисе оставалось выручить Фому, провести его к группе и покинуть вокзал.

Протрезвевшего Фому премудрая сирота вытащила достаточно просто. Нагуглив текст регионального Кодекса об административных правонарушениях, она мегерой ворвалась в комнатушку охраны и, демонстративно включив портативный стрим-транслятор, потребовала у сонных сторожей точной формулировки того: в чём именно заключалось нарушение Фомой регламентированных норм поведения в аэропортах Евразийской Конфедерации.

– Пожалуйста, представьтесь! А теперь отвечайте мне односложно на каждый из вопросов: задержанный спал на креслах? Катался по вокзалу на скутере или на каком-нибудь вьючном животном? Переодевался в туалете? Кого-то пачкал мороженым? Расклеивал листовки или иную рекламную продукцию? Загромождал багажом проходы? Или, может быть, предлагал пассажирам гостиничные услуги или услуги частного извоза?

Охранники несколько оробели, поскольку связываться со склочницами, которые не боятся записывать разговор, они немного побаивались.

– Нет? Тогда на каком основании вы удерживаете сотрудника корпорации «Мёбиус»? Завтра начнётся карантин, авиасообщения приостановят. Сотрудник, опоздав – по вашей милости – на рейс, не попадёт в место, предписанное командировочным листом. Вы представляете себе размер неустойки, который вам присудят погашать? Хотите попасть в рабство «Мёбиусу» на несколько лет? Деньги некуда девать!?

Блеф с «Мёбиусом» сработал идеально. Ведь теперь выходило, что у охранителей воздушных ворот Тавриды не было никаких формальных поводов держать Фому в узах. Следовательно, они могли «попасть» на очень серьёзные деньги, если бы их начали таскать по судам.

Они с неприкрытым облегчением спихнули премудрой Василисе певца свободы, который, в свою очередь также несколько присмирел, посидев часок в околотке.