Источник восполнения убыли жизненных сил этого демона – исключительно энергия рм-вражды. Это специфический вид энергии. Другой энергией он питаться не в состоянии. По этой причине все его действия направлены на рассеивание в сообществе этой вражды.

Сергей Сычёв

Познать самого себя и свои слабости – вот что может дать анализ духовных подмен родонизма. Это парадокс опыта зла: само по себе зло бездарно и скучно, ничего не даёт ни уму, ни сердцу; но преодоление последствий зла и выработанное на этом пути умение отличать фальшивое от подлинного, ложь от истины дорогого стоит. Сущность духа, стоящего за родонизмом, становится зримой, если понять, что конкретно в духовном содержании Розы Мира он подменяет собою. Подменяя главное в последней глубине, но оставляя поверхностное сходство, родонизм выдаёт за Розу Мира её бледное подобие и выбрасывает её во тьму внешнюю. Сколько бы рм-идеологи ни открещивались от вульгарной эзотерики и оккультизма новейшего разлива, содержательно родонизм принадлежит этой наукообразной титанической претензии – нельзя парить над культурами и религиями и не оказаться в итоге в «эзотерическом Сиваше».¹

Начнём сравнительный анализ родонизма с самых тонких, самых неформальных подмен, с того, что почти нельзя описать словами, но можно лишь символически обозначить. А ещё можно прислушаться к памяти сердца: что теперь скрывается за теми же буквами, присвоив себе имя вестника? кто это?.. То главное, что делает творчество Даниила Андреева новым и в то же время органичным словом в культуре, я назвал «тремя ключами Розы Мира».² Рассмотрим чуть внимательнее эти три ключа – в подлиннике и в родонизме. И просто сравним их:

Первый ключ – Общение.

Роза Мира – это общение: взаимное проникновение ставших автономными в период гуманизма духовных сфер. А также – общение культур и религий на качественно ином уровне, чем прежде; это диалог цивилизации и природы, перекличка иных планов бытия. А возможным такое общение может сделать только новая атмосфера. Дух, творящий атмосферу диалога, в которой диалог преображается в ансамбль, – дух женственный. Такой дух не создаёт концепций и феноменов, но творит атмосферу открытости и доверия, в которой концепции и феномены из раздробленных и враждующих становятся единым ансамблем. Атмосферу нельзя описать, ею можно только дышать. И новая атмосфера может быть только творческой, взаимообогащающей, проникнутой уважением и неподдельным интересом к инаковому, чувством целого, чувством незаменимости и неповторимости живых проекций Соборного. Это атмосфера искренности и взаимного интереса к творчеству друг друга, жизненная потребность в созидательном общении.

Стоит подменить атмосферу, не меняя до поры концептуальных конструктов, как Роза Мира превратится в своего духовного антипода. Поэтому главный удар духом, вызванным из бездны антикосмоса, чтобы переформатировать Розу Мира в зародыше, наносится по атмосфере общения. Буква остаётся нетронутой, нетронутой до поры остаётся даже идейная составляющая, но подменяется то, на что нельзя указать, но без чего нечем дышать и невозможно творить общение. Неслучайно, что сам демон, породивший родонизм, не может восполнять убыль жизненных сил иначе, чем незатихающей враждой внутри инспирируемого им человеческого сообщества; психические излучения взаимной подозрительности и склок – основная его пища. То есть, в разрушении прежде всего атмосферы, а не идейной конструкции, этот дух жизненно заинтересован – это в буквальном смысле слова вопрос его выживания. Поэтому с роковой неизбежностью он разрушает все коллективы и проекты, которые сам же создаёт (отсюда бесконечное дробление рм-сообщества на непримиримые группировки). Есть и более тонкий «деликатес», которым питается демон родонизма, – это излучение страдания от обескрыливания души, от утраты ею искренности и открытости, от творческого угасания. Но это лишь деликатес.

Можно не верить в существование рм-демона, всё списывать на человеческие слабости и пороки (тем более что одно без другого не существует), но не видеть, что родонизм породил в Сети прямо противоположную Розе Мира атмосферу, невозможно. Стоит сравнить сетевое рм-поле с любым другим культурным объединением, чтобы признать: да, такой удушливой атмосферы, как здесь, нет нигде. Никакой психологией, никакими чисто человеческими соображениями не объяснить не только факта существования такого странного феномена во времени, но и факта возникновения этого сообщества вражды под прикрытием имени «Розы Мира», призванной примирять культуры и религии. Это и есть гвоздь родонизма – циничная пародия. Твердить о планете друзей, волнах душевного тепла, сотворчестве, бережном отношении друг к другу и т.п., продолжая годами вариться в атмосфере, исключающей совместное творчество в принципе, атмосфере безразличия к содержанию и качеству приносимых плодов, – со стороны это беспробудный абсурд, издевательская насмешка над вывеской. Только осознание, что за этим сообществом стоит единый волевой центр, дух, питающийся энергией, порождаемой враждой членов сообщества, позволяет понять саму возможность возникновения такого абсурдного субкультурного организма, живущего вопреки всем нормам человеческого общения.  Достаточно отравить атмосферу, остальное они сделают сами. Вот и весь расчёт.

Демоны демонами, но мы, люди, вольны выбирать, кому служим. А почему делаем тот или иной выбор, даже вопреки своим убеждениями? – вот что меня волнует по-настоящему и на что я пытаюсь найти ответы всю свою жизнь. Эта книга о корнях родонизма внутри души человеческой: почему мы позволяем превращать любимое и подлинное в чуждое и фальшивое? Родонизм – лишь один из бесчисленных примеров таких безнадёжно печальных метаморфоз. А пока остаётся просто констатировать факт: незыблемый приоритет нравственного начала, на котором как на фундаменте держится вся социальная составляющая идей Розы Мира, подменён корпоративной этикой двойных стандартов, духом конкуренции между рм-форумами, духом нетерпимости ко всем проектам, если они не входят в ту или иную команду родонизма, духом абсолютного равнодушия к общению с другими культурными и философскими содружествами, духом групповой гордыни, порождающей только злобу. Эта дорога не могла не привести рм-сообщество к этической, эстетической и интеллектуальной слепоте, грубости и вырождению. А контраст между рм-декларациями и реальным положением дел становится неприлично комическим, чего не замечают лишь сами деклараторы (сущность комизма).

Всё самобытное и качественное, что попадало в эту антисреду, оказывалось случайно занесённым только благодаря вывеске и выдавливалось оттуда. А вот содержательное оскудение как раз выглядит там закономерным. Такое возможно только в сообществе, изначально лишённом благословения Свыше и потому неизбежно подпадающим под инспирацию разрушительного и бесплодного духа. Почему такое случилось с проектами, на главных страницах которых написано «Роза Мира Даниила Андреева», разобраться необходимо и должно. И здесь не так всё просто. Даже списав все свои провалы на злого демона, нельзя обойтись без глубокого анализа собственных ошибок, блокировавших Помощь Свыше в таком, казалось бы, благом и светлом начинании. Но сначала нужно просто признать онтологическую неслучайность именно такого итога и трезво принять своё банкротство как следствие какой-то серьёзной системной ошибки. Это либо банкротство средств, выбранных для достижения обозначенных целей; либо банкротство самих целей как ложно понятых и ложно поставленных. Чтобы найти настоящую причину банкротства, нужно сравнивать духовные приоритеты Розы Мира и родонизма, и сравнивать не с позиций корпоративной этики и не руководствуясь духом конкуренции. Но для этого нужно выйти из самой системы и посмотреть на неё со стороны.

Ключ второй – Поэзия.

Недооценка Церковью творческого начала породила эмансипацию человека от Церкви и эпоху гуманизма. Средневековье не смогло осознать творчество человека как долженствование перед Богом, как Богосотворчество. Эмансипация человеческого творчества – это великая правда гуманизма. Без религиозного оправдания творчества немыслима теодицея. И конец средневековья был обусловлен неприятием этой великой правды гуманизма.³ Но эмансипируясь от религии, гуманистический человек стал эмансипироваться от своего духа, своего Высшего «Я»; самоутверждаясь, стал терять именно личностное начало. Гуманистическая свобода от Иерархии качеств стала пожирать самоё себя и превращаться в рабство сначала у низшей природы, а затем и у демонической. XX век был кризисом гуманизма, XXI – будет его смертью. Мы живём в переходную эпоху: старое разрушается, все истины гуманизма разлагаются. Но эпоха новая не может быть не чем иным, как духовным и культурным синтезом средневековья и гуманизма. Церковь должна благословить человеческое творчество: не оправдывать его, но оправдываться им. В культуру, в науку, в социальные институты должна вернуться религиозная вертикаль, единственное, что даёт смысл существования и культуре, и науке, и социуму. В их автономии и обособленности от религии не найти уже высшего смысла, а двигаться дальше без него человечество может только в бездну саморазрушения.⁴

Роза Мира и есть творческое возрождение религии, с одной стороны, и возвращение религиозной вертикали в культуру – с другой. Одухотворение человеческого творчества – вот ведущая ось Розы Мира (творчества во всём, а не только в сфере художественного). Сама художественность раскрывается навстречу мистике и мифологии. Объёмное мировоззрение Розы Мира творится, а не передаётся как информация. Это символическое миросозерцание: Роза Мира – это поэзия, ставшая религией, и религия, ставшая поэзией. Роза Мира – это новый эпос, новая поэзия, в их первичном религиозном смысле. Это мифотворчество, которое невозможно отделить от жизни, как жизнь невозможно отделить от религиозного восприятия мира. Это возвращение к корням Мифа и к истокам Духа. Но возвращение свободного творца, а не раба.

Нечувствительность к высокой поэзии так же неслучайна в родонизме, как атмосфера вражды и высмеивание всех тонких и сложных движений души. Эстетический примитивизм родонизма и его метафизический схематизм являются отображением первичных свойств духа, создающего эту идеологию по своему образу и подобию, и обусловлены его целенаправленной игрой на понижение. Поэзия может терпеться им только в качестве иллюстрации к его схемам и только на подсобных ролях. Поэзия как творчество самопознания и богопознания, как высшая форма не только речи, но объёмного мировосприятия⁵, родонизму нужна не более, чем атеизму – богословие. И вновь просвечивает пародийный характер демона родонизма: антипоэтическое, плоско-рационалистическое по своей структуре мировоззрение покоится на творчестве поэта, на мировосприятии, пропитанном поэтической стихией, как оконное стекло светом.⁶ Стекло (буква) остаётся нетронутым, но свет не учитывается из-за его бесполезности (нельзя пощупать).

Как одно из порождений технократического духа, родонизм утилитарен в своём отношении к искусству. Бескорыстная иерархия качеств непонятна ему. Отношение к поэзии – вот та «лакмусовая бумажка», по которой можно судить о полярности благородного духа Розы Мира и пёстрого на поверхности, но в глубине бессолнечно-ушлого духа родонизма. Творчество аристократично, как аристократично качество. Родонизм уважает лишь схемы. Не приходится удивляться, что среда родонизма за все годы своего существования не породила ни одного не только художественно значимого, но даже философски неординарного произведения. Бесплодие родонизма обусловлено бездарностью его инспиратора (хитрость не окупает не только отсутствия вдохновения, но и ума). Чужое творчество точкой опоры служить не может, оно может быть лишь первым толчком. Подражательство – рок родонизма. А гордыня не позволяет ему увидеть и оценить качество ни в ком и ни в чём. Только эклектику может предъявить родонизм культуре. Ну, и декларации о намерениях, без единого подтверждения оных на практике. Впрочем, вовсе не созданием новых ценностей озабочен демон родонизма (ему достаточно того, что лежит в прошлом), но плотносколоченной мировоззренческой системой.

Родонизм сводит на нет ведущий духовный приоритет Розы Мира – приоритет творчества. Обессмысливает то главное, что несёт новая эпоха – религиозное оправдание и освящение человеческой культуры. Творчество подменяется эпигонскими компиляциями, цели его утилитарны и вторичны. Объёмное поэтическое мировосприятие Розы Мира схематизируется. Враждебность рм-группировок друг к другу не затрагивает их снисходительного отношения к высокой культуре, здесь они едины и находят общий язык без труда. Каков дух – таковы и плоды его в нашем мире, таковы и приоритеты его человеческого актива. Ориентированный на вкусы толпы, дух родонизма враждебен духу качественного восхождения. Идеологическая концепция должна льстить массам и быть им понятной, мнения рафинированных интеллигентов можно не учитывать (разберёмся по умолчанию). Но эта доктрина должна быть в то же время тайной и чудом. Только такую можно противопоставить обанкротившимся секулярным идеологиям и закосневшим религиозным ортодоксиям. Чудо, дающее знание, вот что нужно, вот что должно стать бесспорным и однозначным в глазах масс. Информационная структура доктрины будущего должна быть цифровой, а не аналоговой.

Третий ключ – Вера.

Роза Мира – подвиг свободы, говоря словами Бердяева.⁷ Вера первична в мировосприятии Розы Мира. Знания вторичны. И это вера творческая! Христианская вертикаль Розы Мира не только поднимает Ввысь и уводит Вглубь, но расширяет культурный кругозор с неслыханной смелостью: разрозненные феномены обретают новый смысл за счёт взаимосвязей и связи с Целым. Только любовь позволяет прозревать Целое за бесчисленными частями и частностями. Это поистине новое, революционное мировосприятие. Это мифологическое и поэтическое миросозерцание: Роза Мира как бы делает прививку индуизма на христианский ствол. Сам ствол и его корни остаются нерушимыми, зато неслыханно расширяется крона.⁸

Родонизм же находится в системе ценностей гуманизма: мистика родонизма только расширяет географию внешнего пространства до иных материальных (оккультных) слоёв, но при этом сужает внутреннее, духовное пространство личности. Неслучайна путаница в родонизме оккультного и духовного. Родонизм – это крайняя степень объективации, выброшенности духа вовне, распространяемая на иные слои космоса. Мистику родонизм понимает «географически», пророчество – информационно. Родонизм ценит знания, но не веру. И чем эти знания меньше зависят от личностного и творческого начала, тем они кажутся истинней. В родонистском идеале Даниил Андреев должен быть не творцом и поэтом, но копировальным аппаратом, без искажений передающим информацию об иных мирах. Именно в такой метаинформации, не искажённой личным творчеством, как у других гениев, и заключена главная ценность трактата Андреева, на уверенный взгляд родонизма.

«Информация» – ключевое слово. Творческое начало признаётся родонизмом как помощь в покройке одёжки для информации: чтобы донести информацию до людей, вестник подыскивает ей привлекательную форму. Занятие механистичное, но оно по вкусу родонизму. Родонизм не любит субъективного и внутреннего, он наукообразен. Родонизм не любит рисковать, он ценит доказательства, почитая их за свободу духа. Духовное родонизм воспринимает не как творческое начало, новый свет, возгорающийся изнутри личности, но как расширение внешнего пространства. Отражение внешнего мира, не искажённое ничем внутренним, и есть истина для родонизма. Родонизм совершает подмену духовного оккультным, но сохраняет слово «духовное», отвергая «оккультное» (двойная подмена!). Родонизм не чувствует веру как духовное творчество; в этом он ничем не отличается от атеистического материализма. Бог понимается как субстанция, находящаяся наверху слоёного пирога космоса. Такая направленность духа блокирует самоуглубление личности. Родонизм оперирует словами «дух», «духовность», «мистика», «миф», не понимая их настоящего значения.

Характер связей между разными слоями космоса воспринимается родонизмом по аналогии с порядком мира сего, как связи каузальные. Линейное восприятие времени, как мёртвого метронома, не позволяет родонизму понять самую суть мифического и космического чувства. Родонизм остаётся чужд индуизму, духовной прививкой которого Роза Мира так обогащает христианство. Родонизм – это мистический натурализм, религиозный материализм, культурный позитивизм, научный мифологизм (так и хочется тут вспомнить «демократический централизм»): слова сопрягаются друг с другом по принципу вражды, а не единства, как и люди внутри рм-сообщества. Апеллируя к научным знаниям и опираясь на аристотелевскую логику, родонизм боится антиномий и не доверяет вере, подозревая в ней глуповатую поэзию. Слова в родонизме превращаются в кубики, из которых можно складывать «непротиворечивые концепции» или благие декларации. Поклонившись объективной реальности как идолу, подражательный дух родонизма выпадает из духовной реальности и живёт фантомами. А постепенно выпадает даже из реальности внешней, той самой «объективной», которой поклонился. Это диалектика свободы: свобода, понятая формально, пожирает самоё себя. Так же ведёт себя любая внешняя реальность: идол мстит своим поклонникам за собственное умерщвление.

И пусть на одном крыле родонизма вера превращается в фанатизм, а на другом – в цинизм: «ничего святого» и «всё позволено» («здесь всем всё по фиг»; слоган взят с постмодернистского рм-форума, якобы альтернативного рм-фанатикам), – и там, и там урезается духовная свобода личности. Иерархия духовных качеств на одном крыле родонизма превращается в иерархию объективированных знаний, а на другом – как бунт против внешнего насилия – в отрицание любой иерархии. В обоих случаях творческая свобода избрания, не знающая никаких внешних гарантий – а это и есть свобода совести! – подменяется ложным духовным успокоением. Доказательное насилие так же освобождает от личной ответственности, как и равенство всех на плоскости: крайности сходятся. Духовные качества познаются только верой, и ничем иным. Фанатик и постмодернист – крайние формалисты. Фанатик и становится фанатиком, потому что боится веры и цепляется за букву. Так же боится веры постмодернист, только буква для него не столб, за который держится фанатик посреди океана открытых вопросов, но кубики, в бесконечных перестановках которых можно отвлечься и не видеть бездны. И фанатизм, и постмодернизм – это духовный инфантилизм, страх личной ответственности за сделанный выбор. Буква у фанатика или относительность выбора у постмодерниста (можно и так, и сяк) – это и есть неспособность к свободному избранию под личную ответственность. Покорный раб и раб бунтующий ничем по сути не отличаются друг от друга, обе фазы рабского духа переходят одна в другую с лёгкостью. Так появились фанатики демократии и фанатики постмодернизма, такие же схоласты и формалисты, как все фанатики, боящиеся содержательной свободы пуще жизни.

Фокус родонизма в том, что, опираясь на христианскую мистику Розы Мира, он создаёт приземистую идеологию.⁹ Родонизм весь для детей мира сего, безопасная игрушка, позволяющая им сохранять душевный и социальный комфорт, ничем особо не рискуя, но при этом теша себя «духовностью» (мы не такие, как все!). Родонизм, как любой идейный обыватель, вожделеет, но боится середины и чурается всех, кто тревожит его дух открытыми вопросами, противоречиями, творческим поиском. Родонизм весь от сих до сих, он, как чумы, пугается полёта. Это буржуазный суррогат мистики и мещанский суррогат религиозной культуры – гордыня в луже: родонизму всё по колено. А вера нужна в океане. Вера нужна тем, кто готов смотреть в лицо открытым вопросам и пуститься в неизведанное. Родонизм же ценит успех, ему нужны гарантии и доказательства. Родонизм верит не в Бога, а в методологию, которая гарантированно, ступенька за ступенькой приведёт к Богу. Родонизм уважает наезженный путь и не выносит целины и творчества новых путей. Родонизм – это не внутреннее раскрытие высот и глубин духа, но классификация пассивно получаемых сведений.

И здесь мы вновь видим абсурдный характер этого демона: книга, рождённая подвигом веры, одна из самых внутренне свободных, бескомпромиссных и дерзновенных книг в истории человечества, превращается в схему, в духовный конформизм, в объективированное знание, которое можно загрузить в душу извне и за которое можно держаться, как за столб. Нужно закрыть раз навсегда все открытые вопросы, чтобы не смотреть в лицо ужасной для формалиста духовной реальности, требующей от него свободного выбора и прыжка в неизвестность. Путешествие без гарантированной страховки не по нутру мещанскому духу, ценящему по-настоящему только удобства. Но духовные буржуа нашли прибежище в продуваемой всеми мировыми ветрами и открытой всем космическим безднам книге поэта. Что может быть абсурднее? И что может быть несовместимее, чем дух поэзии и дух буржуазности? Однако, придумали для них родонизм – и они вновь успокоились: на бездну наброшено тёплое покрывало с розочками.

Я начал с наиболее сложного и попробовал символически обозначить три глубинных духовных подмены родонизма. Мы вспомним их как отправные точки нашего путешествия в итоговой главе, последней о родонизме, но не последней в настоящей книге. Глубинные яды родонизма отравляют первичную духовную аксиоматику Розы Мира, искажая её внутренние приоритеты:

1) Новая атмосфера, делающая возможным сотворчество культур и религий, подменяется атмосферой нетерпимости и вражды ко всему, не укладывающемуся в единую концепцию, призванную всех примирить и объединить. Первый глубинный абсурд: «братство вражды».

2) Освящение творческого начала и выход в объёмное (мифопоэтическое) мировосприятие, без чего невозможно новое религиозное сознание, преодолевающее кризис гуманизма, подменяется рассудочным схематизмом. Второй глубинный абсурд: «творчество подражания».

3) Свобода совести окутывается духовным инфантилизмом и конформизмом, лишь фарисейски рядящимися в мистические одежды, а по сути – научно-материалистическим мировоззрением, только расширяющим свою претензию на иные слои космоса, существование которых отрицал (доходя до тупости) ближайший родственник родонизма, научный коммунизм. Третий глубинный абсурд: «бесконечная ограниченность».

Если исказить первичную аксиоматику в духовном зерне, то вырастающая из этого зерна идеологическая конструкция постепенно превращается в прямую противоположность изначально заявленным ценностным приоритетам: одни и те же слова наполняются совершенно другим смыслом, но буква остаётся до поры без видимых изменений. Красноречивые пятна от соприкосновения с внешней средой проступают позже; для глобальных идеологических организмов этот процесс может растянуться на десятилетия, и мертворождённый концепт будет раздуваться, выглядеть как живой и морочить людей.