Великий Инквизитор говорит демагогически, прикидывается демократом, другом слабых и угнетённых, любящим всех людей. Он упрекает Христа в аристократизме, в желании спасти лишь избранных, немногих, сильных. <…> Пусть не поднимется никто на слишком высокие горы, учит ложный демократизм, пусть лучше всё превратится в плоскую равнину, все уравняются в земной посредственности. <…> Духовное богатство воспрещается. Запрещают думать о вечности, называют это эгоизмом, восхваляют лишь заботу о временном.

Н.А. Бердяев

(Новое религиозное сознание и общественность)

Соблазн равенства (рабы должны быть равны!) общий для трёх искушений Сатаны – что в инквизиции, что в коммунизме, что в родонизме. Но в последнем – изощрённее. Учтены «ошибки» предыдущих доктрин. И теперь мне уже не избежать обширных цитат из поэмы Ивана Карамазова о Великом Инквизиторе. Оправданием служит алмазная плотность приводимого текста. Нет и не было в человечестве сильнее диалектики против Духа Христова, чем эта поэма. А врага своего надо знать. По-хорошему, весь текст этой главы «Братьев Карамазовых» нужно возобновить в памяти, чтобы увидеть, из какого кромешного корня, из какой ледяной бездны растёт родонизм – идеология будущего, синтез духа инквизиции и духа коммунизма.

Так Великий Инквизитор говорит Христу:

«…Всё, что Ты вновь возвестишь, посягнёт на свободу веры людей, ибо явится как чудо, а свобода их веры Тебе была дороже всего ещё тогда, полторы тысячи лет назад. Не Ты ли так часто тогда говорил: «Хочу сделать вас свободными». Но вот Ты теперь увидел этих «свободных» людей… <…>  Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили её к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль Ты желал, такой ли свободы? <…> Ибо теперь только стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей. <…> …великий дух говорил с Тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы «искушал» Тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил Тебе в трёх вопросах, и что Ты отверг, и что в книгах названо «искушениями»? <…>

Реши же Сам, кто был прав: Ты или тот, который тогда вопрошал Тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: «Ты хочешь идти в мир и идёшь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирождённом бесчинстве своём, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, – ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскалённой пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои». Но Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя дух земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» <…> «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» – вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой.

На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но всё же Ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней! Они отыщут нас тогда опять под землёй, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: «Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали». И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя Твоё, и солжём, что во имя Твоё.

О, никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою! <…> И если за Тобою во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч, то что станется с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах будут пренебречь хлебом земным для небесного? Иль Тебе дороги лишь десятки тысяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, слабых, но любящих Тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных? Нет, нам дороги и слабые.»

Один из старейших родонистских сайтов называется «Башня», автор его как раз упрекал нас за «метания» к Достоевскому и Бердяеву от «мировоззренческой системы» Даниила Андреева и придумал такое «методологическое» разделение, как «человек поиска» и «человек пути». Случайно ли появилось название «Башня» – предоставим судить самому случаю: у него, видимо, есть свои соображения на сей счёт.

Так Великий Инквизитор говорит Христу:

«Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться. Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков. <…> Ты знал, Ты не мог не знать эту основную тайну природы человеческой, но Ты отверг единственное абсолютное знамя, которое предлагалось Тебе, чтобы заставить всех преклониться пред Тобою бесспорно, – знамя хлеба земного, и отверг во имя свободы и хлеба небесного. Взгляни же, что сделал ты далее. И всё опять во имя свободы! <…>

Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошёл он за Тобою, прельщённый и пленённый Тобою. Вместо твёрдого древнего закона – свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве Твой образ пред собою, – но неужели Ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и Твой образ и Твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора? Они воскликнут наконец, что правда не в Тебе, ибо невозможно было оставить их в смятении и мучении более, чем сделал Ты, оставив им столько забот и неразрешимых задач. Таким образом, Сам Ты и положил основание к разрушению своего же царства и не вини никого в этом более. А между тем то ли предлагалось Тебе? Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, – эти силы: чудо, тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье… <…>

Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такие страшные моменты жизни, моменты самых страшных основных и мучительных душевных вопросов своих оставаться лишь со свободным решением сердца? О, Ты знал, что подвиг Твой сохранится в книгах, достигнет глубины времён и последних пределов земли, и понадеялся, что, следуя Тебе, и человек останется с Богом, не нуждаясь в чуде. Но Ты не знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес. И так как человек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, уже собственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы он сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником.

Ты не сошёл со креста, когда кричали Тебе, издеваясь и дразня Тебя: «Сойди со креста и уверуем, что это Ты». Ты не сошёл потому, что опять-таки не захотел поработить человека чудом и жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника пред могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но и тут Ты судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы бунтовщиками. <…> И чем виноваты остальные слабые люди, что не смогли вытерпеть того, что могучие? Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных даров? Да неужто же и впрямь приходил Ты лишь к избранным и для избранных? <…>

Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы были, уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человечества, столь смиренно сознав его бессилие, с любовью облегчив его ношу и разрешив слабосильной природе его хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришёл нам мешать? <…> О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно началось. Долго ещё ждать завершения его, и ещё много выстрадает земля, но мы достигнем и будем кесарями и тогда уже помыслим о всемирном счастии людей. А между тем Ты бы мог ещё и тогда взять меч Кесаря. Зачем Ты отверг этот последний дар? Приняв тот третий совет могучего духа, Ты восполнил бы всё, чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Всегда человечество в целом своём стремилось устроиться непременно всемирно.»

Так какие «ошибки» Великого Инквизитора в двух предыдущих воплощениях его духа выявил и хочет исправить родонизм в третьем воплощении? Если в коммунизме Великий Инквизитор принял по преимуществу первое искушение Сатаны – искушение хлебом земным, то в папской теократии – второе искушение, искушение внешним авторитетом, и потом уже (и там, и там) идёт в ход искушение третье – меч Кесаря. Но второе искушение как бы распадается на три составляющих: тайна, чудо и авторитет. Когда Великий Инквизитор у Достоевского говорит о хлебе земном, мы видим, что это не к папской теократии относится, не к прошлому, но к будущему (для нас уже прошлому и настоящему) – к соблазнам социализма и капитализма, что спорят между собою, кто из них лучше «превратит камни в хлебы». Вернее – грамотно распределит хлебы; суть ведь именно в том, что нужно изыскать относительно справедливый, но универсальный регулятор распределения. Вокруг этого распределителя и кружились все непримиримые споры между двумя формациями: что справедливее – государственное или рыночное регулирование? и в каких пропорциях? Всё, больше ничего существенного в споре двух мировых «альтернатив» нет, а сущностного не было никогда. Свобода человека и там, и там призрачна. Но Сатана, искушая, никогда не выполняет своих обещаний – в этом его главная «тайна». Великий Инквизитор много говорит о тайне и чуде, но мы видим, что, собственно, никакой тайны и чуда в папской теократии он не предлагает (всё лишь демагогия), а ведущий акцент делается там именно на авторитете. Тем более, никакой тайны и чуда нет ни в коммунизме, ни к его альтернативе – свободном рынке. Вся тайна и всё чудо сводятся лишь к поиску объективного механизма распределения.

Так говорит Великий Инквизитор Христу:

«Ты гордишься Своими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. Да и так ли ещё: сколь многие из этих избранников, из могучих, которые могли бы стать избранниками, устали наконец, ожидая Тебя, и понесли и ещё понесут силы духа своего и жар сердца своего на иную ниву и кончат тем, что на Тебя же и воздвигнут свободное знамя своё. Но Ты сам воздвиг это знамя. У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе Твоей, повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжём? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода Твоя. Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной Его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих».

Получая от нас хлебы, конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые, берём у них, чтобы им раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу, рады они будут тому, что получают его из рук наших! Ибо слишком будут помнить, что прежде, без нас, самые хлебы, добытые ими, обращались в руках лишь в камни, а когда они воротились к нам, то самые камни обратились в руках их в хлебы. Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться! И пока люди не поймут сего, они будут несчастны. Кто более всего способствовал этому непониманию, скажи? Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведомым? Но стадо вновь соберётся и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо Ты вознёс их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. <…> И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя Твоё и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною. Ибо если б и было что на том свете, то уж, конечно, не для таких, как они.»

Вот и вся тайна – вы существа низкие и никогда не сможете разделиться между собою. А мы дадим вам справедливый механизм распределения – вот и всё чудо. Тот же дух и то же отношение к человеку в родонизме («родонизм» – здесь условное имя, конечно). Но он постарается теперь исполнить-таки первое искушение до конца, дать обещанное, чтобы убедительнее пообещать новое и неисполнимое. Родонизм сначала сделает то, что не смог Великий Инквизитор сделать для всех ни в коммунизме, ни в капитализме, ни тем более в теократии средневековья: камни превратит в хлебы наука! О, это будет чудо и авторитет, хотя и без тайны. То есть, не совсем чтобы и чудо и не такой уж большой авторитет, но главное – работает! Но тогда искушение перестаёт быть искушением: удовлетворяющий соблазн становится объективным фактом, по сути нейтральным. Обыденность несоблазнительна. Через удовлетворённый соблазн нельзя манипулировать душами и подавлять их волю. Тайна дьявольского соблазна в том, что он никогда не удовлетворяет, но только разжигает и разжигает жажду, заставляя всё увеличивать и увеличивать дозу. Дьявол удовлетворяет жажду только солёной водой или наркотиком: цель его – заманить и поработить, а не освободить от жажды.

Родонизм, удовлетворив первое, принимает по преимуществу второе искушение Сатаны, но делает в нём акцент не на авторитете, но на тайне и чуде. Тайна и чудо создадут авторитет, а не наоборот, как в папской теократии, где авторитет порождал веру в тайну и чудо. Знание сокрытых метаисторических и метафизических первопричин, недоступное как простым смертным, так и подавляющему большинству гениев, умаляет и уравнивает все духовные качества перед Даром Духовидения, творящим чудеса и предсказания.

Если первопричина находится в будущем – разворачиваемом творческом Замысле, то такое мировосприятие оставляет свободу не только творению, но и Творцу. Если же первопричина находится в прошлом и текущем и она обуславливает будущее, то такое мировосприятие не оставляет места ни для свободы творения, ни для свободы Творца. И не важно, какой универсальной схемы придерживается на данном этапе это мировоззрение: ищет ли оно первопричину в исторической и природной действительности или объясняет историческое и природное метаисторией и метафизикой, оно в любом случае видит первопричину исключительно в прошлом и текущем. Такое мировосприятие я назвал сужающимся конусом. Главный критерий истинности той или иной системы для такого мировосприятия – это сбываются ли её прогнозы, подтвердила или нет теорию практика. Такое мировосприятие даже не предугадывает следующий мазок кисти Художника, но пытается детерминировать его, исходя из своих представлений об уже написанном на картине. Что Художник может не только творчески изменить свой Замысел, но даже переписать уже написанное, выходит за пределы такой геометрии вообще, кажется ей либо бредом, либо ложью. А уж представить, что несбывшиеся прогнозы были истинными и существенно повлияли на развитие Замысла, а прогнозы сбывшиеся могли быть и ложными, и будут впоследствии переписаны, как неудачный черновик, – нет, такая реальность сужающемуся конусу не сможет пригрезиться и в кошмарном сне.

Свободное и творческое взаимодействие с действительностью и временем – это уже мировосприятие конуса расширяющегося, а его родонизм кроме как шизофреническим ни назвать, ни принять к рассмотрению просто не в состоянии. Не теоретически – а вообще: знание о мирах с параллельными потоками времён ничего не прибавляет: все эти потоки мыслятся по аналогии с линейным однонаправленным временем. Будущее идёт затылком вперёд и видит перед собою железобетонное прошлое – это для сужающегося конуса абсолютно естественный и единственно возможный метод движения. Где находится это прошлое – оно есть где-то? лежит как плита? или его нет уже вовсе? но почему тогда оно является главной причиной всего происходящего? Такие вопросы проходят сквозь метагеометрию родонизма, не задевая ни одной струны там. Подмена «духовидением» духовного, а творчества информацией – ведущая нота родонизма.

Так в чём же преимущества родонизма? В папской теократии в центре Церкви стоял Христос. И это стало непреодолимым препятствием! Христа было убрать нельзя, равно как и всех Его святых, пророков и праведников. Можно посадить ложного наместника Христа на земле, дать папе меч Кесаря и заставить служить (даже сознательно!) духу антихристову, но Свет Христов оставался в центре Церкви и лился из Мира Духовного. И в этом Свету нельзя было уравнять и усреднить все дары. Свет Христов усыновляет каждую душу Богу и делает каждое лицо единственным и неповторимым, самоценным и незаменимым образом и подобием Божием. Центральный символ и идеал Богочеловека – как распахнутое окно в подлинную реальность – нельзя было законопатить никаким внешним авторитетом, затмить никакими кострами, никакой схоластикой, никакой демагогией. Это была большая и неразрешимая проблема.

В коммунизме в центре стоял уже вождь человеческий. Это устраняло главную «системную ошибку» теократической модели. Равны могут быть только обезличенные, а обезличить человека, имея образ Христов в центре идеологии, невозможно. В коммунизме – вождь, в капитализме – доллар или формальная процедура («один человек – один голос» и есть формула равенства). Денежный диктат даже тотальнее, чем тоталитаризм вождя и его материалистической доктрины. Но системная ошибка тут в другом: устраняя главную помеху теократии, центральный образ Богочеловека, устранили тайну и чудо. Упор был сделан на объективное научное мировоззрение – единственный по-настоящему действенный рычаг в борьбе с религиозным чувством. В том числе и в социальных вопросах был сделан акцент на знание объективных экономических законов и объективных законов истории, которые и должны сами всё устроить. А вождь (или его количественный заменитель – юридические процедуры) в таком мировоззрении – лишь необходимое приложение к объективным законам, функция. У вождя и процедур есть авторитет, но нет тайны и чуда. Вождь заменим, процедуры относительны. Чуду и тайне научность объявляет войну. Знание, равно обязательное для всех, именуется свободой, а личный акт веры – рабством. Всё выворачивается.

И всё бы ничего. Но оказалось, что веру нельзя побороть никаким знанием, что это огненное ядро человеческого духа и без него человек просто не может жить. Не может – физически. Веру – как духовное качество и свободу совести – можно омрачить, извратить, но совсем устранить нельзя. Вера в науку и объективные законы, вера в смертного и мумифицируемого вождя, в юридические процедуры, в демократическую власть безликих количеств, вера в любого земного идола – непрочна и не даёт вожделенного окончательного равенства, а следовательно, чревата новыми взрывами творческого начала. Если не взято под тотальный контроль творческое начало, нельзя придти к окончательному равенству, а без него невозможно установить окончательную духовную тиранию. Образу Христа и творческому началу человека нужно было противопоставить равного соперника (равного в глазах этих ничтожных рабов), то есть, насытив хлебом, нужно теперь вернуть тайну и чудо. Только тайна и чудо дадут настоящий авторитет – и тогда меч Кесаря будет в надёжных руках. Без всеобщей веры в авторитет Кесаря его меч теряет силу. Меч носят те же рабы, которые не должны колебаться. Отучить их наконец сомневаться можно только одним методом – бесспорным и очевидным чудом, но уходящим корнями в Страшную Тайну.

Вторая попытка не прошла даром. Борьба с верой во имя объективного знания должна была сформировать тот преимущественный душевный тип, который станет идеальным вместилищем для доктрины духовидения. Духовидец таким душевным типом будет воспринят как пассивный проводник. Остальное дело техники. И когда душа человека взбунтует против «объективной научности» (а она взбунтует!) и взалкает вновь свободной веры, то подсунуть ей такую веру, которая приведёт уже к окончательному параличу творческого начала. Именно такая вера должна больше всего понравиться такой душевной структуре – вера в великое Тайноведение духовидца и чудотворца. Это не вождь, не процедуры юридические, даже не авторитет папы, а несомненное чудо, но чудо, основанное на Великом Знании. Великое Знание можно будет назвать «откровением», почему нет? Если откровение не творческой, но информационной природы, пусть будет «откровение». Слово девальвировано – это тоже немалая заслуга второго, научно-безрелигиозного воплощения в нашем мире духа Великого Инквизитора.

Нужно знание без чуда и тайны заменить Знанием с чудом и тайной. Дар Духовидца редкий, но понятный, почти научный и необидный. Материалистическое мировоззрение лишь дополняется новыми методологиями познания, которые выступают на равных с научными методами, только расширяя их на иноматериальные пространства. Это отражательное познание, не нуждающееся в подвиге веры. Новые методологии хороши ещё тем, что, в отличие от научных, они доступны лишь избранным и большинство электората не сможет проверить их на личном опыте. Идеальная методология для манипулирования истиной! В Духовидца они уверуют, если им подтвердить истинность его прозрений и предсказаний, доказав её, как это делала наука. И тогда они поклонятся идолу Знания. И наступит уже окончательное равенство. Христа нельзя было заменить на лучшего, Нового и Могучего, а Духовидец – великая, но функция. Сам Бог велел её со временем усовершенствовать технически.

Но не только для этих далёких целей нужно было в безрелигиозный этап сформировать душевную структуру сужающегося конуса. Эта структура – лучшая страховка от творческого мятежа, единственной действительной угрозы для Великого Инквизитора! Свобода неустранима из человеческого духа, как и вера, оба этих качества коренятся в иррациональном ядре человека. И над этим ядром не властно ничто. Никакое Знание, никакой авторитет Духовидца не убережёт от бунта своевольной природы человеческой. Ну, так пусть выпустят пар, побунтуют, но – в пределах своего конуса. И никакой тебе бесконечности, поэзии и непредсказуемости. Большой конус может периодически распадаться на множество маленьких – пусть будет свободная альтернатива! Они смогут только враждовать между собою (геометрия – упрямая вещь). А когда пресытятся враждою, то, сжав зубы, вернутся вольные конусы в один общий и гарантированно спокойный. Наши качели будут работать долго и устойчиво. Главное, чтоб никогда не затухала внутренняя вражда, тогда не исчезнет жажда во внешнем скрепляющем начале, в безусловном его авторитете, основанном на чуде и тайне. Главное – чтобы внешнее всегда превалировало над внутренним и творческим; чтобы сужающийся конус не стал вдруг расширяющимся. Но это их вечное вдруг мы постараемся исключить – сами же исключат: механизмы среды отработаны – братство будет фиктивным. И это станет нашей общей тайной, которую назвать по имени братья будут бояться больше всего на свете. Такую тайну не нужно уже охранять – в этом тайна тайны.

Братство без братьев и есть окончательное равенство. Если в центре мира не стоит Богочеловек, там будет стоять сверхчеловек, пред которым все будут равны, но никто никому не будет братом. Братьями нельзя стать формально. Только во Христе и через Христа мы братья. Только Богочеловек даёт нам путь, цель, идеал и раскрывает нашу свободу, наш потенциал. Братство не имеет ничего общего с равенством. Ни одно произведение искусства не равно другому и не может быть заменено другим. Ни одна личность не может быть заменена другой. Но никогда сужающиеся конусы не смогут придти к братству.

Гордыня равенства – самый тайный, самый липкий соблазн родонизма. Всё остальное – его следствия. Знание можно получить и заслужить, талант – нет. Нужно уравнять все таланты. Любая схематичность льёт воду на ту же мельницу, всех перемалывающую в типы. Отсюда вытекает и доведённое до абсурда навязывание форумам государственной риторики. То же искушение равенством проявляется в нетворческом освоении интернета – любой может! Это же искушение заставляет с маниакальным упорством выносить Даниила Андреева из культурного контекста, говорить на «птичьем-рм-языке» и сооружать компилятивные энциклопедии: в тени Духовидца все равны (ну, кроме составителя энциклопедии, но это в скобках). Это же искушение приводит к тихому ужасу перед общением Родон (тот же комплекс первого ученика). Это же искушение заставляет постмодернистов правого крыла воспринимать Розу Мира как равенство всех религий и искать для них общий знаменатель.

И может, и должен быть в мире диалог религий, но только центральное положение Христа в нём является гарантией духовной свободы человека. Нет у нас другого Защитника против трёх искушений Сатаны. Роза Мира – это вселенское христианство, складывающееся из творческого и братского общения его религиозно-культурных ликов. Родонизм стремится к равенству, а не братству религий, он формален до мозга костей. Из наследия Даниила Андреева как бы «выпарено» объективное знание, а всё творческое выдавлено на периферию. Андреев в родонизме не мифотворец и поэт, но проводник информации. Не в идолопоклонническом отношении к книге «Роза Мира» главный яд демона родонизма (это лишь тактическая привязка) и не в использовании интернета для создания себе плацдармов, но в поощрении душевной структуры сужающегося конуса и в выработке для неё такой привлекательной доктрины, что сможет стать перекидным мостом для универсальной тирании Противобога.